Марик устал. Просто устал и всё. Он не видел пользы в своём существовании. Ему больше не хотелось принимать душ по утрам и бежать на работу в толпе таких же безликих граждан, как он сам. А потом возвращаться домой, целовать злую жену и огорчаться при ссорах детей. Опротивело включать телевизор и слушать бодрое, но монотонное вещание ведущих новостей. Фильмы сливались в одну бесконечную историю с персонажами-близнецами. Но больше всего он уставал от ужина. Может быть, потому, что в конце дня его личная батарейка пыхтела из последних сил в ожидании ночной перезарядки. Пережевывание ужина утомляло. До зубной боли.
Марк решил умереть.
- Мари, что ты станешь делать, если я умру? – спросил он после того, как нехотя отдал супружеский долг.
- С ума сошёл? Ты знаешь, сколько сейчас стоят похороны?
Жена отвернулась, и от её спины повеяло холодным раздражением.
Он приуныл. Накоплений у семьи не было. А на что хоронить тело?
Марик закинул руки за голову и поежился, представив это тело. Холодное и пустое. Знакомое лицо вытянулось в скорбную маску, родинка на щеке почти обесцветилась – будто не его.
Руки беспомощно вытянулись вдоль туловища – не приподнять. Ноги свело судорогой, но встать и попрыгать, чтобы разогнать кровь, невозможно. Нет ничего противней затекших конечностей. Пришлось сделать над собой усилие и оторваться от кровати. Тут же подкинуло в воздух, и в прохладном свете луны он узрел две фигуры. Мари - даже во сне сохраняющую злое выражение лица, и Марка, удивленно распахнувшего глаза в темный потолок.
«Это я был Марком. Бедным, беспомощным, усталым Марком».
Вдруг стало так легко, что он взметнулся ракетой ввысь, продырявил черные миры в соцветиях звезд, пролетел через молочные туманности, неведомые пульсирующие тоннели и очутился в комнате Михаила.
Мишка был точной копией своего отца в детстве – такие же близорукие глаза, виноватая улыбка и длинные руки с нелепыми ладонями. Так трудно пристроить эти ладони. Особенно когда разговариваешь с Алёной. У неё серые глаза под пушистыми ресницами, добрая улыбка, и от неё вкусно пахнет яблоками. Она одна из класса улыбается Мишке, и ей одной он бы отдал все, что у него есть, не задумываясь. Но у него ничего нет.… У него еще ничего нет. Он сам ждет, когда папа с мамой будут в хорошем настроении и пойдут с ним в магазин. В новых джинсах он бы почувствовал себя чуть увереннее, а с новым телефоном и подавно. Вот только новый телефон ему не светит. Папа какой-то странный в последнее время. С ним уже не поболтаешь как раньше. Не про телефон, нет. Просто… просто раньше он слушал Мишкины рассказы и улыбался, и даже подкидывал его в воздух, отчего дыхание перехватывало, а воздух наполнялся пронзительным визгом.
«Мишка! Прекрати визжать, как поросёнок!!!»
Таня сердилась на брата. Вечно орёт, как ненормальный. Поэтому папа и перестал с ними играть. Раньше, по выходным он им разрешал залезать к себе в кровать. И пока мама готовила завтрак, они втроем валялись и болтали про все на свете, и строили планы на воскресенье. А потом родители стали запирать дверь. Наверное, потому что этот дурачок Мишка все время визжал как подрезанный. На людях – тихоня тихоней, а дома – звуковая сирена. Вот папе они и надоели.
Зато всем остальным до них есть дело. Кто поумнее - сплетничает за спиной. А ненормальная Маша, что вечно тащит с помойки всякую дрянь, вываливает, что ни попадя, прямо в лицо.
«Танька! Твою мамку хахаль бросил! Хахаль из 39 квартиры! Вчерась трепался, что от такого-то мужа как у ей, она на кого хошь готова прыгнуть… Чего ребенок? Какой ребенок? Да они уж в школу ходят с братцем! Я, когда в школу ходила, уже всё соображала! Всё! Все только и думают про ЭТО. И люди, и скоты. А потом котят топят. В ведре. Я этого котёночка спасу…. Вот так, так, маленький, в подвал, и окошечко кирпичиками закроем. И никто тебя не тронет и не утопит!»
Марик проснулся, увидел скрюченную спину жены, и от неё повеяло таким одиночеством и безысходностью, что он совершенно неожиданно для себя поцеловал знакомую родинку на плече. В сердце шевельнулась жалость, а глаза защипало как от мыла в детстве. За окном таяла луна, а в окно робко скреблось серенькое утро. Или … или это в подвале из последних сил царапает кирпичи серый котёнок? Марк накинул полосатый халат, тихо вышел за дверь и спустился в подвал. Темная, прокисшая тишина встретила настороженно.
«Кис-кис, киса, ты здесь?», - прошептал ни на что, особо, не надеясь.
«Мяяяяу!», - отчаянные желтые глаза запрыгали вверх по ступенькам, и через пару минут в руках у Марика гулко стучало сердечко, прикрытое хрупкими косточками и серой, пушистой шёрсткой.
- Танька! Танька!!!!
- Мишка! Придурок! Чего ты орёшь, как ненормальный! Родителей разбудишь!
- Они не спят! Смотри, кого папа принёс! Котёнок!
- Это ваш котёнок, дети. Папа нашёл.
Мама улыбалась. Она давно так хорошо не улыбалась. А серый котенок переступал с лапки на лапку, отважно щурился на Михаила и его сестру Таню, и тряс серым тонким хвостиком. Наверное, ему тоже было хорошо.