................На небе облако-рай, поди его угадай
................Найти, узнать и понять невозможно
................Какого цвета и где, скажи пожалуйста мне
................Скорее ты там, где сыскать невозможно
................А я от мысли дрожу, что никогда не найду
................Хочу забыть, убежать, закрутиться...
...........................................Андрей Жигалов «Облако-Рай»
Когда я в первый раз посмотрела «Облако-рай», потом несколько дней была не в себе, а там, на промышленной Зоне, внутри бедного недоумка, которого «уехали» добрые люди. И до сих пор совершенно непонятно, чем режиссёру удалось так ошеломить. Какие-то трёхаккордные песенки в исполнении невзрачного парнишки, какие-то уродливые промышленные пейзажи, нищие, убого прибранные комнатёнки, мелкие людишки, скудные диалоги... А всё вместе – рвущая жилы, почти невыносимая высокая тоска и – катарсис.
При чтении «Циника» http://www.proza.ru/2012/06/20/1283 катарсиса не вышло. Хотя могло бы - у автора для изготовления бомбы были все ингредиенты: возомнивший себя великим аферистом парнишка из рабочей слободки, насмотревшийся голливудских боевиков и нахватавшийся оттуда хлёстких фраз; выпуклые сценки его «красивой жизни» на продавленной немецкой тахте очередной пассии под укоризненными взглядами её фотопредков или среди пустых бутылок и объедков на берегу местного водохранилища; пространные воспоминания чугунных игрушек тяжёлого перестроечного детства; арест; суд; мать, забитая отцом по злой безнадёге; и, наконец, – тюремные прелести... историй и сюжетов, щедро рассыпанных по тексту, с лихвой хватило бы на десять полновесных рассказов.
Язык местами тоже очень хорош:
«Больше всех насмотрелась прабабка, приткнувшаяся к плечу кавалера у изголовья нашего продавленного алтаря»
«Рано или поздно каждая, повредившаяся в уме и рискнувшая разделить со мной настоящее, озадачивала меня одним и тем же вопросом: когда же это всё закончится? – Да никогда, дуры. Тормоза на курусели сорваны, держитесь крепче»
«Мы так и стояли молча в дрожащем свете фонаря. Вадик продолжал спать, а снег вдруг перестал таять на его пухлых щеках»
«Четырьмя этажами выше осталась коматозная беспомощность абсолютного горя, и лишь вдогонку лениво гавкнул карликовый пудель. Пса теперь точно закормят до припадка. До заворота его карликовых кишок»
«Неделю вожусь над этой сраной картинкой: кораблик и триллион синих пазлов вокруг. Море, ****ь, небо, *****... Да тут и Айвазовский бы спятил»
«Все дуры, попадавшиеся мне на пути, неизменно любили психологию (или что они там разумели под одноходовыми тестами в своей глянцевой макулатуре) и обязательно какого-нибудь Брауна, Бегбедера, Мураками и прочих Коэльо»
Рассказ рвет с места в карьер, без экспозиции, что, по идее, должно предвещать его динамичное развитие. Но нет, читатель начинает спотыкаться и блуждать вниманием на первой же фразе, тщетно пытаясь навести резкость и определиться, из чьих именно глаз он сейчас смотрит. Фокус сбит, и вся небольшая сценка выглядит размытой. Кроме того, её, мягко говоря, не украшают упоминание непонятно для чего вляпанной эриксоновской спирали вперемешку с заезженными цитатами из плохих боевиков: «Сдаётся мне, я был красив и убедителен» и «Господь не зря выдумал лохов».
Поскольку первая сцена – определяющая и задающая тон всему повествованию, хочу предложить вариант её редактуры (упаси бог, не имея и в мыслях ничего навязывать автору):
«Ткнул пропуском в заляпанный пластик окошка. Вахтерша зевнула в ответ: двенадцать часов созерцания вращающихся лопастей турникета из мутного аквариума кроют лучше любых транквилизаторов. Я пересек проходную, а она так и пялилась немигающим взглядом в одну точку, пока на щербатом пятаке не замаячили две растерянные морды. Равнодушно выслушав сбивчивые выкрики, нависла над пультом дежурной связи, что-то переспросила и крикнула в узкую щель металлического лотка: "Такой здесь не работает..."
