Киноповесть
Александру Петровичу Казанцеву
ПРОЛОГ
Злобным псом, сорвавшимся с цепи, ветер остервенело набрасывался на запоздалых прохожих, швыряясь пригоршнями мокрого снега. Колючая стужа проникала в лохмотья скорчившихся на панели клошаров, принуждая бедолаг плотнее прижиматься к согревающим кое-как вентиляционным решёткам метро. Благоухающий фиалками весной, великий город отрыгивал теперь смердящий угар. Люди судорожно хватали губами воздух – вперемешку с выхлопными газами, угольной пылью, грязными, серыми снежными хлопьями. Близилась ненастная ночь.
…Он притормозил у светофора на углу бульвара Огюст-Бланки, и сейчас же в таксомотор втиснулись двое. Они казались изрядно хмельными.
Тот, что плюхнулся впереди, был высок и тощ. Франтоватые усики над пухлыми, чувственными губами, бритый острый подбородок. Широкополая шляпа, надвинутая на самые брови, тенью скрывала верхнюю часть лица. Оттаявшие капли стекали с полей на потёртый замшевый воротник тёмного пальто.
Второго пассажира, сразу захрапевшего на заднем сидении, шофёр не разглядел.
- В парк Монсури. И поживее, приятель, - заплетающимся языком приказал севший впереди, после чего привалился к дверному стеклу, задремал. Шляпа съехала набок и полностью закрыла лицо.
Автомобиль развернулся и понёсся по авеню д’Орлеан – под тусклыми пятнами фонарей, среди беснующейся снежной круговерти.
Промчались пустынной в этот час улицей Бонье. Впереди неприветливо чернел лес.
- Парк Монсури, господа. Приехали, - громко объявил таксист.
Не меняя позы, «Шляпа» махнул рукой:
- Вперёд, потом налево. Я скажу, где остановить.
- Простите, мсье, но маршрут мне не нравится. С какой стати в такую погоду, ночью мне забираться в лес? Платите по счётчику – и прощайте!
- Пятнадцать франков, - пробурчал «Шляпа» из-под шляпы.
- И за сотню не поеду, - отрезал таксист. – Поторапливайтесь, господа, если не хотите, чтобы я вышвырнул вас обоих отсюда.
- Болван, - сонно отозвался «Шляпа». – Ну, чего хвост поджал? Чтобы прихлопнуть тебя в этой колымаге ради дневной выручки, незачем было тащиться сюда, наматывать километры по Парижу… Мой приятель хватил лишнего, ему не помешает чуть-чуть взбодриться на лоне природы, проветрить мозги. Немного постоим у пруда, затем отвезёшь нас в центр, на рю де Любек. Плачу двадцать пять франков, и не суйся не в своё дело, двигай!
Столетние вязы, смыкаясь голыми кронами, превращали этот небольшой лесок в самом сердце многомиллионной столицы мира в подлинную чащу.
- Куда теперь? – нервно спросил шофёр, когда машину со всех сторон обступили деревья, и сделалось совсем темно.
- А никуда. В самый раз. Приехали, - внезапно раздалось сзади по-русски, и таксист затылком ощутил холод нагана.
Внутри всё оборвалось, но уже через мгновение в его руке оказался револьвер.
- Ай-ай-ай, как неосторожно, - с укором протянул «Шляпа» после того, как едва уловимым движением выбил у шофёра оружие.
Теперь уже два ствола целились тому в голову.
- Что это значит? – выдавил он по-французски.
- А это значит, Станислав Вениаминович, - дружелюбно ответствовал «Шляпа», - это значит, что мир тесен, полковник Сольский!
- Я не понимаю… Это похищение? Здесь свободная страна, вы ответите… Кто вы?
- Неужто до сих пор не признали, ваше высокоблагородие? – изобразил обиду «Шляпа». – Ну, припоминайте же: сентябрь девятнадцатого, Омск, баржа на Иртыше, секретная экспедиция на север… Да убери ты игрушку, - велел он типу на заднем сидении, - здесь все свои…
- Что за идиотский спектакль?! Кто вы, наконец? Что вам нужно от меня? – с раздражением в голосе проговорил таксист.
- Вы уж, господин полковник, не серчайте, Христа ради, - повинился «Шляпа». – Без кое-каких мер предосторожности обойтись было, право, нельзя… А привели меня к вам… воспоминания минувшего, если угодно. Так и подмывает, знаете ли, убедить вас отправиться в давешний сибирский круиз, возглавить познавательную экспедицию по местам былого ратного геройства…
В его зубах появилась тонкая египетская папироска. Пальцем он слегка приподнял со лба шляпу и чиркнул зажигалкой. Огонёк на мгновение осветил лицо.
- Не может быть, - ахнул шофёр, - штабс-капитан Воронок!
1. ИЮЛЬ 192… ГОДА. УРАЛЬСКАЯ ОБЛАСТЬ. РАЙОН СУРГУТА
- Ну что там у тебя ещё, Воронок?
- А, ч-чёрт, ветка чуть глаз не выхлестнула, Станислав Вениаминович…
- Однако осторожно надо.
- Заткнись, морда!
- Господина благородие капитана говорить «заткнись» – Онуйка молчать. Господина полковника говорить «показывай дорога» – Онуйка показывай дорога.
- Ты на что намекаешь, Сусанин вшивый?! Я вот те сейчас этой штукой показывай дорога на тот свет!
- Господина благородие стрелять – Онуйка помирать. Кто показывай дорога?
- Ты что, Воронок, в самом деле, как с цепи сорвался?
- Да моченьки моей больше нет, Станислав Вениаминович! Всё едем и едем, а тайге конца-края не видать! Лошади устали. Мошкара проклятая вусмерть зажрала!
- Оно конечно: сибирская тайга – не парижский парк Монсури, да и лошадкам нашим не тягаться с моим «Пежо»… Только ведь, Воронок, не я тебя сюда, за тыщи вёрст, притащил. Рано или поздно я всё равно вернулся бы в эти дивные комариные места, ибо я один знаю – где… Я тебе нужен, ты мне – только помеха. Сподобились наследить кровью на границе, господа хорошие; дай бог, если твоего дружка-бандита догнала комиссарская пуля там, в полесских топях. А если нет? Мёртвым я его не видел…
- Ротмистр Дмитренко убит. И не знал он нашей конечной цели. Сибирь велика…
- Утешил, нечего сказать!
