5 сентября 2012 года исполняется сто лет со дня рождения Анастасии Александровны Манштейн-Ширинской.
Мы предлагаем вашему вниманию пятую главу из новой книги Н.Сологубовского «Анастасия Александровна Ширинская. Судьба и память». Москва, Издательский дом «Ключ-С», 2012 г.
Глава пятая.
БИЗЕРТА. ПОСЛЕДНЯЯ СТОЯНКА
В конце декабря 1920 года – феврале 1921 года на 33 кораблях в Бизерту пришло более шести тысяч человек. Состав эскадры: два линкора «Генерал Алексеев» и «Георгий Победоносец», крейсер «Генерал Корнилов», вспомогательный крейсер «Алмаз», 10 эскадренных миноносцев, четыре подводные лодки и еще 14 кораблей меньшего водоизмещения, а также недостроенный танкер «Баку» .
Пароход «Великий князь Константин» вернулся в Константинополь.
Флагман Русской эскадры – линейный корабль «Генерал Алексеев», один из самых современных кораблей того времени. Крейсер «Генерал Корнилов», на котором размещался штаб генерала Врангеля, бывший «Кагул», он же – восставший в 1905 году под красным флагом «Очаков». Эскадренные миноносцы типа «Новик» – современные боевые корабли. Подводные лодки – последних проектов. Каждый корабль имел свою боевую «биографию».
Общее число беженцев составляло 6388 человек, из которых – 1000 офицеров и кадет, 4000 матросов, 13 священников, 90 докторов и фельдшеров и 1000 женщин и детей.
Так на земле Туниса, среди пальм и минаретов, под синим небом "Африки моей", говоря словами Пушкина, возникло «русское поселение» на воде! Как образно написал в своей книге «Последние гардемарины» капитан первого ранга Владимир Берг, русские в Бизерте «составляли маленькое самостоятельное русское княжество, управляемое главой его, вице-адмиралом Герасимовым, который держал в руках всю полноту власти. И он, как старый князь древнерусского княжества, мудро и властно правил им, чиня суд и расправу, рассыпая милости и благоволения».
Реакция в самом Тунисе на приход Русской эскадры была самая разная – от рукоплесканий простых людей до крайней озабоченности политиков. Приведу мнение директора одной из влиятельных тунисских газет того времени – «Тюнези франсэз» – Х.Тридона (декабрь 1920 года):
«Абсолютно никакого энтузиазма не вызывает у нас вид врангелевского флота в Бизерте... Кто эти люди, мы их не знаем. Среди них, возможно, есть элементы, особо опасные тем, что в состоянии спровоцировать столкновения с нашими войсками... Они сейчас посажены на жесточайший карантин... Мы рекомендуем всем торговцам в Бизерте относиться к русским с осторожностью – какой валютой собираются оплачивать они свои покупки?... Можно и не проповедовать большевистские взгляды, чтобы увидеть, с какой наивностью французское правительство выбросило миллиарды франков, снабжая генералов и их так называемые контрреволюционные войска всем необходимым, а эти генералы и эти войска фактически нигде не устояли против красных армий..."
Ему ответил русский морской офицер Владимир Берг:
«Ярко-желтые флаги взвились на мачтах. Французский карантин покрыл русские суда. Никто не смел съехать на берег, никто не смел подойти к нам. Что за болезнь была на эскадре? Оспа, тиф или чума? Нет! Не того опасались французы: от тифа, чумы – есть прививка. Мы шли из страны ужасной болезни: красной духовной проказы, и вот этой заразы, пуще другой, боялись французы» .
Анастасия Александровна пишет в своей книге:
«По прибытии в Бизерту офицеры были обезоружены и первое время находились под строгим надзором. Адмирал Кедров в своем обращении к французским властям высказал то, что чувствовали все офицеры:
«Принесли бы мы с собой чуму, были бы мы вашими врагами или вашими пленными, мы не были бы приняты по-другому».
Тем сильнее его чувство благодарности к адмиралу де Бону за оказанный им прием в Константинополе: «В нашем несчастье ничего не могло нас больше тронуть, чем выражение этой симпатии. Мы этого никогда не забудем. Почему же нас принимают как врагов на французской территории?»
Многие французские офицеры задавали себе тот же вопрос».
