ШУТКА «СПИЧРАЙТЕРА»
Адмирал, командир дивизии кораблей, в штабе которой я имел честь и сомнительное
удовольствие прослужить пять лет, был личностью неординарной. Неординарной в смысле своей служебной деятельности, не предусматривающей тот факт, что подчинённые – тоже люди, со своим достоинством, восприятием действительности. Охарактеризовать его как человека трудно, потому что он представлял собой функцию от занимаемой должности и о
человеческих его качествах за пять лет совместной службы сказать ничего не могу. Мы с ним были назначены на должности одновременно. Он – начальником штаба дивизии (капитаном 1 ранга), а я - его помощником (старшим лейтенантом). Через два года он стал командиром дивизии, контр-адмиралом, получив на погоны первого «паука», как потом оказалось и последнего. Наша совместная служба продолжалась. Мне присвоили звание «капитан-лейтенант».
Адмирал был паникёр, особенно это проявлялось перед предстоящими вызовами в штаб флота, на ковёр к командующему. Он озадачивал всех в штабе подготовкой различных справок по вопросам, которые ему могли задать «наверху». Штабные, готовившие справки, ещё долго учили его пользоваться ими при докладе в штабе флота. Адмирал капризничал, изменял требования к готовящимся справкам, нервничал, приводя нас кого в уныние, кого в
бешенство своей дуростью. Наш флагманский разведчик Алик характеризовал создаваемую адмиралом обстановку как «пожар в публичном доме во время наводнения», но даже он не мог определить, кто мы – клиенты или жрицы любви. А я эту ситуацию понимал так: мы были работницами секса, т.к. адмиралу ничего сделать не могли, а он нас ставил как хотел. Но к этому все как-то привыкли и воспринимали как должное. Больше всех не повезло мне. Адмирал выработал привычку иметь в штабе флота и на совещаниях в дивизии заранее
заготовленный доклад или речь, которыми он пользовался. На мою беду человеком, который писал ему речи и доклады, он выбрал или назначил меня. В штабе он бывал еженедельно, в дивизии выступал примерно с той же периодичностью. Без дела я не сидел, тем более,что от прямых должностных обязанностей меня никто не освобождал. Часто бывало так: днём пишу доклад, а вечером, после схода офицеров штаба на берег, занимаюсь выполнением своих непосредственных обязанностей, готовлюсь к завтрашнему дню. Старшие това-рищи в шутку за глаза стали называть меня «спичрайтером», т.е. составителем речей. Моё «спичрайтерство» продолжалось пару лет.
Однажды, когда я заступил старшим помощником оперативного дежурного дивизии,
вечером весь состав штаба сошёл на берег, где в помещении политотдела должно было быть партсобрание. Через некоторое время с берега мне позвонил замначштаба: «Станислав! Адмирал приказал к утру написать доклад. Флагмана на собрании пишут тебе каждый по своей специальности тезисы выступления. Их скоро доставят на КП*. Смотри, не под- веди». Это известие привело меня в бешенство. Прошла уже треть дежурства, выдавшегося на редкость суматошным. Я, образно выражаясь, ни на секунду не присел, а в адмиральско «бестолковке» родилась мысль выступить с докладом… И претворить её в жизнь должен я.
Бесись, не бесись, а писать доклад – надо, никуда не денешься! «Где он будет докладывать: в гостях или дома?», спросил я собеседника на другом конце провода. «Дома» - последовал ответ. Ясно. «В «гостях», значит – в штабе флота, поэтому содержание доклада должно быть исключительно положительным. «Дома» - в штабе дивизии и доклад – критический, раскрывающий как можно жёстче все недостатки. Так всегда требовал Адмирал.
Дежурство продолжалось, я крутился аки белка в колесе. Привезли с берега разно-
форматную стопку листков, исписанных невообразимыми каракулями флагманских специалистов
– на коленях писали. Добраться до неё я смог лишь когда наступили мои законные четыре часа, положенные по уставу на отдых. Оставив оперативного дежурного одного на командном пункте, я спустился в каюту и начал разбираться в «тезисах». Постарался привести образ своего мышления в критическую плоскость, выпустиь наружу накопившуюся злость. Поймал вдохновение и начал беспощадно громить родную дивизию слева направо, вдоль и поперёк. Сначала мой эпический труд продвигался с трудом, но со временем мне удалось «поймать вдохновение» и работа начала продвигаться успешнее. Я громил явные ошибки,выворачивал наизнанку скрытые, предупреждал о надвигающихся из-за них опасностях. Подробно разбирал деятельность командиров кораблей. Те из них, к которым я относился с симпатией, характеризовались более положительно. Остальным же доставалось по полной схеме. Вдруг, почему-то мне воочию представилась картина, как Адмирал произносит написанный мною текст. Подумалось, дословно ли он делает это или лишь придерживается написанного. В этот момент шальная мысль посетила меня: проверить, насколько «полно» используется мой текст. Решив для этого побывать на совещании, я, дополнительно схитрил, написав в конце абзаца, в котором подверг строгой критике одно го из командиров кораблей, особо мне несимпатичного, фразу-поплавок «А ОН СИДИТ И УЛЫБАЕТСЯ!».
