Дождь резко сыпанул вдоль всей иглы Невской першпективы, что не помешало солнцу высветить все шпили и золоченые крыши державного города. А когда по мне скользнул его отрешенно сосредоточенный взгляд, я уже ничему не удивлялся. Возможно, оттого, что мой отъезд в Питер оказался скоротечно праздничным. Все быстро решилось, когда я увидел вытянутую капсулу «Сапсана», ощутив в кармане спасительное золото «Visa-card».
Он взглянул, наши глаза встретились, и время совершило рывок на тридцать лет назад. Пич! Может ли это быть? Та, старая Альма-матер, по сути, полузабыта.
-Старик, ты просто гений, что залетел к нам в Ленинград, - затарабанил он, едва мы оказались за столиком кофеманской «Чашки». Быстро перебегая по событиям своей бесшабашной научной и антинаучной жизни, он успевал что-то рисовать на плотной темно-зеленой салфетке, одновременно заигрывая с кофейной официанткой, совершенной красавицей, как будто из Строгановского дворца, да это здесь, неподалеку. При этом он бросал на меня внимательные взгляды: - А что там у вас на Урале?- явно порываясь спросить о чем-то важном, возможно, из нашей прошлой юной жизни. Но это не мешало ему, слегка проливая душистый кофе, кому- то отзванивать по Ай-фону и сыпать фразы на рубленом германо-баварском наречии.
-Ладно, старик, едем ко мне, возражения не принимаются. Знакомлю тебя со своей пассией.- Он резко рассмеялся.- Моя фея, ундина, шахерезада и складовская –кюри одновременно. А вообще-то, Люба, Любовь. Нормальное русское имя. Смотри, не влюбись, я жуткий ревнивец, у меня в дальней кладовке припасен комплект железа для мужских разборок. – Пич хохотнул, выстрелил искру из под седеющих бровей, допил кофе, вытащил из кармана вытертой врэнглеровской куртки россыпь зеленоватых и красновато-бурых купюр, предупреждая мои аналогичные движения. Все, плюс хорошо на чай такой девушке, дело святое.
Поехали. Параллельно Неве, быстро пройдя темновато-страшную ось Гороховой, внутренне и привычно ахнув при виде чуда Монферана под колоссальным золоченым куполом. Где-то там, в стороне, оставив «Англетер», печально связанный с образом Есенина. Мимо конно-гвардейского манежа, быстро пересекая площадь Труда, мост лейтенанта Шмидта, мы болтали ни о чем. Сделали правый поворот, взгляд налево в сторону фешенебельной громады европейского парома, стоявшего на своем месте у Английской набережной, ниже моста. Дальше, дальше. Почему этот город всегда удивляет, представляя сотни раз виденное в неожиданно прекрасных ракурсах? Вышли чуть раньше, у храма Андрея Первозванного. Вдруг и разом перекрестились. - С богом. Дальше. Чугунная решетка, электронный замок - от брелка, через арку – во двор. Его квартира оказалась на Васильевском острове, выкупленная и переделанная старая коммуналка. Знакомые все места. На третий этаж почти влетели, красуясь друг перед другом спортивной формой. Далее все начало развиваться с потрясающей скоростью. Ну, потрясало, в основном, меня. Мягко щелкнули дорогие замки. WEB-камера отследила наши действия и успокоилась.
-Любаня –я-я-я! – эмоционально возопил в глубину квартиры мой вновь приобретенный приятель. В ответ прозвучало что-то мелодичное. Куда-то нырнул, притащил желтовато-обшарпанную гитару. Для начала, в память о прошлом, забацал на старой шестиструнке незабвенный хит «Don’t merry the railroad man», в память о будущем быстро изобразил на салфетке основы своей очередной работы «О дискретных приращениях случайных ошибок в поле основных синоптических характеристик в условиях полной сингулярности галактики Б.Медведицы». Хвастун несчастный. Все. Вводную часть пролетели.
Быстро перемещаясь по квартире, он влетел в кабинет. В приотворенную дверь было видно: беседа шла в режиме Skype , на мониторе мелькнула уверенно-нахальная англосаксонская физиономия. Едва слышимый разговор на беглом английском, к моему облегчению, быстро закончился свежим анекдотом про русских гаишников. Тут уже не требовалось заниматься переводом полузабытых фраз и слов с эффектным повышением и понижением в конце предложения. Что там, он меня совсем сразил, как будто, делал это специально. Мои скромные успехи на полевых фронтах моей скитальческой жизни выглядели более чем обыденно. Даже последняя экспедиция в сердце Междуречья, то - бишь Месопотамии, которую я долго лелеял в сердце, уже не казалась так блестяще проваленной. Тем более, если разобраться, мое Междуречье не выходило, чаще всего, далее одной шестой известной вам суши. Да-да, а тут вам и двух-уровневые аппартаменты в стиле древних тираний или Навуходоносора Второго. Сей славный муж тоже старался для своей прекраснейшей половины, строил ей «висячие» экзотические сады и прочее.
