Первые послестуденческие годы мне давались очень тяжело. Ещё недавно была вольная жизнь: без начальников, без звонков будильника по утрам, без казарменного заводского режима... Всех прелестей студенческих лет перечислять не надо – кто был студентом – прекрасно их знает. В этой жизни был один явный недостаток-недостаток денег, но его с лихвой перекрывали другие достоинства. Сразу же после окончания института я женился. В этой "новой"для меня жизни появилось вдруг множество проблем - и среди них жилищная. За один год пришлось трижды съезжать со съёмных квартир - естественно не от хорошей жизни. Последней в этом ряду была довольно приличная 2-х комнатная "хрущёвка". Окна её выходили во двор, солнце заглядывало в них только утром. С работы я возвращался поздно(Около семи часов вечера)то есть засветло я приезжал домой в мае - сентябре. Работа инженера была мне не по душе. Я потихоньку страдал, строил какие-то планы – например, поступить в гуманитарный вуз и начать всё сначала.
Как - то после работы я, уже из дома, пошел в магазин. Был тёплый летний вечер, кажется вторая половина июля. Солнце, красный диск, готовилось к закату. И вдруг неожиданно (для меня) бросило нежно-розовые лучи на фасады домов. Это длилось, ну, может, минут пять; затем солнце ушло, дома снова стали бледно-серыми, безрадостными. Но эти несколько минут что-то перевернули во мне. Я вдруг ощутил радость жизни, надежду.
Кажется, А.Экзюпери говорил, что все мы родом из детства...
Чуть позднее, просматривая репродукции французских художников 19 в., я наткнулся на "Монмартр" Утрилло. Та же игра лучей на стенах зданий окраины французской столицы (только солнце всходило).Я долго смотрел на эту репродукцию - что-то меня в ней притягивало, волновало. И тут я вспомнил...
Мне было лет шесть. Рядом с нашим деревенским домом было множество хлевов, сараев, пристроек. Один сарай меня особенно привлекал - это был, своего рода, склад ненужных вещей. Здесь висели по периметру стен старые пальто, шубы; где-то у потолка болтались детские зыбки, большие сита; по углам валялись разбитые сапоги, дырявые валенки, калоши. (Между прочим были там и очень любопытные вещи: совершенно превосходного качества блестящие яловые сапоги, но они всем были не впору; потрясающая пузатая концертная гитара-судьба её была страшна, её распилили надвое, а укороченный гриф приделали к кузову мандолины для забавы одного малолетнего родственника).
Но больше всего моё внимание привлекали старые журналы "Вокруг света" и "Огонёк". Рассматривая "Вокруг света" я заразился тягой к путешествиям. Образы дальних стран и берегов будоражили моё воображение.До сих пор, при воспоминаниях о них,у меня щемит сердце. Так получилось- я живу практически безвыездно в одном городе...
В этот сарай меня особо не допускали, поэтому проникнув туда, я, со стороны двора, подпирал дверь, и это выглядело так, что в сарае никого нет. Окон в этом помещении не было, и свет проникал туда через огромные щели между брёвен. Солнечные лучи, как прожектора, резали полумрак помещения. В этих лучах, как броуновское движение, сновали миллионы пылинок, поднятых мною. И в этом вот затворничестве я разглядывал журналы. Мне было уютно, спокойно и радостно. Впереди была вся жизнь.
В "Огоньке" постоянно печатали репродукции художников, а т.к. это были номера конца 50-х годов(тогда немного приоткрыли «железный занавес»),начали печатать и импрессионистов. Здесь-то я и разглядел "Монмартр" Утрилло. Конечно, я не обратил внимания, что это за картина и кто её автор. Но этот спокойный тепло-розовый свет на стенах зданий тронул моё воображение. Эту картину я запомнил.
Лет через пять я поехал с родителями в город (Куйбышев-Самара), они там сдавали экзамены в заочных институтах. Как-то под вечер, возвращаясь в свое жилье, мы с родителями шли по ул.Фрунзе от краеведческого музея в сторону ул.Ленинградской. И здесь меня вновь поразила и взволновала схожая картина городского пейзажа. Солнце, добравшись до горизонта, отбросило лучи на ряд старых кирпичных зданий. Стекла окон вспыхнули красно-розовым огнем. Помню, мне стало очень грустно, даже не грустно, а пронзительно-тоскливо.
Я носил в своем мальчишеском сердце первую печаль и утрату. Не прошло еще и месяца, как похоронили бабку-старку (мою прабабушку). Она умерла в последние дни мая. В школе продолжались занятия, но домашнее задание уже никто не выполнял, и после уроков мы с ребятами на велосипедах поехали вырезать удилища в березовую посадку. Бабка-старка сидела на завалинке во внутреннем дворе в платке, с клюшкой-палкой. Что-то сказала мне, уже и не помню, кажется, напутствие, чтобы не сильно «гонял». А когда я вернулся мама со слезами на глазах сказала, что бабка-старка сильно заболела, а потом добавила, что ее разбил паралич. Я вошел в избу и увидел свою прабабушку, лежащей на маленьком диванчике у окна. Говорить она не могла, только рассеянно и испуганно смотрела по сторонам, взгляд ее блуждал. Я испугался и боялся смотреть ей в глаза. Рано утром бабка-старка умерла.
Я в этот день, как обычно, пошел в школу. Был ясный, теплый, солнечный день. Тепло шло не только с неба, но и от земли. Чернели огороды - только что посадили картошку, и сильно пахло распустившимися листьями смородины.
На следующий день были похороны. Я шел за гробом, смотрел на высохшее, сморщенное, безжизненное лицо бабки-старки, и вдруг понял, и эта мысль меня сразила и сделала другим, может быть, взрослым, я понял, что моей прабабушки больше не будет никогда. Человек, который любил меня, жалел, от чего-то оберегал, как мог, по-старушечьи, иногда назойливо, сейчас и навсегда будет зарыт в землю. Меня прорвало, я горько зарыдал. Ко мне подошла какая-то старушка и сказала:
-Да ты что, сынок, успокойся. Ты еще маленький, что ты понимаешь-то?
И затаилась потом мысль-надежда: а, может быть, не врут некоторые книжки, где сказано, что души не умирают; а может, душа моей любимой бабки-старки переселится в кого-то другого, и я с ней встречусь когда-нибудь, потом...
Это была первая моя потеря. И, возможно неявно, где-то в глубине своего сознания, я почувствовал, что мир, в котором я живу, зыбок и непостоянен. И жизнь, которая меня ждет впереди, будет приносить не только радости, но и неизбежные потери…
Кажется, в эту же ночь мне приснился сон, что действительность на самом деле не действительность, а сон, это я, тогда ещё шестилетний мальчик, уснул и вижу сны...
...У меня было счастливое детство. Мы жили большой семьей: родители, дедушка, бабушка, прабабушка и я - один ребёнок. Жили, как тогда говорили, ладно. И вот я думал, что это будет продолжаться вечно: и молодые родители, и задорный дед, и этот сарай со старыми вещами, и этот нежно-розовый свет большой звезды, называемой солнцем.
Ю.Олеша писал, что один день в детстве длится вечность.
Во взрослой жизни - миг. Это от того, что мы ко всему привыкли, уже всё открыли для себя? А, значит, умерли раньше, чем пришла физическая смерть? Или мы всё-таки спим, и нам ещё предстоит проснуться?..
19.02.1992г.