Воспоминания о России
Фрагмент романа "Liebe dich aus... или Лирические величины" http://www.proza.ru/2009/05/08/292
Ну вот, Катарина, а вспомни теперь сосну в трёх шагах от крыльца и вырезанное в коре первым твоим поклонником твоё имя. И под третьей ступенькой крыльца - твой детский тайник, «секрет», где, представь себе, и сегодня ещё лежит золочёный ёлочный орех. Огромная белка сидит на секвойе… роняет орех… но сейчас не о том. А сейчас о том, Катарина, что этот дом, который, как мы договорились, твой, и этот край, который, вне всяких договоров, наш, с ветрами, соснами, голыми равликами в лесу, метелями, лебедями (сейчас не о том!) и тьмяно-солнечным янтарём, который все вы так любили собирать, бегая босиком по серому песку, всякую минуту вспыхивающему прибоем, - всё это ушло, стало не твоим - возможно ли? Схлынуло наше море, пришло чужое. Живут в доме другие люди, которым, как я уже говорил, свойственны, впрочем, радушие, широта, непосредственность и добросердечие, а кроме того, грубость, вороватость, невоздержанность и неопрятность. Но дело не в этом, они не хуже нас и не лучше, но немецкое должно и оставаться немецким. В этом справедливость. Представляешь, как изумлён парковый памятник романтику Шиллеру, когда приносит ему сорока сводку ненужных ему новостей, в частности, о том, что ветераны Советской Армии, проживающие в Калининграде, пишут возмущённые письма в «Калининградскую правду» с требованием убрать из парка этого немца, которых всех выселили к заслуженной ими матери, а ему что, закон не писан? Почему в нашем городе, нами освобождённом немалой кровью, стоит и мечтает о реванше молодой франтоватый Фриц? И у входа в разбомблённый и поныне не восстановленный собор, над могилой Иммануила Канта нацарапано на стене - нет, не твоё имя, Катарина - нелепый вопрос русского солдата-философа: «Теперь ты понял, что мир материален?». Я-то всегда это понимал, но не улавливаю, во-первых, какова связь между приходом русских и материальностью мира. Ведь Кант, коли пришла бы ему охота спорить, мог бы заявить, что всё это тоже сон, который он видит в гробу. А во-вторых, я не получил философского образования, но не думаю, что кёнигсбергский мудрец отрицал этот ясный факт. Исцарапанные гранитные львы, загаженная речка Преголе и янтарь, янтарь, за которым приезжают торгаши с Кавказа, принимают его в подарок от нерасчётливых русских и увозят продавать в Россию. Смотрит, пожалуй, россиянин, выросший где-то под Курском, на карту Калининградской области и говорит:
- Вот безграмотные писатели карт! Не Куршская, а Курская коса - балда! Немец, небось, такой ошибки не допустит. Ну и что это ему дало?
Но народ, повторяю, они душевный. И русский плен - не худшее в моей жизни воспоминание. Совсем не худшее. Особенно добрые и простые там женщины. Немцы, кстати, в этих трудных условиях, к сожалению, проявлялись не всегда с достойной стороны. Некоторые (даже офицеры!), к примеру, Герхард Мюллер, да будет ему стыдно, опускались до тайного наушничества, что у самих русских народом не поощряется. Что ещё? Иван готов поделиться с тобою последним, если, конечно, к тебе расположен, хотя это расположение может сослужить дурную службу. Он способен, чуть познакомившись, легко выложить перед тобою, как селёдку на газете, всю историю своей жизни вплоть до самых недопустимых подробностей. От тебя ожидает того же и, не обинуясь, лезет в твою приватную область. Разность между нами и русскими в том, что здесь человек уважает в другом человеке личность, но его не любит, да и за что? Русский же любит тебя, но не имеет представления об уважении к правам личности. Даже, кажется, и не догадывается, что это такое. Человечество многолико, и войну с ними затевать, как показал опыт, не следовало.
И всё же, мы не должны забывать о роли германского народа как культуртрегера и цивилизатора необжитых пространств и неспособных к самоорганизации народов. Даже неодушевлённые предметы, сделанные в Германии, способны вносить вклад в цивилизирование. И, представь, Катарина, что на том рояле, на котором учила тебя бабушка Хильдегард наигрывать народные мелодии, танцы… Ну не тебя, допустим, но мы же договорились. О, конечно, не тебя. Ты так сопротивлялась музицированию, ногами о пол била. Что-то в тебе всегда было не то, не наше что-то. Поэтому вот что: всегда ставь себя на место другой, настоящей. И на том, also, рояле, на котором тебя учила бабушка старинным танцам, теперь одним пальцем настукивает какая-нибудь Маня своего «Чижика-пыжика». Знаешь «Чижика»? Меня в Киеве в плену, когда отстраивали город, Маня Пинчук научила. Номер подготовили в вечерней школе, в актовом зале - вместе садимся к пианино и начинаем в четыре руки – «Чижик» тоненько и «Чижик» басом, все покатывались. Хотели его сыграть на вечере восьмого марта - это, знаешь, русский женский праздник, они его международным считают. Маня, помню, даже обижалась, что я его не знаю:
- Вот ты, - говорит, - какой: кажется, простой, спокойный, культурный, а сам к;чишься. Вообще, я с тобой тут вожусь, то тебе картошки, то махорки, то вообще… На меня уже ругаются за это, а ты, может быть, брата моего убил, так?
Объяснил ей, что не кичусь, что не отмечают у нас такого праздника, разве я в этом виноват, что он не очень международный. А что до брата, вряд ли это я, вероятность крайне мала, но полностью исключить не могу. От личной ответственности не отказываюсь, но это моя страна, так что во всём участвовал, ну а как же иначе.
Всхлипнула вдруг, потом засмеялась:
- Извини, Вольгемутик-баламутик, я ж понимаю. Вас построили, запугали, обманули, да? А так ты мне нравишься. Хороший парень, спокойный, не к;чишься, аккуратный. Вы вообще аккуратные. Нам Вера Игнатьевна в школе объясняла, что у немцев тоже есть хорошие качества: аккуратность, например. Ты не обиделся, что я тебя немцем назвала? Не весь же фашистский народ немцы. Хорошие ведь люди тоже есть.
- Нет, - отвечаю, - я на правду никогда не обижаюсь. Так воспитан.
- Но ты ж не немец, ты ж трудящийся человек, не за Гитлера? И мы ж теперь вместе бульвар Дружбы Народов строим?
- Строим. И я не за Гитлера, но это трудный вопрос. А что немец, так не отказываюсь. Это тоже трудный вопрос, давай лучше «Чижика» повторять.
Но сыграть «Чижика» на вечере нам не дали. Кто-то - как потом выяснилось, Герхард Мюллер, - негласно сообщил русскому молодёжному фюреру Тамарке Шестопал о наших с Маней намерениях и отношениях. Девушку наказали - морально наказали, на собрании все сообща высказали порицание. В общем, это было справедливо: не затем администрация направила её из деревни на Трудовой фронт. Ватник дали, место на нарах, обучали в школе, по карте в столовой кормили. Мне понятно, дочь моя, что тебе это не понятно.