После вечернего намаза Аскер направился в пустыню. Эти ежедневные прогулки стали для него привычными, чем-то вроде приема пищи или утреннего туалета. Без них уже не представлял своего существования. Никакое иное время не могло сравниться с этими волшебными минутами.
Лачуга давно скрылась из вида, а он все шел и шел вперед, по щиколотку увязая в песке. Он не боялся заблудиться, пустыня стала родным домом. И хотя Аскер жил один в своей глинобитной мазанке и на протяжении многих километров не существовало другого жилья, он не был одинок. Всегда и везде охотника сопровождали его же мысли.
Постепенно пустыня из алой превратилась в темно-багровую, а потом в бурую. У подножия барханов тень сгустилась до полной непроницаемости. На темно-синее небо высыпали крупные звезды.
Аскер остановился и, опустившись на теплый песок, замер. Вот совсем близко проползла самая опасная змея песков — эфа. Хотя змеи в темноте он не увидел, но как будто различил зловещий знак на ее приплюснутой голове — белый крест. Вот где-то пискнул и замолк тушканчик — песчаный заяц, возможно, став добычей той самой эфы. Через минуту послышалось тихое сопение — это бесстрашный ежик-ушастик бежал по следу змеи. Мысленно Аскер пожелал маленькому охотнику удачи.
«Вот так же и среди людей, — подумал он — Кто-то становится жертвой кто-то охотником», — но подумал без былой злости, обида на людей давно перегорела.
Новый звук заставил его вскочить на ноги. Звук как будто был незнакомый, и в тоже время показалось, что где-то уже слышал его. На душе стало тревожно и неуютно. Поспешно запахнув халат, Аскер быстрым шагом направился на крик о помощи, а то, что кто-то в ней нуждался не вызывало сомнений.
Обогнув бархан, он еще издали увидел источник странного звука. На песке лежал маленький темный комочек, явно живой, так как продолжал шевелиться и голосить. Писк стал слышен отчетливей и Аскер вспомнил, где и когда его слышал. Младенец! Откуда он здесь? Последние метры охотник преодолел бегом.
— Откуда ты здесь? — растерянно спросил Аскер, как будто ожидал услышать ответ.
Охотник огляделся, но в сгустившихся сумерках никого не заметил. Где-то завыли волки, им завторили шакалы. Ему пришло в голову, что опоздай он хоть на минуту, и живому комочку пришел бы конец. Аскер больше не колебался:
— На все воля твоя, — снимая халат, прошептал он.
Завернув трепещущее тельце, Аскер поспешил в мазанку.
Положив на топчан необычную находку, наконец, замолчавшую — наверное, ребенок пригрелся и уснул, Аскер зажег керосиновую лампу, что делал крайне редко, и поспешно развернул халат, боясь, как бы младенец не задохнулся. А, развернув, опешил. Еще там, в пустыне, почувствовал, что-то было не так, но что именно не мог понять. Возможно, загрубевшие за долгую и трудную жизнь руки да темнота были виновны в этом? Почти все тело ребенка покрывала светлая короткая шерсть! Не редкие волоски, как иногда бывает у человеческих новорожденных, а самая настоящая шерсть, как у детеныша животного. Чистыми оставались лишь лицо, кисти рук и нижняя часть кривых ножек. На пальцах рук и ног вместо ногтей были загнутые коготки, а изо рта выглядывали маленькие, но острые клыки. И когда Аскер понял, кого принес в дом, он потянулся за ружьем, но в этот момент детеныш снова жалобно запищал, и охотник безвольно опустил руки.
Нишати — полузверь-получеловек — рос удивительно быстро. Аскер понимал, что должен уничтожить это исчадие ада, но что-то его останавливало. Подсознательно чувствовал: убив зверя, тем самым убьет какую-то часть себя. Маленький зверёныш будто бы заимел власть над охотником, и все больше подчинял его себе.
Нишати внешне и по повадкам был очень похож на волчонка, по крайней мере, иногда и, Аскер подумал, что его можно попытаться приручить. Но после того, как звереныш прокусил ему руку, глядя с каким вожделением тот слизывает с пола кровь, Аскер понял, что вряд ли удастся приручить это дикое существо. Нельзя изменить того, что заложено природой от рождения. В его подопечном просыпался древний инстинкт всех нишати — жажда убийства.
Теперь Аскер редко уходил в пески, только по необходимости, когда требовалось свежее мясо. И даже по вечерам часто оставался дома, большую часть времени, проводя в обществе необычного питомца. О чем думал он в эти минуты, вглядываясь в злобные глаза зверя, как будто ища в них ответ на давно мучавшие вопросы? Но не находил в этих глазах ничего, кроме неукротимой злобы. Иногда с уст срывался вопрос: «И зачем тебя создал Всевышний?» — ибо был уверен: все, что творится на земле дело рук Его.
* * *
Аскер поселился в пустыне, когда ему еще не исполнилось и тринадцати лет. Случилось это так. Он рос единственным ребенком в семье, и родители отдали ему всю нерастраченную любовь, на которую были способны. Он платил им тем же. Отец учительствовал в местной школе. Мать тоже, до замужества, работала учительницей. Жили не в очень большом достатке, но и не бедствовали.
Однажды ночью в их дом пришли люди в форме. Перевернув все вверх дном и ничего не найдя (что они искали никто не объяснил), увезли с собой родителей. Позже мальчик узнал, что их обвиняли в антисоветской пропаганде. Но Аскер был уверен, что они ни в чем не виноваты. Родители были добрейшими людьми и никому не могли причинить вреда. Кто и зачем донес на них властям для него так и осталось тайной.
