Четырёхлетний мальчонка захотел пить. Он самостоятельно и деловито пошёл на маленькую кухоньку, дотянулся до тонкого стеклянного стакана стоявшего на столе, чтобы набрать из ведра воды и вдруг увидел, что в стакане осталось немножко воды. Напиться было слишком мало, но он однажды видел, как отец остатки воды из кружки с силой выплеснул на стенку сарая во дворе, и вода под солнечными лучами разлетелась красивыми брызгами. Почему бы не попробовать повторить с этими остатками то же самое? Нужна стена!
Экспериментатор посмотрел вокруг. Прямо перед ним – окно. Слева огромная русская печка. Справа над столом во всю стену полки с чистой посудой, – тоже не годится. А сзади проход, прикрытый цветастой ситцевой занавеской.
Вот те на!
Что ж идти на двор к сараю, что ли?
Взгляд упал на потолок. Вот это, что надо! Ровный, чистый, белый и главное большой. Не промажешь. Мальчишка размахнулся и тонкая струя, ударившись в потолок, разбрызнулась вокруг лампочки мелкими искрами и оросила кухню маленьким дождём. Здорово! Нужно попробовать ещё раз.
Малыш зачерпнул из ведра воды, получилось больше половины стакана. Он уже и забыл, что хотел напиться и горел единственным желанием повторить опыт. Стакан был уже достаточно тяжёл и к тому же мокрый, поэтому его пришлось взять двумя руками. Из одной он выскальзывал. Юный физик примерился и сильно плеснул вверх. Струя получилась вялая и большая. Но главное – вместе со струёй из рук вырвался скользкий стакан и очень удачно попал в лампочку. Та с резким хлопком разлетелась на мелкие осколки и, сверкнув ослепительной молнией, погасла. Стакан продолжил полёт до потолка, слабо стукнувшись, стал возвращаться… Мальчишка зажмурился и втянул голову в плечи. На него обрушился поток воды и по макушке больно ударил стакан. Разбившись, он со звоном рассыпался по полу.
На этом самодельная гроза с молнией и ливнем не кончилась. Открылась дверь и из сеней вошла мама. Она отодвинула занавеску и строго спросила:
«Что случилось?»
Жертва любознательности, стоя среди полутёмной облитой кухни, сам мокрый как цуцик, почёсывая ушибленную макушку и глядя ясными глазами, удивлённо ответствовал:
«Не знаю! Оно само!»
«Ах, само-о-о-о? Так ты ещё и врёшь?!»
Гроза сменилась вихрем. Мама схватила озорника и довольно чувствительно шлёпнула его. Потом ураганом перенесла в соседнюю комнату, сунула носом в угол и сказала:
«Подумай хорошенько. А как поймёшь, приходи просить прощения!»
И пошла на кухню, собирать осколки и наводить порядок.
Оскорблённый до глубины души страдалец, решил проявить характер и дождаться пока мама сама осознает своё поведение, и придёт к нему, просить прощения. Из упрямства он готов был стоять в углу до самой старости. Он уже забыл про раненую макушку и потирал более пострадавшее место.
Чтобы как-то обозначить своё присутствие в этом мире страдалец вполголоса гундосил себе под нос бесконечную тянучку:
«Мама прости, я больше не буду…, мама прости, я больше не буду…» – плавающие мысли вышли на странный вопрос:
«А что такое и как выглядит – «не буду»?» – после долгого блуждания в мыслях сформировалась версия, что «не буду», это старый большой лист фанеры, который стоит прислонённый к сараю. Если его пнуть ногой, то он издаёт глухой бухающий звук «б-д-б-д-д-д». Похоже!
… Однако мамы всё не было. Это взывало к чувству мести, которое выливалось уже в злые мысли:
«Сейчас она конечно большая и сильная! Но потом я вырасту большой, больше папы, подниму её одной рукой… нет одним пальчиком, и брошу с моста в реку! Вот тогда она поплачет!»
Рисуя жестокие картины возмездия, наказанец в задумчивости машинально, от безделья, протыкал пальцем в углу обои, где они приклеились неплотно.
В комнату вошла бабушка и удивлённо спросила:
«Чевой-то, ты в потемках в углу стоишь?»
Узник оттопырил губы и сердито сообщил:
«Меня мамка наказала!»
Бабушка медленно покачала головой и, причитая, сказала:
«Эх, Саша, Саша…» – она ласково погладила рукой по голове. Мальчишка вдруг ощутил к себе прилив собственной жалости. А бабушка продолжала:
«Ты такой хороший мальчик…» – жалость усилилась неимоверно, и слёзы брызнули из глаз.
«Мама тебя так любит…» – слёзы неожиданно стали высыхать, а жалость начала сменяться некоторой озадаченностью – ничего себе «любит».
«А ты себя так ведёшь, что ей приходится самого любимого человека лупить, как скотину и в угол ставить…» – жалость исчезла совсем. А лицо залилось жаром и уши, буквально, запылали.
«И обманываешь! А это последнее дело!» – и медленно, в раздумье вышла из комнаты.
К горлу мальчишки подступил комок, а на глазах навернулись огромные слёзы, но это уже были искренние слёзы совести. Он постоял ещё немного в углу, окончательно «простил» маму и направился к ней просить прощения. Мама встретила его, строго сдвинув брови, но глаза её были добрые, предобрые:
«Ну? Что ты надумал?» – мальчонка, еле сдерживая всхлипы, чуть слышно пролепетал:
«Мама… прости меня… я больше так не буду… никогда!»
… И он, действительно, сдержал слово и никогда в жизни больше не кидал на кухне в потолок стаканы с водой!