На вид Надя Мышкина была обыкновенной девушкой. Рост чуть выше среднего, русые волосы ниже плеч, голубые глаза, пухлые кукольные губки. На «модном приговоре» Надю, конечно бы, раскритиковали и заставили снять полосатые гетры, уныло серую полушаль-полукофту, брюки с вызывающей крупной клеткой, сережки-висючки с поддельными малахитами. И, действительно, все эти вещи вместе никак не связывались. Они расслаивали и дробили силуэт, превращая Надю в ходячую вешалку из антикварного шкафа. Тем не менее, у окружающих язык не поворачивался, назвать Надю синим чулком. Наоборот, ее откровенный эпатаж, внушал им чувство тихого почтения перед девушкой не из мира сего.
Во всем этом букетном крике вкуса Надя держалась естественно тихо и скромно, что давало ей шанс выглядеть вечной студенткой заокеанского университета. А в нашей стране все заокеанское ценится выше, чем отечественное. Часто в телефонных разговорах с невидимым собеседником Надя обнаруживала знание английского языка. Впрочем, она сама смущалась и говорила, что английский знает не так уж и хорошо. В целом же от Нади исходил благодатный поток открытой, без единой фальшивой ноты, доброжелательности к людям, что само по себе вызывало ответную волну миролюбия.
Вот уже практически исполнился год Надиной работы в журнале «Бомба». Назвать работой сдельный труд рекламного менеджера можно было с большой натяжкой. «Бомба» едва держалась на плаву, впрочем, как и все остальные печатные издания города. Платили Наде пять процентов с суммы рекламной сделки. Не пусто и не густо, без намека на хоть какой-то крохотный оклад.
Надя работала под руководством молодого женатого мужчины, к которому испытывала тайную симпатию. Это была первая Надина тайна, а вторая тайна состояла в том, что Надя мечтала о карьере в Голливуде. Она невнятно видела себя то ли режиссером то ли продюсером кассовых фильмов, которые могут перевернуть сознание людей. Но как и куда его переворачивать она не знала точно. Идеи витали в воздухе как лепестковокрылые бабочки, иногда эти бабочки вызывали сильный внутренний аллергический зуд, и Надя начинала слышать в своей голове жесткие приказы, издаваемые металлическим безжизненным голосом некоего «ченнеллингера». Приказы были дурными и неосуществимыми, типа «позвони президенту» или «встань на край крыши с флагом ООН». Они словно бы шли от существа, озабоченного мировым господством. Ченнелинг приносил Наде лишь неосознанные смутные страдания высокопотенциального ума, находящегося на самом низком уровне бытия. Наде казалось, что время стремительно бежит мимо, а она не может ухватиться за край того самого сладкого, пленительного, волнующе неведомого берега бытия, что откроет перед ней новые горизонты моря славы, признания, почитания.
Ярмарочный балаган жизни проносился перед Надей как карусель, запечатанная в параллельную реальность. Рядом, но в то же время очень далеко. Не дойти, не пробить, не проколоть. Постоянным спутником Нади было бессилие, похожее на то, какое испытывают люди во сне. Когда нет четкого пучка мыслей, вектора действия и осознания… Надя страдала…Так, наверное, мог бы страдать кролик, наделенный мозгом Эйнштейна.
Тем не менее, Надя стоически переносила приступы психической полевой атаки и старалась с оптимизмом смотреть в завтрашний день. Журнальная «работа» не была особо пыльной и к тому же давала Наде возможность детально изучать инфраструктуру города. Сам журнал по своему содержанию тоже нравился Наде. Главный редактор с симпатией относился ко всему новому, балансируя на стыке реального и неведомого, что придавало журналу особый, немужской шарм.
В свое время Надя пролистала много глянцевых страниц и составила личное мнение о прочитанном. Все журналы под предводительством мужчин отличались пошловатым юмором, ироничным стебом в табачно-кофейно-алкогольных парах. И все редакторы-мужчины упивались своим отточенным многословием и умением кормить читателя виртуозно приготовленным убитым временем. Главред «Бомбы» наоборот боролся за чистоту и логику литературных конструкций и потому время не убивал, а пытался выйти с ним на контакт. Он был излишне серьезен, имел к тому же четко-зазубренное имя Игорь и одевался преимущественно в темный низ и светлый верх, что вызывало в Наде реликтовое чувство вечной влюбленности.
В городе было довольно много заведений, с которых Надя могла собирать рекламу. Рестораны, кафе, автосалоны, учебные и медицинские центры, всякие развлекательные клубы, магазины, мастерские. Обычно Надин рабочий день начинался с утренней планерки, потом она садилась за телефон и после обеда отправлялась в свободное плавание по городу. Иногда встречи с рекламодателями затягивались до позднего вечера, и Надя возвращалась домой прямиком ко сну, не успевая в уме перебрать все впечатления прошедшего дня.
Вот и сегодня встреча затянулась надолго. Надя сидела и терпеливо ждала, когда же, наконец, освободится управляющий сразу трех крупных ресторанов, находящихся в центре города. Ее предупреждали о его бесцеремонном нраве, но все-таки Надя уповала на то, что в каждом человеке есть хоть капля благородства. Эта вера давала ей определенную силу и позволяла сохранять чувство собственного достоинства. Наконец, ее пригласили в кабинет. Кабинет был похож на камеру пыток, а управляющий на палача, так показалось Наде в первое мгновение. Но второе мгновение расставило все на свои привычные места. Кабинет походил на комнату переговоров, а сам управляющий по виду в детстве не пользовался авторитетом у сверстников и сейчас наверстывал упущенное. Очки с затемненными стеклами нависли над длинным носом и строгим острым подбородком.
