История, которую я хочу рассказать, произошла в Стокгольме, во время моего участия в одном из проходивших там музыкальных конкурсов. На первый взгляд самая обычная поездка оставила глубокий отпечаток в моей душе и в значительной степени повлияла на меня, и как на музыканта, и как на обычного человека.
Я - гитарист и прошел долгий путь от бренчания на двух струнах до сольных выступлений, на которых, по мнению присутствовавших критиков, инструмент был готов заговорить в моих руках. Знай я тогда то, что знаю сейчас, их хвалебные отзывы не вызвали бы у меня никаких эмоций, кроме легкой снисходительной усмешки. Впрочем, не буду забегать вперед слишком далеко. В литературном произведении, как и в хорошо написанной симфонии, все должно раскрываться в свое время.
Получив приглашение, я по своему обыкновению отказался от номера в гостинице и самостоятельно снял небольшую квартирку в старом городе. Было что-то особенное в этих тихих улочках, словно какая-то часть давно ушедших времен все еще жила здесь, скрываясь в тени зданий, между камнями мостовых и, на мгновение выглянув из-за угла, игриво подмигивала, будто приглашая следовать за ней. И я всякий раз шел следом, чувствуя, как бьется сердце в каком-то детском предвкушении тайны.
Распаковав чемоданы, я сидел на краю кровати и рассеянно перебирал струны гитары, наигрывая сочиняемую на ходу простенькую мелодию, и любуясь видом из окна. Солнце медленно клонилось к закату, заливая дома золотистым багрянцем и придавая улице сходство со старой картиной в потемневшей от времени позолоченной раме. Ветер врывался в комнату сквозь распахнутое окно, принося с собой букеты разнообразных ароматов.
Я потерял счет времени и, перебирая струны, продолжал смотреть на медленно тускнеющие за окном краски. Именно тогда я и услышал их голоса впервые. Сначала я подумал, что мне показалось, что усталость от долгой дороги и воображение, взбудораженное новыми впечатлениями, решили подшутить надо мной, но звук повторился снова, а затем еще раз и еще.
Я отложил гитару и прислушался: ветер все также беспрепятственно проникал в комнату, колыша кружевные занавески, вот только сейчас в нем не было звуков, обычных для крупного города. Напротив, город затих, словно затаившись, не осмеливаясь прерывать звучавшие за окном голоса.
Я говорю «голоса» потому что звучавшая за окном музыка – дуэт гитары и саксофона – в действительности походила на разговор. Инструменты не просто играли каждый свою партию, они удивительным образом дополняли друг друга, то сплавляясь в единую неповторимую мелодию, то попеременно замолкая, позволяя высказаться друг другу, точно и в самом деле ведя беседу.
Я сидел, раскрыв рот как ребенок, и с колотящимся от восхищения сердцем слушал звучавшую за окном музыку. Уже окончательно стемнело, и небо было усыпано серебряной крошкой, а невидимые мне музыканты продолжали играть. И играли они так хорошо, как мне никогда раньше не доводилось слышать. Я сжал ладонью свою гитару и на мгновение ощутил себя мальчишкой, впервые прикоснувшимся к инструменту. У меня не было иного выхода, как признать – я никогда не играл даже наполовину также хорошо, как виртуозы за окном.
Находясь во власти переполнявших меня чувств, я вскочил с кровати, и бросился было к балкону, чтобы своими глазами увидеть тех, кто в силах заставить инструмент играть так восхитительно, но вдруг словно натолкнулся на невидимую стену. Что-то остановило меня всего в одном шаге от балкона, одна лишь легкая занавеска отделяла меня от разгадки, и вместе с тем я отчетливо понимал, что ни в коем случае не должен срывать ту вуаль тайны, скрывающую музыкантов подобно ночной тьме.
С большим трудом мне удалось заставить себя сесть обратно на кровать и отбросить мысли о раскрытии инкогнито ночных мастеров. Я вновь всецело обратился в слух, силясь раскрыть секрет той потрясающей техники игры, которой владели незнакомцы за окном. Они были воистину удивительны. Если сравнить их мастерство с мастерством архитектора, то передо мной предстало здание, хоть и имевшее в своей основе крохи общепринятых правил - их было ровно столько, чтобы оно могло стоять на земле, - но построенное с полным отрицанием классических архитектурных стилей. Это было творчество в чистом виде, несдерживаемый полет фантазии, где в результате слух дразнил пряный коктейль мелодии, то дерзкой и озорной, то плавной и величественной.