- Я разве что, Станислав Вениаминович… Душе муторно, ещё этот проклятый туземец изгаляется! Рожа подозрительная, шут его разберёт, вроде беглый, а ну как прямо в лапы чекистов заманивает? Захватят тёпленькими…
- Чекиста сидит Тобольске-городе, Тюмень-городе, Катерина-Царица городе, водка жрёт, спирта жрёт. Тайга чекиста нет.
- Ну, гляди, дьявол косоглазый: ежели продал, упредил, – молись всем своим богам!
- Онуйка не продавал. Онуйка не любит чекиста. Чекиста приехала в стойбище – пушнина давай, красный ясак забирай. Онуйка не давать. Чекиста наган хватать, Онуйка связать, Тюмень-город везти. Онуйка верёвки резать и удирать, тайга приходить, тайга жить.
- Эвон, разговорился как! Лучше скажи, сколько нам ещё плестись.
- Один месяц проедем, однако.
- Да ты что, шутковать вздумал, собака?! Ну, держись, я тебе…
- Остынь, Воронок, он имеет в виду сутки. Так и по моим приметам сходится.
- Вот нерусь поганая – не захочешь, а взбеленишься!.. Господи, что это?!
- Вроде воет кто-то. Зверь какой-то. На волчий вой не похоже… Рысь?.. Онуйка, кто это воет?
- А-а-а-а!.. О-о-о-о!..
- Т-ты… ты чего вопишь, образина?
- А-а-а, уходить надо! Кони поворачивать надо. Хозяин кричит. Шибко недоволен Хозяин. Уходить надо! Господина полковника, благородие капитана, назад надо, дорога не будет – Хозяин не пускать ехать!
- Ты что, белены объелся?! Какой ещё там к хрену собачьему хозяин?
- Помолчи, Воронок, это у них поверье местное, навроде нашего лешака… Видишь, что с лошадьми творится!.. Онуйка, ну чего ты, ну приди в себя, ну сам посуди: разве можем мы сейчас повернуть обратно, когда до места осталось так немного?
- Ох, господина полковника, Онуйка говорить: вперёд дорога нет. Хозяин…
- Э, да что с ним рассусоливать, Станислав Вениаминович! Заладил: «Хозяин, Хозяин»!.. Я с ним щас сам… по-хозяйски…
- А-а-а-а-а!!! Хозяин!!!
- Владыка небесный, что это?!!
- Стреляй, Воронок! Ну, стреляй же, прах тебя подери!!!
- Нечистый!!! Сгинь! Сгинь!..
* * *
…Пять выстрелов раздались один за другим, и гулкое эхо взметнулось к сумрачным вечнозелёным кедровым кронам…
2. НЕСКОЛЬКИМИ ДНЯМИ РАНЕЕ. СВЕРДЛОВСК
Над Ипатьевским домом реяли алые полотнища.
Невысокий коренастый человек в выцветшей гимнастёрке, запылённых сапогах, с потрёпанным чемоданишкой в руке ещё раз окинул взглядом приземистый двухэтажный особняк. На скате крыши красовались фанерные пятиконечные звёзды, плуг и молот, а вдоль фасада тянулся транспарант, славящий власть Советов. Человек удовлетворённо крякнул: всё шло, как и должно было идти, – по законам исторической справедливости…
Семенящая мимо старуха в чёрном платке зыркнула глазами в сторону человека с чемоданчиком, вздохнула и украдкой перекрестилась на окна дома. Человек заметил это.
- Что, мать, - усмехнулся он, - тоскуешь по царскому режиму? Грехи бывших жильцов теремка этого замаливаешь? Видать, много счастья видела от прежней власти, а?
- Да я ничо, - испуганно залепетала бабка. – Энто я так…
- То-то – «ничего», - снисходительно проговорил тот. – Эх, темнота-а!.. Ты мне лучше скажи, где тут у вас Управление Огэпэу, а то я приезжий, города не знаю…
Старуха побледнела и забормотала что-то совсем несвязное.
- А? Не слышу, - наклонился к ней человек. – Э-э, тётка, видать, толку от тебя не добьёшься – внятности в тебе нет. Ладно, ступай себе, сам как-нибудь разберусь, не из таких передряг сухим выходил!
Он по-военному повернулся на каблуках. От горбатой площади Народной мести сходил Вознесенский переулок – вниз, где на солнце серебрилась гигантская зеркальная гладь городского пруда. Вверху, на косогоре, облупленной свечкой торчал заброшенный храм с опустевшей колокольней, а чуть поодаль ветшал сказочной красоты дворец – творение безвестных крепостных мастеров, память всесилия и самодурства толстопузого уральского купечества…
* * *
- Малахов, - назвался вошедший. – Вот мои документы.
- Здравствуйте, товарищ Малахов, - шагнул навстречу хозяин кабинета, протягивая гостю руку. – Признаться, мы ждали вас не ранее завтрашнего числа, поэтому простите за встречу… За отсутствие таковой. Как добрались? К сожалению, столица Красного Урала до сих пор не обзавелась трамвайным сообщением. Большое неудобство с непривычки. Долго плутали?
- Нет, всё в порядке, - ответил гость крепким рукопожатием. – Погода отменная – славно прошвырнулся пешком от вокзала. Осмотрел музей революции, правда, только снаружи.
- У вас, надеюсь, будет время осмотреть его и изнутри… Вы, конечно, голодны. Сейчас вас проводят в столовую, а после мы обо всём поговорим. Ночевать, если не возражаете, будете у меня. Хоромы не барские, но всё лучше, чем в гостинице. Да и секретность обеспечится вполне.
- Благодарю. С делом ознакомились?
- В общих чертах. Шифротелеграмма пришла вчера, в ней указано, что оперативное руководство поручено вам. Можете приступать.
- Отряд проинструктирован?
- Без деталей. Ждали вас. Через четверть часа все соберутся в этом кабинете.
- Хорошо. Тогда и осветим детали. Необходимо будет сориентироваться по карте.
- Вот карта. Где они теперь?
