Республика, 25 февраля 1995 г № 45 (837)
Валерий ТАРАСОВ
«Ты напрасно был зачат, Исай…»
Историю, которая сегодня предлагается читателям "Р”, я впервые услышал в Могилеве. На городском кладбище дюжие молодцы копали три могилы. Бородач соскреб корку водянистого снега, в сторону отбросил слой прелых листьев. А его напарник пояснил мне:
Нарочно утепляем землю листом на зиму, иначе не угрызешь в морозы и ломом... Стараемся для дружков одной дамочки. Говорят, угрохала троих бугаев портняжными ножницами. Один приходился ей родным братом...
Я нашел позже нужный мне дом, открыл калитку. Седой старик приставил к стене грабли, которыми собирал в кучу щепу, образовавшуюся после колки дров. Взял из протянутой пачки сигарету и прикурил.
Исая в свое время судили и за хулиганство, и за кражи, и за грабеж, и за разбой, — неторопливо повел он свой рассказ. — Тоня не раз писала заявления в милицию, он ее семью рушил. Оба мне приходились племянниками. В дом Тони Исай приходил регулярно, как на работу, чтобы пакостить. Издевался над ее мужем с каким-то особым удовольствием. И в итоге Исая свели в могилу не водка, и не закон, а лопнувшее терпение Антонины.
...После очередного скандала с утра пораньше Исай пришел к сестре мириться. С бутылкой коньяка "Наполеон", в свежей сорочке и с розовым цветком. Шурин был в командировке.
— Ты б с водкой "Адольф Гитлер" пришел, — упрекнула его Антонина.
-- Тонь, нашло на меня вчера что-то, - опустил Исай покаянные плечи, и слезинка пробороздила свежевыбритую щеку. - Дети, перед вами и мамкой, хотите, встану на колени. Водка во всем виновата, проклятая.
Бухнулся на колени, лицо — в пол. Разревелась и Тонька.
— Какой-же ты все-таки. Стекла поразбивал, всю ночь окна одеялами закрывала, под утро ходила греться к соседям. Детей вообще пришлось к дядьке отправить.
Брат бестолково принялся искать в чужом хозяйстве гвозди, инструмент, чтобы застеклить окна. Потом не выдержал, на кухне "раздел "Наполеона", содержимое разлил в два стакана.
— Родная, — с нежностью обратился к сестре после того, как выпил, - давай не обижаться. Стеклореза нет, да и стекла мало, побегу доставать. Бритоголовые дружки вмиг обеспечат материалом. Застеклю к ночи, сам крушил -- самому и устранять последствия.
Действительно, вечером у калитки остановился автомобиль. "Бритоголовые" выгрузили стекло из багажника "иномарки". Исай командовал уверенно, правда, уже с трудом ворочая языком.
— Тонька, -- обратился к сестре, — собери по соседям три бутылки: надо рассчитаться за стекло, но только белую. Хлопцам надо. Потом лети в погреб за закуской... Машину загоним в сарай, а сами будем здесь ночевать!..
Кухня казалась затемненной по-фронтовому: одеяло было прибито к оконной раме. При свете лампочки Антонина хлопотала над газовой плитой, бегала к столу с закуской и изредка присаживалась к гостям — красномордые парни настойчиво тянули ее в компанию. Исай вдруг хлюпнул носом, обмяк и стал сползать на пол. Его отнесли в комнату и уложили на кровать. Один из гостей засобирался во двор по нужде. Ушел - и как канул. Тоня разула брата, а затем закрыла его одеялом. "Бритоголовый" в это время подошел к ней сзади.
- Мне тебя Исай обещал, когда в карты проиграл. Так что будем вместе ночевать. Кричи не кричи -- соседи не услышат.
С размаху швырнул жертву в угол на раскрытую для шитья машинку. Рукой ловко сбил лампочку, прыгнул хищным зверем. Как могла, сопротивлялась женщина, но силы были неравные...
Еще одна мужская фигура возникла в дверном проеме. В глазах дружка Исая блеснули похотливые огоньки. Сказал, ухмыляясь:
-- Стеклышки денег стоят, а ты нынче одна ночуешь, можешь расплатиться и со мной...
Только хотел подмять под себя жертву и будто натолкнулся на препятствие, вздрогнул, в пробитом горле что-то заклокотало. Насильник откинулся, зажимая ладонями кровь, хлеставшую из шеи, захрипел, силясь что-то сказать...
На одервеневших ногах Антонина прошла в кухню, из бутылок в стакан слила остатки водки, отпила глоток, поперхнулась и выплеснула спиртное в раковину. Долго сидела в сумерках, обхватив руками голову. Затем поднялась.
Двигалась медленно: нашла лопату, откинула люк в погреб. Часа два молча копала под лестницей в погребе яму, пока та не оказалась в ее рост.
Растолкала спящего Исая. Он протащил по комнатам груз и сбросил, похоже, не разбирая, что кидает в могилу тела. Для него товарищи были сейчас не больше, чем тяжелые мешки с костями. Пока в погребе Антонина копала могилу, брат нашел на полке флакон. Одеколонился и что-то прояснилось в его до этого затуманенном мозгу. Поинтересовался с ухмылкой:
— Кореша попользовались тобой или как?
Тогда Антонина снова нащупала окровавленные портняжные ножницы и медленно, но решительно пошла ему навстречу:
— Нынче ночь мужикам дорого обходится. Я держу цену, а плату беру - жизнью. Вот и ты ночевал в моем доме и задолжал. Бог мне говорит, что ты напрасно был зачат, Исай. Как мать четверых детей я должна слушаться Бога. Ты только с виду живешь, узколобый прах...
Два лезвия вошли между костей грубой клетки, одно пронзило сердце, второе проткнуло легкое...
На следствии и в суде Антонина рассказала подробности, которые касались убийства брата, о "бритоголовых” же молчала. В этой части следователь, а затем и судья самостоятельно не смогли убедительно доказать ее виновность.
Антонину осудили за убийство брата к девяти годам. Письменная просьба детей и мужа о помиловании была отклонена. Строг закон, но это закон.
Еще совсем недавно такое преступление считалось одиозным, из ряда вон выходящим. Как же: пролилась родная кровь, что может быть страшнее и непоправимей?!
Но сегодня жизнь убеждает: на славянской земле брат убивает брата почти так же, как убивают на гражданской войне в Таджикистане, Карабахе, Чечне. И в Беларуси все чаще души многих наших сограждан промерзают до состояния холодного льда. Вот и разыгрываются страшные жизненные драмы, становятся палачами поневоле такие, в общем-то, добрые женщины, как Антонина. Ее фамилию я не назвал, но читатели, думаю, поймут меня и не осудят.