Детективная газета
№ 8 (20), 1996 г.
Отчаяние
Валерий Тарасов
За сутки молодая женщина совершила два жестоких убийства: сначала она сделала подпольный аборт на большом сроке беременности, а потом зарубила топором подружку, бывшую одноклассницу. И только лишь за то, что та, помогая ей осуществить « стыдную» операцию, рискнула высказать осуждение и отказать занять денег на это сомнительное мероприятие…
-- Одним байстрюком меньше, одним больше, с меня не убудет – встряхнув отбеленными до мертвой бледности волосами, горько сказала Галина и опрокинула стопочку хмельной наливки.
— Так-то оно так, — отозвалась хозяйка квартиры пышнотелая Инесса, поворачивая на свету свою недопитую чарку. — Но, знаешь, подружка, где двое, там и третий. Да и по твоим словам выходит, что малец уже ножкой постукивает. У меня таких надежных знакомых на примете нет. Надо искать через пятых-десятых, а это в копеечку выльется.
-- Так я ж специально для этого, считай, полкабана на базаре продала, кой-какие гроши имеются...
-- Теперь не гроши, теперь баксы подавай...
-- Мне назад в деревню в интересном положении дороги нет, — твердо подвела итоги короткой беседы Галина. — Заклюют и соседи, и родня, и знакомые. Да и троих нахлебников я одна не потяну — с двумя еле-еле справляюсь. Если б не старики, давно зубы на полку положила бы... Выручай, Инок, а?
-- Будем искать, Барановичи большие. Кстати, ты надолго можешь задержаться?
-- Денька на два-три, не больше. Стариков и так еле уговорила за малышней присмотреть, пока свои дела в городе справлю.
Не откладывая дела в долгий ящик, подруги позвонили ‘крутым’ знакомым Инессы и договорились кутнуть этим же вечером в ресторане — и повеселиться, и серьезный разговор в непринужденной обстановочке организовать...
...Первенца своего Галя родила, как говорят, в девках, не дождавшись и восемнадцатилетия. Случилось это в машине скорой помощи, по дороге из родной ее деревни в райцентр Барановичи. Отчество мальчику досталось от деда, потому что юная пигалица и сама толком не могла вспомнить, кто настоящий отец ребенка: уж больно любвеобильной уродилась девчонка.
Дочке, появившейся вскоре, она определила быть Александровной, хотя уверенности в том, как и раньше, не было. Быстротечные связи, впопыхах и где попало, не могли с достаточной степенью достоверности определять отцовскую линию.
Правда, в отличие от записных ‘кукушек’, Галина от детей не отказывалась, в меру сил и способностей ухаживала за ними, одевала, обувала, кормила. Спасибо, родители не отвернулись от непутевой дочки и помогали, чем могли. Да и в колхозе, где молодица исправно трудилась на ферме, шли навстречу матери-одиночке: сад-ясли детишкам обеспечивали, иногда материальную помощь подбрасывали, помогали, когда ‘по семейным обстоятельствам’ замениться нужно было...
Зато деревенская молва не скупилась на оговоры и обговоры. Старушки-перечницы шипели вслед: ‘Сучка не захочет, кобель не вскочит...’ Замужние женщины, ‘ягодки опять’, которые и сами были бы не прочь сходить ‘на сторону’ от мужей-пьяниц, да за скудностью мужского ‘материала’ не реализовавшие эти порывы, перемывали косточки Гали-гулены на свой лад: Гляди-ка, ни рожи, ни кожи и грудь с кулачок, а подстилается, как порядочная...’
Единственной отдушиной для Гали были поездки в райцентр, где ее бывшая подружка-одноклассница каким-то чудом умудрилась получить однокомнатную квартирку, сносно обставила ее и не спешила обзавестись супругом и семьей, резонно рассудив, что этот хомут на ее прелестную шейку найдется всегда, торопиться не стоит.
...Первый поход в ресторан не дал никаких результатов: все сочувствовали ‘подзалетевшей’ женщине, но тактично отказывались чем-либо помочь.
Инесса взяла отгулы. Днем они с Галей отдыхали от ночных кутежей, а по вечерам искали надежного и сговорчивого врача-гинеколога. Деньги, вырученные Галиной на базаре, таяли, как мартовский снег. Полная безна-дега, да и о возвращении пора было подумать. Старики, того и гляди, в розыск подадут...
А тут еще Инесса сыпала соль на раны, неизменно возвращаясь в разговорах к исходному ‘моменту’:
-- Нет, ну ты даешь стране угля, мать! Ружье без предохранителя. Только в ‘Колыханке’ нет рекламы, как пользоваться противозачаточными средствами. Держите меня вчетвером. Закончится все благополучно, так и быть, отстегну тебе в подарок пару презервативов, таблетками хорошими снабжу.