Я слышал бой настенных часов, отмерявших прошедшее время, но не мог заставить себя оторваться от бьющего за окном родника, старался не упустить ни звука из той чудесной мелодии, что жила сейчас в ночи за окном моей квартиры.
Лишь когда небо над домами посерело, предвещая скорый рассвет, музыка смолкла. Не оборвалась на середине мелодии, как можно было ожидать, а постепенно затихла, подобно тому, как затухает эхо в горах.
Когда смолкли последние аккорды, и за окном повисла предрассветная тишина, нарушаемая теперь лишь редким лаем собак и отдаленным звуком мотора, я без сил упал на кровать и еще какое-то время смотрел в потолок, слушая мелодию продолжавшую звучать у меня в голове.
Должно быть, я уснул, потому что когда бой часов вернул меня к реальности, за окном был уже день. Город жил полной жизнью, и ночное происшествие сначала показалось мне всего лишь сном, но я отогнал прочь эти мысли, потому как все происходило на самом деле. Я был уверен в этом. Отзвуки той мелодии все еще звучали у меня в голове.
Тут я взглянул на часы и обнаружил, что опаздываю на церемонию открытия. Торопливые сборы на какое-то время вытеснили из моей головы мысли о ночных исполнителях, но на церемонии, оказавшись в окружении талантливых музыкантов, я поймал себя на том, что невольно выискиваю среди них тех, кто мог бы оказаться тем дуэтом, который вызвал во мне восхищение.
Я не сомневался в том, что они были здесь. Мне еще не приходилось сталкиваться с подобным мастерством. Без сомнения, они были среди присутствующих. Вежливо раскланиваясь и отвечая на приветствия, я принялся выискивать новые лица. Манера игры была мне незнакома, из чего я заключил, что следует искать новичков, кого-то из молодых дарований, еще не успевших широко показать себя.
Задание оказалось тяжелее, чем мне показалось вначале: незнакомых лиц было довольно много, а сузить круг, выделяя только гитаристов и саксофонистов, я не мог – мы все были без инструментов. Не мог же я, в самом деле, подходить к каждому из них и начинать расспрашивать, так что я решил подождать начала выступлений и там уже раскрыть их тайну.
Лишь вернувшись домой я почувствовал, насколько устал. Чувство эйфории и испытанное воодушевление поддерживали меня, но сейчас, когда волна возбуждения схлынула, перелет и последовавшая за ним бессонная ночь стали давать о себе знать. Я наскоро принял душ и повалился на кровать, уснув едва моя голова коснулась подушки.
Мне снилось, что я играю, стоя на крыше дома, а в ответ из темноты доносятся прекрасные и зовущие звуки саксофона.
Я открыл глаза и рывком сел на постели. За окном уже сгустились сумерки, и в следующую секунду я понял, что именно меня разбудило – с улицы вновь доносилась знакомая мелодия.
На этот раз я не смог сопротивляться порыву и выбежал на балкон, вертя головой, осматривая соседние крыши и балконы, в надежде увидеть играющих, но балконы были пусты, а в сгустившейся темноте оказалось невозможно разглядеть фигуру стоявшего на крыше человека, даже если он там и был.
Мне ничего не оставалось, как принять правила этой необычной игры и я с сожалением вернулся в комнату. Впрочем, сожаление вскоре покинуло меня под напором звучавшей за окном музыки, и я снова просидел всю ночь, наслаждаясь каждым звуком, сделав лишь один небольшой перерыв, когда чувство голода решительно напомнило о себе.
Как и прошлой ночью, музыканты закончили игру с рассветом. Я вновь выбежал на балкон, но так никого и не увидел на окрашенных золотистым багрянцем крышах.
