Вот такое было оно - истинное лицо циркового артиста.
И пока осталось еще чуть времени - пока приближается к земле парашютист со свастикой, то бишь свергаемый с небес Иван Яковлевич вместе со своей обезьяной, а вслед белым лепестком в синей выси мелькает штурман Алена - то можно продолжить сплетни об отцовских изменах.
Таких внебрачных, рожденных от разных женщин детей, как Иван Яковлевич, у любвеобильного предка было уже несколько. По разным причинам бывая во многих точках земного шара и там щедро познавая различные напитки местных спиртопроизводителей, вся земля для него скоро переливалась разноцветными женскими алмазами. А затем, после греха соблазнения и измены, ему сбагривали очередного богатыря, которые после их ремонта, вдохновения и проявления признаков жизни начинали расти очень быстро. Уже через три месяца от роду они самостоятельно могли бегать вертикально и отцовского ремня не сильно боялись. Старику было с ними уже не справиться, и ему приходилось только покупать им квартиры по всему миру с алмазными переливами, а самому ютиться в служебном общежитии.
Держать таких сыновей при себе было очень дорого даже такому хитрому родственнику как их отец, который хотя нигде и не работал, но был совсем не бедным, поскольку в любом своем шаге преследовал лишь собственную выгоду. Иметь их при себе было все равно, что содержать слона в посудной лавке.
Отцу следовало держать с ними ухо востро. Потому что далее начинались выяснения отношений между разными поколениями - шла борьба отцов и детей.
Было важно назвать нужным именем нового человека. Кто кого наречет, являлось делом принципиальным в военных отношениях отца с его сыновьями. Это нужно было не только для того, чтобы потешить стариковское тщеславие, показать его причастность к сотворению выдающегося потомка. Уже после появления первого такого сына отец на всю оставшуюся жизнь запомнил, как тяжело с ними управляться. Железно знал прохвост, что если он не сможет угадать пришельца, если не он наречет поселившегося в его жалкое жилище своим именем, то появившийся у него быстро зреющий сын, позарившись на его жалкое жилище, скоро наберется нахальства и возвеличит отца каким-нибудь наполеоном, а затем выселит в палату «номер шесть» сумасшедшего дома - или совсем оставит без крыши над головой.
Поэтому старая, но не совсем добрая традиция у них велась, кто кого и кем назовет - кто кому покажет, кто в доме хозяин.
Живя вместе, отец не мог прямо противостоять такой непреодолимой силе, как Иван Яковлевич. Но не страшен черт, когда его малюют. Отец не был ни гоняющим нечисть экзорцистом, ни художником, но ему, всегда не очень благородному в выборе средств, было, однако, еще под силу темной ночью подняться и, пользуясь уголовными нечестными навыками, изучить анатомию младшего поколения - без всякой родительской жалости «расписать пером» новоявленного сынка.
Раньше срока созревающие богатыри осознавали грозящую им опасность со стороны такого родителя и возбухали быстро, но не мгновенно: понимали, что без отцовского благоволения, пока не войдут в свое календарное совершеннолетие и не получат паспорт, они юридически совсем недееспособны. Питаемые с его руки сыновья чувствовали, что, не смотря на их великое будущее, он мог той же, чуть вооруженной острым предметом, рукой нашинковать их в капусту, как некоторых своих зрителей в цирке.
Отец из последних сил также пытался поддерживать мир со своими сыновьями в едином жизненном пространстве. Но не терял, при этом, времени. Используя всю свою военную зарплату, он старался приобрести отдельное жилье для таких сыновей, чтобы они могли освободиться друг от друга и жить отдельной жизнью: после разделения разные поколения могли общаться между собой уже как нормальные люди.
В таких ситуациях отец очень много работал сверхурочно. А если на его секретной военной заначке не хватало средств, то военные деньги из неизвестных источников на целевые расходы, однако, всегда поступали на его военный банковский счет. Видимо, в такие ответственные и тяжелые для него моменты бывшие сослуживцы, сделавшие жизненный взлет, даже с вершины своей карьерной лестницы не забывали его - грешного, остающегося на земле – помогали, наблюдая из своих заоблачных высот его непростое семейное положение.
Также для быстрого роста сыновей нужно было особое военное довольствие. От простой гражданской еды они совсем не росли. Хотя и была мать состоятельной женщиной, но поэтому и был выслан ведомый небесами и оберегаемый суровой судьбой Иван Яковлевич к своему отцу, потому что для его роста требовались мужское воспитание и солдатская каша, чего в Молдавии недоставало в то время. Под материнской опекой самые великие воины всегда оставались бы маменькиными сынками, самыми маленькими, беззащитными и ничтожными людьми и никогда не оправдали бы великого доверия Трибунала. Поэтому с древних времен героев в самом раннем возрасте обычно отрывают от матери и отдают на воспитание к соответствующему воспитателю. Будь геройские матери даже самыми богатыми в мире женщинами, и хотели бы они этого или нет, но так или иначе им приходится по принуждению сверху высылать своих сыновей на военное довольствие - для дальнейшего полноценного развития и для оправдания возложенных на них надежд. Поэтому и был Иван Яковлевич уже до своего рождения поставлен на военный учет и запланирован к секретному перемещению на мужскую половину - в Москву.