Все бы не так страшно, но, когда Пич позвал Любу, и она вышла к нам из глубины, мне показалось, что все северные и южные красавицы померкли разом, а древние боги, включая великого Мардука и не менее великого и грозного Зевса, замерли. Короче: все обмерли (ну, это уже про меня). Смугло - прекрасноликая Иштар из древнего Вавилона, пенная и вечно юная Афродита, италийская Венера на вечернем небе. Мне стало понятно: отчего, вдруг, Любовь. Люба: это скорее оттого, что глаза, как темная бирюза, остальное – утонченный модерновый восток. Ничего лишнего, все просто: тончайшая нитка золотой змейки чуть льется, оттеняя стройную шейку, белая коттоновая блузка с подвернутыми рукавами, застиранные до белизны джинсы так естественно облегают ее изящную фигурку. Но, что меня окончательно доконало, - это тонкие смуглые лодыжки и ее босые ноги на теплых квадратах пола. Возраст как-то не определялся: красота бессмертна. Мне показалось, что я выпил, залпом, стакан коньяка, затем добавил туда же фужер искрящегося холодного «Абрау» и одновременно оказался брошенным в пенную морскую воду. Хотя коньяк стоял нетронутый, слабо мерцая на темном столе мореного дуба. В квартире Пича стало на удивление тихо, на самое короткое длинное мгновение. Люба мягко поздоровалась. - Как дела-а-а?- Мелодично звякнуло серебро ее короткого смешочка. Это мягкое «л» и небольшая азиатинка в некоторой растянутости конца фразы придала особенный шарм ее абсолютно правильному русскому. При этом никто (о, всемогущий Зевс!) не в силах был отменить синей молнии из-под полуопущенной бахромы ее ассирийских ресниц. Запахло озоном, и все было кончено, не начавшись. Старина Пич сидел в кресле напротив и беззвучно хохотал, явно наслаждаясь произведенным эффектом.
Люба-Любовь. В моих бреднях о Ближнем Востоке именно такой мне представлялась легендарно - прекрасная Семирамида, царица царей древнего Междуречья.
Крепко удерживая коньяк в тяжелом фужере, я старался усмирить легкую дрожь во всем теле, едва дождавшись одобренного первого глотка. Стало тепло и уютно, невзирая на жутковато-притягательное предчувствие опасности, которое прошло сквозь кончики наших пальцев, едва мы поздоровались с хозяйкой. Отпросившись в санузел (ребята, побойтесь бога, полцарства за прохладный душ!) и, проходя мимо стеллажей с книгами, привычным взглядом выделил большое количество знакомых и незнакомых названий на аккадо-семитском и арабском языках. А на какой-то особенно темной обложке смутно отрисовалась клинопись древних шумеров. Открыв воду в ванной комнате, погрузился в ее жемчужно-хромированный блеск. – Да не трясись, возьми себя в руки. И хватит, для начала. – Стучало молоточком в голове.
Позже я вспоминал и анализировал, как это произошло. Но что-то ускользало, какое-то звено. Как будто удалили один JPEG из длинного ряда праздничных снимков. Коньяк был отличный, и быстро обустроил доверительно-веселую атмосферу. Смеялись, вспоминали старые студенческие истории, что смотрели и в какие ресторанчики на Невском забегали, имея в запасе червонец на двоих. Потом Пич вошел в раж, исполнив на своей гитаре пять хитов «Shocking Blue» вподряд, все, что было модно в то далекое лето, включая «Venus». Партер рукоплескал, успех был полный. После этого он объявил, что «щас будут танцы», и убежал в кабинет за каким-то особо дорогим «винилом». Дальше все было, как в дурном кино. Стоп, вот здесь- то остренько шибануло озоном, маленькими отрицательными зарядиками, по моим чувствительным ноздрям. О! Я всегда был хороший нюхач! Надо думать, именно в этот злополучный и распрекраснейший момент восточная полубогиня оказалась у меня на коленях, крепко обхватив за шею. О-ля-ля! Так что, уважаемый мой и дорогой читатель, вы были в такой ситуации? Ладно бы просто поцелуй, - это можно с легкостью отнести в область легкого флирта. Пустяк, можно проехать! Обнять даму чуть ниже талии, - ах, вы всего ли ж поддержали ее в легком ритме танго. Ее головка у вас на плече, - так она просто притомилась. Нечего и считать.….. А тут, видите ли, полный аншлаг, не бросать же на пол столь прекрасный груз, а партер в виде твоего обомлевшего собрата совсем не рукоплещет!
