2006 год. На улице прохладно, по-осеннему, но погода все же, судя по чистому, ясному небу, комфортная, что для Москвы явление не частое.
Иду, припарковав машину в начале Поварской улицы, намереваясь попасть в «Дом книги».
Народу в тыльном закутке этого проулка почти нет, слышны лишь гул и звон клаксонов автомобилей, доносящиеся с Нового Арбата.
Двигаюсь неспешно, но по пути неожиданно мое внимание привлекает среднего роста скромно одетый плотной комплекции интеллигентный мужчина лет 45—50. Он одиноко стоит прямо перед дверьми неприглядно выцветшего парадного подъезда посольства Бельгии. На нем темный пиджак и брюки, черные туфли. Простой галстук на серой в полоску рубашке. У ног его притулилась видавшая виды матерчатая квадратная сумка.
Он стоит и о чем-то, опустив голову, напряженно думает, временами его взгляд блуждает по темно-серой асфальтовой площадке, как будто на ней в этот миг обнаружил для себя что-то важное. Он немного обеспокоен и растерян, что явственно читается на лице. Кажется, что в его голове застряла тяжелая, непосильная задача, которую необходимо срочно решить.
Я смотрю на него, обращаю внимание, при всей его скромной одежде, на блеск начищенных туфель. Первый признак, как можно узнать человека с кавказскими корнями, это блеск его обуви, пусть даже не очень новой.
Затем уже... взгляд.
И вот этот товарищ медленно переводит глаза на меня.
Я читаю этот взгляд через секретный код в сетчатке его глаз, который мне удалось прочесть за эту минуту.
И я уже почти определил, кто он по национальности, но, чтобы быть на сто процентов уверенным и исключить ошибку, мне нужно в довесок услышать из уст незнакомца хотя бы одно слово. А ему его надо произнести.
Моя европейская, московская внешность не выдает во мне моих, внешне невидимых, незаметных кавказских корней.
Я одет в синие джинсы, черные туфли, на мне полосатая рубашка поверх белой водолазки и белая морская фуражка PAUL & SHARK на голове. Абсолютно несовместимый, несочетающийся внешний вид с суровым образом сына гор Кавказа. Закамуфлировался, так сказать, под привычно местную среду. Внешне я выгляжу, как типичный московский абориген. За восемнадцать лет жизни в этом чаще неприветливо угрюмом городе я сам стал, наверное, угрюмым, хотя самому это как-то сложно заметить. Только знакомые это подтверждают. Мою этническую принадлежность непросто распознать и определить постороннему. Нос, глаза, усы и даже овал лица — почти все признаки обычного среднестатистического европейца. Ни разу за все время проживания в Москве я не был остановлен милицией даже во времена самых лютых и позорных кампаний по очистке столицы от чеченцев; ни при степашинской операции «Стоп-колеса», ни в период мерзких призывов вороватого, низкоросло-колченогого градоначальника.
Он смотрит на меня, а я вижу в его глазах какую-то неизбывную, глубоко на самом дне затаившуюся тоску веков и безмерную боль скоротечного бытия. Взгляда же своего соплеменника он не смог или не успел распознать и прочитать, я это внутренне чувствую. Кожей чувствую и явственно ощущаю, что у него вдруг появилась потребность о чем-то у меня спросить.
И вот то самое слово на русском языке, которое мне нужно для подтверждения моего вывода-определения, он, наконец-то, произнес. И не одно, а сразу несколько. Чуть растягивая, с еле уловимыми паузами между словами: «Простите, Вы… не подсказали бы... мне, где здесь… страховая компания?..»
Я останавливаюсь и, улыбаясь, скороговоркой, быстро, на своем родном диалекте, отвечаю: «Сун мичахь юм ца хаа, но хуурам ду!..» (Я не знаю где, но если надо, смогу узнать сейчас же!..)
Он ошарашен и удивлен, на лице мгновенно расползлись недоумение и растерянность. До этого выражавшее беспокойство, его лицо расплылось в радостной улыбке, засверкали, заискрились глаза. Он, неловко перебирая руки, засуетился и крепко, по-вайнахски, слегка опустив голову и чуть-чуть согнувшись, бочком прижался ко мне правым плечом. Он сиял, словно через двадцать лет разлуки встретил родного брата.
Неожиданность — фактор сильного психологического воздействия.