- Здравствуйте, Семен Моисеевич.
- Э-э. Вы мне что принесли? – подчеркнуто ядовито спросил управляющий.
- Последний номер «Бомбы», - заученно ответила Надя, - и я бы хотела поговорить с вами о плодотворном сотрудничестве.
- Милая девушка, Вы шутите?
- Нет, - Надя выдавила на своем лице улыбку.
- Вы не по адресу пришли. Нам ваша макулатура не нужна.
- У нас хороший журнал, - Надя ощутила легкий озноб.
- Хороший? Для кого интересно? – управляющий откинулся на спинку своего кресла, при этом нервно стуча пальцами по бронзовой зажигалке, сделанной в форме рыбы.
- Как для кого? Для людей?
- Я не знаю такого понятия «люди». Есть пенсионеры, есть клерки, есть бизнесмены, есть дети. Вы для кого пишете? Какой у вас контингент?
- Мы пишем для нормальных людей.
- Нормальные люди? – ну вы рассмешили, милая. Сами то вы не причисляете себя к таковым. Наверное, грезите о мировой славе? Я угадал?
- Вовсе нет.
- Тогда скажите мне, зачем вам эта собачья работа? Я же сейчас буду издеваться над вами. Ведь мне от вас ничего не нужно, а вам нужны деньги от меня.
- Вам нужны посетители в рестораны, а мы можем их привлечь.
- Вы? С вашим оболваненным журналом? Что у вас за обложки?
- Нормальные обложки.
- Цветочки и ягодки, звездочки и солнышки. Кто поведется на вашу муть?
- У нас обложки высокого художественного содержания.
- Да ваши обложки - полное дерьмо. Мои туалеты художественно оформлены лучше, чем ваши обложки.
- А что у вас в туалетах?
- Как что? Гениталии. Вас это слово устроит или вам назвать все своими именами?
- Устроит, - поспешно ответила Надя.
- Если бы ваши обложки были бы оформлены как стены в моем туалете, вас бы ждал шквал читателей.
- У нас и так с читателями все в порядке.
Управляющий в ответ затрясся в беззвучном смехе:
- Где ваши читатели, кто они? Я их не вижу, не вижу! Не вижу! Никому не нужны ваши духовные писульки, людям нужны писюльки самые натуральные. Это их наиглавнейший интерес.
- У вас странное мнение о людях.
- И, тем не менее, я успешен по сравнению с вами. Значит, мое мнение более верное?
- Прилагательное «успешный» ранее в русском языке не употреблялось по отношению к людям, только к делам.
- Если успешны мои дела, значит, успешен и я.
- Успешен тот, кто поспешил, обогнал, сорвал куш. Поначалу сорная трава растет успешнее, чем дерево, - ответила Надя, покрываясь румянцем.
- Милая, девушка, мне не интересны ваши рассуждения и ваш журнал тоже. Он настолько плох и убог, что его нельзя использовать даже как туалетную бумагу. Вы – нищие, а я богат и успешен. Я впереди вас и потому знаю, что нужно людям. И я могу принимать реальные решения в отличие от вас. А вы можете только мечтать. В том числе и о своих читателях.
- Но у нас, правда, много читателей.
- Где они, я не вижу их, не вижу!!! Ау!
Его крик прервал телефонный звонок, и Надя тихо сама перед собой извиняясь, вышла из кабинета пыток. Она прошла бесшумной тенью сквозь пространство, пропитанное винными парами, муравьиной возней официантов, табачными ароматами, спустилась вниз по винтовой лестнице к зеву нарождающейся ночи.
На улице приятно освежающе дул вечерний ветерок, и Надя ощутила как внутри ее тела рождается тихий трепет- предвестник перемен. Управляющий только что сам сделал выбор своего жизненного пути. И изменить его новое будущее было теперь не в Надиных силах.
Здесь в центре, через дорогу от ресторана был небольшой скверик со скамейками под неоновыми фонарями. Противную дрожь в ногах было не унять. Причем, Наде казалось, что это не ее ноги, а сама земля вибрирует невидимыми подземными толчками. Но другие люди этого не замечали и продолжали спокойно дефилировать по улицам, как ни в чем не бывало.
Надя пересекла подземный пешеходный переход с неистово фальшивыми уличными музыкантами. Девушка в рваных джинсах исполнила перед ней незатейливый жалобный танец с потертой черной фетровой шляпой для сбора денег. Надя миновала ее как назойливую муху и устремилась к спасительной скамейке. Об этой встрече она должна была отчитаться Игорю. Но, в принципе, сказать ей было нечего. Встречу она провалила. И ей поскорее хотелось разделаться с дамокловым мечом будущего обвинения в профессиональной непригодности. Где-то в параллельном пространстве существовали яркие клыкастые и когтистые менеджеры, которые могли ухватиться за богатого клиента и оттяпать жирный кус. Про них в редакциях журналов ходили легенды, но Наде вживую из них никого так и не довелось увидеть. Они сновали по улицам города как бесшумные акулы подпольного бизнеса, с его тайными течениями, потоками денег, секретными услугами и невидимыми связями.
