(былинные комиксы)
"Эх, перепились давно на Руси богатыри-молодцы"
Издревле, в дремучих муромских лесах жили-проживали, да прописаны не были два богатыря - молодца. Никто уже не помнил точно как их звали, может Святогаз и Промcтройлес, а может Людодыр и Мойдоед, но в народе за нрав их называли попросту – Трусло и Жадоба.
Трусло был не высок не низок, не красив, не уродлив. Нос утицей, голова картошкой, да туловище кулем. Нрав у него был хоть пугливый, но веселый. Особенно его странный юмор был люб детям малым, странным девицам, студентам всяческим, да начальникам престарелым. В целом Трусло был неплохим малым, но настолько любил откладывать все на черный день и в долгий ящик, что ничего не успевал и жил жизнью полусвоей-полу-подневольной. Как бы и не жил вовсе, а все бежал куда-то.
Жадоба вышел лицом посимпатичнее, но душою почернее. Пошалили предки его с татарами- печенегами, оттого и профиль его орлиный, да глаз карий темен и недобр был. Лицо вроде открытое, но вредное, руки вроде бы сильные, но загребущие. Всю свою добычу богатырь Жадоба складывал в дупло старого дуба в глухом лесу и называл то место «Проценты по вкладам», а часть добычи и вовсе перевозил к басурманам на лодках и лошадях в иноземный терем -банк. Темное дело.
И полюбилась, как водится, богатырям ратным одна и та же девица не первой молодости. Никто не мог понять замужем она или одинокая, красавица или не очень. Имени ее настоящего тоже уже никто не помнил. Может, звалась она Марьюшкой, а может Настасьюшкой, но известна она была многим как боярыня Депрессиана. По первой молодости выскочила она замуж за Чудо-Юдо иноземное и там на чужбине подхватила болезнь заморскую - сплину. Так что все свое свободное время Деприссиана Чудо-Юдовна грусти да стенаниям в глухих муромских лесах предавалась, да еще сочинению виршей нескладных. Жадоба, когда и получал изредка Депресиианины стихи, выцарапанные на бересте так и говорил, смахивая слезу со щетины – Пушкин ты мой недоделанный. Но боярыня лишь фыркала, да снова погружалась в свою беспросветную печаль.
Трусло же, как ему и положено трусливо не реагировал на стихотворчество боярыни. Похвалишь – зазнается, поругаешь - обидится. Боязно. Вот и помалкивал себе осторожно. И напрасно, оттого как Депрессиана впадала в еще пущую сплину от глухой стены непонимания, а иногда переживала, что может, сгинули богатыри былинные в битвах иноземных раз нет от ни них слуху ни духу.
Жадоба, впрочем, не молчал. Он делал Депрессиане различные предложения, например выйти замуж, но Депрессина неизменно ему отказывала, так как замужестве навсегда разочаровалась.
Тогда Жадоба, который понастойчивей был чтобы подкупить ее предлагал ей различные подарки, но на свой особый жадобий манер. Скажем, подъедет к ее терему и крикнет:
- Эй, Депрессинаочка, что сидишь кручинишься? Поедем на лошадке по лесу прокатимся! – Да ведь нет у меня лошадки Жадобушка и не было никогда, -откликается боярыня и знамо дело в слезы. Жалко себя, оно и понятно.
– А подарю-ка я тебе свою, огорошивает ее Жадоба и добавляет – Всего под 5% годовых. А я куплю себе нового коня у цыган. Кредит на тебя оформлю. То есть лет через шесть, ты сможешь вернуть мне всю ее стоимость плюс проценты.
Депрессиана морщит лобик, но подсчитать все равно не может, к тому же лишних средств у нее все равно нет, да и что это за подарок такой с процентами?
Трусло же и вовсе ничего не предлагал. Опасался. Отмалчивался. И не столько ее горемычную боялся, сколько себя, чувств своих неведомых, да реакций непредсказуемых. А потому бегал от самого себя как заяц по полям. Нанимался рекрутом в самые опасные и дальние походы. Но не помогало это. Как возвращался и видел ясные Депрессианины очи ( в минуты не затуманенные печалью) так вновь пугался пуще прежнего и убегал дальше дальнего.
Так они и жили. Жадоба деньгу считал. Трусло странствовал. Депрессиана слезы лила.
- Ах, что за богатыри такие нынче?, - причитала Депресиана в печали.- Пугливые, да ворчливые, страсть одна.
Так сидела она однажды в печали, как вдруг в ее горницу влетела белая горлица. Села посредине и слово молвила языком человеческим:
- Не печалься девица, ибо бесплодны все твои сожаления. Не тебе под силу изменить нравы богатырские. Не под силу этого никому, но одно ты можешь сделать, и вся твоя печаль уйдет в одночасье.
- Что это? - удивилась Депрессиана.
Тут горлица подлетела совсем близко, опустилась на плечо девицы и заворковала прямо ей на ухо. Слышно было только начало – Повелел наш царь, чтобы население наше….
Долго слушала ее боярыня, а потом кивнула головой и согласилась.
И вот спустя много месяцев родила Депрессиана дитятко, от кого неведомо. Вроде муж ее Чудо-Юдов и ни при чем был, богатыри на ратных подвигах были, не иначе как горлица наколдовала. Но и не так оно важно было кто да почему. Важнее то, что свершилось чудо и пали оковы печали с плеч девицы, а легли на них заботы материнские. Так что времени для скорби и тоски просто не стало. Целыми днями она ухаживала за ребеночком – мыла- купала, пела песенки, кормила да веселила. И настолько она просветлела и излечилась от своей тоски, что в народе моментально прозвали ее Веселина и заглядывали часто в гости к двум Марьюшкам (вот как их звали!) на пироги душистые ягодные, супы грибные ароматные да на чай со сказочкой вприкуску.
Но тут сказке и конец, а кто второго родил, тот и вовсе молодец!