- Уже в Тобольске. Поселились на частной квартире. Военной выправки не скроешь, – выдают себя за демобилизованных по ранению. С бумагами у них шито-крыто. Делают вид, что ищут работу. В деньгах особо не стеснены, ошиваются в чайной среди деклассированных элементов, угощают новых знакомцев. Осторожно выспрашивают, где можно взять лошадей, проводника, якобы для дальней охоты. Местные товарищи уверили, что уследят за каждым их шагом. Мы выступим следом, но обнаружим себя только в последний момент. Господа офицеры лично должны показать нам место… Предстоящая операция примерно вот здесь…
Малахов ткнул пальцем в карту, на которой голубая полоска широкой, извилистой Оби пронзала безбрежный зелёный океан. Крохотными «островками» синели вкрапления бесчисленных озёр. Единственным напоминанием о присутствии человека в этом таёжном безмолвии служил маленький кружочек, обозначавший месторасположение древнего русского города, за минувшие века растерявшего былое значение и ныне прозябающего в ранге уездного села с красивым, непонятным названием - Сургут…
3. ИЮЛЬ. СУРГУТСКИЙ РАЙОН
- Станислав Вениаминович, кого это, прости Господи, вы укокошили? В детстве мне доводилось видеть в зверинце гориллу… Похоже, знаете ли… Но горилла в Сибири?! Из какого ярмарочного балагана вырвалась на волю эта мохнатая тварь? Если бы она не оказалась смертной, всё это нельзя было назвать иначе как явлением сатаны…
- Мне не до разгадывания зоологических феноменов, Воронок. Полагаю, будет лучше, если мы убедим себя, что расправились с напавшим на нас крупным медведем.
- Да уж, на медведя это исчадие ада походит более всего… Как крокодил на архиерея.
- Я сказал, хватит трепаться! И так потеряли время. Онуйка, чёрт его раздери, смылся, как только это страшилище выскочило из-за деревьев… Слава богу, отсюда уже недалеко совсем, тут мы и без проводника обойдёмся. Его счастье – так пришлось бы шлёпнуть этого следопыта там, на месте. Хоть греха на душу не придётся брать.
– А если косорылый побежит доносить комиссарам?
- Ну, не думаю… Он, поди, не сомневается, что лесной дух сожрал нас вместе с лошадьми. Да и до ближайшего селения не один день ходу. В любом случае мы опережаем всех возможных конкурентов.
– А… невозможных?
- Что-то не пойму тебя, Воронок.
- Ну, скажем, ежели нам встретится… ещё один тутошний медведь? Либо целый выводок косолапых – не столь глупых, чтобы так же бесшабашно переть прямёхонько под пули… Ночи в этих широтах сейчас, как в Питере, светлые, придётся, видно, дремать вполглаза, по очереди…
- Согласен, осторожность не помешает. Дай-ка сюда компас. Заночуем в охотничьем срубе. Он должен быть где-то поблизости, верстах в трёх к северо-востоку. Онуйка болтал, в эту пору охотники не забредают туда, промышляют на той стороне Оби… Переведём дух, а к завтрашнему полудню, Бог даст, доберёмся до места…
* * *
Из трубы добротного бревенчатого сруба, стоящего посредине очаровательной, пестрящей неброскими лесными цветами поляны, тоненькой струйкой вился дымок.
- Что будем делать? – сплёвывая окурок, спросил Воронок.
- М-да, положеньице… Разумнее всего – объехать эту избушку на курьих ножках десятой дорогой. Мы не можем рисковать.
- А может, там Онуйка? – предположил Воронок. – Ну да, кому ещё и быть, кроме него! Точно – он, дикарь косопузый! Сбёг, а теперь шаманит в избе, духов пужает.
- Добро бы, если так, - с сомнением в голосе отозвался его попутчик. – Ты, Воронок, всё же присмотри за домом да дуло держи наготове…
Внезапно, почуяв жильё, громко заржала лошадь под Воронком. Вторя ей, подали голос лошади Сольского и Онуйки. Кобыла проводника шла теперь на привязи – без седока, нагружённая поклажей за троих.
Дверь сруба распахнулась, и на пороге возникла невысокая фигура в белом. Человек без страха всматривался в сумеречную чащобу. Слабый ветерок перебирал светлые спутанные волосы на голове.
- Это не Онуйка. Это… баба, Станислав Вениаминович! – воскликнул Воронок, отнимая бинокль от глаз. – Старуха, совсем седая. Похоже, она тут одна. Авось приютит на ночь, похлёбку нам сварганит… Баба - она и есть баба: худого не сделает, а в случае чего… - И он выразительно вскинул заряженный револьвер.
- Горазд ты с бабами, - усмехнулся Сольский. – Добро, пойдём поглядим, как там и что. Лошадей пока не распрягай, привяжи здесь.
Незамеченные, они обошли поляну и оказались у самого дома. Седая женщина, одетая в рубище из плотной белой материи, босая, по-прежнему стояла на пороге.
Не выпуская из рук револьверы, путники подкрались к ней сзади. Хрустнула ветка, и женщина обернулась.
- Господи Иисусе! – вырвалось у ошеломлённого Воронка.
На них смотрели молодые печальные серые глаза. На вид женщине было едва за тридцать. Слегка неправильные черты лица, казалось, уже виденные когда-то и где-то. И – седина…
- Вы пришли, - её голос звучал тихо и бесстрастно. – Вы пришли за моей душой. Но душа бессмертна. Душа бессмертна…
- Умалишённая, - понял Воронок.
Ни слова больше не говоря, они оба поднялись по шатким ступеням и, пригнувшись в дверях, последовали за ней в избу.
Почти половину пространства внутри этой затерянной в тайге хижины занимала ладная русская печь, которая потрескивала поленьями, дыша теплом и уютом. Негасимая лампада теплилась в красном углу перед образом Божьей Матери. Деревенская лавка с набросанным тряпьём служила постелью, - здесь и примостилась странная хозяйка, сложив на коленях руки и уставившись немигающим взглядом в одну точку. Два застеклённых оконца с обеих сторон. В углу, за печкой, аккуратной поленницей были сложены дрова.
А посреди тесноватой горницы возвышался изящный столик на гнутых ножках, покрытый светлой холщовой скатертью. На столе лежал свежевыпеченный каравай душистого хлеба, стояла простая глиняная кринка, под пенкой угадывались жирные сливки. Тут же стояла чернильница, лежали перья, отточенный карандаш, бумага, а чуть поодаль – книги.
Поражённый видом этих вещей в лесной избушке, Сольский принялся перебирать книги.
- Библия, - вполголоса бормотал он. – Чехов?! Хм-хм… Толстой… Та-ак… «Жития святых»…
Воронок тем временем поднёс к глазам листок бумаги, заполненный округлым почерком, с «ятями» и «ерами», - так не писали уже давно.
- «Пошли нам, Господи, терпенье В годину буйных, мрачных дней Сносить народное гоненье И пытки наших палачей…» – прочитал он вслух. – Станислав Вениаминович, да тут – стихи!
- Что?! – пронзительно вскричал Сольский и выхватил листок.
…Дай крепость нам, о Боже правый,
Злодейство ближнего прощать
И крест тяжёлый и кровавый
С Твоею кротостью встречать.
