БЛИНДЕР
На привокзальной площади Пятигорска несколько торговых лотков с жалким ассортиментом. 1989 год, тотальный дефицит. На одном из лотков — хозтовары: грязнокоричневое мыло, пара каких-то бутылок, длинные свечки. Блиндер останавливается у столика и деловито осведомляется:
— Свечи — геморроидальные?
— Какие ещё гермо...геро...миндальные?—возмущается девушка-продавец. Обыкновенные хозяйственные свечи!
— А ... — разочарованно тянет Блиндер и отходит от лотка.
* * *
Мы с Блиндером отдыхаем в Ессентуках, в пансионате «Металлург». Наш номер «Люкс» находится в отдельном домике, расположенном недалеко от входа в пансионат. Две комнаты, огромная ванная, телефон, цветной телевизор. Телевизор мы почти не включаем, в оставшееся от процедур и прогулок время взахлёб читаем журналы, публикующие лавину ещё недавно крамольной литературы.
Но однажды днём мы решили посмотреть заинтересовавший нас фильм. Внезапно за окнами стало темно, пошёл дождь, перешедший в ливень. Раздался нетерпеливый стук в дверь. На пороге стояла промокшая до нитки соседка по столовой, дамочка бальзаковского возраста. Она попросилась пересидеть у нас дождь.
Усевшись у телевизора, сходу начала комментировать происходящее на экране. Блиндер этого терпеть не мог. Несколько раз он зыркнул на гостью, но она не унималась. Среди персонажей фильма появился какой-то партийный функционер. Дамочка тут же разразилась тирадой о засилье партии, её проникновении во все поры нашей жизни.
— Знаете что! — взорвался Блиндер, — я член партии с военных лет! Вы оскорбляете мои чувства! — он вскочил и посмотрел в окно. — Да и дождь-то уже давно прошёл!
В военные годы Блиндеру было 10 лет. В партии он никогда не состоял.
* * *
Ессентуки. Винный ларёк за курортной зоной, недалеко от нашего санатория. Мы с Блиндером стоим в длиннющей очереди за каким-то пойлом в больших бутылках, по одной в руки. Перед нами два молодых человека, у одного из них в руках толстая растрёпанная книга. Они оживлённо обсуждают её содержание, какие-то там приключения в гражданскую войну.
- Жаль, ничего не сказано о судьбе автора,—сетует один, назвав незнакомую мне «кавказскую» фамилию.
— Да, — соглашается другой, — интересно бы узнать...— Вы случайно не знаете? — обращается он к Блиндеру, похоже, признав в нём знатока литературы.
— Конечно, знаю, — мельком взглянув на обложку, говорит Блиндер. — Умер в 1927, похоронен в кремлёвской стене.
Вскоре подошла наша очередь. Мы выклянчили у продавца третий «огнетушитель» и пошли домой.
— Ну ты эрудит! — восхищаюсь я. Я о таком писателе даже не слыхал! Как там его?
— А хрен его знает! — жмёт плечами Блиндер.—Cам слышу о нём впервые!
* * *
Блиндер у себя в кабинете.
Звонок секретарши:
— Юрий Наумович! Зайдите к начальнику!
— Иду!
В кабинете у начальника цеха сидит незнакомый человек богемной наружности.
Начальник:
- Юрий Наумыч, надо помочь нашей культуре. Вот, познакомьтесь с товарищем из музучилища.
Кудлатый незнакомец стремительно выскочил из-за стола навстречу Блиндеру.
— Композитор Мордухович, — протянув руку, представился он.
— Инженер Рабинович, — живо откликнулся Блиндер.
Они обменялись рукопожатием.
* * *
Блиндер идёт по тротуару вдоль мартеновского цеха. Рядом с ним останавливается чёрная «Волга», из неё выглядывает Иван Харитонович Ромазан, главный инженер, без пяти минут директор комбината.
— Садись, подвезу!
Поехали. Они знакомы давно, ещё с тех пор, когда Ромазан работал в производственном отделе, а Блиндер был бессменным диспетчером по ремонтам прокатных станов.
— Что-то уж ты, Юрий Наумыч, совсем по молодёжному!
— В смысле?
— Ну джинсики там, кроссовочки, шапчонка-петушок! Несолидно как-то!
Подъехали к месту.
— А вы, Иван Харитоныч, смотрю, всё под работягу косите? — весело говорит Блиндер, вылезая из машины. — Фуфайчонка поношенная, картузик! Типа свой среди своих!
Водитель с опасливым любопытством зыркнул на Блиндера.
— Всё остришь, Блиндер... — побагровел Ромазан. Может, хотел ещё что сказать, но Блиндер уже захлопнул дверцу.
Нужно ли объяснять, что такое директор комбината в Магнитке? Хозяин, во власти которого казнить или миловать. Но блиндеровская страсть к подъ...бке не признаёт субординации. Чувство самосохранения, которое ему далеко не чуждо, всегда отступает перед неодолимым зудом подначивания. Отступило оно и на этот раз.
Без последствий. Ромазан был нормальный мужик.
БЕЗГИН
Молодая специалистка, поступившая в проектный отдел всего несколько дней назад, приходит в архив за чертежом. Архивариус говорит ей, что чертежа на месте нет, он числится за Безгиным Анатолием Ильичом из механического отдела.
Отыскав отдел, новенькая, робко озираясь, нерешительно подходит к первому попавшемуся столу. За ним сидит Безгин. Девушка обращается к нему:
— Вы не скажете, где сидит Безгин?
— Кто?
— Безгин. Анатолий Ильич.
— Безгин?! Так он же умер!
Немая сцена.
* * *
Безгин отремонтировал радиоприёмник Борису Романенко. Сели за стол, чтобы отметить это событие. Тёща Бориса, Вера Ивановна, вальяжная дама аристократической наружности, после уговоров тоже приняла участие в застолье.
Разливая по рюмкам тёмно-красный кагор, Боря заметил, что он символизирует кровь Христа. Его жена Люся, большая эрудитка, добавила что-то про Божью матерь, про какую-то чашу...
— Ну что ж, давайте за... — начал было Боря, но Безгин перебил его. Он поднял рюмку и сказал, обращаясь к Вере Ивановне:
— Матка! Я твою кровь пью!
* * *
Утренний трамвай. Хмурый народ едет на работу. Я стою у задней двери, на мне плащ, шляпа, тёмные очочки. Говорят, очень похож. На остановке в дальнюю дверь заходит Безгин. Заметив меня, он машет руками и кричит через весь вагон:
— Лаврентий Палыч! Сколько душ сегодня ночью загубил?
Народ оживляется, озирается.
* * *
Безгин оформляется в семейном доме отдыха. С ним двое детей, близнецы, Илья и Пётр, названные в честь дедов.
— Фамилия? — спрашивает регистраторша.
— Катаев.
— Что-то не нахожу, — говорит женщина, листая списки. — Как?
— Катаев. А это мои литературные дети. Ильф и Петров.
Регистраторша поправляет очки и начинает снова сосредоточенно перебирать листки.