Поэтому, зря, высунув язык, старался прилежно простым усердным тасканием ведер с песком загладить свою вину дезертир. Не забыл вернувшегося Ивана Яковлевича внимательный Трибунал. И повестка явиться в суд нашла своего очередного подсудимого.
Когда закованного в наручники Ивана Яковлевича выводили из милицейского «воронка», и перед тем как конвоиры просунули его за железную калитку здания трибунала, он успел заметить на тротуаре некоторых друзей детства и внимательного отца, облокотившегося на открытую железную дверь своей машины. И болезненно-бледная усталая утренняя невеста, как белая свечка в черном одеянии, находилась здесь. Она смотрела вниз на заплеванный, закиданный окурками грязный асфальт, и никак не решалась поднять глаза и прямо посмотреть на неизвестно откуда появившегося жалкого жениха в железных кандалах.
Предстал все-таки перед закрытым военным судом закованный в наручники Иван Яковлевич - сидел уже на своей заслуженной скамье.
На судейский стол положили небольшой чемодан с уголовным делом подсудимого.
Пожившие на свете, опытные судьи изучающе посматривали на подсудимого, полистывали его уголовное дело. Просмотрели для порядка его военные дела, особо не впечатлившись боевыми заслугами – всего лишь две атаки и рядовое укрепление линии фронта. Ну еще поспрашивали, задавали вопросы, вроде, кем он хочет стать, когда вырастет, в какой школе учится, пьет ли уже водку, есть ли у него невеста и как ее зовут. И другие житейские вопросы задавали несерьезным тоном.
Хотя и пропадал неизвестно где Иван Яковлевич столь долгое время, но в невоенных условиях он ни в чем не вырос даже на миллиметр, и оставался в своем прежнем юном возрасте, каким был до своего падения. Поэтому и казался он таким невзрослым и не стоящим серьезного внимания строгих судей.
На все вопросы подсудимый отвечал, как мог. Да, участвовал в боях. Знание про водку скрыл – вывернулся, сказав, что водку тетки-продавщицы ему еще не продают в силу несовершеннолетия. И, редко отличаясь этим от всех мальчишек, отвечал, что жениться он мечтает, когда вырастет. А невесту зовут Алена, очень красивая девочка, еще с детского садика, а может и раньше, уже не помнит, начал ухаживать за ней. А пойти хочет по отцовским стопам, тоже мечтает стать ведущим клоуном. Ну и в подобном порядке, в силу заданного ему возраста, отвечал на поставленные перед ним вопросы.
Обыкновенное преступление, обычное скучное собрание трибунала. Шел рядовой судебный процесс с равнодушными чиновниками, у которых лежал на столе уже известный приговор даже еще не сказавшему свое последнее слово подсудимому. Все было как во всех нормальных судах.
Но на самом деле не так уж просто задавали неважные вопросы сидящие в черных мантиях матерые мужчины с резкими чертами лица. На самом деле, они ни секунды не потратили из своей военной драгоценной прокурорской работы - с тех пор как раздался металлический бой «Встать! Суд идет!».
Тут сидели не мелкие начальники каких-нибудь подразделений на своих малоответственных постах, занимающиеся чем угодно, только, главным образом, не своими рабочими обязанностями. И уж тем более, не заводской пролетариат или офисные секретарши, все утро болтающие о том, какие пробки и аварии преодолевали они по пути на работу, и затем много рабочих часов точащие лясы о том, как плохо все сделано в России и как все хорошо сделано там, за рубежом, и в то же время гордо утверждающие, какие умные и изобретательные русские, которые все делают так плохо, и какие тупые иностранцы, делающие все так хорошо. Это были не мелкие клерки, обзывающие цирками свои родные предприятия - близко и удобно расположенные фирмы, фабрики и заводы, с которых они кормятся и где часто получают излишнюю по их деловой отдаче, по их реальной работе зарплату. Это были не клерки, которым не надо мотаться за тридевять земель по вахтам или другим странам в поисках куска хлеба. Которые даже свою страну, свою родину-мать называют цирком, ранят другими обидными названиями и мечтают приобрести постоянный вид на жительство в другой стране – чтобы «осчастливить» своим присутствием чью-то другую родину, чтобы получать еще больший кусок и подорвать своим легким весом и ту чужую, не его усилиями процветающую, страну. Тут сидели не простые ленивые обыватели, ждущие с нетерпением, когда закончится их унылый день, и они пойдут вечером отдыхать в кафе, или пойдут на свидание, или просто откинутся на диванах возле своих телевизоров и будут пить пиво.