. . . . . . . . . . . . . .
И у преддверия могилы
Вдохни в уста Твоих рабов
Нечеловеческие силы
Молиться кротко за врагов!*
___________________
*Стихи С. С. Бехтеева
Словно обезумев, Сольский ещё раз, задыхаясь, оглядел всё вокруг, и вдруг бросился на колени перед седой женщиной, безучастно взирающей на непрошеных гостей. Схватил её руку и, обливаясь слезами, поднёс к своим губам. В полумраке избы на пальце лесной обитательницы блеснула яркая искорка. Сольский увидел бриллиантовый перстень с выгравированной на нём монограммой «АН».
- Она!.. Она! – кричал он и плакал, целуя руку молчащей женщине.
- Станислав Вениаминович, - встревожился Воронок, - что с вами?
- На колени, дубина! – взревел тот. – Перед нами – их императорское высочество великая княжна Анастасия Николаевна!
4. ПЯТЬ КИЛОМЕТРОВ К ЮГО-ЗАПАДУ
- Слышь, Андрюха, ты по книжкам обучался, ну-ка скажи, не пойму я чего-то: это что ж за зверь такой?
- Так я ж на механика хотел, Матвей Степаныч… Да, странное существо… Больше всего напоминает крупную обезьяну или… первобытного человека! Три пулевых ранения… То, что в голову, и уложило его насмерть… Стреляли, похоже, недавно, часов этак пять-шесть назад.
- Ишь, кровищи-то сколько натекло!..
- Во всяком случае, дядя Матвей, надо немедленно телеграфировать в Ленинград, в Академию наук. Пусть присылают экспедицию. Не исключено, мы с тобой обнаружили такое, что и старику Брему во сне не снилось.
- Да ты чего, Андрей! Или забыл, зачем мы здеся? Нет, паря, нам сперва своё довершить надобно, а уж потом трезвонить про обезьянов твоих. Айда по следам лошадиным! Нам ещё энтих добытчиков нагнать следует, вызнать, где они биваком станут, да в лагерь к товарищу Малахову возвернуться, доложить. К утру бы управиться…
- Погоди, Степаныч. Я его зарисую, а то звери и костей не оставят.
- Не делом занимаешься, Андрюшка! Нам бы поспешить… Эх, серьёзности в тебе ни на грош ломаный! Одно слово – мальчишка…
- Не ворчи, дядька Матвей, наука тебе ещё спасибо скажет… Ты что это?..
- Ша! Ти-ха!.. Слышь, жужжит чегой-то…
- Комар у тебя над ухом жужжит, Степаныч.
- Андрюха! Эва, наверх погляди!.. Ероплан! Снижается… В лес, в лес беги, малец, пока он тебя оттудова бомбой не звезданул, как в германскую!.. Не наш ероплан-то! Вот новое дело – ероплан!..
5. УТРО СЛЕДУЮЩЕГО ДНЯ. ПОЛЯНА ПЕРЕД СРУБОМ
- Всё это довольно странно, не находите, Станислав Вениаминович? Женщина полностью невменяема, а между тем дом её ухожен, живёт она, можно сказать, в достатке, но при этом запасы пищи и дров сделаны явно кем-то другим…
- Должно быть, её навещают.
- Вот именно! Но – кто? И не лучше ли нам сию же минуту седлать лошадей?
- Плохой человек не станет заботиться о дочери убиенного государя.
- Вы всерьёз полагаете, что это – она?
- Сомнений быть не может. Эти черты лица, эти глаза… Ошибиться невозможно!
- Станислав Вениаминович, вы потеряли голову! Они убили их всех. Всех! Тогда, в восемнадцатом, в Екатеринбурге… Зачем обманывать себя, чудес не бывает, из подвала дома инженера Ипатьева живыми вышли только комиссары!
- Ты забыл о Божественном Провидении, Воронок! И потом… эти вещи, вензеля Дома Романовых… Перстень! И эти стихи… Их тайно передали арестованной августейшей семье. Царевны сделали несколько списков. Налицо счастливое спасение…
- Ну, как дитя, честное слово! «Перстень», «стихи»!.. Царь отрёкся и казнён. Сладкопевцы из Учредительного собрания на блюдечке поднесли родину большевикам. «Спасители отечества» - Деникин, Врангель - где они? Сплошь трусость, позёрство, предательство… Союзнички умыли руки. Мы вот уцелели в кровавой бане, выдавлены из России, почти лишились веры в идею. Наш единственный шанс – вернуться с полным, так сказать, багажом. Тогда и заживём... А эта лесная нимфа… Дочь какого-нибудь подстреленного купца третьей гильдии, свихнулась с горя на тятиной охотничьей заимке, а верные Митрошка с Тимошкой ублажают её степенство парным молоком да ситной выпечкой. Народец в этих краях зажиточный, без лозунгов пережидает лихолетье в глухих берлогах, молится сосновому пню… Вот, кстати, взгляните-ка сюда. Это хранилось в избе, за иконой. Холодный, чёрт, как жаба…
Из-за пазухи своей шинели Воронок вытащил увесистый свёрток. Размотал холщовую тряпицу, и на его ладони вдруг засверкала в лучах утреннего солнца миниатюрная статуэтка. Неведомый божок с благостной полуулыбкой, ласковым прищуром раскосых глаз сжимал в кулачке согнутой правой руки тонкую серебряную ниточку-травинку. Сама фигурка была из отборного золота.
- Ты… украл это! – рассвирепел Сольский.
- Полюбопытствовал, - недобро усмехнулся Воронок, - что прячет российская великая княжна за православным образом… Говорю вам: надо уходить, место не чистое…
- Тунгу, - внезапно послышалось за их спинами.
Обернувшись, они увидели блаженную, подошедшую неслышно. Её взгляд – испуганный, тревожный и молящий – был устремлён на золотую фигурку.
- Тунгу, - ещё раз произнесла она и робко потянулась к божку.
- Э, нет, ваше высочество, - усмехнулся Воронок и, обмотав фигурку тряпицей, сунул было её обратно под шинель, но в тот же миг грохнулся на землю, сбитый с ног ударом. Запелёнатый божок отлетел в сторону.
- Ну, господин полковник, - прошипел Воронок, поднимаясь и сплёвывая кровь, сочившуюся из рассечённой губы, - если уж вы меня как нижнего чина стали обхаживать, далеко мы этак заедем!..
- Как вора и негодяя, - хмуро уточнил Сольский. – Отдать немедленно!
С недоброй усмешкой Воронок нагнулся, поднял с земли фигурку и с издевательским поклоном протянул женщине:
- Пра-ашу-с!..
