Черноморский стиль.
© Антон Санченко
© перевод Виктора Лукинова
Один старшекурсник так и не стал чемпионом Азово-Черноморского бассейна по гребле. А хотелось – страшно. Нет, если бы он на те соревнования хотя бы раз попал, может и из него вышел бы человек. Но соревнования проводились только раз в году, и каждый раз в другом порту: ни в Одессе, так в Белгород-Днестровском или Ейске – везде, где те мореходки были. А мореходные училища обсели Чёрное море, как жабы пруд. Предшествовали бассейновым соревнованиям отборочные регаты в самих бурсах – каждая рота выставляла на них команду яла-шестёрки. Это шлюпка такая шестивёсельная. Тогда их ещё умели делать из дерева, а не из обезличенного пластика. И гребли тогда ещё настоящими вальковыми вёслами, а не облегчёнными академическими, во что превратилась гребля на ялах немного спустя.
В Херсонской мореходке, которая брала Кубок бассейна уже двенадцать лет подряд, выиграть тот отборочный заезд было труднее чем само чемпионство. Но отборочные гонки тот старшекурсник Котляревский уже когда-то выигрывал в качестве загребного – парнишка он был длиннорукий и крепкий. Да и команда бурсаков тогда подобралась один другого отчаяннее – сосновые вёсла, что прутья, сгибали, если наваливались как надо. И быть бы тому старшекурснику Котляревскому законным чемпионом Азовского и Чёрного морей, но как раз перед выездом на соревнования в Ростов, он «залетел» на чём-то там неуставном – или напился, или подрался, или памфлет на начальника ОРСО накатал, кто его знает. И вместо соревнований в Ростове повезли его прямо в город одного парня и сотни девок на долгих три года «хлотской» службы. И все три года на миноносце возле Угольной стенки он вспоминал, что так и не стал чемпионом Чёрного моря,– его шлюпка, хоть и без него, кубок того года в Ростове таки выиграла. Даже на ту сотню девок, что по Матросскому бульвару шлялась, – ноль реакции.
И вот, едва дембельнувшись, курсант Котляревский бегом восстановился на выпускном курсе, а в той десятой роте, команда гребцов, понятно, ещё с первого курса была своя, рулевого Гоголя. Команда может была и не такая удалая, как когда-то у Котляревского, ни единого Смотрицкого, и даже Ипатия Потия, среди них не было, однако тоже таки чемпионы бурсы, и тот курсант Гоголь уже немного загордился и заважничал.
То был чернявый задиристый молодчик, три года назад Котляревскому такие салаги были на один зуб на полдник, однако времена настали уже другие, либеральные, и потому бывший загребной внимательно выслушал от молодого нахала кучу глупости вместо того, чтобы сразу, как водилось в старые добрые времена, надраить молодому рожу.
- Как-то сами до сих пор справлялись с теми кубками, дядька. На чьё место мне тебя брать? Загребные нам не нужны. Что Лёвушка, что дядя Фёдор – адские люциферы, а не загребные. Фонтанку вёслами расплещут, если потребуется.
(Загребные – это гребцы, что гребут самыми ближними от кормы шлюпки. По ним все остальные равняются. Поэтому и темп задают именно они, а не турецкие барабаны.)
- Ну, допустим, тут вам не Фонтанка, а Цюрупинская Конка, - подумал курсант Котляревский.
- Лёвка твой толстоват, а Фёдор – хулиганист, тюрьма по нём плачет, - подумал, но промолчал.
А Гоголь дальше политику партии разъясняет:
- Средние нам тоже не требуются. У нас Максим из Горького и Михаил с Вешенской. Максимка на этих каникулах Керченский пролив на рыбацкой лодке пересёк в самом широком месте, а Мишка по Дону погулял вдоль и поперек. Тренированные хлопцы, хоть сейчас на нобелевку выдвигай.
(Средние гребцы сидят на банке сразу же позади загребных. И должны с одной стороны следить чтобы не молотить загребных в спины своими вёслами, а с другой – самим вовремя сгибать поясницы, чтоб уберечь от синяков спины собственные.)
