Реки неоновой рекламы под ногами. Слепящие краски ночного города. Я давлю их подошвами ботинок и равнодушно взираю, как они разлетаются цветными брызгами, чтобы через мгновение затрепетать сверкающей рябью и вновь превратиться в прозрачное зеркало. Множество зеркал, беспристрастно и обыденно отражающих всю порочность нашей жизни.
Из черной пучины над головой монотонно льет седой дождь. Стайка девчонок с визгом проносится мимо меня, чтобы спрятаться под спасительным карнизом пузатого желтого здания с мерцающей надписью над дверью: «Бар Вилия».
Я в сотый раз читаю эту надпись и чувствую нестерпимый жар в теле. Мне душно. Холодный дождь кажется горячим. Я подставляю лицо под косые струи. Крупные капли стекают по щекам. Я ощущаю на губах соленый привкус. Что это? Слезы? Не может быть. Я не плакал целую вечность. Да и глупо оплакивать судьбу.
Зачем я притащился сюда через весь город? Чтобы вновь прочитать имя той, которую давно забыл? Зачем я лгу себе? Я не смогу забыть ее никогда.
Или я вновь надеюсь на нечаянную встречу с давно умершим призраком своей юности? С той, что все величали недотрогой.
Я давно позабыл ее голос, я стер из памяти очертания ее фигуры, я убил в себе крошечного котенка надежды, рыженького и пушистого, как ее кудри. Я уже не помнил цвет ее глаз, овал лица, я не помнил ничего и вдруг, воспоминания накатили подобно снежной лавине.
Всего месяц назад я был счастливейшим из смертных. А потом друг пригласил меня в этот бар.
Я помню, как поднял глаза на пульсирующую красную надпись.
«Бар Вилия».
И все. Странная тяжесть сдавила плечи. А сердце запрыгало в груди подобно шарику для пинг-понга. Я не смог переступить порог этого заведения. Сказавшись больным ушел.
Виля. Вилия. Виличка. Я готов был повторять это имя ночи напролет. Какие эротические сны посещали меня! Я носил ее на руках, с трепетом освобождал от одежды и целовал. Целовал страстно и безумно. От мизинчиков на миниатюрных ступнях до восхитительных холмиков грудей с призывно торчащими розовыми сосками.
А утром я рычал от разочарования и бессилия. Я ненавидел ее, проклинал. Но снова бежал в школу, чтобы видеть это небесное создание, с замиранием следить за ее походкой, щекотать, затуманенным от потаенного желания взором, пышные округлости этого восхитительного тела.
Недотрога. Так величали ее все вокруг. Самая красивая девчонка в нашем классе. Да что классе. Во всей школе. Отличница, закончившая школу с золотой медалью. Скрипачка, пианистка, неплохая художница, а как она пела на школьных вечерах. Нет, у этой девочки были одни достоинства, кроме одного: она не обращала никакого внимания на мальчишек.
А те, просто на головах ходили, чтобы только заслужить ее благосклонный взгляд. Устраивали показательные потасовки, корчили смешные рожи, изощрялись в остроумии. Она смеялась, хлопала в ладоши, но на предложение погулять, всегда отвечала отказом. А еще она умела смотреть так, что у всякого пропадала охота к излишним вольностям. Однажды наш главный хулиган Лешка осмелился шлепнуть её пониже спины. Боже, мне никогда не забыть ее глаз. Плачущие аквамарины. Помню, Лешка покрылся красными пятнами и чуть ли не на коленях вымаливал у нее прощение.
Недотрога. Больше никто из мальчишек не делал попыток к сближению. И только я был самым упрямым. Я дарил ей цветы, писал стихи и мне показалось, что она выделяет меня из многочисленной мужской братии.
Однажды я подрался из-за нее. Кто-то из наших, помню, с ухмылкой сказал:
– Сашок! Ты кретин! Если ты думаешь затащить ее в постель, то ты кретин вдвойне! Эта чувиха фригидна, как дохлая рыба!
Я с разворота врезал ему в челюсть. Но у подонка оказались дружки. Меня изрядно отметелили.
Но я был вознагражден. Она лично обрабатывала мои ссадины и в ее бездонных глазах было столько сострадания, что я просто млел от счастья. Я был готов получать раны ежедневно, лишь бы ощущать прикосновение ее нежных пальчиков.
А потом был последний звонок и выпускной бал. И она сама пригласила меня на медленный танец. Я ловил на себе завистливые взгляды парней и буквально раздувался от гордости. Тогда, набравшись смелости, я пригласил ее на следующий вечер в парк.
Мы шли по пуховой тополиной дорожке. И рыжая Луна лукаво подмигивала нам из-за черного звездного одеяла. А потом Луна скрылась за тучами и я предположил, что круглая бестия не выдержала конкуренции с ее роскошными искрящимися волосами, и позорно бежала. Она заразительно рассмеялась. Тогда я и отважился поцеловать ее.