– На африканскую землю мы вступили не сразу. Корабли стояли на якорях у южного берега Бизертского канала и в бухте Каруба и охранялись тунисскими часовыми, – продолжает расказывать Анастасия Александровна. – Большинству и в голову не приходило, что за нами следят. Адмирал Дарье (Darrieus), морской префект в Бизерте, докладывал в Париж 25 декабря 1920 года: «Русский флот стал на якорь у южного берега узкой части канала и в бухте Каруба. За ним наблюдают катера и патрули на суше. Дредноут «Франс» проверяет узкую зону канала и централизует сведения».
Верили ли действительно французские власти в «вирус большевизма» и в возможность изолировать более 6000 русских в уголке Зарзуны? Или был корыстный расчет? Еще во время пребывания эскадры в Константинополе адмирал Дюмениль приложил все усилия, чтобы убедить Совет министров в материальной выгоде для Франции. Он телеграфировал в Париже: «Согласны ли Вы взять военный флот (России) в залог? В таком случае я предлагаю Вам послать его в Бизерту как можно скорее... Наибольший интерес для нас представляют новый 23-тысячетонный «Алексеев», корабль-мастерская «Кронштадт» и большие миноносцы». В дальнейшем, адмирал Дюмениль был в курсе намерений французского правительства отослать обратно русских моряков в Россию, оставив корабли в Бизерте под надсмотром французских специалистов.
Со своей стороны адмирал Дарье сообщал в Париж: «Я видел адмирала Кедрова... По его словам, он никогда не слышал о предложении Врангеля отдать флот в залог Франции». Префект одновременно писал, что невозможно «оценить» (!!!) корабли, пока они находятся «у русских». С одной стороны, под предлогом «санитарных причин» корабли были поставлены в карантин; с другой стороны, адмирал Кедров принял все меры, чтобы помешать появлению на кораблях французских техников, объяснив префекту, что в его распоряжении «находятся русские квалифицированные инженеры».
– Надо признать, – эти свои мысли Анастасия Александровна повторяла неоднократно, – что длительное пребывание Русской эскадры в стране протектората было связано для Франции с очень большими проблемами. Но какой бы ни была политика правительства, зависящая от складывающихся в данный момент обстоятельств, всегда за ней стоят люди. В годы, когда решалась судьба Русского флота, французские офицеры в Тунисе сделали все, чтобы помочь своим бывшим союзникам.
Ни один русский моряк, переживший агонию флота, не забудет имя адмирала Эксельманса (Exelmans). Верный своему рыцарскому понятию о чести, адмирал не поколебался пожертвовать карьерой во имя своих убеждений . Адмиралы Варней (Varney), Гранклеман (Grandclement), Жэен (Jehenne) тоже оставили в памяти моряков светлые воспоминания.
Но если командование Русской эскадры было в курсе «проблемы финансов», то большинство моряков ничего, кроме смутных слухов, о них не знало.
Наконец, русским позволили сойти на берег, а те, кто пожелал вернуться на родину, отправились в январе 1921 года на борту «Константина» обратно…
Русские на тунисском берегу
– Потом нам не мешали сходить на берег, – продолжает свой рассказ Анастасия Александровна. – Но денег ни у кого не было, покупать мы ничего не могли, языка мы не знали. Так что жизнь, особенно для детей, шла на корабле. Это был наш особенный мир, где все было по русским обычаям.
«Город на воде!» Учеба для гардемаринов была организована сначала на крейсере «Генерал Корнилов», православная церковь и детская школа – на «Георгии Победоносце», ремонтные мастерские – на «Кронштадте». Год за годом на российских кораблях поднимались и спускались с заходом солнца Андреевские флаги, моряки несли военную службу, отмечались православные праздники, в корабельном храме славили Христово Воскресение, в городском саду Бизерты играл оркестр «Генерала Корнилова», собирая много народу.
Капитан 2 ранга Н.А.Монастырев приводит интересные факты:
«В театре Гарибальди были поставлены сцены из «Фауста» и «Аиды», участвовали офицеры, команда и эскадронные дамы. Спектакль прошел прекрасно! Несмотря на ограничение средств, благодаря дарованию, присущему русским, наше искусство всегда будет на высоте».
Эскадронные дамы всегда будут на высоте! Они создадут в Тунисе музыкальные и балетную школы, в которых получат хорошее образование французские, итальянские и тунисские дети.
С лета 1921 года Н.А. Монастырев начал издавать «Морской сборник», журнал по истории Русского флота, в котором публиковались статьи как по морскому делу, так и о событиях Первой мировой и Гражданской войн. «Журнал является книгой, где офицеры, интересующиеся морским делом и историей войн, могут освежить и пополнить свои знания», – подчеркивал Нестор Монастырев.