Когда участники конкурса один за другим выходили на сцену я внимательно вслушивался в их игру, стараясь уловить ту необычную манеру исполнения, но выступление сменялось выступлением, а мне так и не удалось узнать, кто именно из молодых музыкантов заставлял меня трепетать от восхищения две последние ночи. В тот вечер я вернулся домой с твердым намерением разгадать, наконец, тайну ночных музыкантов. Приведя себя в порядок, и наскоро поев, я сел на кровать и принялся ждать начала ночного концерта.
Едва опустившиеся на Стокгольм сумерки сгустились настолько, что крыши соседних домов стали трудноразличимы и зажглись теплым желтым светом окна, как саксофон проиграл первые приветственные ноты. Я в предвкушении затаил дыхание, еще не до конца представляя себе, как именно собираюсь выяснить личности музыкантов, но будучи твердо уверен в том, что, ни за что не пропущу вечернее выступление.
Шли минуты, саксофон продолжал призывно наигрывать, ожидая, когда гитара ответит ему, и они смогут начать свой удивительный диалог, но в ответ не доносилось ни звука. Ни одна струна не дрогнула в сгущающейся за окном темноте, и я почувствовал, как меня начинает одолевать беспокойство. Что же могло произойти? Почему не играет гитара?
Я не знал, да и не мог знать, как давно начались эти ночные выступления, и что именно послужило толчком к тому, чтобы эти двое музыкантов решили играть дуэтом над ночным городом, но то, как грустно звал саксофон своего партнера, говорило мне, что подобное случилось впервые.
Еще несколько минут я ждал, затаив дыхание и боясь, что вот сейчас саксофон тоже прекратит игру, и я больше никогда не услышу этой чудесной музыки…
События следующих нескольких минут я помню смутно: неожиданно для самого себя я вдруг вскочил с кровати и, подхватив гитару, выбежал в коридор и бросился вверх по лестнице, ведущей на крышу. Я помню удивленно-испуганные лица молодой пары, мимо которой я пробежал, едва не задев, но в те минуты мною всецело владела лишь одна мысль – успеть до того, как саксофонист прекратит игру и растает в ночной темноте, чтобы больше никогда не появиться.
Запыхавшийся я выскочил на крышу и с замиранием сердца прислушался. Я успел.
Пальцы пробежались по струнам раз, другой, третий… В сознании все отчетливей проступала гитарная партия и с каждым аккордом, с каждым звуком, изданным дрожащей струной, я играл все уверенней, надеясь, что мой «собеседник» не заметит подмены.
Опасения оказались напрасными. Мы играли всю ночь, и я пришел в себя лишь с рассветом, как и тогда, когда был лишь благодарным слушателем. Коснувшись струн в последний раз, я стоял под прохладным утренним ветром, хлопавшим расстегнутым воротником моей рубашки и слушал, как затихают вдали отзвуки мелодии.
После нескольких часов почти полной неподвижности тело затекло настолько, что я с трудом смог вернуться к себе в квартиру, но вместе с тем я был полон бодрости и счастлив как подросток после первого поцелуя.
В то утро я уснул в ванне, под плеск льющейся из крана воды.
Когда пришла моя очередь выступать, я без сожаления отверг заранее подготовленное произведение. После той ночи, проведенной на крыше, все, что я знал о музыке, казалось мне неполным, лишенным какой-то важной детали, похожим на расстроенный инструмент. Я знал, что больше никогда не смогу играть такую музыку.
Поэтому, выйдя на сцену, я нисколько не жалея, отбросил все, что так тщательно готовил к предстоящему выступлению и стал играть, как играл на крыше минувшей ночью. В те минуты я и думать забыл о зале, о том, что играю экспромтом, о возможной неудаче – я играл, и это было для меня всем. Лишь на самом краю сознания билась будоражащая воображение мысль – в зале ли тот неизвестный саксофонист и узнает ли он в моей игре своего ночного партнера?
Закончив выступление, я устремил взгляд на замерших слушателей, почти физически ощущая висевшие в воздухе эмоции: удивление, восхищение, зависть…
Улыбаясь про себя, я склонился в поклоне, и это словно бы подало какой-то сигнал – послышались первые неуверенные аплодисменты, постепенно набирающие силу. Когда я уходил со сцены, меня провожали восторженные овации.