Аскер попробовал обратиться к многочисленным родственникам, соседям, но везде перед ним закрывались двери, никто не хотел приютить сына врагов народа. Не нашлось ни одного человека, кто пожалел бы его. Каково в двенадцатилетнем возрасте остаться одному?! Только позже он понял, что многие просто боялись. У всех были семьи, и никто не хотел рисковать. Страх перед властью порой заставлял людей совершать некрасивые поступки, идти наперекор совести и воли.
Даже сверстники бросали в него камни и обзывали обидными словами. И однажды, проплакав всю ночь, к утру, Аскер принял решение. Захватив отцовское ружье, которое чудом уцелело после обыска, и еще кое-какие пожитки, он тайком, незамеченный, ушел в пустыню, подальше от человеческой черствости и этого несправедливого мира.
Поначалу туго мальчику пришлось среди раскалённых песков. Положение его было сравнимо с положением потерпевшего кораблекрушение и выброшенного на необитаемый остров мореплавателя. Разница заключалась лишь в том, что вместо океана его окружала безжизненная пустыня. Но это оказалось не совсем так. Присмотревшись, Аскер заметил, что и здесь есть жизнь, пусть не в том объеме, к какому привык, но все же... Открытие немного приободрило, если в пустыне кто-то живет, значит и он не пропадет.
Сначала Аскер страдал от жажды, но изо дня в день, наблюдая за жизнью пустынных жителей, научился, так же как и они обходиться минимальным количеством воды. А позже вырыл неглубокий колодец, в котором за сутки воды скапливалось едва ли с полведра, но и этого ему было вполне достаточно.
В первое время, как он поселился вдали от людей, самая большая трудность заключалась в отсутствии простого житейского опыта. Он многого не умел и не знал. Но всё приходило с опытом, да и от отца научился некоторым вещам. Аскер построил крошечную глинобитную кибитку, которую на следующий год расширил и усовершенствовал. Руки уже не дрожали от напряжения, когда поднимал старинное отцовское ружье.
Так и жил Аскер один среди песков и их обитателей. Одиночество не тяготило, скучать было некогда, все свободное от охоты время уходило на работу. Отшельника иногда безудержно влекло к людям, но, вспоминая, как те обошлись с ним, Аскер останавливал себя, ибо в нём вновь закипала злоба и обида на весь человеческий род. Однако постепенно исчезло и это чувство, и он уже с равнодушием вспоминал о прошлой жизни, как о чем-то нереальном, как будто все это происходило не с ним. Он до того привык к одиночеству, что даже находил в нем удовольствие и уже не представлял, как можно жить среди себе подобных. Похоже, про него все забыли, во всяком случае, что касалось сильных мира сего — точно. А Аскер был только рад этому, и напоминать о себе не собирался.
Слух о нем все же распространился. Говорили, что где-то в песках живет таинственный человек. Отшельник якобы понимает язык птиц и зверей, может излечить от любой хвори, и даже способен превращаться в кого угодно. В общем, молва наделила Аскера колдовскими способностями.
Однажды, когда Аскер уже собирался ложиться спать, в дверь лачуги тихо постучали. Это была девушка из соседнего села, которую звали Овезгуль. У нее болела мама. Врачи были бессильны чем-либо помочь, и девушка решилась обратиться к колдуну. Любовь к матери пересилила страх. Отважная девушка проплутала весь день, и только когда стемнело и взошла луна, наконец, набрела на домик отшельника.
Аскер удивился: «Кто бы это мог быть?»
Стук повторился.
— Аскер-ака, откройте это я, Овезгуль! – крикнула девушка, как будто хозяин мог знать кто такая Овезгуль.
Он удивился ещё больше: «Кто мог знать его имя?!»
Аскер прислушался. Его питомец за перегородкой вел себя тихо, возможно, спал. Охотник открыл дверь:
— Чего тебе?
От неприветливого тона Овезгуль смутилась еще больше.
— Я... я... вот здесь вам принесла, — не смея поднять глаз, произнесла она, протягивая узелок.
Аскер чуть смягчился:
— Ну, если уж пришла — проходи.
Овезгуль робко переступила порог. Еще больше смутилась оттого, что назвала этого бородатого, но, в общем—то, не старого и крепкого мужчину — ака. Видя ее смущение, Аскер как можно мягче спросил:
— Так какая беда привела тебя ко мне, девушка?
Ласковый тон, которым был задан вопрос, немного приободрил ее, но все еще не знала с чего начать. Аскер терпеливо ждал, по-доброму глядя на девушку. Наконец, Овезгуль решилась и подняла запылавшее лицо к колдуну. Но не успела и рта раскрыть, как за перегородкой послышался громкий шум, затем ворчание и оттуда вырвался огромный волк с обрывками веревки на шее и бросился на нее. Все произошло так стремительно, что Овезгуль не успела испугаться. Спасло только то, что на шее у девушки было широкое металлическое украшение, но уже в следующую секунду она должна была погибнуть. В этот момент громыхнул выстрел. Зверь громко взвизгнул и рухнул на земляной пол.
Когда рассеялся пороховой дым, охотник подошел к поверженному зверю, и прикладом ружья потрогал безжизненное тело.
— Ну, вот и все! – он тяжело вздохнул. Затем повернулся, к забившейся в угол, Овезгуль. — Не бойся, девушка, он уже не причинит вреда людям — он мертв, — охотник снова тяжело вздохнул. Вновь потрогал зверя и утёр набежавшую неведомо отчего слезу.
В ту же ночь Аскер похоронил своего питомца неподалёку от мазанки и вернулся в родное село, где остался навсегда.