Та выхватила у него свёрток и прижала к груди.
- Тунгу! – выдохнула она и, не произнеся больше ни слова, легко понеслась к хижине.
И в это мгновение в лесу раздался ружейный выстрел.
- Дождались, Станислав Вениаминович? – зло процедил Воронок, выхватывая револьвер.
- О-о-о, господина полковника, господина благородие капитана! Не стреляйти-и-и!..
- Онуйка!
Онуйка выскочил на поляну, дико озираясь по сторонам, потрясая над головой охотничьей винтовкой. Бросок – и он обезоружен, с заломленными руками валится лицом в мох, а у него на спине пыхтит, багровея, Воронок.
- Говори, падаль!
- Господина… капитана… благородие, - задыхаясь, прохрипел Онуйка. – Там… тайга… Чекиста!
- Что?!
- Онуйка не продавал… Онуйка тихо-тихо ходить, видеть… Чекиста. Много – десять, ещё десять… Сюда ходить.
- Где они?
- Юган-река… Онуйка всё слышать. Чекиста сюда ходить, господина полковника хватать, благородие капитана хватать, богатое добро забирать…
- Откуда им про это известно?!
- Чекиста говорить. Господина полковника прятать тайга ящики. Шибко много богатого добра. От белый генерал Омска-города богатые ящики… Теперь приходить тайга, ящики копать, добро забирать…
- Пристрелю, сволочь!
- Не сметь! Он не мог этого знать. Что скажешь? Видать, чекисты воскресили «убиенного» на границе Дмитренко, и господин жандармский ротмистр развязал язык… Онуйка пойдёт с нами, нам сейчас каждый ствол – подмога… Воронок, седлай лошадей! Онуйка, за мной, живо!
* * *
В полумраке избы седая женщина, беззвучно смеясь, слегка касалась кончиками пальцев блестящей фигурки на столе. Войдя в избу вслед за Сольским, Онуйка увидел золотого божка и неожиданно, с клокотанием в горле, грохнулся об пол.
- Тунгу! – вырвался у него ликующий возглас.
- Тунгу, - вторя ему, произнесла женщина, и снова улыбнулась.
- Станислав Вениаминович, лошади готовы, - просунулся в дверь Воронок. - Э, а что это с дикарём нашим?..
- Входи, - посторонился Сольский. – Насколько я понял, у нас в запасе около суток. Сядем, перекусим спокойно да Онуйку послушаем. Вот кто, наконец, прольёт нам свет на происхождение этого золотого Тунгу…
- Да вы что! Чекисты на хвосте!
- Ты же слышал, они выжидают… А мы спутаем красным все карты… Ну, поднимайся, Онуйка. Да не трясись ты! Садись… Штабс-капитан Воронок! Галеты, тушёнку, спирт!.. Ей положи, - кивнул он в сторону хозяйки. - Будем пировать… Онуйка, расскажи, что за фигурка такая…
6. РАССКАЗ ОНУЙКИ*
Было это давно. Очень давно. Много зим и много вёсен миновало с тех пор. Не было ни моего отца, ни деда, и его мать ещё не закричала в первый раз, а её мать только раз крикнула…
Мы были сильным народом. Мужчины по праву звались мужчинами, а женщины рожали детей с улыбкой.
Счастлив и богат был наш народ. Правил нами в ту пору мудрый и могущественный вождь. И были у него два сына и дочь Унга. Она была так прекрасна, что, завидев её, солнце стыдливо пряталось за облака…
Однажды, когда закончилась долгая зима, когда гуси потянулись с юга, чтобы в тихих лесных озёрах продолжить свой род, когда проснулась спящая вода, - тогда-то и появился ОН.
Он пришёл к нам один – неведомо откуда, не похожий на всех, кого мы знали. Он был высок и статен, с золотой кожей и золотыми волосами, долгими и непокорными. Его жёлтые, как у рыси, глаза то прожигали насквозь, то светились теплом и нежностью. И когда увидел красавицу Унгу, сказал: «Вот та, которая будет со мной».
Но наш вождь был своенравен и горд. Он только посмеялся над пришельцем и велел прогнать его.
- Знай же, вождь, - молвил тогда желтоглазый, - не пройдёт и десяти лун, как ты умрёшь. А твой народ постигнет великая беда, он перестанет быть великим народом.
Не на шутку разгневался вождь на эти слова и приказал убить дерзкого. Желтоглазый стоял и спокойно смотрел на подбегающих к нему воинов. И когда они вот-вот должны были пронзить его острыми копьями, вдруг исчез, как будто и не было его вовсе…
Горько плакала Унга, вспоминая своего златокудрого возлюбленного, хмурился вождь, повторяя про себя зловещее предсказание пришельца, затих народ в тревожном предчувствии неминуемого несчастья.
И беда пришла. Миновало пять лун, и примчались гонцы, и сказали они, что по реке плывут большие лодки, а в лодках – жестокий бородатый народ, и идёт он войной на нас.
И случилась большая битва. Храбро сражались наши воины, но их стрелы и копья отлетали от бородатых завоевателей, не причиняя им вреда, а бородачи своими железными мечами насмерть поражали нас.
Дрогнули наши ряды. Пал в неравном бою вождь, погиб и его старший сын. Младший сын вождя с остатками воинства отступил в леса.
Бородатые вошли в наши жилища и стали хозяевами в них. Они сидели на добытых нами мехах и ели добытое нами мясо, а наши жёны и дочери прислуживали им.
Так сбылись слова желтоглазого.
И тут он вновь появился перед воинами. Пали все на колени перед ним, и младший сын вождя молил золотого пришельца помочь справиться с жестоким врагом, и все воины, как один, умоляли его.
- Хорошо, я помогу вам, - смилостивился он. – Но за это вы отдадите мне Унгу.
Сын вождя с радостью согласился: кровь отца и брата, кровь убитых воинов испепеляла его сердце и звала отомстить.
И вот, когда луна скрылась за тучами, желтоглазый повёл за собой наших мужчин – мстить. Привёл и указал на бородатых:
- Вот они. Берите их.
Да, каждая капля крови, пролитая нашими воинами, была оплачена потоками крови врагов. И странно, они уже не обладали своей чудесной силой, наши копья и стрелы пронзали их насквозь… Никто из них не ушёл живым. Только один, самый отчаянный, долго бился, а когда увидел, что все его соплеменники полегли, весь израненный, бросился в холодную, бурлящую реку. Там и нашёл он свою смерть.