Что я наделал?! Мое счастье рассыпалось в прах, как рухнувшая с неба звезда. Подул холодный ветер, а свет уличных фонарей утонул в чернильном рваном тумане.
– Никогда так больше не делай, Саша.
Я что-то лепетал в свое оправдание, а когда она побежала от меня прочь, в отчаянии крикнул:
– Я люблю тебя, Вилия!
Больше мы не виделись. Я безуспешно обрывал ее телефон, писал письма и караулил у подъезда. Она исчезла. Позже я узнал, что она уехала в Ригу к родным.
Еще несколько лет я безумно скучал по ней. Рассматривал школьные фотографии, гладил пальцами глянцевые снимки и курил. Я стал много курить. Потом армия, институт и распределение в Москву. Столичная жизнь затмила воспоминания о первой любви. Я нравился девушкам и никому не отказывал в близости. Зарплата инженера не слишком большая, едва хватало на кабаки и девчонок. Мой затрапезный прикид не слишком печалил меня. Женщины любили меня и таким.
Что произошло тем вечером, когда я прочел название бара? Никогда я не считал себя особо впечатлительным. Но отчего вдруг пересохло во рту? Красная уродливая надпись резанула по глазам острой бритвой, а в голове вспыхнул калейдоскоп живых картинок. Вилия! Танцующая, улыбающаяся, призывно машущая рукой! Огромные глазищи в обрамлении пушистых ресниц заглянули мне в душу и прочли единственное имя, навечно поселившееся в ней, выжженное мой болью и надеждой. Имя без права на конкуренцию. Имя, за которое я отдам свою жизнь.
А еще я услышал ее голос: « Я люблю тебя, Саша. Я буду ждать тебя».
Я умер… Умер для всех. Для работы, для друзей, для вселенной.
Я превратился в тень, уныло скользящую по мокрым неоновым лужам и нервно вздрагивающую под пульсирующей вывеской бара. Я ждал. Я знал, что увижу ее. Я чувствовал ее тепло, я ощущал ее близость. Виля, как же мне не хватает тебя…
Ее походка не изменилась. Легкость и грация, плывущего по зеркальному озеру лебедя. Прошло столько лет, на моих висках появились седины, она же стала еще прекраснее, еще желаннее.
Она плыла к роскошной черной иномарке, а за ней семенил низкорослый носатый кавказец. Вот он сделал попытку взять ее за руку. Неуловимым движением, она отстранилась. Конечно, она всегда была недотрогой. Неужели этот недомерок не понимает, что его притязания смешны?
Я сделал шаг им наперерез.
– Здравствуй, Виля!
Она остановилась, словно налетев на невидимую преграду. Аквамариновые глаза удивленно расширились, а затем в них мелькнул ужас. Мне даже показалось, что она вскрикнула. В следующую секунду, она запрыгнула в машину, хлопнула дверца.
– Виля! Постой! Это же я!
Я подбежал к машине, силясь заглянуть внутрь. Но за тонированными стеклами ничего не было видно.
Недовольный кавказец попытался оттеснить меня хилой грудью.
– В чем дэло, дарагой? Это мой дэвочка! Найды другую, да?
Я опешил.
– Как твой?
– Ошень просто! Я купил!
– Ты купил? – тупо переспросил я.
Видя мою растерянность, кавказец самодовольно усмехнулся:
– Ошень красивый телка! Жемчужин!
Потом он презрительно оглядел мой старенький плащ и добавил:
– Но тэбе, дарагой, нэ по карману. Ошень дорогой дэвочка! Тысячу баксов за ночь бэрет!
– Недотрога. – прошептал я. Меня вдруг стал душить истерический хохот. Я сел на мокрый асфальт, сотрясаясь от смеха. – Недотрога!
Кавказец опасливо отошел от меня.
– Сумашэдшый ишак!
Сев в машину, он нервно хохотнул:
– Езжай на тры вокзала, баран! Там найдешь!
Я сидел в луже и разглядывал свое отражение. На меня смотрело чужое осунувшееся лицо. Лицо мертвого человека.
* * * * *
Реки неоновой рекламы под ногами. Слепящие краски ночного города. Я давлю их подошвами ботинок и равнодушно взираю, как они разлетаются цветными брызгами, чтобы через мгновение затрепетать сверкающей рябью и вновь превратиться в прозрачное зеркало. Множество зеркал, беспристрастно и обыденно отражающих всю порочность нашей жизни. Зачем я вновь и вновь прихожу сюда? Какая сила заставляет меня идти через весь город к желтому пузатому зданию, чтобы прочесть корявую красную надпись?
Я подставляю лицо под косые струи дождя и ощущаю на губах соленый привкус. Что это? Слезы? Не может быть. Я не плакал целую вечность. Да и глупо оплакивать судьбу.
Прощай, Недотрога.
23. 06. 12.