Зашел он в темный, неизвестный, а значит, прежде всего, враждебный лес. И действительно, едва оказался он под кровом мрачных деревьев, как с высокого кедра сорвалась шишка, полетела беззвучно и неожиданно треснула по лбу Ивана Яковлевича. Привыкший на плоской равнине только к вещественным горизонтальным опасностям, он не понял что произошло, рванулся вперед от неожиданности, сиганул как заяц, еще глубже завязнув в дремучей чаше, и забился в первые кусты. И долго оставался сидеть там, в темной и тесной незнакомой местности, полный страха и душевной сумятицы. Просидел сумрачную оставшуюся часть дня своего прибытия, и еще целую дождливую ночь оставался там же, в своем насквозь промокаемом кусту. А когда пришла первая ночь, когда завыла, залаяла, заухала лесная тварь, страху невозможного натерпелся Иван Яковлевич.
Таким было его первое знакомство с неизвестным, а потому недружественным лесом. И так начинал он открывать новое для себя третье измерение пространства. И прошло долгое время, когда он боязливо решился выйти из своего куста. И пошел потихоньку, прислушиваясь и замирая при каждом шорохе. И начал он совершать исследовательские круги по страшному жуткому лесу. И начал по ходу осваивать новое место своего обитания - так же, как Робинзон Крузо изучал свой необитаемый остров. Левая резьба разболталась от шальной жизни и уже не могла прямо держать голову Ивана Яковлевича. И с невольно наклоненной в сторону головой, с деревянными ногами разной длины, без компаса и иных навигационных приборов плутал Иван Яковлевич, прокладывал новые пути, неверным курсом пытаясь найти верную дорогу и вернуться к своим. Но не был он в силах самостоятельно найти тропинку, чтобы выйти на свободу.
Поэтому, после первоначального страха и желания поскорее выбраться отсюда, голод стал ему следующим испытанием. С питанием сначала здесь было худо. «Как же выйти отсюда, а?» - посасывая лягушачью лапку, единственную дичь, что ему лишь попадалась в иные дни, с тоской думал затравленный Иван Яковлевич. В лесу, зверином краю, трудно завести свиноферму, чтобы спокойно трудиться и добиваться стабильных продовольственных результатов. Здесь невозможно пасти крупный рогатый скот, так как здесь тесно большим домашним животным и мало в нижнем растительном ярусе годной травы. Правда, имеются грибы, но в недостаточном количестве, и не совсем молочно-травяные у них свойства. И опасно, к тому же, здесь - голодные звери, волки и медведи бродят вокруг, тоже со своими продовольственными проблемами, в поисках необходимых ежедневных звериных калорий.
Поэтому, все свое время он посвящал безопасности, питанию и поиске нужной дороги для выхода из кошмарного леса. И уже покидала его надежда когда-нибудь выбраться из лесной чащи. Навсегда, думал он, останется в мрачной глуши. И представлял он как рано или поздно попадется в лапы какому-нибудь лесному зверю. Как какое-то чудище однажды поймает его в ловушку, и будет он вариться в черном котле у этого чудища, и чудище, погруженное в свои завтрашние дела, будет задумчиво обгладывать его косточки, совсем не думая о том, как чувствует себя поедаемый, и равнодушно выбрасывать обслюнявленные косточки на прохладную сырую землю.
Уж лучше бы на равнине он остался. Хотя … и туда не хочется, и туда уже нет ему дороги.
И пришлось ему приспосабливаться, приобретать дремучие лесные привычки. Начал он учиться, как избавляться от лесных напастей, как таиться от хищных врагов. И стал учиться, как охотиться за добычей, и сам уже превращался в хищника. И открывал он, что для того чтобы успешно скрываться от врагов или охотиться, лесной обитатель должен наименее выделяться на природе - должен иметь цвет и запах окружающей среды. Ведь свою первую лягушку он как раз поймал, быстро освоив этот охотничий закон маскировки. И начал он собирать редкие плоды и изучать семена растений. И все более набирался он навыков по охоте, собирательству кореньев, добыче дикого меда. И более ловко стал шелушить кедровые шишки, с которых начались его первые лесные занятия. В общем, с питанием дела налаживались - в лесу всегда можно прокормиться.