- Так вот, значит, какой босяк ту шаланду у рыбаков спёр, - подумал Котляревский. И сам себе сделал замечание: «Несвоевременные мысли.»
- А Михаил твой по Дону гуляет, тогда когда Дон – тихий. А если ветерок задует на соревнованиях, или волна поднимется? – однако снова промолчал.
- На баковых своих тоже не жалуюсь, - Гоголь продолжает.
- И Фазиль и Чингиз – не парни, а огонь. Хорошо что кинжалы и кортики нам по форме не положены, уже бы всех соперников на шашлык порубали, такие горячие.
(Баковые сидят самыми ближними к носовой части шлюпки, как раз они по спинам средних гребцов вальками и молотят, если что им не по нраву.)
- Вот и выступали бы себе за Батумскую мореходку или там за Карабогазголскую. Так нет, получается что мне, природному Котляревскому, в нашей же херсонской шлюпке уже и места нет? И что этот Фазиль вытаращился на меня как удав на кролика? А Чингиз наоборот, и не глянет в твою сторону, будто не баковый в шестёрке, а капитан на белом пароходе, или посол люксембургский. Нет, хлопцы, с вами каши не сваришь, - думает себе Котляревский, но и в третий раз промолчал.
А Гоголь видит что рожу, как ожидалось, никто ему не чистит, не перечит даже, так и вообще распоясался:
- Я твою шестёрку, дядя, хорошо помню. А как же, вторая рота, рулевой Сковорода, чемпионы восемьдесят…затёртого год, верно ж? Хорошо вы гребли, что и говорить. Со стороны, бывало смотришь – будто шесть однояйцевых близнецов на вёслах. Не стукнут-не грюкнут, вёсла одновременно по воде всплеском лопастями ударяют, проводят синхронно, наваливаются все вместе, ещё и отваливаются назад по планшир, как вы там под банки не падали – до сих пор не понимаю, и выдыхают даже одновременно, словно в один нос сопят – красота…
На такой панегирик своей бывшей шлюпке Котляревский даже усмехнулся, но бурсак Гоголь, похоже, был из тех, что мягко стелит, да жёстко спать потом.
- Но кто так сейчас уже гребёт? Кто так гребёт? Это же черноморский стиль, дядя. А фамилию начальника водной станции нашей помнишь? Валуев! «Нет, не было и быть не может никакого черноморского стиля!» А ты хочешь, чтоб я тебя в нашу команду взял! Дудки! Чем быстрее все на балтийский стиль перейдут, тем быстрее коммунизм построим. Если даже Шелеста за тот черноморский стиль сняли, то что уж нам говорить?
А тот черноморский стиль действительно был очень стародавним, так ещё прапрадеды наши гребли на своих чайках и байдаках. И ничего так. Пороги, играючи, проходили, море поперёк пересекали до Стамбула ли, или до Трапезонта, а не по Гангутским шхерам ныкались и галеры посуху волоком перетаскивали, как некоторые на Балтике, однако ничего того Котляревский, понятно, не сказал, было бы кому слушать.
- Точно каши с ними не сваришь, - решил. – Манкурты да и всё тут.
Взял да спустился этажом ниже, в нашу одиннадцатую роту. Ну, молодые в той роте живут – второкурсники. «Ни рыба, ни мясо», - как дразнили второкурсников в бурсе. Но что поделаешь? Разве молодой не человек? Лишь бы не балтиец.
Смотрит Котляревский, стоит на тумбочке дневальный по роте из молодых-стриженных, но даже смирно не стал при его появлении. Ну зашел старшекурсник в роту. Значит нужно ему. Деньги трясти будет на портвейн или салаг ловить на приборку плаца – дневальному какое дело? Старшекурсник – не начальник училища, «Рота смирно!» ему орать не заведено.
Стоит дневальный, эспандером резиновым руку качает себе дальше. Высокий такой, плечи широкие, шея накачанная, руки длинные, ноги крепкие. Готовый тебе правый загребной.
- Молодой, как фамилия?
- Курсант Кулиш.
- Хороший знак, - хмыкнул Котляревский. – Каша, по крайней мере, гарантирована.