Я был серьёзен и убедителен. Убедителен настолько, что в ожидании проплаченного оборудования они полдня проторчали у центрального входа, между колоннами и грязным стендом с барельефами передовиков станкозавода.
А я тем временем накручивал километраж, бросив на заднее сиденье пакет с перетянутыми банковской лентой напрасными надеждами моих терпил. Боже, благослови сквозные проходные. Аллилуйя...»
Теперь, благополучно проскользнув мимо остекленевшей вахтёрши, идём дальше по тексту, пытаясь понять, почему же не случилось в душе никакого отклика, кроме глухого раздражения, несмотря на явные литературные способности автора? Почему по ходу чтения всё время приходится бороться с желанием немедленно прекратить, и не просто прекратить, а распечатав текст, порвать его на мелкие кусочки?
Возможно, потому, что текст уже порван на куски самим автором, а потом склеен весьма небрежно, а местами не склеен вообще. И сюжетная линия, вместо того, чтобы взмыть к кульминации, пьяно шарахается от одного воспоминания к другому и в итоге пикирует в беспомощный финал.
Итак, что мы имеем?
1. Афёра с деньгами..................~ 1000 зн.
2. Бабы главного героя...............~ 2500 зн.
3. Тяжелое детство, чугунные игрушки.~ 7500 зн.
4. Продолжение банкета...............~ 8000 зн.
5. Повязали..........................~ 1500 зн.
6. Убийство матери отцом.............~ 1000 зн.
7. Тюрьма............................~ 500 зн.
Или, если укрупнить:
1. Тяжелое детство..........................................~ 7500 ~ 35%
2. «Красивая жизнь» (Афёра + Бабы ГГ + Продолжение банкета).~ 11500 ~ 50%
3. Расплата (Повязали + Убийство матери + Тюремные прелести)~ 3000 ~ 15%
То есть половину текста занимает смакование «красивой жизни», еще треть – удручающе подробное тяжелое детство и куууценький поросячий хвостик – развязка, в которую вмурована собственно драматическая кульминация (убийство матери отцом). И эта неумолимая текстовая арифметика говорит нам, что героя, который провел в тюрьме несколько лет, получил известие о страшном несчастье в семье, случившемся во многом по его вине, гложет, в сущности, только тоска по убогой «красивой жизни» мелкого афериста из рабочей слободки.
Что можно было бы предпринять, с моей точки зрения?
Воткнутое сразу за первой сценой, без какого-то перехода, ретроспективное перечисление главным героем своих многочисленных баб (местами красочное и занятное, но изрядно перетянутое), никак не оправдано с точки зрения развития сюжета, как, впрочем, и следующее сразу за ним трёхстраничное описание тяжелого детства (в котором безусловным бриллиантом выделяется сцена с котлованом и смертью Вадика, наиболее сильно выписанная). Унылый гон на родителей, изрядно почистив, можно было бы придержать до сцены зверского убийства матери отцом – чтобы сделать её более увесистой и психологически оправданной; размышления о тяжелом детстве – переместить в карцер с выбитыми зубами (там эти мысли будут вполне уместны), а всех ****ей скопом – в финал загула, вместо двух коэлистых блонди или вместе с ними.
В результате получится такая сюжетная структура:
Афёра -> Сучков -> Пляж -> Загул -> Воспоминания о бабах -> Арест -> Письмо из дому + воспоминания о родителях -> СИЗО, выбитые зубы + воспоминания о смерти Вадика -> Размышления о тщете всего сущего -> финальная отсылка к «Бойцовскому клубу».
И тогда, я надеюсь, читателю удастся отыскать в "Цинике" своё облако-рай http://www.youtube.com/watch?v=kIneXLvhqLE&feature=related