Процесс издания журнала проходил таким образом: по ночам делались макеты «Морского сборника», потом они отвозились в литографию Морского корпуса, а затем «Морской сборник» рассылался по почте в 17 стран, включая, отметим, и Советскую Россию. И там его тоже читали! Издававшийся в то же самое время в Ленинграде советский «Морской сборник» писал: «На эскадре, личный состав которой весьма гордится своим «эскадренным» существованием, даже заведен «Морской сборник», которому по иронии судьбы дала приют подводная лодка «Утка».
Ирония иронией, но не только морские офицеры в Бизерте ждали его и зачитывали до дыр. И в далекой России тоже! Всего Нестором Монастыревым и его товарищами было сделано 26 выпусков «Морского сборника» .
Первое Рождество
Анастасия Александровна подробно рассказывала мне об этих годах, о тех, с кем ее свела судьба. В ее книге – яркие портреты русских людей.
–.Мы снова были на «Жарком» в бухте Каруба, между «Звонким» и «Капитаном Сакеном», в длинном ряду миноносцев под охраной черного часового на недалеком берегу. Можно сказать, что мы жили в плавучем городе….
Так наступило наше первое Рождество в Африке. Седьмого января для детей, с помощью французов, на «Алексееве» была устроена елка. Люша и Шура были еще очень маленькими, и мама не могла их оставить. За мной должен был кто-то приехать. После обеда шлюпка с «Корнилова» подошла к «Жаркому», и первый раз в жизни я увидела Татьяну Степановну Ланге.
Папин друг еще по корпусу, Александр Карлович Ланге, женился на ней в Константинополе, поэтому мы ее не знали. Молодая женщина, которая за мной приехала, покоряла с первого взгляда, как будет покорять всех до глубокой старости, доживя до 90 лет. Все в ней нравилось: спокойная неторопливость, какое-то особое милое обаяние, улыбающийся, иногда с ласковой усмешкой, взгляд, даже когда глаза перестанут вас видеть. Такой останется она навсегда, до самой смерти.
В тот далекий день в начале 1921 года я была около нее на большом броненосце с кадетами Морского корпуса. Некоторые из них были еще совсем маленькими, многие оторваны от семьи, были и сироты. Жены преподавателей и персонал корпуса занимались детьми с большой любовью. Все выглядело празднично, весело. Под ярким январским солнцем большая елка на палубе, мандарины, финики, разные печенья – дар страны, которая встретила нас с улыбкой.
Французы всегда нам на Рождество посылали и елку, и гостинцы, и, как видно, муку, и сахар. А повар Папаша и для елки делал пирожки, пирожные. И на Пасху делал такие куличи, что все помещения "Георгия" пахли куличами...
По завершении молебна был спектакль народных танцев и, совсем неожиданно, появились боксеры – один из них, в черной маске, так и остался для нас навсегда таинственным незнакомцем. Таким запомнилось первое Рождество в Бизерте.
После праздничных дней жизнь установилась монотонная и спокойная. Для меня она сводилась к трем миноносцам – «Звонкий», «Жаркий», «Капитан Сакен», и к семьям их командиров – Максимовичи, Манштейны и Остолоповы. Мы, дети, легко переходили с одного корабля на другой. Я запомнила большой миноносец «Цериго», прибывший в феврале, благодаря его красному цвету: не хватило времени закончить покраску; он так и остался покрытый красным суриком.
Наш детский мир был очень ограничен: только шесть ребят, скорее четверо, так как мои сестры, Люша и Шура, довольствовались друг другом. Самая старшая из нас – лет двенадцати – была Вера Остолопова. Она и ее брат Алеша носили имена родителей: Вера Эрнестовна и Алексей Алексеевич Остолоповы были исключительно дружной парой. Мишук Максимович, резвый и симпатичный мальчик, был моложе меня. По-моему, мы никогда не скучали, хотя места для игр не хватало, но вокруг было небо и море и в эту зиму – много яркого солнца.
Моей первой школой была маленькая школа в Пешри. Каждое утро мы на шлюпке подходили к низкому и пустынному берегу, незаметно переходившему в зеленый луг, пересекать который было одно удовольствие.
На берегу просторного и тихого озера, в глубине которого виднелись очертания Джебель-Ишкеля, под ярким солнцем, мы жили в закрытом мире, ничего не зная об окружающей нас стране. Да и она о нас ничего тогда еще не знала.