- Вот что, Кулиш, нужно мне подобрать ещё шестерых такой вот комплекции хлопцев, желающих научиться ходить под вёслами и порвать всех на фашистский знак. Особенно десятую роту. Ты ж хочешь, верно же?
- А чего мне учиться? Я трёхкратный чемпион хутора Матроновки по академической гребле. Ну, не знаю, вроде бы Квитка ещё грёб где-то там у себя в Основах… Но не уверен, может он на каноэ?
- Давай, набирай команду. Увольнительная в город – ежедневно. Тренировки – пять раз в неделю. А во время соревнований – талоны на дополнительный паёк в столовой. Соглашайся, не пожалеешь.
И вот уже в следующий четверг после дождика, в шестнадцать часов ровно, семь молодых из одиннадцатой роты и один дедушка Черноморского флота (даже совсем старый дедуган, 23 года) ждали вельбот на набережной Днепра под фрегатом. То есть под барком «Товарищ». Одним словом, вы меня поняли где именно.
Ну, молодых хлебом не корми, дай поржать над чем-нибудь, стоит девчонке прохожей палец им показать или в рот положить. Уселись все рядком на исторической корабельной пушке и:
- Девушка в жёлтых трусиках!
- Ги-ги-ги!
- О, смотри сразу четыре оглянулись.
- Ха-ха-ха!
- А юбки одёрнули сразу шестеро.
- Га-га-га!
Чуть вельбот свой за девками не проворонили. Но Котляревский не ругается, терпит своих молодых. Неужели это и он таким балбесом когда-то был? Только немного в сторонке встал от пушки.
И уже на вельботе, пока их через Днепр переправляли на водную станцию, когда пулемётом стучал дизелёк вельбота и днепровская волна за бортом плескала, заметил:
- Посмотрим, что вы на вёслах покажете, салабоны. Языками загребать – дело нехитрое. На языке мозоли не вскакивают.
- А что, мозоли угрожают? На чём же это? Мы так не договаривались! Нам руки беречь надо! Мы – радисты! – заволновался кто-то из молодых, наверное курсант Винниченко, Котляревский их, стриженных под нуль, ещё путал по списку.
- А ты почаще руки за бортом мочи, - советует Котляревский. – То мозоли выскочат не только на ладонях, а и ещё на одном месте. Запомнили, молодые? Руки за борт не опускать и не мочить. И чтоб на следующей тренировке у каждого был пузырёк с йодом. Сорвал мозоль – сразу йодом прижёг. И никакой воды. Первое правило гребли.
- Вот ещё, - цыкнул зубом курсант Винниченко, однако руку из-за борта таки выдернул.
Пазвольте. Гребля – это гидротехническое сооружение, Днепрогэс, или Каховская, - вмешался ещё кто-то из молодых. – Нет такого слова в словаре Гринченко.
- Гребцы – есть, грести – тоже можно, а слова нет? – изумился Котляревский
- Есть! Гребня!- нашёл нужную страничку тот молодой, вытащив словарь из кармана бушлата. ( Он в него всю дорогу заглядывал при случае. Услышит – «вельбот», откроет и читает себе:
«Вельбот ( от англ. whaleboat, буквально «китовая лодка») – быстроходная, относительно узкая, 4 – 8 вёсельная шлюпка с острыми образованиями носа и кормы…»).
- Как-как?
- Гребня!
- Под столом! – расхохотались остальные курсанты.
- Ты б ещё в лексисе Памвы Берынды поискал, - скривился старшекурсник.
- Фамилия как твоя?
- Ну, Вишня…
- Ну, юморист, - передразнил Котляревский, а тогда поднялся во весь рост посреди Днепра и произнёс:
- Уважаемые читатели и уважаемая общественность! В пределах Цюрупинской Конки, а также Кошевой, Чайки, Кардашинского лимана и данного рассказа «гребля» означает именно то, что означает у всех прирождённых водников и моряков до олимпийских чемпионов включительно, а именно процесс хождения под вёслами, и никакой «гребни» тут не бывать, аминь. Кто не согласен – никто в этом рассказе и в этой бурсе его силком не держит. Да хоть в тренировочный центр Шульца в Вашингтон Ди Си может переводиться, есть у нас и там свои люди, посодействуют. Они уж наверняка знают, как именно нам разговаривать, и плохому не научат. Потому как – Заграница. Но ходят под вёслами лучше всё же у нас, в Херсоне…
- Да я что? Я ничего. Какой Вашингтон Ди Си, какая Америка?- отработал задним ходом курсант Вишня.