Нащупав спасительную гавань скамейки, Надя тяжело вздохнула и набрала номер.
- Алле, Игорь, это Надя, - сказала она торопливым фальцетом. – Я только что вышла от управляющего. Он отказал в рекламе, и при этом очень грубо себя вел.
- Ты где?
- Я в скверике, напротив площади.
- Подожди меня, я сейчас подъеду.
- Хорошо, - сказала Надя, сглотнув комок воздуха, вставшего колом в сухом горле.
Он подошел к ней буквально через пару минут. Светлая рубашка, темные брюки. Надино сердце ухнуло вниз, колени онемели.
- Я ничего не могла сделать. Он так кричал, кричал. Он кричал, что не видит наших читателей.
- Да, ладно, не переживай, - Игорь присел рядом на скамейке, - они думают, что у них в руках весь мир.
- А разве не так?
- Если бы это было так, они бы не бесились.
- И все же. Немного неприятно.
- Брось. Давай выпьем по чашечке кофе, и завтра на работу с новыми силами. Здесь на третьем этаже в Цуме есть милая кафешечка.
- Ой, а удобно? – растерялась Надя.
- Пошли, менеджер.
В этот торжественный момент совсем некстати у Нади зазвонил телефон. И Надя несколько раз чирикнула в трубку сакраментальное sorry. Щеки у нее раскраснелись, хорошо, что румянец затушевала темнота, расцвеченная неоном.
- У меня есть друг по переписке, - невпопад сказала Надя. – Он живет далеко, в Америке.
- Надя, ты такая, немного странная, - сказал, усмехнувшись, Игорь. – На тебя невозможно сердиться. Ты не вызываешь агрессии.
- Ты считаешь, что я добрая? Но этот управляющий так кричал.
- Значит, его агрессия к нему вернется. Она же не достигла адреса.
- Ты так думаешь? – спросила Надя, - хотя сама думала о том же.
В кофейне не было посетителей, кроме старушки с религиозной литературой. Она сидела в уголке, выискивая жертву. Наде стало вдруг легко и хорошо, как в самой ранней юности. Надины стоптанные балетки, растянутые джинсы, жидко-кефирный шарфик на шее, сухая гербариумная брошь в волосах по волшебному мановению религиозной феи-старушки вдруг сделались изысканным нарядом. Надя ощутила себя неземной красавицей. Ведь сам Игорь решил угостить Надю чашечкой капучино. Капучино, впрочем, был так себе. Холодный, с привкусом синтетических сливок. Но он разливался внутри Нади божественным нектаром, от которого сердце билось в отчетливом ритме нарождающегося счастья.
Старушка, тем временем, решила, что жертву можно брать в горячем виде.
- Молодые люди, а вы верите в Бога? – спросила она, подходя к ним и усаживаясь за столиком напротив.
- Конечно, верим. Чего и вам желаем, - сказала Надя бодро.
- Девушка, я серьезно.
- И я серьезно.
- Вот книжечки, возьмите почитайте.
- Спасибо. Но оставьте их лучше себе.
- Возьмите, почитайте, не пожалеете, не отвергайте бога, а то потом поздно будет, лучше сейчас во всём покаяться.
- Мне не в чем каяться, - сказала Надя.
Молчаливое одобрение Игоря придавало ей сил.
- Распутничаете. Из-за вас мир катится в пропасть.
- Вы не по адресу, - строго сказала Надя, которой это все переставало нравиться.
- Я по адресу. Вам бог в души стучится, а вы его отправляете вон.
- Никуда я вас не отправляю. И, вообще, мы пришли попить кофе, а вы тут пристаете с нравоучениями, - слегка взвилась Надя. – Библию в церкви читают, а в кафе пьют кофе. Может быть, вы чаю с пирожным хотите? Я вас угощу.
- Не нужны мне ваши дьявольские угощения. Скоро померкнет свет! Всюду померкнет свет! – зашипела старушка, вставая из-за стола и обиженно резво направляясь к выходу.
Возникла неловкая для Нади пауза с той самой противной дрожью в руках и ногах, справиться с которой сразу у нее никогда не получалось.
- Старость и мудрость стали несовместимыми понятиями, - изрек Игорь .
Надя прибилась к спасительной гавани Игоревой поддержки, схватилась за кофейную ложечку и механически начала размешивать в чашке несуществующий сахар.
- Не понимаю, чего все так носятся с библией? Неужели, она думает, что обладание пересказанными переводами приближает ее к Богу? - Игорь улыбнулся уголками губ.
- Странно, в ее глазах мы выглядим злодеями. И переубедить ее невозможно, - уже более спокойно ответила Надя. – Где же истина? И я вызвала ее агрессию тем, что просто сижу и пью кофе. Если бы на моей голове был платочек, а в руках библия, она бы успокоилась. Такие мелочи – платочек и книжка. А внутри я могу быть чудовищем. Странно все в этом мире.
Игорь делал вид, что слушает Надю, но в голове его крутились мысли, не имеющие отношения ни к кофейне, ни к журналу, ни к злодеям. Игорь думал о потерянном времени жизни. Он не хотел ехать домой. Это нежелание было таким же болезненным, как нежелание белки залезать в бесконечно крутящееся колесо. Почему-то сегодня у него появилось ощущение того, что если он нарушит заведенный распорядок дня и ночи и придет, например, домой не в обычные девять или десять, а в запредельные час или два ночи, то он сможет разорвать замкнутый круг монотонного временного существования. Тогда появятся свежие мысли, новые идеи и силы.