В бухте Каруба, где стояли миноносцы и канонерки, в бухте Понти, где у берега стояли подводные лодки, на рейде, куда вернулись «Алексеев» и «Корнилов», всюду сердца моряков ожидали: история для них остановилась, время замерло!
Удивительное лето 1921 года! Как доходили новости до наших потерянных берегов?! Знаю только, что под внешним спокойствием монотонного существования сердца переходили от радужных надежд к самому глубокому отчаянию. Особенно трудно было молодым, одиноким, оторванным от семей. В первые же месяцы было несколько самоубийств: Шейнерт, Батин, Шереметевский. Двадцатитрехлетний Коля Люц оставил письмо: в нем он просил прощения у товарища за то, что покончил с собой из его револьвера.
Ходили слухи о сокращении состава эскадры. Многие семьи покинули корабли и были размещены в лагеря: Айн-Драхам, Табарка, Монастир, Надор, Papa. Они искали работу, главным образом на французских фермах.
В конце 1921 года мы все еще были в Карубе. Помню, что 6 ноября - праздник Морского корпуса – был отпразднован на «Корнилове» по традиции гусем с яблоками...
Для решения вопросов по содержанию эскадры и Морского корпуса командующий эскадрой вице-адмирал Михаил Александрович Кедров отбыл во Францию. На его место был назначен Михаил Андреевич Беренс. До сих пор я не могу без горечи думать о чувстве унижения, которое должен был испытывать этот выдержанный, достойный человек с выдающимся прошлым морского офицера, сталкиваясь с неприятными денежными вопросами. Ему, безусловно, было хорошо известно, что французское правительство предполагало покрыть свои расходы, зачислив во французский флот некоторые русские корабли.
Сочувственно относясь к русским, французы не могли оставить без помощи такое количество людей, лишенных средств к существованию, среди которых были больные и раненые, старики и дети-сироты. Но Париж предписывал «сократить до минимума расходы по содержанию русского флота» .
Вот что сообщал Комитет Французской Африки:
«Когда в марте 1921 года встал вопрос о поисках работы для русских, то мы столкнулись с тем, что не было составлено заранее никакой классификации по категориям трудоспособности и квалификации людей, направленных в Тунис. Большинство принадлежало к дворянскому или мещанскому сословию или же к военно-морскому флоту. Некоторые офицеры и матросы прибыли с семьями.
Тунисская пресса строго отнеслась к эмигрантам. Евреи вспомнили, что Врангель имел репутацию антисемита, социалисты видели в них штрейкбрехеров, рабочие организации и туземное население протестовали без всякого милосердия против возможных конкурентов. Но несмотря на эти малоблагоприятные условия, на слишком пассивную покорность некоторых из новоприбывших и неспособность многих проникнуться своим положением и к нему приспособиться, администрация и частные лица приняли на службу в апреле и мае добрую половину этих случайных эмигрантов.
Требовались главным образом земледельческие рабочие (2050), техники (100), рабочие в рудники (80). Кроме того, около ста женщин устроились гувернантками или прислугами.
Эти 2825 русских, которые довольствуются скромным заработком, полностью удовлетворяют себя своей работой».
В июне 1921 года в лагерях вокруг Бизерты и в глубине страны насчитывалось 1200 человек.
На кораблях Эскадры оставался военный персонал, самый необходимый для их поддержания в строю. Семьи были собраны на броненосце «Георгий Победоносец». Итого на кораблях в 1921 году находилось 1400 человек. Их численность будет уменьшаться из года в год.
Корабельные склянки отбивали часы уже другой, эмигрантской жизни, но экипажи судов еще не знали об этом. Они поддерживали твердый уставной порядок несения службы. Русские моряки ждали, изо дня в день, из месяца в месяц ждали, что их боеспособность еще пригодится Отечеству...
Морской корпус
Если беженцы из числа гражданских думали о хлебе насущном да о том, как устроить свою новую, далеко не легкую жизнь, то часть морских офицеров, не теряя духа, решила воссоздать в Бизерте Морской корпус.
Морской корпус - это детище Петра I. Корпус был создан в России в 1701 году по Высочайшему указу Петра I об основании Навигацкой школы. 23 июня 1701 года под Навигацкую Школу отвели Сухареву башню со всеми бывшими при ней строениями и землей. В 1701 году учеников в школе было очень немного, всего четыре человека, а в 1702 году был уже полный комплект в 200 человек.
