Глава 6. Первый отпуск в родном селе

Вячеслав Вячеславов
     Летом исполнилась давнишняя мечта: мы поехали в Петро-Завадовку, которая часто снилась. Во сне почему-то наша изба находилась на противоположной стороне улицы. Я хорошо помнил детские эпизоды. Девять лет не были на родине. Вероятно, тот же самый инстинкт заставляет возвращаться рыбу на место нерестилища.

Россия удивила в первое же утро, когда поезд остановился на какой-то станции. В открытый тамбур потянуло морозом, который очень странен в разгаре лета. Здесь ночью на почве заморозки, облачка сизоватого тумана расстилались над землёй.

Через час потеплело и стало жарко. Почти на каждой станции базарчики, где можно купить всё, от вареной картошки до вареной курицы, которая в Грузии считалась деликатесом. Кур ели только состоятельные люди, делая на праздники сациви, ореховую подливу. У большинства населения денег на изыски не хватало, выживали.

Иные торговки приносили продукты к открытым дверям вагона, к окнам, торопясь продать, пока состав стоит, бывало, что покупатель не успевал расплатиться, и растерянный продавец бежал вдогонку состава, тщетно протягивая руку, но такое было редко.

Мы редко что-то покупали, экономили деньги, лишь, если видели явную дешевизну товара, или голод припирал.

В Сталинграде наш прицепной вагон отцепили от состава, уезжающего по другой ветке, и поставили в тупичок, в ожидании попутного поезда, чуть ли не на целый день, далеко от нового вокзала, выстроенного два года назад.

(29 декабря в 2013 году в 12-45 смертница взорвёт себя на входе в вокзал, признанного шедевром сталинского конструктивизма. Недавно произвели капитальный ремонт. Смертнице взрывом оторвёт голову, которая долго будет лежать под прицелами видеокамер и взглядами людей. Молодое симпатичное лицо. Погибнут много людей).

Мы с удовольствием вышли в город. Приятно размяться после тесного вагона. С любопытством рассматривал знаменитый город, который в войну был полностью разрушен, а сейчас выстроен. Не увидел ни единого следа войны.

Город поразил затрапезностью: стандартные трехэтажки на равнинной местности не украшали, а придавали провинциальный вид захудалого районного центра. Мало зелени, трава уже выгорела от летнего зноя, деревья невысокие, не успели вырасти после войны, не обзавелись пышной кроной. Почти не видно людей. Это необъяснимо. Работают. Но в других городах всегда есть прохожие! Идти к Волге не рискнули, некому подсказать, как далеко она расположена.

В глубине аллеи увидели отдельно стоящее здание планетария, похожее на Дворец культуры, и зашли, надо же узнать, что это такое, да и убить время не мешало. Понравилось звёздное небо над силуэтной панорамой города, как и всё впервые увиденное. Представление для группы в двадцать человек длилось не более получаса, включили свет, и все потянулись к выходу. Кто-то из взрослых, тоже приезжих, сказал, что аппаратура привезена из ГДР, об этом же извещала и табличка перед входом.

Город сильно растянут вдоль побережья Волги, что не давало возможности узнать его, автобусов не видно, а пешком много не находишь. Много позже узнаю, что длина города в сто километров! Самый протяжённый город! Одно время, мыслили, построить метро — ограничились трамваем. Видимо, это свершилось после нашего приезда, не видел трамвая.

 Некому подсказать, что в городе сохранился дом Павлова, мы о нём представления не имели. Мы были обычными транзитными пассажирами.

В угловом магазине, приподнятым над тротуаром на метр, вели ступеньки с перилами, мать купила каравай белого хлеба. Никогда позже не видел столь пышного и вкусного хлеба. Позже узнаю, что для качественного хлеба нужна мука из твёрдых сортов пшеницы. Следовало понимать, что такую муку наши хлебопекарни не видят. Но и это воспринималось с пониманием: недавно была война.

Стояла страшная жара без малейшего ветерка. Мы вернулись к раскалённому солнцем вагону, который каждую минуту мог подсоединиться к паровозу и состыковаться с подъехавшим составом, поэтому я не мог выйти на улицу, и чувствовал себя всё хуже от окружающей духоты, на которую взрослые никак не реагировали. Никто не возмущался. Стоянка запрограммирована, заданна. У меня из пересохшего носа пошла кровь. Не знал, что делать, и мать не могла подсказать, что нужно смочить водой носовой платок и положить на лоб, на переносицу. Так просто! Но и это нужно знать.

Залез на полку и пролежал, задрав голову, до отхода поезда. В открытые окна дул тёплый воздух, который всё же принёс облегчение. Происшествие с кровотечением несколько меня напугало: не хватало, чтобы это повторялось. Но скоро организм акклиматизировался, и я забыл, что такое возможно.

Большую часть времени проводил в тамбуре, где никто не мешал рассматривать поля, посёлки, полустанки. Переходил с одной стороны на другую, выбирая, где интересней. Почти на каждой остановке к вагонам подбегали мальчики, выпрашивая спичечные коробки у курящих. При отказе просили показать картинку на коробке. Если у них такой не было, то взамен давали свой коробок.

Я долго не мог понять смысла подобного обмена. Если коллекционировать коробки, то очень скоро ими можно забить всю комнату. А если только картинки, то они приклеены намертво. Можно лишь выломать с основой. Не понимал, что сельские мальчики пытаются хоть так разнообразить скучную жизнь.