Вообще-то, он знал, что для рождения новых идей, человеку необходимо уединение. Но в любом уединении должен быть соблюден некий идеальный фон. Так зерну, упавшему в земляное одиночество нужно определенное количество воды и тепла, чтобы прорасти.
Надя идеально подходила для фона. Девушка-ботаник не жеманится, не создает дополнительных пространственных волн мужского внимания. Она нейтральна и в то же время в ней есть что-то особенное. Она наивна и в то же время умна. Она добра, но в то же время в ней есть некая сила. В ней точно есть внутренняя сила. Как-то он этого раньше не замечал. Такая сила есть у тонкого, но незыблемого парапета, о который разбиваются гребни самых мощных волн.
Вот и заколдованная старушка исчезла. Выбросила ярость в пустоту. А на Наде нет даже и царапинки. Или есть? Все-таки она волнуется, руки слегка дрожат.
- Ну, как кофе? – спросил он.
- Спасибо. Вкусно.
- Надя, не смеши меня. Это не кофе, а гнусное пойло. Увы. Я не угадал с выбором. А ведь раньше здесь вкусно варили. Мы же когда-то их рекламировали…
- Ничто не вечно под Луной, - Надя улыбнулась, размешивая ложечкой кофейную жижу.
- Тогда закажем чайничек чаю.
- Игорь, у тебя что-то случилось?
- Ничего. Ни-че-го. А хотелось бы, чтобы случилось.
- Ты это серьезно? – Надя напряглась. – Но зачем? Зачем ты зовешь бурю?
- Чтобы проснуться. Противное состояние - полусон-полужизнь.
- У меня тоже так бывает, кажется, что не живу, а сплю, - сказала Надя. – Но так, наверное, у всех бывает.
- И у всех разные сны.
- Может быть. Иногда люди уходят слишком глубоко в сон, и если их начинаешь будить, они кричат. Вот и эта старушка… Она позвала бурю.
- Ты уверена, что с ней что-то случится? – удивился Игорь.
- Не уверена. Предполагаю. Хотя…- Надя осеклась.
Рассказывать Игорю про трепет, возникающий у нее после чужих криков, не входило в ее планы. Пусть уж лучше спрашивает ее про что-то реальное.
Игорь заказал чайник сенчи, и словно подслушав Надины мысли, спросил про реальное:
- Надя, а зачем ты перезваниваешься с американцем?
- Для расширения кругозора, - скромно потупив глаза, ответила Надя.
Все-таки, она чувствовала себя немного неуютно. В кофейне по-прежнему не было посетителей. Официанты еле слышно жужжали в подсобке. За темным окном беззвучно полыхали огни города.
- Ты знаешь, сегодня Толстоног принес мне странный рассказик, даже и не знаю, стоит ли его размещать, - сказал Игорь, глядя куда-то мимо Нади.
Матвей Толстоногов был внештатным автором. Публиковался в журнале эпизодически. Фамилию свою не оправдывал. Более того, фактически надсмехался над ней дистрофическим состоянием своей материальной оболочки. Он, действительно, был до неприличия худ. Его сухое вывяленное тело украшали лишь черничины Гарри Поттеровских глаз. Толстоногов отчаянно верил в магию чуда. Правда, реальных чудес с ним не случалось. Он жил скромно, зарабатывал себе на жизнь ремонтом квартир. И, соответственно, сам ютился с женой-сыроедкой в однокомнатной квартирке без ремонта.
- Он всегда приносит странные рассказики, - улыбнулась Надя.
- Нет, ты только послушай. В городе N. живет один обыкновенный человечек. Он работает дворником. А в свободное от работы время ходит по разным чиновничьим кабинетам. Просто заходит в кабинет, говорит что-то типа: «Здравствуйте. Доброго вам дня. Не хотите ли вы поменять свою неправедную жизнь на праведную?» В ответ, естественно, выслушивает всякие проклятия. Потом тихо уходит, а на следующий день, тот, к кому он приходил, умирает. Глаза у нашего человечка добрые, васильковые, косы за спиной нет. Но каждый день в городе появляется по одному высокопоставленному трупу. Погибают от удара молнии, падают с моста в реку, врезаются на машине в столб, в общем, человеческого убийцы нет, их убивает природа. А этот человечек как слуга природы - чистильщик, так сказать, дворник природного масштаба, убивает негодяев.
- И много их умерло?
- Интересно? Мечта маленького человечка стать вершителем судеб исполнена. Представь себе, как вечером он удовлетворенно ложится в свою постель, рисуя себе завтрашний день и новое убийство. Представь это чувство пешки, превращающейся в ферзя.
- Но он же не убивает! Он только предупреждает! И если бы они его послушали, то…
- Что «то»? Кто же захочет уйти с насиженного места из-за бредней какого-то дворника?
- И что там дальше в рассказе? Его вычислили?