- Спросить разве нельзя? Сразу и – на фиг с пляжа. Гребля так и гребля…
Но тут вельбот наконец причалил в спортивном затоне и все спортсмены-водники, переправлявшиеся с нашими курсантами, ринулись на твердь земную и чуть наших героев не затоптали и не понатыкали на свои вёсла, потому и будь какие филологические дискуссии далее стали невозможны. Что тут дискутировать? Грести нужно! Хотя… Не для продолжения диспута, а только лишь для общей эрудиции и этимологии, знает ли кто из присутствующих о благородном происхождении слова «эллинг»? То может посмотреть в сносках.
В эллинге пахло манильскими канатами, парусиной, олифою, под левой стеною на канатных стеллажах припадали пылью клееные шлюпочные мачты и реи с зачехлёнными парусами, а под правой возвышался целый частокол вальковых вёсел.
Разбирай вёсла, - скомандовал своим махновцам Котляревский.
- Кулиш, Квитка – загребные, Коцюбинский, Винниченко – средние, Хвылевой, Яновский – баковые. Вишня – рулевой, хватай навесной руль. Кто уже с веслом – бегом на понтон, нечего тут столбом стоять.
И себе зачем-то взял даже два.
- Без двух запасных вёсел от причала не отваливать. Правило номер два.
- Что тут за конкурс садово-парковой скульптуры? – послышалось снаружи.
- Котляревский, сколько раз тебе говорить? Девушка – с веслом. Мальчики – с карпами.
- А Ленин – в кепке, - негромко прокомментировал Вишня.
- Молчи малый, это начальник водной станции Валуев собственной персоной заявились. Думал, не узнает меня через столько лет, однако смотри ж ты.
- Внушительный, как оренбургский кранец, начальник водной станции Валуев был личностью колоритной и даже легендарной. Капитан первого ранга, чемпион ВМФ СССР одна тысяча пятьдесят затёртого года . Выступал он тогда за крейсер «Свердлов» и, соответственно, Балтфлот. А сейчас, уже в отставке, с ранней весны до поздней осени он безвылазно обитал на острове посреди Днепра в своей двухэтажной хибарке на водной станции. С бильярдом, сауной, персональной волейбольной площадкой, яблоневым садом и рыбной ловлей прямо с балкона. Чтоб достойно встретить старость не хватало ему разве что павлинов да индуса в чалме и с опахалом – комаров отгонять. Валуев весь этот неполный календарный год гонял по своей станции по «форме раз – трусы и противогаз», и был не только краснолицый, а и краснопузый. Комары его таки допекали.
Ну, красавец, герой! Выправка – офицерская, - одобрил он внешний вид курсанта Котляревского. Вот что значит ВМФ! Ну разве с этими салабонами гражданскими сравнишь?
- На побывку едет молодой моряк, грудь его в медалях, жопа в якорях, - шепотом прокомментировал Вишня, и тут же заработал тычка веслом от Коцюбинского.
- Ну как там флот Черноморский? – продолжал пузан первого ранга.
- А чего ему сделается? Стоит! – доложил Котляревский.
- На мой эсминец мраморный трап обещали установить.
- Ну добро. Значит ты с молодыми решил позаниматься. Какой роты? Одиннадцатой? Ну, как говориться, семь футов под килем. Только смотри мне, без выпендрёжа. Не учи молодёжь вашим черноморским фокусам. Лично проконтролирую. Никакой крамолы! «Нет, не было и быть не может никакого особого черноморского стиля!» Ну ты уже в курсе. Третью шлюпку берите. Только что прошпаклёвана.