Когда, тут же обмерший, Пич ввалился к нам со своим дурацким виниловым диском, эта наяда просто рассмеялась ему в лицо. Как в замедленном кино, я фиксировал события, весь красный от магического напитка и близости горячечно - совершенного тела. Кому нужны мои жалкие оправдания и сбивчивый лепет? Пропал, совсем пропал. Куда-то отлетел дорогой винил. Спустя какие - то секунды, я понял, что Пич исчез. Время растянулось в ожидании страшной концовки. Громыхнуло железом в каком-то дальнем углу. А вот это уже было в сценарии, ха-ха. И смешок нервный, и сценарий с паршивым концом. И Любаня исчезла, как ветром унесло. Из конца длинного-длинного коридора до меня донеслось какое-то «бу-бу-бу». Реальность исчезала в нереальности этого фантасмагоричного вечера. Как будто камера с хорошим зумом наезжала на его белое искаженное лицо и, в страхе непоправимого, тут же уходила назад, назад от входной двери, где несуразно топорщилась фигура Пича, с длинным ящиком в обнимку. Я понял, что надо двигать вслед за ним, и меня понесло вниз по лестнице, как сомнамбулу.
Спустя час или более, мы сидели, обнявшись, на краю полуночной песочницы. Маленький магазинчик на углу 7 - й линии и Проспекта еще работал и мог снабдить страждущих любыми успокоительными средствами. Рядом раззявил свою пасть красно-зеленый размалеванный железный дракон. Пич укладывал в длинный ящик тускло- слоеные узорчатые булатные клинки, заворачивая их в какую-то тряпку, покрытую древними письменами. - Все. Кончено с этим. Старик, неужели ты думаешь, что мы с тобой это могли сотворить?
На третьем этаже окна светились красноватым светом, вполнакала. Женщина в окне куталась в какую-то шаль, пристально смотрела на нас. Над входом висел фонарь, стилизованный под старую чугунину, светил намеренно тускло, в угоду претензиям небедных владельцев дуплексных квартир. Остальные окна тонули в темноте.
-Люблю я ее безумно. Но иногда мне кажется, что она намеренно создает для меня некую вторую реальность. Как она это делает, я не знаю. Но это, словно желанный сладкий яд. Да и возможности моего мозга стали практически безграничны. Сам видишь, я значительно продвинулся после своего мехмата.- Пич ссутулился, вздохнул, поерзал на узкой доске песочницы, разлил в пластик остатки коньяка. Вечерок выдался трудным.
- А где твоя первая, Надежда твоя, Пич? - Я, наконец, осмелился.
- Ты знаешь, старик, ведь я не помню, где и когда мы с ней разбежались. Хотя я помню все, и досконально: все свои работы и математические выкладки, до последней закорючки. И не помню лицо своей прежней. Тут что-то странное, как будто вычистили какой-то важный файл. Иногда мне становится страшно.
-Люба появилась после того восточного бреда и сна. – Продолжил мой приятель.- Я подхватил какую-то лихорадку на Востоке. Меня попросили ребята из Минобороны прокатиться с ними, тогда происходила смена старых режимов, все валилось, как карточный домик, невозможно было удержать. А я консультировал работы по некоторым интересным объектам. Требовались быстрые решения. Вот и все, и вернулся я уже с Любой, она меня вытащила из этого кошмара, и вылечила. Хотя в той жизни ее звали, видимо, совсем иначе. Ну, для нее здесь не было проблем, она знает, как бы шутя, пять или шесть языков, не считая некоторых древних и забытых. Так то. С тех пор многое изменилось в моей жизни. А по-другому я уже и не могу.-
Пич поднялся и потащил ящик в сторону подъезда.
- Старик, езжай в гостиницу, тебя отвезут, я вызвал машину. Сюда больше не ходи, так будет лучше. Ты переступил какую-то грань, я чувствую. Мы все переступили. Иначе, зачем ей было сталкивать нас? Эти потомки древних династий бывали слишком жестокие. Ну, да ты знаешь про Восток не меньше, чем я. - Он чуть повёл плечом в сторону окна.
Голова была переполнена, когда я летел на такси вдоль ночного Невского в сторону вокзала, подставляя лицо ветру, наслаждаясь его прохладой. Оставаться - это было бы слишком. Прошел через огромный, космически высокий зал. Полупустой Николаевский экспресс гостеприимно светился, вышколенные девушки стояли у входа в вагон, тихо переговариваясь о своих дорожных делах. Протягивая проводнице билет и паспорт, я полуобернулся, будто почувствовал чей-то взгляд. Освещения на ночном перроне чуть не хватало, но мне показалось, что в соседний люкс прошла Люба. Да, просто показалось.
Поезд вытягивался по стремительной стальной колее в сторону первопрестольной, приглушенно шумел климат-контроль. Питер исчезал, светясь бесчисленными огнями, уходил в темную ночь, так и не раскрыв своих тайн. На мягком диване было просто преотлично, я слишком устал. Многочисленные аксессуары комфортного купе меня мало волновали, но личная душевая кабина была кстати. Время как-то поплыло и исчезло в полусне. В дверь тихо постучали, хромированная ручка чуть повернулась, замок слегка щелкнул. Потянуло электрическим ветром, как от лампы Чижевского. - Проводница, проводница,- забренчали в голове уже знакомые молоточки.