- А как ты его вычислишь? Он приходит сегодня, а смерть случается завтра. Отсроченные последствия затушевывают картину причины и следствия. Кроме того убийств нет. Есть несчастные случаи. Просто их больше, чем положено по теории вероятности. И все-таки это настораживает одного молодого и амбициозного следователя. Он начинает собирать факты о последних днях жизни городской знати и выходит на откровения перепуганной секретарши, у которой за год сменилось три начальника. И секретарша заприметила вестника смерти, потому что верит в приметы. Следователь встречается с нашим дворником, и между ними происходит разговор. Дворник смотрит на него грустно и тоже просит поменять убеждения. А следователь говорит, что все должно быть по закону. На что человечек отвечает, что он и есть закон природы, и что если следователь будет защищать чужие интересы, то он не может ручаться за сохранность его следовательской жизни…- Игорь замолчал.
Наде стало душно. Она расстегнула ворот блузки, пальцами ощущая красные пятна волнения на своей шее.
- Я вот все думаю, о чем же я мечтаю? Мне хочется быть вершителем судеб, победителем, избранником судьбы? Я жажду всеобщего восхищения или я просто тупо зарабатываю себе на кусок хлеба, пытаясь прикрыться журналом как меткой избранности? - сказал Игорь в пустоту.
- Всем нам хочется чего-то достигнуть, - ответила пустота голосом Нади.
- И тебе чего-то хочется? У тебя есть амбиции?
- А как же без мечты? В принципе, у всех мечта одна и та же - стать режиссером реальности.
- А, может быть, потребителем реальности?
- Потребитель в чем-то тоже режиссер, - сказала Надя грустно.
Разговор с Игорем уходил с романтического настроя на ковыряние в мозгах, которое сейчас для Нади было непереносимо. Ее голливудское режиссерское будущее мучало ее как предел бесконечно убывающей последовательности, которого она никогда не сможет достигнуть. Эта беседа с Игорем грозилась перейти во врачебную. Когда врач мягко убеждает пациента, что его идея – это чистейший бред.
- Тот дворник, наверное, мечтал о том, что он станет самым справедливым мэром города. А, вообще, я не знаю, о чем он мечтал. Толстоног в его психику не полез, - бодро продолжил Игорь.
- Игорь, ты мне все это рассказываешь с какой-то целью?
- Просто рассказываю.
- Мне кажется, что я понимаю этого дворника. И, может быть, больше чем понимаю. Я его чувствую. Я такая же, как и он, - сказала Надя, наконец-то, четко сформировав мысль, которая вот уже много лет существовала в ее мозгу как туманное облачко.
И сразу же ей стало легко. Она встала из-за стола и протянула руку Игорю:
- Пойдем отсюда.
Игорь молчаливо согласился, словно бы не он, а Надя вдруг стала его начальницей. И он пошел за ней как ребенок за взрослым.
Они вышли из Цума, прошли через сквер до дворика, примыкающего к вип-отелю. Надя вела Игоря так уверенно, словно это она была мужчиной, а Игорь влюбленной женщиной.
Машину Игоря подперли. Стальной джип с гордой надписью «управление российской федерации» перекрыл выезд. Игорь стукнул ногой пару раз по колесу. Джип слабо крякнул.
- Подождем? – неуверенно сказал Игорь, приглашая Надю внутрь салона свой старенькой Хонды.
- Подождем, - беззаботно отозвалась Надя, для которой действительность начинала приобретать все более четкие очертания.
Хозяин Джипа появился минут через пять, когда Надя с Игорем дослушивали музыкальную композицию из старинных маршей. Он был плечист и самоуверенно опьянен повышенным градусом своей необъятной власти.
- Так. Чтобы здесь я ваше корыто больше не видел, - сказал он тоном, не терпящим возражений.
- Это почему? – спросил Игорь.
- Нипочему. Место занято.
- Поставьте знак, если занято.
- Я тебе его сейчас так поставлю. Впечатаю, мало не покажется. Посидишь тут ночку со своей подружкой, потом подумаешь, куда ставить машину. Здесь хозяин –я, понятно?
- Слушай, хозяин, отодвинься. По- хорошему прошу, - сказал Игорь.
- А у тебя есть варианты попросить по-плохому?
- Мы вас, правда, просим по- хорошему, освободите нам проезд, - вмешалась Надя.
- Я вам его сейчас так освобожу, что мало не покажется! – взревел детина.
- Одумайтесь, - тихо сказала Надя.
Но тот уже не слышал ее. Хлопнули дверцы, зажглись фары, мотор Джипа взревел. Детина надавил на газ и выскочил на улицу. По- другому в тесном дворе было и не развернуться. Где-то впереди что-то громко стукнуло, раздался звон стекла, затем крики и знакомая брань, перешедшая в более высокие ноты крика.
- Ты сейчас увидишь, - практически беззвучно сказала Надя, так что Игорь не мог разобрать, сказала ли она это или просто подумала.
Он медленно вырулил из тесного двора.
Картина, представшая их глазам, невольно вызвала у них легкий ступор.
Джип занесло на обочину, он хрустко и основательно впечатался в фонарный столб. На краю дороги чуть в стороне от Джипа темнело человеческое тело, та самая старушка с книгами. Надя выскочила из машины, побежала в образовывающийся водоворот толпы. Детина, вылезший из Джипа, тихонько подвывал от боли, размазывая по лицу и рукам темные пятна крови. Старушка была жива и даже что-то бормотала про Бога. Кто-то поддерживал ей голову, где-то уже кричали сирены.