После очередного дня трудных поисков - после похождений куда глаза глядят и новых случайных открытий - он забирался под темные ели и затихал под хвойными лапами. Непромокаемые теплые ели убаюкивали его. И они называли какое-то смутное, но родное звучание. И даже легкие щелчки от падающих сухих палочек усиливали ощущение родного звучания. Никак не понимаемое говорение, но очень успокаивающее и теплое. Как и тепло и легкое потрескивание маленького костерка напоминали ему о том же. И он успокаивался, засыпал - и снилось ему все самое хорошее и приятное, что только было в его жизни.
И еще он познакомился с лесной елочкой – встопорщенной и колючей, если прикоснуться к ее иголкам. Иголочки остренькие свои отчаянно выставляла против него, если касались ее личного. Очень ей это не нравилось, когда трогают ее иголки! Но не злая была она совсем, не дальше мягких едва остреньких колючек была ее колючесть. Лишь свежий и чистый хвойный аромат легко струился вокруг нее. И таким образом и забытое любимое расстояние появилось у Ивана Яковлевича здесь. И напоминала чем-то эта светлая елочка Ивану Яковлевичу хорошо им подзабытую утреннюю невесту. И название самой елочки напоминало ему имя его невесты. И ростом елочка была чуть-чуть выше Ивана Яковлевича. Росными утрами он приходил к ней и любовался ею - украшенную изумительными радужными бриллиантами на ее ладонях, на пушистой головке, сверкающими алмазами, обильно усеявшими елочку во весь любимый рост Ивана Яковлевича.
И становилось ему все более уютно в безвестной глуши. В общем, дичать стал потихоньку, по-домашнему «обустраиваться» в своем темном лесу Иван Яковлевич.
Так он шел по пути лесного познания. От животного и мистического страха, от чувства присутствия живой опасности, он по мере знакомства с неизведанным миром переходил в научный атеизм. Затем, набирая достаточное количество фактов и постигая разные способы существования, снова возвращался к ощущению живого мира. Но мира уже светлого, понятного и доброго.
Но никто с него - хотя и дезертира в настоящий момент – не снимал военных обязанностей. Пусть и не гремело поблизости в лесной глуши никакого фронта, но приходилось заниматься невольному лесному отшельнику своим военным образованием - в других боевых условиях, на новом месте учиться стратегии и тактике лесного военного дела, коль уж вместо пушек здесь ухали совы и дятлы долбили по дереву вместо пулеметов.
Начал он отрабатывать оборонительные и наступательные приемы в новой боевой обстановке. Хотя была в этом великая опасность. Потому что для каждого поля боя вырастают свои воины, оттачиваются свои боевые приемы, разрабатываются своя стратегия и своя тактика. И военный специалист в одном нешироком секторе, без приказа решивший участвовать на другом участке фронта, может оказаться последней пешкой в иных сражениях. Верной гробовой доской может закончить решивший попытать счастья на другом поле игры - как нарушивший военную договоренность противоположных сил между собой. Поэтому новую военную тактику требуется осваивать более осторожно, более деликатно и внимательно…
Большим преимуществом леса являются то, что здесь всегда можно защититься. Оборонительной силы у леса куда больше, чем у плоской голой равнины. Гораздо более слабый, менее быстрый и хуже вооруженный партизанский отряд может успешно вести войну и выстоять против хорошо вооруженной, моторизованной и лучше обученной вражеской армии. Поэтому глупо штурмовать широко раскиданной веером конницей лесные чащи. Даже танковые железные колонны не могут пробиться через строй многовековой дубравы, как и через другие вертикальные препятствия - через горные вершины и города. Поэтому зря гонял Гитлер многотонную кучу железа по донским степям к стенам Сталинграда. Если по степям можно было еще пронестись, навести страху на врага, то неизбежно бы железные «тигры» остановились на подступах к вертикальному городу и зачахли, заглохли бы там до конца. Зря только импортную солярку вместе со своими железными танками и немецкими танкистами жег неистовый захватчик великий фюрер Адольф Гитлер.