Признаюсь, в тайне я надеялся, что один из конкурсантов встретит меня за кулисами и скажет, что это он был моим «собеседником» последнюю ночь, но вопреки ожиданиям ко мне так никто и не подошел, исключая разве что нескольких старых знакомых, отозвавшихся о моем выступлении в вежливых, хоть и насквозь формальных выражениях. Было видно, что оно оказалось для них сюрпризом. Как, впрочем, и для меня самого.
Должен сказать, что после выступления моя уверенность в том, что ночные музыканты были из конкурсантов-новичков, несколько пошатнулась, однако я все же пока не был готов отказаться от этого предположения полностью. Время покажет. Во всяком случае, за эти несколько дней и так произошло нечто грандиозное, что полностью изменило мои представления о музыке.
Следующие три дня я играл. Неизвестный гитарист так и не вернулся и я, признаться, был даже несколько рад этому, потому как теперь каждый вечер поднимался на крышу и ждал, когда в вечернем воздухе заструятся первые звуки саксофона, и с охотой подхватывал мелодию, позволяя инструментам вести свой собственный неспешный диалог.
Однако все когда-нибудь заканчивается. Конкурс подошел к концу, а вместе с ним и мое пребывание в Стокгольме. Сложно переоценить значение того, что дало мне это небольшое путешествие и лишь одно огорчало меня, когда я укладывал гитару в футляр: с моим отъездом останется в одиночестве и мой в высшей степени талантливый коллега, сумевший сохранить до конца свое инкогнито. На какую-то долю секунды я подумал, что может быть стоит остаться тут подольше, а то и вовсе переехать, сняв квартиру на длительный срок, но, к сожалению, это было невозможно. Поэтому я, окинув в последний раз с балкона крыши соседних домов, пожелал моему ночному другу удачи, после чего решительно взял чемоданы и вышел.
Но на этом история не заканчивается, как можно было бы подумать. Ее окончание было под стать началу и ждало меня в самолете на высоте нескольких сотен метров, когда Стокгольм проплывал подо мной, освещенный золотисто-красным закатным солнцем.
Моим соседом оказался один из конкурсантов и во время завязавшейся между нами беседы он рассказал историю, от которой у меня на мгновение перехватило дыхание. Впрочем, я постарался, чтобы на моем лице ничего не отразилось и, судя по тому, что мужчина спокойно продолжил свой рассказ, мне это удалось.
Будучи, как и я, любителем старых улочек, он приехал за неделю до начала конкурса, чтобы иметь возможность погулять по ним в свое удовольствие, и в первый же вечер стал невольным слушателем ночного концерта. Как и я, он оказался поражен мастерством исполнителей и каждый вечер слушал их игру.
Дальнейший его рассказ я смог выслушать с невозмутимым видом лишь приложив значительные усилия: через три дня после того как мой собеседник стал поклонником творчества ночных музыкантов саксофон неожиданно замолчал. Далее его история настолько походила на мою, что я невольно испытал дежа вю. Схватив инструмент – а мой собеседник играл именно на саксофоне, - он выбежал на крышу своего дома и исполнил его партию. После этого он каждый вечер выбирался на крышу и играл.
Упомянул он и про то, как в один из вечеров неожиданно смолкла и гитара, но к счастью вскоре партнер по игре появился, хотя и играл поначалу немного необычно.
Не знаю, как так получилось, что он не присутствовал на моем выступлении, но я не стал раскрывать ему подробностей, которые оказались скрыты во тьме ночи и еще раз восхитился той удивительной игрой, в которую мы оказались втянуты таинственными музыкантами.
Когда мой собеседник закончил, я бросил прощальный взгляд на раскинувшийся внизу город и мысленно поклонился двум виртуозам. Я чувствовал необъяснимую уверенность в том, что в это мгновение они стоят на крыше с инструментами в руках. Благодарная улыбка тронула мои губы, и я откинулся на спинку кресла, в глубине души надеясь, что в следующий раз, оказавшись в Стокгольме, я вновь услышу этот восхитительный дуэт гитары и саксофона.