Все происходило быстро и неконтролируемо как в дурном сне. Надя отошла в сторону. Игорь подошел к ней, взял под руку и отвел назад к машине. В уличных проводах что-то заискрило, зашипело и фонари вдоль всей улицы погасли.
- Ты видишь? – спросила Надя, теперь громко.
- Вижу, конечно. Ты – ведьма. Ты их наказала?
- Они сами, разве ты не понимаешь? Они сами! Он кричал, что мало не покажется, а она, что свет померкнет. Вот и накричали себе будущее. Они сами его выбрали.
- А ты стояла на развилке дороги будущего, так? Или это просто совпадение? – Игорь развернул Надино лицо к себе, и ей стало холодно от его взгляда, блестящего сталью космического клинка.
- Пусти. Я не знаю, как это происходит, - Надя вырвалась из мягкого плена Игоревых рук. – Я не хочу, но так получается… И похоже это со мной давно… Но я не дворник, и я не жажду мести!
- А кто ты? Кто ты? Пока не расскажешь мне, я тебя не отпущу!
- Игорь, я не жажду мести, наоборот!
- Что наоборот?
- Игорь, ты злишься на меня?
- А ты мне уже угрожаешь? Если я на тебя крикну, со мной тоже что-то случится?
- Не знаю. Но лучше не экспериментировать, - понуро ответила Надя.
В уме она уже искала способы, как сбежать от Игоря. Но он очнулся от наваждения так же стремительно как в него и зашел.
- Ты устала. Со мной тоже что-то не в порядке. Поговорим завтра на свежую голову.
Он довез Надю до дома. Простился с ней чинно и благородно. Надя в ответ легко махнула ему рукой. Подъездная дверь тяжело закрылась за ней. Но Надя не спешила подниматься по лестнице к лифту. Она стояла, прислонившись к холодному дверному металлу щекой, слушая, как Игорь хлопает дверцей, заводит мотор, трогается с места.
Дома Надя поспешила закрыться в ванной, чтобы свести до минимума мамины расспросы. Мама давно уже перестала жить своей жизнью, и пыталась смотреть на мир через Надины глаза, что Надю невероятно раздражало. Так бывает, раздражает шум машин, от которого не спасают самые толстые окна.
Надя пустила воду в ванну, высыпала туда полпачки морской соли и легла в воду как в горячую негу забвения. Слишком много произошло сегодня. Они с Игорем перешли в общении некий барьер, отделяющий начальника от подчиненного. И в то же время Надя отчетливо понимала, что он не увидел в ней девушку, а только кролика наделенного мозгом Эйнштейна. Да и она сама это увидела, и теперь с этим надо было как-то примирять свою жизнь. Что-то жесткое промелькнуло в образе Игоря, словно бы между ними теперь были сорваны маски. И на самом деле она не Надя, а он не Игорь, а некие космические существа, которые пришли здесь поиграть фильм, произвести некое действо. Только вот ради чего?
Горячая вода приятно забирала излишний вес тела, делала Надю бесплотной. В дурмане бесплотности она попыталась увидеть свой другой необыкновенный образ, который скрывался за сине-чулочной внешностью.. . В парах горячей воды размякало не только тело, но и сознание. Кремовый кафель тоже превратился в парафин и потек со стен в воду тонкими шелестящими струйками.
Она увидела себя девушкой в облаке света. Вот она стоит перед управляющим тремя ресторанами, успешным Семеном Моисеевичем как последний шанс. А он кричит: «Не вижу ваших читателей!» И чем больше он кричит, тем больше отворачивается от нее, уходит во тьму. И ее свет становится все бледнее и бледнее. Она пытается сделать так, чтобы он не уходил, но он отворачивается, он кричит на нее. И уже завтра или послезавтра он поймет, что тьма ему не по зубам. Отсроченные последствия Надя уже не раз наблюдала в своей жизни, когда вчерашние ее обидчики вдруг через некоторое время получали сполна от неведомых сил.
Однажды одна «подруга» долго кричала на Надю, что она уродка, и ничего не соображает в жизни. Надя мягко и терпеливо смотрела на нее, вслушиваясь в крик ненависти, пытаясь найти там хоть какие-то ноты здравомыслия. Тогда она подспудно ощущала себя неким последним шансом для своей подруги. Она даже пыталась что-то сказать ей про любовь к ближнему, чем вызвала еще больший гнев. Подруга считала себя успешной, красивой и необыкновенной. Надя проигрывала ей по все статьям в сравнении. Но почему-то парень подруги вдруг начал оказывать Наде знаки внимания. Надя не поддерживала эту двойную игру, и ее неуступчивость стала еще больше заинтересовывать парня. Вот тут «подруга» и взвилась… Надя не желала ей зла, наоборот, она стремилась к гармонии бесконфликтности. Подруга умерла через месяц, нелепая смерть-тромб, закупоривший артерию, одно мгновение и конец.
Смерть не входила в Надины планы, впрочем, как и наказание. Образ умершей подруги встал перед ней акварельным силуэтом, который безмолвно растекся в горячем тумане пара. И Надя лежала в ванне, рассматривая свою жизнь со стороны.