На этом экспозиция садово-парковых архитектурных форм на понтоне завершилась, и все будущие чемпионы попрыгали в шлюпку, что покачивалась себе на швартовых прямо под понтоном.
- Вёсла… - скомандовал Котляревский, когда все расселись по банкам.
- На воду!
- А черноморским фокусам научишь? – заговорщицки спросил у Котляревского новоиспечённый рулевой Вишня, стоило только шлюпке немного отойти от понтона и краснопузой статуи каперанга Валуева, торчавшей на краю причала, словно уменьшенная копия Тмутараканского идола.
Котляревский критически понаблюдал, как гребут его новоиспечённые галерники – кто в лес, кто по дрова, и вздохнул.
- Ну, до фокусов ещё далеко. Начнём с азбуки.
- Ага, с кулишовки, - и тут не полез за словом в словарь рулевой Вишня.
- Правая на воду, левая – табань! – скомандовал Котляревский и направил шлюпку в ближайший ерик.
Плавни! Ерики! Лиманы! Плёсы! Рукава Днепра! Вот где воля! Поросшие камышами и осокой берега, извилистые протоки, кувшинки и лилии неожиданных озерец среди лабиринтов Реки. Никаких дорожных указателей.
- Суши вёсла!
Шлюпка по инерции медленно движется узким ериком в окружении вёртких байдарок и каноэ, которые лезут прямо под вёсла, проходит самое узкое место ерика и выплывает сразу… на Цюрупинскую Конку. С чёрного хода. Если грести сюда официальными фарватерами, по Днепру, от затона будет километра два. Только что прошел речной трамвайчик на Казачьи лагери, и ял прыгает на волне, ныряет носом и бодрит баковых фонтанами брызг.
- Вёсла…на воду!
Лёгкие академки и каноэ легко отрываются и косяком двигают куда-то влево, на Спортивную Конку. А Котляревский решает идти вправо, обойти остров через нижний рейд и возвратиться в затон. Для первого раза достаточно.
- На «два» загребаем, на «раз» заносим! Два-а-а, раз! Вишня считай!
- Дв-а-а-а, раз! Дв-а-а, раз!
- Весло обязано входить в воду немного наискось, всплеском, лопасть должна быть погружена на две трети. Коцюбинский, выворачивай весло, тогда не утонет. Яновский, а ты наоборот, немного меньше выворачивай, не гребёшь, а лещей ловишь!
- Два-а-а, раз!
Медленно проплывают вдоль борта ивняк, кусты и полосатые ходовые знаки на берегу . Тяжелая шлюпка наконец набирает ход.
- Дв-а-а-а, раз!
Шлюпку провожает философскими взглядами стадо коров, неведомо как попавшее на этот остров.
- Два-а-а, раз!
Прячется в зарослях какая-то вспугнутая парочка влюблённых, а галерники-башибузуки провожают её дружным свистом.
- Два-а-а, раз!
- Два-а-а, раз!
- Два-а-а, раз!
- Вёсла по борту! Можно отдохнуть. Руки не мочить, я говорил!
В борьбе с непослушными вёслами парни не заметили, как прогребли всю Конку до впадения в Днепр. И сейчас разглядывали широкую панораму с серыми плавучими доками, портальными кранами, морвокзалом и океанскими пароходами под причалами у противоположного берега. Над серо-зелёным Днепром дул ветерок, гуляла волна и курчавились барашки. Пронзительно загудела сирена портового буксира разворачивавшего караван барж под причалом. Гулко лязгала железом якорная цепь иностранного судна становившегося на рейде.
- Калькутта, - прочитал порт приписки на корме того судна курсант Яновский.
- Желтый флаг над тем индусом видите? Значит судно ещё на карантине. Обходите таких подальше, чтобы проблем с пограничниками не иметь, - посоветовал Котляревсий рулевому Вишне.
- Вон их вышка наблюдения на берегу. И вообще, за буи, на фарватер, без необходимости не лезьте лучше.
- Теперь следующее, - продолжил Котляревский.
- Когда гребёте против ветра, вёсла следует выворачивать и когда заносите, чтобы парусность уменьшить. Сейчас попробуйте и так и этак, чтоб почувствовать. Ну, суши вёсла!