На судейских креслах восседали серьезные люди, не зря уполномоченные вершить человеческие судьбы, не зря кушающие железными зубами свой непростой военный хлеб. На самом деле, эта спокойная и мирная картина начала суда была началом охоты серых хищников за каким-нибудь отбившимся от стада молодым и неопытным африканским буйволом. Судейская бригада, где каждый знал свою роль, просто ждала, когда бестолковый теляга расслабится после первого испуганного знакомства со строгими и четкими фигурами, чтобы затем, когда он чуть успокоится и что-то выдаст ненароком ответившее под уже составленную статью, поймать неизбежный момент и единым лязгом зубов зачитать уже напечатанный в трех экземплярах приговор. Шла неспешная охота, с еле заметными редкими желтыми проблесками щелей из черных мантий. Неторопливая, но гарантирующая, на самом деле, самый быстрый требуемый результат.
Но случилась небольшая затяжка при исполнении судебного норматива для таких рядовых случаев, как дезертирство. Конечно, расстрел был уже подписан и проштампован синей печатью. Но напало на уважаемых судей некоторое смущение. Эка невидаль, расстегнулся случайно молодой человек! Да у некоторых заслуженных людей даже смски еще не стерты из мобильных телефонов по этому как раз поводу, назначенному сегодня вечером не своей супруге! Ну какой настоящий прокурор не расстегивал свои пуговицы в течение своей ответственной жизни? Да многим членам суда это нередкое преступление обходилось лишь небольшим семейным недомоганием, а не то что расстрелом! И вообще, кому из живых и хотя бы немного здоровых людей не хочется временами лихо дернуть вниз брючную молнию и спустить лямки, чтобы хоть на время почувствовать себя свободным от жизненного бремени?!
Никак на расстрельное не походило это дело – кто-то слегка поторопился, расстрельной калькой воспользовавшись. Все-таки не звери они были - человеческие судьи – имели гуманные чувства. Не такая уж и неумолимая судейская машина находилась здесь. Даже отцовская жалость, возможно, просыпалась в некоторых из них - если у кого рос мальчик в доме, а не девочка (не таким уж завидным зятем был осуждаемый Иван Яковлевич в этот свой нелегкий период).
Но и так просто отпускать нельзя было провинившегося – все-таки время во дворе военное, и это приходилось учитывать. И снова перелистывались тома уголовного дела - и неоправданно долго не находилось соответствующей причины для сурового наказания. Все досье выпотрошили.
И вдруг, на самом дне чемодана, в самом низу судебного компромата кто-то зоркий заметил бледный листок, на котором старательно и бесстрастно, как будто секретаршей за печатной машинкой, были законспектированы все слова и фразы одного давнего собрания - пожелтевший протокол обсуждения первой атаки подсудимого всплыл неожиданно. И там вдруг всплыли слова, сказка Ивана Яковлевича о каком-то штабе, который он якобы видел, и больше никто, кроме него самого, не видел. Это было еще во время его первой атаки, когда он еще к противнику бегал, спрашивал не нашли ли они его холостой гранаты и не скажут ли причину, почему она не взорвалась.
Полегчало сразу же судейской скамейке! Тут же все прекрасно поняли умеющие объясняться одними проблесками из своих узких прищуренных щелей уважаемые судьи!
И мгновенно приняли верное решение многоопытные искушенные члены Военного Трибунала. За щелями, на самом деле, прикрывающие самое глубокое понимание судебных законов. И разрешили правильно вопрос, увязав все дело, как в протоколе написано, с «главным вражеским штабом». Тут же зачитали приговор Ивану Яковлевичу, поставив перед ним боевое задание уничтожить «штаб». И сразу же приговорили его к этому сказочному исполнению наказания - пусть немедля выступает, коль хочет свою шутовскую династию продолжить. И даже бюджет немалый ему всучили под это боевое штрафное задание, под огромные проценты выплат.
Смешное, вроде бы, наказание, и странное такой денежной щедростью. Но на самом деле было там рациональное экономическое зерно. Не только в технических и медицинских областях происходили революционные изменения, но и в социальной сфере происходили изменения к лучшему – как, например, слияния судов и банков. И отсюда, через такие объединения, канализационными экономическими течениями через суды банки законным образом получали свою немалую выгоду. Как и обратно - через водяной круговорот такой новообразованной доброкачественной системы.
А Иван Яковлевич еще молодой - дай Бог ему здоровья и спаси от неожиданной напасти, пока не расплатится до конца - и поэтому вынужден, так или иначе, будет прибавлять выплачиваемыми процентами состояние слитых государственных институтов. И в конечном итоге всем людям будет польза от штрафа Ивана Яковлевича. Так как государство, в свою очередь, состоит из отдельных граждан, сидящих по своим рабочим местам, по различным трудовым заведениям - по полям и заводам, по судам и банкам.
Вот такой приговор военного суда, вот такие подводные экономические течения, вот такая круговая математика и конечный результат. А как уж Иван Яковлевич будет расплачиваться - это его личное молодое уголовное дело. И поэтому штаб фантазера на самом деле был делом вторым - совсем неважным и никому не интересным.