Она начала перебирать людей, кричащих на нее. В каждом случае это был не просто крик. Они кричали не на нее, они кричали на себя, ощущая собственное бессилие, они сами проклинали себя. Что-то менялось в пространстве, и каждый раз как предвестник перемен, внутри Нади возникал потусторонний трепет. Реальность искажалась в прозрачном трепете, и у Нади рождалось бессильное ощущение, что крича, люди проклинают себя, и не хотят брать руку помощи. С этим ничего нельзя было поделать, только смотреть как дурной сон. Но сегодня появился Игорь, и в Надином восприятии жизни возникла некоторая четкость. Словно бы Игорь ограничил ее размытое облако света, превратив его во вполне видимый луч. Даже не в луч, клинок, вернее, его лезвие…Лезвие света. Лезвие света может разрезать самую глубокую тьму. И божья старушка и правительственный амбал практически мгновенно получили свою порцию тьмы, не взявшись за спасительный луч, все произошло без отсроченных последствий.
Лезвие света – как луч спасения. И если луч не берут, то и спасения не наступает. Но они же не умирают, они не умирают! Они кричат на Надю, их настигает кара, но не смертная. Значит, они все-таки берут ее лезвие света? Она же не убийца, и она не желает им зла, наоборот!
Вот такие мысли закрутились в Надиной голове, а в противовес им хлынули другие голливудским ярко-раскрашенным потоком. Их двое- люди в черном. Надя и Игорь. Почему же в черном? Может быть Надя в красном с алыми помадными губами и Игорь…Игорь классически в черном низе, белом верхе. Они идут по городу в пространстве восхищенных взглядов. Попробуй хоть кто-то вякнуть в их адрес что-то неодобрительное. Та самая необыкновенность, о которой Надя мечтала. Сюжет фильма, или же фильм наяву. Она может изменить свой город, очистить его от человеческой накипи... Вернее, не она одна, вместе с Игорем, так будет точнее и быстрее. Квакнул кто-нибудь что-нибудь плохое, получай по заслугам. Тогда люди начнут понимать, что такое хорошо, а что такое плохо. Или они начнут бегать от Нади как от чумы? Во всяком случае, теперь она знает точно, что в ней есть необыкновенность, которую невозможно растиражировать. Это не бред и не голос в голове. Это просто в ней есть. И Игорь это тоже понял. Это реально. У всех разные дары, а у Нади такой. У Нади свет, у Игоря –лезвие. Вместе получается лезвие света. С Игорем Надя может стать знаменитой.
- Ты станешь знаменитой, - произнес чужой голос в голове. – Я буду великим вместе с тобой. Ты должна слушать мои приказы. Мы поедем покорять Голливуд.
- Зачем? – мысленно спросила Надя.
Сеанс ченеллинга как и всегда начался практически незапланированно, хотя, Надя ожидала его. Обычно он и приходил в минуты полного расслабления.
- Теперь, когда ты узнала свой дар, ты можешь стать знаменитой, - сказал голос.
- А зачем мне быть знаменитой?
- Как зачем? Деньги, слава, успех.
- Зачем?
- Деньги, слава, успех и Игорь, - повторил голос.
- П-шел вон, - беззлобно сказала Надя вслух. – Езжай в Голливуд без меня.
В дверь ванной начали стучаться. Мама переживала за Надины суицидные наклонности.
- Я выхожу! – крикнула Надя в закрытую дверь.
Замотав мокрые волосы в махровое белое полотенце, и накинув банный халат, Надя вышла из ванны:
- Мама, все в порядке. Вены не резала, петлю не накидывала.
- Надюша! Что ты такое говоришь?
- То, о чем ты думаешь.
- Я вот думаю чаем тебя напоить, я чаю согрела.
- Хорошо. Давай чаю, - Надя опять о чем-то задумалась.
Ее мысли, как стаи птиц кружились вокруг города, в котором она жила.
Утром Надя оделась по новому, ощущая себя лучом света. Все-таки свет по определению должен был быть волшебным. Джинсовая юбка, шелковая коралловая майка и сережки с подвесками малахитов. Правда, подходящей обуви у нее не нашлось и пришлось довольствоваться сандалиями.
Надя вышла из подъезда на улицу, в еще зябкое летнее утро, и поняла, что она счастлива. Отныне этот город принадлежал ей. Навстречу Наде шли люди, и они все тоже чему-то улыбались.
В редакции было еще пусто, а не густо. Игорь сухо кивнул ей, и за этим сухим кивком Наде почудился страх. Матвей Толстоногов тоже был здесь. Его Гарри-Поттеровские глаза печально взирали на мир. Надю на миг накрыла теплая незнакомая, но приятная волна - надоедливого голоса в голове не было, просто безмолвно и чувственно возникла картинка – кожаные ножны.
– Ножны, - подумала Надя про Матвея.- Сам кости да кожа, прямо-таки хорошие качественные ножны. Я-свет, Игорь- клинок, Матвей-ножны. .. Лезвие света засунем в ножны, чтобы никого не пугать и пойдем по городу вершить правосудие как трое неуловимых мстителей.
Матвей принес еще пару статеек и рассказ. Наде показалось, что Матвей слегка разволновался, когда увидел ее. Игорь же наоборот прятал взгляд, и можно было легко догадаться, что он успел рассказать Матвею о вчерашних событиях.
-Надюша, надо сделать прозвончики. Предложить скидку. Я вот тут посчитал, можно попробовать по льготной цене внутреннюю полосу отдать. Позвони еще разочек Семену Моисеевичу, проинформируй его об акции, - сказал Игорь.