Наутро солнце опять озарило землю, и желтоглазый простился с нашим народом: «Я оставляю вам Золотого Тунгу. Пока он будет с вами – никакая беда не страшна вам. Пропадёт Золотой Тунгу, пропадёте и вы».
Так сказал желтоглазый и ушёл с Унгой. Долго люди смотрели им вслед. Они уходили всё дальше и дальше, пока не превратились в маленькие золотые звёздочки. Потом и эти звёздочки растаяли…
Давно, очень давно это случилось. Много зим и много вёсен миновало. Сейчас уже мало кто помнит эту старую легенду. Давно не видел никто и Золотого Тунгу. Говорили, что лишь шаманы знают, где он. Одни шаманы…
С тех самых пор и появился в наших местах Хозяин…
_________________________
*Легенда о Золотом Тунгу была придумана в октябре 1986 года моим другом и соавтором Сергеем Рубаном – в дни, когда у нас возникла мысль о совместной работе над этой повестью, написанной впоследствии мною одним. – А. П.
7. ЧТО БЫЛО ПОСЛЕ
Онуйка замолчал.
- Хозяин? – смехом встретил Воронок его последние слова. – Не то ли это чучело гороховое, что валяется в тайге с пробитой башкой? Ну, уморил, Андерсен косопупый! Живо представляю себе «красавицу Унгу»: такая же, как ты, косая, кривоногая, вонючая! А этот твой желтошарый мессия – желтушный, али как? Такого бы в барак заразный, а вы его – во главу войска своего вшивого! От этой-то инфекционной парочки, не иначе, и народились на головушку вашу Хозяины…
- Хозяин уйти, - хмуро отозвался Онуйка.
- Ась? – продолжал ёрничать Воронок. – Кудыть это он уйти? Хозяин твой, скула остяцкая, подохнуть изволил, когда ты, в чуни свои наклавши, к красным комиссарам по кочкам улепётывал!
- Хозяин уйти, - упрямо повторил Онуйка. – Онуйка ходить, видеть: кровь шибко много, Хозяин – нет.
- Не на небо же твой Хозяин вознёсся!
- Может, на небо. Онуйка не знать. Никто не знать. Кто Хозяин обидит, шибко плохо будет. Хозяин злой будет, искать будет, наказать будет…
- Заладил, пёс: «будет, будет»… Издох твой Хозяин! Михайло Потапыч мимо прогуливался да и сгрёб Хозяина на котлеты!
- Хозяин нельзя стрелять. Хозяин не помирать. Злой стал Хозяин. Наказать будет…
- Заткнитесь оба! Или забыли, что «гости» вот-вот припожалуют?.. Воронок, всё готово?
- Так точно, ваше высокоблагородие. Можем отправляться сию минуту.
- Я поеду впереди. Онуйка – замыкающим. Ты же, Воронок, возьмёшь её, - и он кивнул в сторону женщины, которая, не притронувшись к еде, продолжала любоваться золотым идолом, поглаживая его, что-то тихо нашёптывая.
- Что-о?! Шутить изволите, господин полковник?
- Будет так, как я сказал! Учти, Воронок, если хоть один волос упадёт с её головы, даю слово, грешники в аду не позавидуют тебе!
* * *
Громадная тень накрыла поляну, и солнечные лучи, бьющие в окна, разом исчезли.
Выскочив из избы, оба белогвардейца и Онуйка застыли, поражённые невиданным зрелищем. Сверху, с небес, опускался колоссальный летательный аппарат чечевичной формы, тускло поблёскивающий серой металлической обшивкой, без каких-либо признаков иллюминаторов, кабины, люков…Аппарат издавал негромкое мерное жужжание.
- Дирижабль, - сдавленным голосом просипел Сольский. – Здесь, в тайге… Большевики нас опередили, прилетели по воздуху…
Не в силах сдвинуться с места, они, как заворожённые, смотрели на небесное диво. Между тем аппарат завис в нескольких десятках дюймов от земли, выжженная трава под ним моментально почернела. Только тут они заметили: в верхней части «чечевицы» желтеет небольшое выпуклое изображение.
- Тунгу! – узнавая, по-звериному взвыл Онуйка.
- Тунгу!.. Тунгу!..
Седовласая женщина, выбежавшая из избушки, казалось, не замечала серой громадины посреди поляны. Простерши перед собой руки, она неслась прямо на Воронка, и столько отчаяния, мольбы было в её крике:
- Тунгу!.. Тунгу!..
- Вот она, расплата, - еле слышно прошептал Воронок.
- Господина благородие… забирай Тунгу… Онуйка говорить: большой беда будет. Нельзя уносить. Надо отдавать Тунгу… Господина…
- Получайте оба!..
Словно очнувшись, Воронок выхватил револьвер и дважды выстрелил в упор – сначала в бегущую навстречу женщину, затем в Онуйку. Не охнув, она повалилась замертво, пуля угодила ей прямо в сердце. Застонав, упал на траву Онуйка. Воронок толкнул полковника, всё ещё замершего в оцепенении, и оба, спотыкаясь и оглядываясь, тяжело побежали к лесу.
Вот-вот они скроются в гуще деревьев, - и в этот миг «чечевица» пронзила поляну ослепительным белым лучом. Луч ударил в хижину, превратив её в облако пара. Предсмертным ржанием зашлись лошади. Запах палёного мяса и горелого дерева, густые клубы пара, окутавшего всё вокруг, известили окрестности о том, что милая полянка отныне перестала существовать.
8. ТРИ ЧАСА СПУСТЯ. В ДВУХ ВЕРСТАХ К СЕВЕРО-ЗАПАДУ
- Ты всё-таки украл его, Воронок!..
В обгорелых шинелях, без лошадей, съестных припасов и снаряжения, оставленных на поляне, с множеством ссадин и кровоподтёков, но целые и невредимые, оба спутника продирались сквозь таёжные дебри к заветной цели.
- Ты украл его, - повторил Сольский с презрением в голосе. – Запомни: боги мстят…
- Бог простит, - угрюмо отозвался тот. – Для меня этот языческий идол – не более чем кусок золота, имеющий определённый вес и стоимость.
- Мы говорим о разных вещах. Я не знал тебя таким раньше…
- Можно подумать, - огрызнулся Воронок, - что вы тут с исключительно познавательной миссией, а спрятанную вами казну верховного правителя Сибири адмирала Колчака собираетесь пожертвовать сиротскому дому…
- Ты это брось, - рассвирепел его попутчик. – Я не вор, и всё до последнего гроша положу на алтарь священной борьбы!