И был вот так он, давно стоящий на военном учете, выслан от матери на военное довольствие, и еще до приобретения молочных зубов был уже обязан грызть военную науку. Военкомат в любом случае забрал бы у нее Ивана Яковлевича. Причем, мог призвать его в любом возрасте. И хорошо, что военкомат, выславший ему повестку, оказался не вражеским. Иначе нашим очень бы не повезло, окажись он в лагере под неприятельским флагом.
Кроме быстрого, не по дням а по часам, роста и силы, не совсем законных и, поэтому, не зарегистрированных в загсе сыновей объединяла еще их искренность. Можно даже образно и точней сказать – его сыновья были как у нерадивого электрика искрящиеся столбы с проводами высокого напряжения над созревшим хлебным полем. Быстро теряющему над ними власть родителю приходилось, с гордостью или же со страхом, признаваться, что его герои равно были готовы как освещать и согревать человечество собственным горением дотла, так и отапливать земной шар самим человечеством в крематориях концентрационных лагерей. Казалось, что они могли делать все с собой и со всеми остальными потому, что уже до дня своего рождения за все расплатились. А после того как они расплатились, как будто терять им было уже нечего.
Такие нелегкие проблемы были у отца с его немногочисленными сыновьями. Но обретение таких редкостных сыновей и выход их в свет, в самостоятельную жизнь, он почему-то считал своим счастьем и, пожалуй, главным делом своей жизни.
И, естественно, для порождения таких сильных и отчаянных сыновей, требовалась соответствующая женщина, достойная быть матерью героя. И уже из всего этого - из желания огромного счастья и поставленной жизненной задачи, а также редкости таких женщин, которые могут это подарить, и желание не потерять своего великого шанса при встрече с ними - проистекали все его измены. И это также подвигало его на любые отношения - даже на самые решительные действия и столкновения с ними.
В своем значительном родительском вкладе при создании героя отец сомневался, но не всегда. Несмотря на прописанную ему скромность, едва ли не с шестого класса вселенская мания величия то и дело охватывала его – он легко бы рычагом землю перевернул, вот только если бы дали ему точку опоры. А его конкретный самый средний человеческий рост был уже результатом сложения как раз этого мнимого его величия и вдолбленного ему преклонения перед самыми ничтожными частицами мироздания.
(Впрочем, насчет исключительного величия с ним можно было поспорить – один вид обезьяны уже сделал это с простой палкой, опираясь на какие-то свои основания).
Такова была канва непростых взаимоотношений отца и его сыновей. И если яблоки действительно падают недалеко от яблони, то сыновьям под отцовским покровительством имелось много места, куда им можно было упасть. Даже когда Иван Яковлевич превращался в сверхчеловека, в максимально пренебрегающее человеческими атрибутами техническое устройство, то его выбор был обусловлен взглядами предка, представителя века научно-технического прогресса, рассматривающего даже человека как кусок материи, предназначенный для какой-то конкретной цели…
Но влив в себя положенный минимум - три рюмки водки, без которой он уже не мог обходиться, отец расслаблялся, смягчался. И начинал клевать носом и с затуманенным взором разглядывать фруктовые фантазии, изображенные на кухонной столешнице. А когда слышал вопрос сына: "Что же у них было с мамой?", то видел не девушку-снайпера, с ненавистью рассматривающую его через черное стекло оптического прицела, не специалиста по статьям с резиновыми буквами, не женщину, которой он доставил единственную радость, что отвязался от нее. Он видел веселую, теплую, солнечную Алену. Которая старается жить как обычная женщина, которую трудно испортить даже юридическому образованию. Чуть наивная, добрая, живущая в тесной Молдавии с широкими солнечными полями, ясно смотрящая на реальность вещей и упорно преодолевающая, по мере необходимости, жизненные преграды.