- Вы хотите, чтобы я позвонила ему? – Надя на работе обращалась с начальством на вы.
- Да. Только проинформируй.
- Но…Он же на меня вчера так кричал. И по телефону он не ведет беседы.
- А ты позвони, договорись еще на одну встречу. Все-таки три ресторана сразу.
- Злачные места. И их хозяева злачные люди, - сказал Матвей. – Хозяевам пора сменяться.
Надя глубоко вздохнула, набирая на трубке заученные цифры. В ее голове еще звучал вчерашний крик:
- Я не вижу ваших читателей!
- Здрасте, Семен Моисеевич. Извините. Это Надежда - менеджер журнала Бомба. Я вчера была у вас вечером. И я хотела бы сказать, что мне надо по поручению редактора к вам прийти. Но вы не переживайте, вы увидите меня в последний раз. Больше мы вас не будем донимать. Мне, конечно, немного неудобно, - Надя расшаркивалась, как могла, боясь нарваться на ответную грубость.
- Что вы такое говорите? Последний раз увидеть? Это звучит зловеще в ваших устах, - услышала она тихий голос.
- С вами что-то случилось? – Надино сердце ухнуло в пропасть тревоги.
- Да. Случилось. Вчера, когда я поднимался по стремянке, на меня упала отвертка и пробила мне глаз.
- Ой. Извините, я не знала.
- И теперь я не знаю, смогу ли я им видеть. Так что мне не хотелось бы видеть вас, как вы выразились, в последний раз.
- Может быть, все обойдется?
- Не знаю. Может, и обойдется.
- Извините еще раз, что потревожила. Желаю вам выздороветь, - Надя положила трубку.
- Игорь, это, наверное, неправда, - пролепетала Надя. – Но он мне сказал, что ему пробило глаз. Он … Может быть, специально так сказал, чтобы отвязаться.
- Значит, это все-таки правда. До меня слухи дошли, что он тяжело заболел.
- А зачем тогда вы… ты заставил меня звонить? –
Игорь ничего на это не ответил. Но его пристальный холодный взгляд сказал Насте больше, чем словесный ответ.
Что-то в Наде изменилось. Она не покраснела от его взгляда, в сердце ничего не екнуло.
- Я принес новую статейку про великих и знаменитых, - сказал Матвей. – Как вы думаете, Надюша, это равнозначные слова?
- Конечно, нет, - ответила Надя, возвращаясь к своему столу.
- Ве-ликий, значит, ведающий ликом, соединяющий в себе любовь, ум, творческий труд и еще нечто сверх того, владеющий неким космическим даром, поцелованный вечностью… А знаменитый может быть и без ума, и без любви, и без труда, и без дара. Но как высокая трава, он может вырасти на время выше, чем побег дерева. Нам повсюду внушают, что трава-это хорошо. И мы начинаем копировать знаменитых людей, которые не ведают своего лика. Вот, вы, Надюша, навскидку легко можете сказать десять имен знаменитостей. Спортсмен А, певец Б, президент В, артист Г, писательница Д… В наших головах они прочно соединены с успехом, с завистью, со всей этой празднично травянистой шелестящей элитной массой. Но кого из них вы можете назвать великим? Никого! Они не ведают своим ликом. Они несут психологию у-спешной, поспешной быстро растущей травы, а не мощного древа жизни. И человеку надо четко понимать, чего он хочет – расти в траву или в древо? Трава- в сути, аналог проданной души, она будет скошена и жизнь ее –это миг теплого конъюнктурного лета. А вот древу расти труднее, но оно дает мощную крону и соединяет в себе века. И пусть поначалу его ве-ликость незаметна. Но потом она даст большую силу. Лично бы вы, Наденька, что выбрали – стать великой или знаменитой?
- А третьего не дано?
- Третье – это то, что вы имеете сейчас- посредственность, и это то, что вас не устраивает. Это не трава и не дерево, а бесплодная земля.
- А вы, Матвей, что выбираете?
- Я только вчера четко задумался над этим вопросом, и понял, что заноза знаменитости сидит у меня в мозгах, и она увела меня в сторону от моего лика.
- А если все захотят стать ве-ликими? И дворники, и таксисты? – подал голос Игорь.
- Все нормально. Будут ве-ликие люди и ве-ликая страна. В любом человеке есть лик… А вот если, как сейчас, когда каждый второй мечтает стать знаменитым. Заметь не ве-ликим, а знаменитым, без труда, без ума, без любви. Вот это полная чушь и бедлам. А ве-ликие люди –это как деревья. Вырастут, и будет город- сад. Лично я бы хотел жить в таком городе. Можно помечтать, готов даже написать эссе на эту тему. Шикарный был бы город…
- Ты предлагаешь нам задуматься над своим ликом? – спросил Игорь.
- Да.
- А я предлагаю всем великим выпить по чашечке кофе, - сказала Надя. – Нам стоит кое-что обсудить.
Сквозь жалюзи в окна просвечивал свет молодого утреннего солнца. Там за окнами был развернут мир в формате 5d. Мир, в котором они могли быть и актерами и режиссерами одновременно. Пластичная реальность, которая ждала разогрева и изменения, которая готова была принять новую форму под лезвием света великого скульптора. И Надя теперь точно знала, что здесь, а не в Голливуде, создается необыкновенный фильм жизни, в котором каждый может быть и актером, и режиссером.