Первое название было Школа математических наук и навигации. Затем – морское училище. Со временем учебное заведение получило имя Морского корпуса.
Вот что о Морском корпусе в Бизерте рассказала мне Анастасия Александровна…
– Морской префект, вице-адмирал Варней, отвечая на просьбу контр-адмирала Машукова, предоставил Морскому корпусу в начале 1921 года военный форт Джебель-Кебир, расположенный в шести километрах от Бизерты, и у его подножья – лагерь Сфаят, чтобы разместить в нем персонал и семьи.
Первым в нем обосновался капитан I ранга М.А. Китицын со своей знаменитой Первой Владивостокской ротой. Они пережили агонию Морского корпуса в Петрограде и исход из Дальнего Востока. Они пересекли в тяжелых условиях океаны и моря, чтобы добраться до Севастополя в часы эвакуации Крыма. В Бизерте с помощью французских военных они подготовили форт для поселения младших собратьев, остававшихся на «Алексееве».
Стены Джебель-Кебира, который посетил в 1900 году русский адмирал Бирилев, семья которого тоже теперь оказалась в Бизерте, станут последним убежищем Морского корпуса.
«Наши сверстники, младшие кадеты, очень часто рассказывали о том знаменательном дне, когда, покинув «Алексеев» на французском буксире, они высадились в Зарзуне, чтобы идти в Кебир, – пишет Анастасия Александровна в своей книге. – Каждый мог что-нибудь рассказать об этом походе с мешком за спиной и в тяжелых военных сапогах. Взвод сенегальцев под командованием французского лейтенанта проводил их до бани в военный лагерь. Бен Негро?. Ремель?.. Больше часа под жарким солнцем, но хороший душ, чистое, прошедшее дезинфекцию белье – и усталости как не бывало! Но увы, надо было двигаться в обратный путь – вдвое длиннее и мучительнее первого, ибо шел он в гору до самого Джебель-Кебира.
В первый раз кадеты, к удивлению прохожих, шагали по улицам Бизерты и, пройдя весь город, вышли на шоссе, поднимающемся в году. Оставалось пройти еще километров пять, но под проливным дождем! «Гора Джебель-Кебир, – объяснял русскому офицеру сопровождающий французский офицер, – по высоте равна Эйфелевой башне».
Бедный, такой вежливый лейтенант! Он шел рядом с капитаном Владимиром Бергом, в то время как большой черный солдат вел его вороного коня под желтым седлом. Никто из кадет не мог подозревать, как неловко чувствовал себя молодой офицер. Он знал, что находится здесь, чтобы следить за «возможными носителями» «вируса большевизма».
Но молодой лейтенант видел только измученных мальчиков, борющихся с потоками рыжей грязи, и их доброго командира, страдающего за плачевный вид своих «господ офицеров». Он не забыл, как утром Берг пошел со своей ротой под душ, что очень взволновало черного часового: «Командан, пур оффисье - аппар! Бен аппар! Па авек матло!» «Командир, для офицеров — отдельно. Не вместе с матросами!» И как Берг старался объяснить, что это — его кадеты, что он в огонь и в воду готов идти со своей ротой!
По окончании переселения с «Алексеева» в корпусе числилось 17 офицеров-экстернов, около 235 гардемарин, 110 кадет, 60 офицеров и преподавателей, 40 человек команды и 50 членов семейств. Вице-адмирал Александр Михайлович Герасимов исполнял обязанности директора корпуса.
Много позже, когда не будет уже ни нашего «Георгия», ни Морского корпуса, Берг вспомнит с любовью об офицерах в написанной им книге «Последние гардемарины». В ней я нашла описание этих корпусных дней, о которых нам так часто рассказывали кадеты. Весь личный состав преподавателей и их семейств, все эти 470 человек составили маленькое самостоятельное поселение, которое проживет деятельной жизнью почти пять лет под заботливым управлением вице-адмирала Александра Михайловича Герасимова. Старый моряк, вице-адмирал еще царского производства, крупный, сутуловатый, суровый по виду, он мог иногда поразить всех неожиданным, полным юмора замечанием.
С 13 января 1921 года Севастопольский Морской корпус в течение четырех лет будет формировать воспитанников, многие из которых после выпуска смогут получить высшее образование в университетах Франции, Бельгии и Чехословакии. И это благодаря адмиралу Александру Михайловичу Герасимову: программы занятий были преобразованы для подготовки воспитанников в высшие учебные заведения в других странах. Юноши в белых форменках изучали навигацию и астрономию, теоретическую механику и практическую историю России по Карамзину и Соловьеву .