- На воду!
- Но стоило шлюпке высунуть нос в Днепр, как гребцы, не удержавшись, попадали под банки, срывая вёслами лишь верхушки волн. Ял зарывался носом в воду, поднятые неумелыми галерниками брызги летели им же на головы и в физиономии, парни, включая даже рулевого и тренера прилично вымокли, пока приспособились к новым обстоятельствам жизни. И, как только у них стало что-то выходить, и шестёрка наконец начала потихоньку выгребать против течения и ветра, сзади неожиданно послышалось:
- ПОЛУНДРА!
Чужая шлюпка с красно-белой флюгаркой, незаметно подкравшись с кормы, уже обходила их по левому борту. Её тоже штивало на волне, ветер точно так же был для них «вмордувинд», но ни один из гребцов не сбился с такта и не сорвал гребка на волне, гребли они коротко часто и зло:
- И-раз, и-раз, и-раз!
Десятая рота, во всей своей красе, с рулевым Гоголем на корме, в каких-то десять гребков обошла экипаж Вишни, как стоячих, и показала транец уже впереди по курсу. Обидчик-Гоголь этим не ограничился, он, не оборачиваясь поднял правою рукою кормовой фалинь и свесил его за кормой.
- Предлагает взять на буксир, - криво усмехнулся Котляревский. Это было традиционное флотское издевательство на любых гонках, без разницы – шлюпок, колёсных пароходов или чайных клиперов.
Не искушенный во флотских традициях правый баковый Хвылевой воспринял это как приказ, бросил весло, кинулся на нос и, протянув руку, таки схватился за тот поднятый над кормой вражеской шлюпки фалинь, дёрнул, чуть не стряхнув Гоголя за борт, и мигом закрепил верёвку за мачтовую банку, как в школе учили, шлюпочным узлом. Обе шлюпки дёрнулись, десятая рота покатилась под банки и послышалась аутентичная флотская ругань, вставить которую в приличный рассказ нет никакой возможности. Разве что несколько фраз, с которых те тирады начинались:
- Вы что, молодые! ……… - орали загребные Лёвка и Фёдор.
- С дуба упали, салаги!...... – подхватывали средние Максим и Михаил.
- Я тэбэ пакажу буксир-гарнир!... – не отставали Фазиль с Чингизом.
И только Гоголь и Котляревский переглянулись, развели руками и одновременно расхохотались.
- Сам буксир предложил, земляк! – хохотал Котляревский.
- Однако ж чёртов сын, уже знает как шлюпочный узел вязать! – удивлялся Гоголь.
При попытке завязать любой другой узел на ходу курсанта Хвылевого просто вытянуло бы фалинем за борт словно того водного лыжника.
Это послужило сигналом остальной десятой роте, как надлежит воспринимать неприятное приключение, а команде одиннадцатой о том, что в этот раз «амордаж», скорее всего, не состоится, рожи чистить пока не будут. И через некоторое время хохотали уже все, а сцепленные шлюпки сносило ветром и течением как раз под якорную цепь того индуса под желтым флагом, который только что встал на якорь на нижнем рейде.
В результате на базу их таки привели на буксире. Катер пограничников. С соответственными оргвыводами. Потому что «только что прошпаклёванная третья шлюпка рулевого Вишни», ещё и начала течь как дуршлаг, и воду лейками отливать приходилось беспрерывно.
- Котляревский!!!... – вопила над затоном напрасно призабытая скульптура Тмутараканского Валуева, ещё до того, как пограничники пришвартовались.
- Не успел вернуться, и снова за свои фокусы? Ужо тебе!...