Саратов не узнал. Это был чужой, незнакомый город. Потолкались по рынку, недалеко от Волги и широкого грунтового спуска к ней, и в памяти что-то забрезжило из раннего детства, но так и не вспомнилось. Зашли в новый двухэтажный универмаг, кишащий людьми, к прилавкам не протолкнуться.

Мать соблазнилась массивными дутыми браслетами под золото. Купила несколько штук в подарок родственникам, каждый стоил 33 рубля. Проносила только один месяц. Видимо, быстро поняла, что это безвкусица: бедность не скрыть позолоченным блеском.

Вокзал, чуть ли не полностью забит людьми, к кассам не подступиться, везде очереди. Казалось, всё население страны отправились в разные стороны. Такая картина  памятна и из прошлого. Но, билеты всё же купили.

Под вечер пошли к составу, который, как и в детстве, расположили подальше от вокзала и основных линий. Без электричества вагоны, всё той же старой конструкции, напомнили послевоенное время. Проводников нет. Нашли свой вагон и с трудом забрались на высокие ступеньки. В тусклом свете далёких станционных фонарей нашли свои места на жёстких деревянных скамейках.

Время тянулось томительно нудно, казалось, мы так и будем стоять часами. Но вот последовал ощутимый толчок — произошла сцепка с паровозом. Когда состав тронулся, под потолком тускло засветились лампочки, и стало как-то веселее. Легли спать на голые полки, я наверху. Мы к этому привычны. Спал беспробудно.

До Баланды, а это путь в 180 километров, наш состав плелся тридцать шесть часов. На едва заметных подъемах мощности паровоза не хватало, скорость снижалась настолько, что многие спрыгивали на землю, взбегали на пригорок, рвали цветы, потом неспешно возвращались к вагонам. Другие шли рядом с вагоном, разминаясь от долгого безделья. Я тоже спрыгивал на землю, но боялся далеко отходить от вагона: а вдруг рванет, и я не успею ухватить поручень.

Глубокой ночью приехали в Аткарск, где простояли несколько часов. Мне долго казалось, что Баланда находится очень далеко от Саратова. Потом по карте увидел, что расстояние всего сто километров. Состав делал большую петлю с заездом в Аткарск, что вдвое увеличивало путь.

От Баланды в памяти остались смутные воспоминания: чей-то дом, в котором останавливались все приезжающие под вечер петрозавадовские, ночевали, а утром уходили к вокзалу. Грязные улочки с частыми низкими домами. Единственное, что узнал — это  вокзал и элеватор, от которого шла дорога на Петро-Завадовку.  Долго ловили попутную машину. Людей много, а машин мало. Сразу за элеватором начинались хлебные поля на пологих холмах.

Приехали в Петро-Завадовку, и я всё узнал: колодец около сирени, избенку с соломенной крышей. И в самой избе ничего не изменилось. В нетерпении вышел из хаты и направился к речке, восторженно озираясь. Всё так знакомо. Да, здесь бегал пацанёнком. Оказывается, расстояние до речки намного больше, чем представлялось.

Одиннадцатилетняя Валя с удивлением смотрела на меня и не понимала, чему я радуюсь и всё осматриваю? Прошли в сад, который я совсем забыл, спросил её: Меня помнишь? Что мы делали вдвоем?

Она покачала головой. Еще бы. Ей было всего год. Даже мне помнилась в единственном эпизоде, на печке, где проводили большую часть зимнего дня.
Вале показал, как из листа бумаги делать самолетики. Запускал и сам же постыдно отнимал, и снова бросал. Вёл себя не лучшим образом.

Потом приехала её мать, очень похожая на мою, почти две капли воды, если бы не искусственный глаз, который сильно портил её.

Валя каждое лето живёт у больной бабушки, которая мучается желудком, почти не может есть, ходит, согнувшись от боли. Боялась выпрямиться, чтобы не усилить боль.

Гена работал на тракторе. Раза два дал посидеть за рычагами, но не объяснил, на что и как ориентироваться, для него это само собой разумеющееся, и я культиватором снес несколько метров ростков кукурузы, на колесном тракторе слишком большая скорость. Самому стало неприятно от причиненного урона, но Гена не упрекнул.

Захотелось стать шофером: приятно чувствовать, как подчиняется машина. С Геной зашли в сельский клуб — сараюшку с крыльцом. На стене лист ватмана с проставленными трудоднями, и сколько зерна приходится на трудодень. Колхозников кормил не колхоз, а приусадебный участок.

Иногда Гена косит траву за огородами. Я попробовал, но ничего не получилось. Со стороны посмотришь – они так легко косят. У меня же не развиты мышцы спины, трудно удерживать косу на весу.

Фотоаппаратом «Смена» я снял его на покосе, как он въезжает на велосипеде во двор. Снимки получились очень плохими, а некоторые почему-то вовсе оказались засвеченными. Это всё от моего неумения. Никто не показывает, не объясняет, всё методом тыка.

Развлечений никаких. Кино привозят, едва ли не раз в месяц. Кинопередвижка со своим источником энергии. Сам киномеханик стоял в дверях и продавал билеты. Набивались битком в помещение без окон, терпеливо ожидая смены частей фильма. Ясно представлялось, что вот так, убого,  проживает большинство наших селений в огромной СССР.

продолжение следует: http://proza.ru/2012/07/14/386