Поэтому защищенные стенами города, раскинувшиеся на двумерной поверхности лучше всего бомбить сверху - из небесного третьего измерения, как это неоднократно демонстрировали люди прогрессивных военных взглядов в том же самом Ираке, или, например, в Югославии. Сверху можно легко попасть на любую улицу, на любой завод или детский сад. И при этом никакой патруль на дорожном перекрестке не сможет тебя остановить и спросить твои водительские права. «Самый эффектный способ уничтожения городов – это бомбить сверху!» – осенило догадкой Ивана Яковлевича, который, забредя в этот непроницаемо темный лес, вдруг открыл доселе ему неизвестное небесное измерение, откуда, оказывается, может падать что-то твердое и больно стукнуть по голове. И как самый настоящий военный человек он сразу же нашел этому болезненному явлению полезное применение, хотя и несколько опоздавшее по времени - опоздавшее на целую эпоху, когда изобрели первые надувные воздушные шары и картонные аэропланы.
В тесном цепляющемся лесу трудно жить тому, кто привык раздольно жить в степях. Как, например, привольно живущему казаку, широко окидывающему взглядом свою жизнь и размашисто воюющему на широком поле. Но и жителю леса, в свою очередь, не очень уютно находиться в чистом открытом пространстве – беззащитным чувствует он себя на просторной местности без быстрых средств передвижения на большие расстояния. Ведь в лесу чтобы покрыть такое же расстояние, получить столько же крова и пищи, можно обойтись меньшими движениями. Степных равнин в лесу от нижнего корневого подземелья и до самой верхушки любого дерева нанизано огромное количество со всем необходимым для человека. И единственное, что требуется от лесного человека – это умение перемещаться по вертикальному измерению, которое случайным и не совсем приятным для себя образом открыл Иван Яковлевич, который заявился из бесшабашной равнины.
И попутно с собирательством, и охотой, и собственной защитой начал он ради военного дела осваивать настоящее лазание по деревьям. И на каждом метре одолеваемой им вертикали открывал для себя множество равнин, плоской стопкой лежащих друг на дружке и образующих этот высокий лес. Так же, как стопка белья у простой домохозяйки после стирки образуется из многого количества плоских простыней. Осваивал он искусство верхолазания с большим трудом и риском. То и дело срывались его деревянные ноги и болтались в воздухе. И бывало лишь что только зубами цеплялся за грубую кору деревьев и не срывался Иван Яковлевич. Но часто не удерживался он на высоте - падал вниз на землю и набивал себе немало шишек.
Вместе с преимуществами и лесные минусы он также рассматривал. И у леса есть свои слабые места, как огонь, например. Правила пожарной безопасности здесь приходится соблюдать более строго. Ведь если их нарушить, то трудно потом будет бежать по бурелому от стремительного лесного огня - более страшной стихии, чем горение степной травы. И трудно будет увернуться от падающих горящих сосен зажатому деревьями беглецу. Так же, как неуютно будет находиться между стенами коридоров незнакомой горящей квартиры нечаянному гостю, не знающему, где находятся спасительные вход и выход.