«Ужо тебе» состояло в том, что следующие три тренировки команда Вишни, вместо того чтобы грести, усовершенствовалась в зашкуривании, шпаклевании и покраске старых шлюпок. Как говорится, «любишь кататься…». А тут ещё зануда Котляревский на мозги капает, заставляет изучать, что именно ты ремонтируешь. Какая, казалось бы, разница, чаку или буртик ты трёшь наждачкой, кильсон или шпангоут красишь, и что краска та никакая не «серая», а «шаровая». Хреновин с непонятными названиями в таком маленьком, казалось бы, судёнышке как шлюпка оказалось где-то под сотню. И всё чуть ли не латынью. Мозолей на языке может и не натрёшь, но сломаешь, пока выговоришь. Разве об этом они мечтали, когда легкомысленно соглашались порвать всех на фашистский знак? Такого счастья и в периметре бурсы полно. Начальник ОРСО нарядов сколько хочешь выпишет, лишь намекни ему. И язык ломать не нужно. Берёшь и красишь всем известный забор отсюда и до обеда. Только Вишня нелогично радовался тому, что узнал сразу такое количество неведомых словарю слов, и начал вворачивать их где нужно и ненужно.
- А флюгарки? Давайте сине-белые, как у «Динамо».
(Флюгарки это такие небольшие кружочки на бортах, с помощью которых обозначается принадлежность шлюпки к определённому кораблю, в училище – к определённой роте).
- Да не берись за брештук, я его только что полакировал…
- За что? Фу ты чёрт! А на человеческом языке можно?
- Можно. На фиг с ялика!
- Так каким цветом ширстрек красить?
(Ширстрек это самый верхний пояс обшивки шлюпки. Красят его обычно в зелёный для шлюпок правого борта и в красный для шлюпок левого. Даже правило соответствующее есть для запоминания, но к сожалению, как большинство мнемонических правил на флоте, тоже напрочь нецензурное).
Даже каперанг Валуев, слушая все эти милые сердцу звуки настоящей балтийской речи, добрел и расцветал суровой мужской улыбкой:
- Да. Настоящие мариманы. Таки оморячил ты их, Котляревский.
Но уже в следующую минуту Валуев снова извергал громы и молнии:
- Какая беременная сороконожка написала на седьмой шлюпке порт приписки Калькутта?
Однако была у всей этой барщины и позитивная сторона. Зашкуривая и лакируя вёсла, галерники из одиннадцатой отобрали себе полный комплект самых лёгких сосновых вёсел, включая оба запасных, и промаркировали их желтой краской. Одно кольцо вокруг валька – загребные. Два – средние. Три – баковые. Сосновые вёсла может и не такие крепкие, как буковые, но:
- Что мы – гераклы, лишнее кило зря таскать? – озвучил общую мысль языкатый Хвылевой.
- Правильно говоришь, - согласился Котляревский.
- Зришь в корень. На соревнованиях – только сосновыми. А для тренировок я вам там ещё один комплект подобрал, как раз буковые. И их промаркируйте себе тоже.
Но и этого старшекурснику показалось мало. Издевался над молодыми на каждой тренировке по полной. То заставит грести наперегонки с речным трамваем на Цюрупинск. То на Спортивной Конке, на двухкилометровой размеченной дистанции, когда от натуги уже пупы развязываются, сразу после команды «Финиш через двадцать гребков!», которая означает, что нужно вложить в этот финишный спурт все оставшиеся силы, и вся команда начинает орать обратный отсчёт, как перед стартом на орбиту: «… Шесть!.. Пять!.. Четыре!..» - тренер мог подать новую «вводную» сразу после такого долгожданного всеми «Один!».
- А теперь настоящий финиш! Ещё полсотни гребков, Вишня считай!
- Нашел себе счетовода, - ворчал Вишня, однако таки начинал новый обратный отсчёт.
А на одной тренировке Котляревский «увёл» ведро с капроновым шкертиком с подотчётного Валуеву пожарного щита возле бильярдной, незаметно для ребят спустил его с кормы, ещё и издевался, что шлюпка стала, как вкопанная, как ни греби.
- Вы что, каши сегодня мало ели? Гребётесь-гребётесь, на одном месте! Давай-ка навались как следует! На Черноморском флоте гребцу, сломавшему весло на соревнованиях, испокон века давали чарку вина и три дня дополнительного отпуска. Навались, не жалей вёсел!
Однако первым не выдержало ведро. Дужка, как раз, оказалась крепкой, а вот донышко вылетело с характерным парашютным хлопком, шлюпка сорвалась с места, словно запущенная из рогатки, а красное ведро сиротливо запрыгало позади неё по воде.