И когда он заключил соответствующий договор с банком о выплате предоставленного ему кредита с хорошими процентами и расписался о неразглашении государственной и военной тайны, ему прямо в зале суда расстегнули наручники.
Освобожденный от тяжелых наручников, как на крыльях вылетел из зала суда Иван Яковлевич и пошел готовиться выполнять ссуженное ему боевое задание. Поскольку понял он всю судебную хитрость в самом буквальном, а не в экономическом смысле, так как в цирковом училище экономику не преподавали. И еще потому, что штаб по настоящему существовал для него - в его настоящем военном деле.
Но сначала похвастался молдавской своей матери – прямо на крыльце судебного здания стал длинные письма ей строчить, объяснять свои великие стратегические планы.
А она, не шибко грамотная по письму крестьянка, не очень понимая, во что он ввязался, с небольшими ошибками отвечала, мол, хорошо это, она рада за него, пусть сделает все как положено, чтобы людям не было стыдно в глаза смотреть. И делилась последними новостями по дому - вот и последняя уже дочка выросла, сестрица Аленушка, чистюля, умница и красавица, с русыми волосами до колен, мечтает поступить в какой-то непонятный Славянский университет после школы, на, дай Бог памяти, юридическо-экономический факультет. Пусть поступает - ей лучше знать, что выбирать по жизни, - и ей пусть будет хорошо. А уж ее, материнское, дело за всех них помолиться…
А затем он к отцу поехал - тоже рассказать об оказанном ему высоком доверии.
Отец внимательно посмотрел на него, гордо сияющего как начищенный самовар, как бы озаботился. Задал несколько вопросов Ивану Яковлевичу по приговору, подметил несколько точных деталей. Затем как-то неожиданно толково и со знанием дела начал информировать Ивана Яковлевича о серьезных вещах, которые вроде бы знать не должен, в силу своей несерьезной цирковой профессии. Попытался про экономическую подоплеку дела предупредить своего сына - что стоит, на самом деле, за таким неожиданно щедрым решением суда. Предупреждал, что надо быть осторожным с графиком по срокам выплаты: главное - оплачивать долг в требуемый срок, а подвиги совершать лишь в свободное от работы время. Затем начал допрашивать, где Иван Яковлевич столь долго отсутствовал. И про белого старика спрашивал у своего отчаянного удачливого сына, вышедшего недавно из жуткого леса и так легко отделавшегося от сурового Военного Трибунала. Такими подробностями интересовался отец, как будто лично знал «доброго дедушку», который так помог и так богато одарил было пропащего в дремучем лесу наследника. Все-таки не зря образовывался в разных науках эрудированный предок.
А затем, удовлетворив свое любопытство, отец доверил наконец-то свой автомобиль сыну. А он «на своих на двоих» до работы дотопает - не впервой ему землю своими ногами топтать. Да и любит он пешком ходить. Ну, если уж потребуется, то Иван Яковлевич иногда будет отца подбрасывать до места работы. Все равно они в одном цирке трудятся.
Права водительские отец на время доверил сыну. Хотя тот даже еще не прошел школу автовождения. Но все равно одно и то же имя у них. И лица у них похожие - ни один гаишник не уличит при проверке документов. Отец говорил, что отдает машину, чтобы сын мог спокойно добраться до дома, так как на электричке «зайцем» ехать рискованно. Если не повезет «зайцу», задержат его кондуктора, то уголовное дело может повернуться по-новому. Уже стоял бы вопрос рецидива преступлений. И теперь любое мелкое хулиганство, даже неоплата билета на электричку, может иметь совсем другую цену – уже судить Ивана Яковлевича будут не как простого нарушителя закона, а как матерого преступника, с которого еще не снята предыдущая судимость.
Конечно, можно подумать, что папа-клоун просто не сообразил дать двадцать рублей на дорогу, чтобы сын спокойно доехал до своего дома без лишних приключений. Но на самом деле отец отдал машину наследнику ради большого его дела – знал, что тому много перемещаться надо будет, много задач решать одновременно.
А на «зайцев» отец упор сделал, чтобы Иван Яковлевич вел себя осторожно везде и во всем. Чтобы не было рецидива - чтобы сынок не запалился на незначительном проступке, и не получил более серьезный срок за эту мелочь, а то и высшую меру наказания.
Иван Яковлевич попрощался с отцом и отправился выполнять свое боевое задание. Сел на двухлитровый «Форд-Фокус», понажимал на педаль газа, чувствуя непривычную мощь тихого буржуйского двигателя, в отличие от не столь резвых, но сильно дребезжащих отечественных «Жигулей», и, весело бибикнув, тронулся с места.