Наконец удалось, едва ли не с пятой попытки, договориться о подпольном аборте. Но сумма была запрошена немалая, а у Гали в кошельке уже посвистывал сквознячок.
-- Выручай, Инка, — обратилась она к подруге. — Через недельку-другую должок верну...
Жалобно поглядывая на подругу, просительница втайне надеялась, что та вспомнит, кто за ресторанные посиделки расплачивался все-таки она, и, может быть, войдет в ее положение.
Но городская жизнь давно выветрила деревенскую отзывчивость и склонность к взаимовыручке у бывшей одноклассницы.
-- У меня правило: никому никогда денег не давать, — твердо, словно заученно, сказала Инесса.
— Жить — живи, пользуйся жилплощадью, сколько хочешь, знакомься с моими знакомыми, а вот насчет наличных — извини.
И, вздохнув, добавила:
-- У меня самой тоже не густо...
Галя знала, что это неправда. Инесса, не обремененная семейными заботами-хлопотами, кое-что успела скопить. Галя даже как-то украдкой подсмотрела, где она прячет заначку.
Тем временем разговор незаметно перекинулся на более приятные темы. Повспоминали детство, школьных друзей не обошли: кто,где да как. И все это — под домашнюю наливочку.
Когда Инесса отлучилась на кухню, чтобы сварганить яичницу к очередной бутылочке, захмелевшая, а потому и осмелевшая Галина решительно шагнула к шкафу, открыла дверцу и выгребла из заветного местечка вожделенные купюры. Ей даже не надо было смотреть на них, потому как знала: ‘зеленые’.
Главное дело сделать, а там как-нибудь поладим,. — устало подумала она, закнопливая сумочку.
Выпили. Закусили. Улеглись на ночлег, еще чуть-чуть посудачив о своем, женском...
...К вечеру следующего дня подружки снова сидели за столом, бражничая и болтая. Но не было в их разговоре давешнего тепла и благолепия.
Галину после операции черти носили. Раздражение, обида на свою горькую судьбину и беспросветную жизнь требовали выхода. И немедленно. Алкоголь развязал язык:
-- Обидела ты меня все-таки, Инок. Денег пожалела. Знаешь же прекрасно, что помощи мне ждать неоткуда. А я у тебя не последнее просила. Не дай Бог тебе оказаться на моем месте...
Хозяйка оторопела. Молча опрокинула рюмашку, вслед — другую. Глаза заблестели, губы задрожали. Она хотела быть спокойной, но эмоции уже тоже били через край:
-- Ах ты, приблуда! Выродков нарожала, а туда же — поучать. Кто я тебе? Приютила, накормила, чем смогла, помогла, а ты, неблагодарная... У тебя же ничего своего нету, даже гордости...
Инесса вдруг истерично разрыдалась, не раздеваясь, бухнулась на диван и, укрывшись с головой пледом, сказала, как отрезала:
-- Утром чтоб забыла, где порог...
И, уже засыпая, пригрозила:
-- Приеду в деревню, обязательно расскажу, зачем ездят в город шалавы вроде тебя...
Странно, но после этих обидных слов пьяной подруги к Гале вдруг вернулось душевное равной весне и спокойствие. Она смахнула слезу с набрякших глаз и стала собираться в дорогу. Ждать утра, чтобы снова выяснять отношения, не хотелось. Прошла в коридор, где в стенном шкафу висели куртка и кое-что из верхней одежды. Взгляд скользнул вниз и уперся в новенький топор, который Инесса вместе с другими плотницкими причиндалами купила в подарок отцу, собираясь навестить родню в деревне.
Злоба и отчаяние снова подступили к сердцу. Галя ощутила себя маленькой, ничтожной, никому на белом свете не нужной. Вновь в разгоряченном мозгу стали мелькать картинки сельского идиотизма, беспросвета и отчаяния.
Она ловко обхватила топорище и, беззаботно помахивая страшным оружием, вернулась в комнату. Инесса сопела под пледом шумно и нахально.
Минуту-другую Галина постояла в раздумье. Злость и обида толчками пульсировали внутри. Короткий взмах — и обух обрушился на голову спящей жертвы. Удар получился глухим и мягким, по абсолютно точным, потому что из-под пледа не послышалось ни звука. И тогда убийца стала молотить в одну точку, откуда еще недавно слышалось сопение, беспорядочно и остервенело, не помня себя.
Умаявшись жуткой работой она машинально отбросила то пор, словно лунатик, вышла на лестничную площадку, оставив открытой входную дверь в квартиру, села на ступеньку и жалоб но завыла, покачивая из стороны в сторону всклокоченной головой. Так воют деревенские бабы на сельском кладбище...
Соседи поначалу отреагировали боязливыми взглядами в дверные глазки. Потом, осмелев вышли на площадку. Кто-то сообразил вызвать милицию...
Г. Барановичи.