- Ведь можете же, когда захочете! – хохотал Котляревский, а обиженные насмешками гребцы наконец сообразили, что именно произошло.
- Весло, говоришь, нужно сломать? Вино, говоришь выставляешь? – не мог успокоиться правый баковый Хвылевой.
И на следующем гребке его весло с противным треском разлетелось пополам. Больше того, через три гребка у него трещало уже запасное весло, которое он ловко вытащил и вставил в уключину, хотя другие гребцы не прекращали грести. При этом даже левый баковый Яновский так и не разглядел, как он это делает. И не наваливался вроде бы чрезмерно, лишь каким-то странным образом то весло выворачивал. Тресь!
- Вёсла по борту! – недоумевая подал команду на отдых Котляревский. И сам перешёл на место бакового рассмотреть уже полуискалеченное запасное весло: цевье треснуло как раз под кожаной манжетой, возле валька. Ещё гребок и точно разлетится.
Добро, с меня бутылка «Оксамиту Україні». Будем считать, что ты уже все наличные вёсла поломал. Поставишь это треснутое в эллинге как-то незаметно, сбоку где-нибудь. Прекращай училищное имущество из строя выводить, Валуев меня сгноит на галерах.
Но даже незаметно возвращённое на родину треснувшее весло дела не спасло. Потому как Валуев таки обнаружил на щите искалеченное пожарное ведро, когда, согласно флотского обычая, пытался спрятать в него какую-то привезенную с берега «гонцом» бутылку. Бутылка только и брякнула разбившись об бетон.
- Котляревский!!! – неведомо как, правильно определил виновника всех своих бед красноносый каперанг.
- Снова твои черноморские фокусы!
Но парни уже прыгали в вельбот чтоб вернуться в город и сделали вид что не слышат.
И так день за днём. Тренировка за тренировкой. Хоть ветер, хоть дождь, хоть камни с неба падают – ни валнует. Руки и, извините, задницы у гребцов затвердели что твой железобетон. Носы облупились, физиономии покраснели. Плечи раздались, хоть робу перешивай, да и волосы уже успели отрасти во вполне пристойные ёжики. Чуб на картуз ещё не вьётся, но уже девки на субботней дискотеке не смеются и ламбаду вытанцовывать не отказываются. Осталось только десятую роту на гонках на фашистский знак порвать, вот тогда уже и орлы. Хотя, что я такое говорю? Какие орлы? Альбатросы!
А до училищных гонок оставалось не так уж и много времени.
Продолжение следует…
--------------------------
Примечания.
Валёк – это конусоподобное утолщение от рукояти весла до кожаной манжеты над уключиной. Оно, во-первых, удерживает весло в уключине, а во-вторых – немного его уравновешивает, как на весах. На хорошо подогнанное вальковое весло достаточно положить сверху две руки, чтоб оно, единственно под их весом, выровнялось над водой и само выполнило команду «Суши вёсла!»
Банка – скамья, сидение в шлюпке, выполняющая также функцию поперечного ребра жёсткости – распирает борта.
Эллинг – строение в котором хранятся лодки и их оснащение (мачты, вёсла, пайолы и прочее имущество) в период между навигациями. Древние греки (эллины) зимой в море не выходили и хранили весь свой военный флот триер в подобных помещениях на берегу. С того времени все народы переняли слово навигация не только для названия науки о судоходстве, но также и для обозначения периодов плавания по чистой воде, а слово эллинг для обозначения всех тех пакгаузов, ангаров и сараев, в которых сберегается корабельное имущество.
Кранец – мягкая оплетённая «груша», которую подвешивают между бортом судна или шлюпки и причалом, чтобы предотвратить повреждение борта при швартовках, стоянках и т.д. Упоминаемый в тексте оренбургский кранец – очень большой резиновый надувной баллон, используемый уже для швартовки двух судов в море. Он плавает между бортами судов и не даёт им сойтись впритык и натворить беды. Оренбургскими их назвали, чтобы отличить от «курских». Этимология названий автору до конца непонятна. Наверное, назвали по заводам-изготовителям.