- Благородно, - криво усмехнулся Воронок. – Впечатляюще. Под колокольный звон въехать в Первопрестольную на парижском таксомоторе…
- Ах ты, шкура!.. Ты, значит, с самого начала затеял всё это для того…
- Полковник Сольский! Штабс-капитан Воронок! – раздалось из-за деревьев. – Вы окружены. Сопротивление бесполезно. Приказываю бросить оружие и выходить с поднятыми руками.
- А-а-а, чекисты!..
Выстрел. Ещё один. Ещё… Винтовочная пальба…
- Уходят, товарищ Малахов!
- Не стрелять! Брать живыми.
- Уходят, гады!..
- Далеко не уйдут. Там болото… Коробов, заходи со своими справа… Повторяю: НЕ СТРЕЛЯТЬ!..
* * *
- Станислав Вениаминович, вы ранены?
- М-м-м… Кажись, всё, Воронок.
- Где пуля, где?..
- Да не гоношись ты… Помереть спокойно не даёшь.
- Руку же только зацепило, Станислав Вениаминович!
- Заткнёшься ты, наконец? «Руку»… Вот здесь она, под сердцем засела, холера! М-м, голову… голову мне приподними… Небо… небо видеть хочу…
- Место! Где место?! Говори, где сейфы! Сейфы где схоронил?!
- Небо вижу… Господи, благодать-то какая!..
- Не хочешь говорить, мразь? – В руке Воронка щёлкнуло лезвие ножа. – Говори, иначе…
- Мелкий жулик, авантюрист… Издохнешь… Боги… мстят…
- Подох!.. А-а-а!..
- Стоять, благородие Воронок! С места пошла – пуля хлоп!
- Ону-уйка! И ты здесь, дерьмо собачье! Живой, выкормыш комиссарский!
- Онуйка живой. Твоя благородие мёртвый будет, - карабин навскидку целился в голову Воронка. – Отдавай Тунгу!
- Ах, Тунгу? Ну что же, против силы не попрёшь… Погоди, сейчас достану… Он у меня тут, за пазухой… Ты только погоди…
Медленно-медленно Воронок запустил руку за полу шинели, нащупал рукоять револьвера и, не вынимая, выстрелил. Дёрнувшись всем телом, выронив ружьё, Онуйка повалился на землю.
- Вот так-то оно лучше, - перевёл дух Воронок.
И в этот момент из-за деревьев показались винтовки.
- Стоять! Пушку в сторону! – снова послышался повелительный голос.
- Ч-чекисты? М-меня?..
- И без глупостей, - предупредили его.
- Да, да, я сейчас… сейчас…
Дрожащей рукой Воронок вытащил револьвер, и внезапно быстрым движением схватил зубами дуло, нажал курок…
- Да у него патроны кончились, - засмеялись рядом.
Воронок взвыл в бессильной злобе. Отшвырнув бесполезное оружие, повернувшись, он побежал по кочкам, наугад.
- Эй, беляк, не промочи ножки – там болото!
- Дело сделано. Взять его, товарищи.
Затравленным зверем бежал Воронок по хлюпающей жиже, а со всех сторон доносилось насмешливое:
- Далёко бегишь, вашбродь? Антанта не в той стороне!
- Эк скачет! Чисто твой заяц!
- Передохни, болезный, умаялся небось!..
С перекошенным лицом Воронок выхватил из-за пазухи небольшой, но – по всему было видно – увесистый свёрток.
- Братва, поберегись, у него бомба!
- На ходу, размахнувшись, Воронок запустил свёртком в подозрительно булькающую зловонную лужицу, откуда на поверхность выскакивали, лопаясь, чёрные пузырьки. И в то же мгновение сам провалился по пояс.
- Держись, ребяты, сей секунд рванёт!..
- А-а-а-а, дьяволы!.. Ненавижу!..
- Утопнет, паскуда! По горло ему уже…
- Вытащить!
- Так бомба же…
- Какая, мать твою, ещё бомба! За волосы вытянуть!..
- Всё, засосало дядю! Кончилась песня…
9. ТАМ ЖЕ. ЧЕРЕЗ ПОЛЧАСА
- Вот тебе и бомба!..
- Ух, ты!..
- Дай поглядеть-то… О-о-о!..
- Ну, что там такое?
- Да вот, товарищ Малахов, гляньте, чего утопленничек наш в трясину кинул… Думал, небось, засосёт, чтоб, значит, ни ему, ни нам… Ан оно вишь как вышло: лежит себе в лужице да поблёскивает… Тряпка-то размоталась…
- Ну-ка, ну-ка… Хм, да ведь это – золото!
- Золото и есть. Чисто сработано. Буржуазии на потеху…
- И вот ради одного этого слитка они затеяли такую рискованную игру?! Хм, негусто…У нас были другие сведения. Источник, впрочем, ненадёжный, из той же компании, мог намеренно направить по ложному следу… Что ж, не с пустыми руками вернёмся, товарищи. Не настало ещё время золотые нужники сооружать, как мечтал Ильич… Пусть этот золотой болванчик послужит делу мировой революции.
Сверху повеяло холодком. Солнце заслонила тёмная туча.
- Товарищ Малахов, снова энтот буржуйский ероплан, что забрал в лесу страшилищу застреленную! Мы с Андрюхой насилу утекли… Он, мужики! А вы надсмехались ишшо над нами, не верили… Вон, глядите, вперёд будете знать, как насмешки строить!
- Рассредоточиться! Оружие к бою!
Неизвестной конструкции небесное тело, напоминающее огромное чечевичное зерно, зависло над болотом в метре от зеленеющих кочек.
- Смотрите, братцы, знак у него нарисован! Это ж какой державы обозначение?
- Дурья твоя голова! Иль не признал: статуй это давешний золотой, что белогвардюка в болото шваркнул! У товарища Малахова он. Сличи, коли нужда есть…
- И верно – пароль империалистический!
- Да тихо ты! Отверстия открывается… Вот как шандарахнут пулемётом оттедова!..
- Отряд, готовсь!..
Из раскрытого проёма «чечевицы» брызнул ослепительный свет. На него, как на солнечный диск, больно было смотреть. В проёме показалась двухметровая фигура.
- Она! Страхолюдина убитая! Андрей, верно же – обезьян тот лесной!
- Скорее родственничек… Живой.
- Товарищи, он там не один! Ещё выходит… И ещё… Сюда идут!
- Не стрелять! Ближе, ближе подпустить!