Продолжая свое возлияние, он снова и снова видел в ней невероятно приятную и полезную женщину. Единственно, - может ради сохранения своей талии? - не признающую себя во всей своей человеческой полноте. Не признающую своего влияния на человечество, не признающую своей огромной роли для всей планеты Земля. Несмотря на идиотское веселье от опьянения ее духами, отходя от отчаяния, ярости и замешательства, которые иногда вызывала она, приходилось отцу по настоящему называть ее любимой женщиной, считать ее превосходной дамой, заслуживающей свой настоящий роман. Как бы ни хотелось в яростном пылу сражений неуважительно обозвать ее вздорной кухаркой, но приходилось ему объективно признавать, что не каждая женщина способна быть матерью героя и олицетворять мировую женственность почти во всех ее проявлениях. И что бы между ними ни было, и кем бы, и какой бы она ему ни казалось - святой или падшей, нищенкой или королевой - ему следует равно отнестись к ней с величайшим почтением. Да принарядись она под личиком элементарной курвы, он должен был видеть настоящее ее достоинство! Он был готов до бесконечности любоваться ею - сочетающую в себе искреннюю ярость и теплое благородство. И отец всегда сожалел, что простился окончательно с этой великолепнейшей женщиной. И ни на миг не жалел, что когда-то познакомился с нею. В этой сильной и нежной, настоящей, даме, отец увидел свой долгожданный идеал, увидел в ней идеальную женщину. Сознательно он не мог обидеться на нее, так как понимал, что следует только благодарить самоотверженных девочек, без помощи которых злые заколдованные мальчики никогда не смогут собрать свое слово «вечность». Это была та редкая дама, владеющая ключами от некоторых тайных помещений, с помощью которых можно сэкономить кучу легионов при штурме вражеского штаба, и обойтись, жертвуя лишь несколько единиц людей.
И, не взирая их военные столкновения, после встречи с этой скромной, просвечивающей таинственным светом милосердной и великодушной девушкой, которая стала матерью Ивана Яковлевича, отец уже авансом, заранее до своей смерти, начал считать, что жизнь его удалась.
Наверное, знакомый немецкий профессор назвал бы ее анимой – мнимой человеческой половинкой женского пола. Но отцу казалось, что она является физически самостоятельной, совсем отдельной от него личностью. И он бы утверждал, что она может иметь свое имя, и рост свой, и адрес, и семью, и детей, - в общем, способна иметь все, что может иметь самостоятельная женщина. Нетрезвый клоун мог бы даже поспорить с авторитетным ученым, доказывать, что она может проживать даже в другой стране, например (ткнув пальцем во вращающийся земной шар), в какой-нибудь, ставшей с некоторых пор для него симпатичной, маленькой Молдавии.
А однажды (после пятой или шестой рюмки) он увидел в ней женщину, таинственно связанную с его большим сном, с его драгоценной древней находкой. С драгоценностью, символически похожей на титульное изображение из одной книги 1914 года издания - из труда отца Павла Флоренского "Столп и утверждение истины". Его находкой, похожей на двух светлых ангелов, стоящих на одном, похожем на изящный флакон с духами, столпе. На двух крылатых ангелов, которые в свою очередь так похожи на этих "двух в одном», на эту двойню - на маленького Ивана Яковлевича и его маленькую невесту Алену. На эту стоящую на едином столбе пару, которая, как уже прозрел их будущее отец, расплатилась сполна за свой вход на царское ложе…
Вот такая сплелась канва сложных взаимоотношений в этом расхристанном семействе - приукрашенная писательским художеством немирная картина, которую автору невесело поведал из первых уст сам отец Ивана Яковлевича. Однобокость военной картины обусловлена тем, что автор услышал только отца - лишь рассказ о том, как клоун достойно вел себя в сражении за развал семейного союза.
Равнодушный автор в своей жизни уже выслушал несколько десятков подобных историй, еще с детства прочитал множество военных книжек и уже давно знал, что в любых боях, в том числе и в семейных разборках, повествующая сторона обычно является положительной, всегда находится на «нашей» стороне.
Предположительное мнение другой половины - почему была права мать Ивана Яковлевича, и как она одерживала свои победы, и из-за чего они пришли к бракоразводному финалу на ее взгляд - автору услышать не довелось…
А уже затем пришла почтовая посылка по адресу «Папе в Москву…». И посылка, благодаря усердию молдавско-российской почтовой службы, через много лет нашла все же своего адресата. Добиралась международная посылка долго из-за того, что адрес был слишком размытым, и она в своих мытарствах перебрала несколько «пап» с ничтожной военной зарплатой, пока не попала в руки более состоятельного в плане военного дохода Ивана Яковлевича-старшего. Который тяжелой головой с трудом вспоминая, кого, когда и в какой стране он опять соблазнил, наконец-то признал своим очередного неприкаянного Осириса, упакованного в тесную деревянную коробку.
А также, видимо, из-за того долго шла посылка, что отец на самом деле жил не в Москве, а на верхней окраине столицы, в Долгопрудном.
И с этого началось прямо не земное, но славное воплощение, началась настоящая жизнь Ивана Яковлевича…