Разговорились, он правозащитник, едет в Бельгию, занимается вопросами наших соотечественников в России и за рубежом.
Коснулись в общих чертах нескольких злободневных для нас тем. И как обычно, когда вайнахи встречаются за пределами Родины, первый и самый главный вопрос: когда у нас, в нашем Отечестве, будет нормально и спокойно (который почти всегда остается вопросом, без ясного и окончательного ответа).
Под конец разговора я пригласил его к себе домой, но он вежливо отказался, и мы расстались, обменявшись телефонами.
После этого я думал, как среди толпы можно узнать соплеменника, и для меня открылся один незначительный, но интересный момент, связанный с этой мыслью. Определить чеченца можно издали, надо только очень внимательно присмотреться к нему. Но это должно быть именно в тот миг, когда он всем своим видом выражает свою неповторимую суть, ни с чьей не схожую, отображая тем самым только самого себя, чеченца.
Данный способ определения чем-то схож с Азбукой Морзе или с перестуком из тюремных камер, поддающимся прочтению только для своих.
Немного странно звучат такие определение и сравнение, но во многом оно так и есть.
В представителях моего народа, помимо этого, есть своеобразная отличительная особенность, которую не заметить невозможно во внешних проявлениях.
Она заметна в чуть расслабленной походке, в резких движениях рук, в медленном повороте головы, но главная составляющая в этом — неповторимая стойка, полусогнутая в локте рука, приставленная к поясу, и бесстрашный, загадочный взор…
Еще лет десять назад, когда я впервые по телевизору увидел человека с паспортными данными Сурков Владислав Юрьевич, сидящего за одним столом с Путиным, я заметил его стремительный и быстрый взгляд горного орла, зорко озирающего Аргунское ущелье. Его имя тогда широкой публике ни о чем не говорило. Но я прочитал в этом взгляде тот самый, еле уловимый, скрытый код.
И говорю жене: «Не знаю, кто он по национальности, хотя фамилия и имя русские, но взгляд на сто процентов настоящего чеченца».
Только спустя несколько лет народу стали известны настоящие корни кремлевского небожителя — серого кардинала российской властной вертикали — и истинные анкетные данные его при рождении. Они звучат соответственно увиденному мной в тот день блеску его черных стремительных глаз — Дудаев Асламбек Андарбекович.
У Путина, нынешнего президента России, как ни странно, тоже есть что-то схожее во взгляде, и оно часто проявляется, особенно в сложные моменты, когда ему задают неудобные вопросы. Оно у него, может быть, и приобретенное, может быть, у того же Суркова, все-таки вместе находятся уже сколько времени.
Но возможно и то, что в далеких корнях генеалогического древа у нынешнего президента России были какие-то кровно родственные чеченские связи.
Все может быть...
Мне думается, что благодаря этой особенности взгляда Путину удалось вызвать доверие к себе у президента США Джорджа Буша (младшего), когда тот изрек: «Я посмотрел в глаза Путину и понял, что ему можно доверять…»
Более полно изучить, что же в глазах у президента России еще можно прочесть, я так и не смог. Телевизионные кадры не самый лучший способ для выяснения истин такого рода. Тем более что Путин слишком быстро отводит взгляд, видимо, срабатывает чекистская привычка. Это своего рода защищающий щит, предохраняющий от возможного прочтения тайн, запрятанных в глазах.
Что касается Дмитрия Анатольевича Медведева, со стопроцентной уверенностью могу сказать: никаких, самых легких, самых-самых незначительных следов, даже чеченских песчинок, во взгляде не прослеживается. Он точно, на сто пятьдесят процентов не чеченец, но при этом и не русский, как мне думается.
Столетние войны, убийства, гонения, борьба с невзгодами, человеческими, моральными, материальными потерями чеченского народа внесли, впаяли на генном, глубинном уровне особую выразительность взгляда, видоизменив в определенной мере также психологические и портретные черты этноса.
Живущие веками бок о бок и во многом похожие друг на друга, кавказские народы тем не менее лишены именно этой неуловимой и неповторимой выразительности чеченского взгляда.
И каждый раз, когда я где-то встречаю кавказца, я сразу же внимательно вглядываюсь в лицо, чтобы попытаться поймать общий для меня и объекта моего внимания опознавательно-секретный код, запрятанный глубоко за сетчаткой выразительных глаз.