Закончилось время моего отдыха, я поднялся на командный пункт, отпустил оперативного дежурного отдыхать и продолжил писанину. Бедный матросик-машинописец бегал по трапу вверх-вниз до шести утра, унося от меня рукописные листы,возвращаяих,их напечатанными на машинке.К подъёму мы с ним справились – доклад был готов!
Прибывший на корабль перед подъёмом флага адмирал сразу же вызвал меня, забрав
готовый доклад, с умным видом полистал документ, пробурчал что-то невразумительное. Ни слова благодарности я, естественно, из адмиральских уст не услышал.. От я узнал,что «действо» состоится после обеда в кают-компании флагманского корабля.
Сменившись с дежурства я на берег не сошёл, оставшись работать в ожидании совеща-
ния, т.е. концерта, на котором исполнитель должен озвучить мою партитуру, вдохновенно созданную ночью. Беспокоило одно – не переборщил ли я с моим «поплавком» - вдруг
заметит? Но, вообще-то, мне на реакцию Адмирала было уже наплевать. Заметит – отговорюсь как-нибудь. Смысл эксперимента заключался в том, чтобы определить, насколько полно он пользуется моими мыслями, написанным мною текстом.
Наконец, наступил час совещания. В центре кают-компании на расставленных стульях
сидели командиры кораблей. Офицеры штаба и я, в том числе, разместились за столами.
За трибуной возвышался во всём великолепии Адмирал. Поехали . . .
Соло великолепно исполнялось Адмиралом в строгом соответствии с партитурой. Он, артистически владея голосом, прибегал к модуляциям, менял высоту звука, переходил на речетатив. С неподдельным возмущением он вскрывал имеющиеся вопиющие недостатки.
Критиковал, критиковал, критиковал … Делал он это, к моему удовольствию не отрываясь
от написанного текста, повторяя его слово в слово.
По приближению к концу доклада передо мной всё явственней возникал образ поплав-
ка. Вот он приподнялся и резко ушёл под воду. «. . . А ОН СИДИТ И УЛЫБАЕТСЯ ! ! !»-
с неподдельным возмущением прозвучало из уст Адмирала. «Я не улыбаюсь, товарищ Ад-
мирал!» - вскочил с места обиженный. «Садитесь! Вы, что думаете, что я не вижу вашей по-
хабной ухмылки во всю наглую рожу?!» - тут Адмирал использовал экспромт, т.к. этих слов
в тексте, к сожалению не было. Выяснение того улыбался или нет втечение трёх минут обошлось командиру тремя взысканиями: выговором, строгим выговором и предупреждением о
неполном служебном соответствии. Я, как автор этой коллизии, виноватым себя нисколько не чувствовал. Наоборот, испытывал, как принято было говорить в то время, «чувство глубокого удовлетворения», осознавая власть над Адмиралом. Так во мне окончательно сформировался махровый циник.
Мой однокашник по училищу, с которым мы дружим почти пятьдесят лет, первые три
года служил на корабле, которым в командовал Адмирал, в то время адмиралом, естественно, ещё не былший. Сашка говорит, что я возвожу напраслину и утрирую. Он убеждает меня,что Адмирал – «нормальный мужик». Расхваливает его всесторонне. Я с Сашкой не спорю и не переубеждаю его. Я всё понял. Служили мы под началом разных людей, хотя думаем, что одного.
В молодости в руки мне попалась книга, в которой доказывалась некая теория об уровнях компетентности человека. Вкратце её смысл заключался в том, что разум каждого
отдельного человека имеет свой предельный уровень компетентности. Счастливы те, кто не дорастает до этого, богом определённого уровня, - всё у них получается, со своими
обязанностями они справляются. А у нашего Адмирала уровень компетентности остался, очевидно, на уровне командира корабля, когда мой друг Сашка и служил под его командо- ванием . Мне же довелось служить с ним, когда он перерос свой предельный уровень компетентности и только мучил себя и подчинённых. Ничего у него не получалось.
Закончил наш герой плохо – «погорел» на контрабанде. Вернее, всё закончилось для него хорошо. За контрабанду его не посадили, а только уволили в запас
* - командный пункт
.