И теперь, когда сортировал семена, разбирал их устройство, Иван Яковлевич также думал о военном предназначении каждого зерна. И если попадалось плохое семя, то не обвинял его ни в чем - просто выкидывал в костер или на землю. Понимал, что не удалось этому зерну быть зерном. Значит, зерном быть не его судьба. Не нашло оно еще своего призвания. Пусть оно попробует после сожжения и превращения в пепел стать чем-то другим, хотя бы удобрением для других взошедших растений. Или, со временем разлагаясь, сгорая в огне, своими веществами стать вообще не представимого для зерна вещью - войти в состав пластмассы или, уже как песок, быть в бетонном блоке, которые отливают на каком-нибудь бескудниковском предприятии, о котором даже сам дремучий лес не имеет никакого понятия. А сейчас не на свое поле битвы попало плохое зерно. И теперь должно сгореть дотла…
Кроме затруднений с ориентированием на местности и продолжения своего военного образования, Ивана Яковлевича мучила еще одна проблема – это предстоящая встреча с родиной. Как торжественно его встретят на родине, которую он покинул? Вроде бы нечаянно совершил преступление, но кто будет разбираться в военное время?! Дезертирство на несколько лет – это не шутки! За это время поди уже столько боевых товарищей погибло. Дезертирство не простят. «Расстрел через повешение» - будет ему минимум наказания…
И был еще один вид его размышлений - когда он уже натоптал небольшую тропинку, начал немного разбираться в ботанике и освоил небольшую полянку вокруг своего лесного обиталища. Разглядывая близким глазом орех, он иногда отвлекался от заслонившего взор предмета и начинал вспоминать свое прошлое. И вспоминал иногда свою первую атаку. И вспоминал вражеский штаб – круглую как орех, тяжело придавившую землю, уходящую в самую глубь черную фашистскую каску. Прикидывал по памяти его размер, оценивал по всякому, с разных сторон. А далее вспоминал расставленные вокруг мрачной цитадели побеленные иностранные домики, аккуратно вскопанные газоны, постриженные кустики, зеленые травяные холмики, цветочки и выровненные огородные грядки. Внешне все вокруг вражеского штаба казалось мирным, как на пригородной даче у домохозяйки. Как у той же самой - со сложенным в стопку бельем.
Но не так просто было обмануть врагам воинствующего человека, каковым был Иван Яковлевич, несмотря на врожденную в нем доброту и благие намерения. На самом деле побеленные домики, выстроенные перед черной огромной каской - это караульные домики! А аккуратно вскопанные газоны маскировали огневые точки противника. В тени же цветочков и кустиков прикрывались зоркие снайперы. Аккуратно выкрашенные в защитный весенний цвет холмики оказались со спрятанными внутри танковыми подразделениями. И выровненные грядки – это казармы и траншеи, напичканными вражескими солдатами! Вот что было там, на самом деле, у врагов! Вот что оставалось незамеченным, но что все-таки увидели бдительные глаза врага врагов - Ивана Яковлевича!
И все это вражеское безмятежное благолепие находится перед самым темным лесом. В котором он сейчас находится...
И нескромная мечта, наконец, пришла ему такая – вот если бы хорошенько разузнать этот лес, да правильно миновать все ловушки, да с хорошей надежной гранатой неожиданно выйти в нужном месте… - прямо в тыл вражеского штаба, расположенного на опушке этого леса!
Это была его собственная идея, о которой никто не говорил из его бывших дисциплинированных коллег по военной работе. Никто из них даже и по самой легкой причине не решался забрести к самому краешку темного страшного леса. Все военные приказания строжайше запрещали приближаться к лесной чаще на расстояние выстрела бдительного часового.
Можно атаковать прямо из этого леса! Где он так случайно, легко и неожиданно однажды оказался из-за своей молодой безрассудной глупости.
Так он шел по пути лесного познания. Такие были его труды, размышления и достижения. А когда наступали хорошие моменты в его жизни – кореньев ли много накопал, грибов или орехов насобирал, зайца поймал или еще какую дичь покрупнее, и у него появлялась какая-то сытость и свободное время, то он начинал лениться. Тогда он не по делу задумывался о всяком, что в голову придет - например, о бабах или как бы изобрести аппарат для производства самогона из еловых шишек. Начинал вспоминать еще что-нибудь приятное из своей прошлой болотной жизни.
Таким образом продолжилась одиссея Ивана Яковлевича. Так продлились еще три года его пропащей жизни.