Диковинные существа исполинского роста, с ног до головы покрытые рыжеватой шерстью, с горящими угольками глубоко посаженых глаз шагали, не проваливаясь, по страшной трясине, направляясь навстречу залёгшим тут и там вооружённым людям. Идущий первым выставил вперёд волосатую полутораметровую лапищу. На его раскрытой ладони колыхалось желтоватое газовое облачко. Вблизи можно было различить, что облачко имеет чётко очерченные контуры и напоминает…
- Товарищ Малахов, так это ж наш болванчик золотой! Ихняя это штуковина, вон и на боку машины его обличие!
- Ты глянь, возвернуть просят! Нарисовали в воздухе, чтоб, значит, понять нам!
- Точно, не иначе, контрики у них спёрли, а теперича они на нас надеются, что не обидим, воротим имущество… И идут-то как: без оружия, открыто…
- Доверчивый ты больно, Михалыч. Кто они вообще такие, откуда взялись на территории Эсэсэр? Может, тоже контра переодетая, с энтими дохляками заодно, может у них в этой штуковине мелкокалиберка с обслугой… Пока всё культурно, а там…
- Отря-а-ад!.. По движущимся целям – пли!
Захлопали выстрелы. В недоумении остановились таинственные существа, но тут же, сражённые метко пущенными пулями, повалились один за другим.
- Всё, баста!
- Негоже было так-то – они к нам с миром, а мы…
- Отставить разговорчики! Отряд! Короткими перебежками – к летающей машине! Гранаты к бою!
И в этот миг в распахнутом по-прежнему проёме «чечевицы» показалась ещё одна фигура. Высокий, стройный, отливающий золотом плотно облегающего одеяния незнакомец тряхнул гривой пшеничных волос, под нахмуренными бровями гневно вспыхнули жёлтые рысьи глаза. Золотой пришелец бесстрашно вскинул открытую правую ладонь навстречу врагам. Им оставалось совсем немного до летательного аппарата, как вдруг ладонь огненного пришельца выпустила тонкий яркий луч. Срезая, словно спички, толстенные стволы деревьев, луч прошёлся по тому месту, где залегли вооружённые люди. Крики боли и ужаса, предсмертные стоны… Через минуту всё было кончено. Из отряда славного чекиста товарища Малахова в живых не осталось ни единой души…
10. ИЮНЬ 199… ГОДА. ТЮМЕНСКАЯ ОБЛАСТЬ. ВБЛИЗИ НЕФТЕЮГАНСКА
(ВМЕСТО ЭПИЛОГА)
За деревьями безоблачную синеву небосвода пронзала буровая вышка. Залитая солнечными лучами лесная опушка пестрела первоцветами, зеленела плотным лиственным брусничным ковром.
Смеясь и аукая, бегали по лесу дети. Тоненькая рыжекудрая Марта, белокурые крепыши брат и сестра Тарас и Оксанка, черноволосый Асхат – сын бурового мастера Сатхутдинова, Серёжа, Марина и Светлана из посёлка геологов, девятилетняя дочь бригадира рыболовецкой артели Унга Лаптандер…
- Ребята, бегите скорей сюда, посмотрите, что я нашла, - закричала Унга.
Дети столпились вокруг неё.
- Ой, какая куколка жёлтенькая, - восторженно взвизгнула Света.
- Где ты нашла её, Унга?
- Красивая какая!
- А можно мне подержать? Мамочки, тяжёленькая!..
- И мне дай!
- И мне тоже!.. О, а она тёплая! Правда-правда!.. Вот, возьми, правда, греет, как печечка?
- Она вот тут стояла, на кочке. Я подошла, смотрю, что-то жёлтое блестит, а это – она!
- А кто это, Унга?
- Не знаю. Человечек какой-то. Глядите, весёлый – улыбается нам!
- Да, и тёпленький!..
- И железячечку в руке держит – как брусничную веточку…
- Может, он потерялся?
- Ага, лесной человек нёс железную куклу своим малышам и обронил по дороге!
- Или, ха-ха, оставили инопланетяне. Помните, их летающая тарелка осенью над Сургутом кружилась, об этом все говорили, а потом её видели тут, у нас. В темноте посветила над лесом, как фонарь, и – привет, погасла, растаяла…
- Да, и в болоте на островке нашли посадочную площадку НЛО. Здоровенный чёрный круг на земле…
- Сказки! Как про те сундуки с сокровищами, что зарыли где-то здесь сибирские солдаты.
- Никакие не солдаты, а дружина Ермака. Нам в школе рассказывали…
- Было б что-то запрятано, уже давно бы нашли и откопали! У нас нефть качают, а она на такой глубине, что куда там вашим сундукам!.. «Чёрное золото», слыхали, небось? Это вам не сказочки про какие-то там закопанные клады, хозяина леса и инопланетян с тарелки!
- Но этот золотистый человечек – вот ведь он!..
- И что с ним теперь делать, Унга?
- Лучше в посёлке спросить. Кто-то же скажет…
- Тогда можешь сразу попрощаться с блестящим человечком!
- Если он чужой и кому-то нужен, его надо отдать. А если это подарок леса… Отнесу дедушке. Он добрый, всё в лесу знает.
- Твой дед шаман!
- Сам ты, Асхатка, шаман, - насупилась девочка. – Дедушка охотник, собирает лечебные травы, понимает язык птиц и зверей, а ты дразнишься, как злой болотный дух!
- Я пошутил, - примирительно пробурчал мальчуган. – Больше не буду. Давай, да, понеси-ка его деду. Нам тоже интересно…
- Раз человечек не пропал в лесу, показался, значит, хотел, чтобы мы его нашли, - с улыбкой отозвалась Унга. – Вот бы с ним подружиться! Он такой красивый, забавный, совсем не сердитый…
* * *
…Перепрыгивали с ветки на ветку вёрткие бурундуки. Пригревало солнце. Вокруг царили покой и согласие. Лишь где-то вдали порыкивали гружёные самосвалы, да стучал колёсами пассажирский поезд, подбирающийся к Обскому мосту, большому, шумному городу Сургуту.
Ребята приметили в лесу занятную блестящую фигурку. Что же, так ей и суждено остаться диковиной детской игрушкой, скоро наскучить и вновь затеряться безвозвратно? Как знать… Детям свойственно взрослеть, и всё вокруг стремительно меняется за одну лишь человеческую жизнь. Сколько удивительных тайн, прежде непостижимых, раскрыто уже на нашей памяти!
Золотой Тунгу вновь возвращался к людям. Случайно?
Подождём немного. Возможно, ещё узнаем...
1986 – октябрь-ноябрь 1991 – март 2012 гг.
Николаев – Екатеринбург – Переделкино.