Директор, обращаясь к своим подопечным, подчеркивал, что они «готовились стать полезными деятелями для возрождении России». До конца дней продолжал Александр Михайлович, как и Михаил Александрович Китицын, Владимир Владимирович Берг и другие преподаватели, переписку со многими из своих воспитанников, сохранив в их сердцах благодарную память. Уже будучи взрослыми, они добрым словом вспоминали своих воспитателей-офицеров. Достаточно сказать, что на могиле одного из них выпускники Бизертинского Морского корпуса написали: «Другу-командиру».
«Большое познается через малое, – пишет Анастасия Александровна в своей книге. – Владимир Владимирович Берг, строевой командир рот, помимо занятий с кадетами, увлекался литературным творчеством. Его пьесы ставились, вместе с классическими пьесами, в театре Корпуса.
Выходил "Журнал кружка морского училища" (январь-апрель 1922 года).
По русской традиции Морской корпус устраивал парады. Однажды, как свидетельствует очевидец, в парадном строю вместе со взрослыми шли и дети. Они старались держать равнение, смотря в сторону начальства. Они так старались! Трибуны плакали. Такое трогательное было зрелище!»
В дополнение к рассказу Анастасии Александровны приведу воспоминания контр-адмирала Пелтиера, опубликованные гораздо позже, в 1967 году:
«Дозволено думать, что бывшие ученики Морского корпуса с интересом, а возможно, и с ностальгией следят за прогрессом Морского Дела в России, от которого они отрезаны и которое в ленинградском училище, носящем имя Фрунзе, возродилось в стенах, где прежде Санкт-Петербургская школа готовила офицеров. Каков бы ни был политический режим, военные моряки остаются самими собой».
Так написал бывший курсант Морского корпуса в Бизерте, ставший французским контр-адмиралом.
Под именем «Сиротского дома Джебель-Кебира-Сфаята» Корпус просуществует до мая 1925 года. .
Приведу выдержку из последнего приказа по Морскому кадетскому корпусу № 51 от 25 мая 1925 года, подписанного вице-адмиралом Александром Михайловичем Герасимовым:
«Понятна та грусть и то тяжелое состояние духа, которые проявляются при разорении этого устроенного и налаженного гнезда, где русские дети учились любить и почитать свою православную веру, любить больше самого себя свою Родину и готовились стать полезными деятелями при ее возрождении…
Я могу пожелать всем моим бывшим сотрудникам по Корпусу наилучшего устройства их личной судьбы, в чем, имея в виду их трудоспособность и поздания, - я не сомневаюсь. Наградой же за их службу и работу в Корпусе пусть будет создание чстно исполненного перед Отечеством долга и та благодарная память кадет, которая сохранится у них о тех, кто воспитывал их и проявлял о них заботу» .
И приведу еще одно свидетельство человека, которого очень уважала Анастасия Александровна, Владимира Владимировича Берга:
«Медленно, но верно таял Морской Корпус в своем личном составе. Кончающие воспитанники уезжали во Францию на заработки, за ними уезжали и воспитавшие их офицеры и преподаватели. Редел штат служащих.
Драгоценная чаша с дорогим напитком медленно испаряла живительную влагу и уже виднелось, просвечивая, ее золотое дно. Наконец последняя капля была испита. И жизни Морского Корпуса в Африке приходил конец, «сказка, где был русский дух и Русью пахло» кончалась, наступало пробуждение после пятилетнего сна, в котором грезилась еще Россия.
Умирало маленькое русское княжество «Джебель-Кебир-Сфаятское» и 5-го мая 1925 года, по требованию французских властей, была объявлена ликвидация Морского Корпуса. И с этого дня с лица высокой Кебирской горы сползал он медленной поступью, пока не сошел весь; и на месте живой и плодотворной жизни остался снова пустой ненаселенный «лагерь Сфаят» с белыми бараками и красной черепичной крышей.
Крепко заперлись железные ворота Джебель-Кебирской крепости, и бронзовый воин араб в голубых шароварах и белой накидке тихо и мерно шагал перед каменным умершим фортом. На солнце ярко горела его красная феска. Синее море билось под горою и омывало белый город Бизерту ко всему равнодушною волною...»
Глава из книги Н.Сологубовского «Анастасия Александровна Ширинская. Судьба и память». Москва, Издательский дом «Ключ-С», 2012 г.