Продолжение редактирования

Это продолжение (с 7 главы авторского текста)
Печатается с разрешения автора
и является рабочей страницей
для подготовки рукописи в печать.

— То ли совесть у тебя чистая, то ли мозгов совсем нету! – разбудил его голос священника.

      Лёха испуганно вскочил по стойке «смирно». Подполковник и батюшка смотрели на него весело. Вид у них был лихой, и по лицам отчетливо читалось намерение выпить. Хорошо выпить! С песнями, буйством, с частичной потерей офицерского достоинства и фрагментарной утратой человеческого облика.

— Ну, показывай, где у тебя закрома! — Подполковник глядел на него с задорной издёвкой.

      Колесников немного опешил.

— Не делайте умное лицо, капитан. Ещё заподозрят, что ты думаешь, и не бывать тебе майором! – продолжал веселиться Гнедых.

      Батюшка тем временем занял деревянный ящик, временно работающий стулом, и из мешка на стол начал выкладывать разнообразные консервы. Заставив половину стола, святой отец приподнял подол рясы и вынул из-за голенища начищенного до ослепительного блеска натовского берца нож. Любой десантник узнал бы в нем родной НР-43. Видимо, священнослужители не гнались за модой и предпочитали классику даже при открывании консервов.

— Вы бы хоть ножик-то протёрли, святой отец, — осторожно предложил подполковник.

— А что, брезгуешь? – хмыкнул батюшка. – Или заразу какую подцепить опасаешься?

      Священник тщательно протёр лезвие внутренней стороной рясы и вновь повернулся к столу:

— Душевный человек твой старшина! Таких деликатесов нам насобирал на радостях, что на воровстве не погорел! Даже картошки сварить пообещал!

— Ты прямо граф Монте-Кристо, — с завистью сказал начштаба. – У нас в полку картошки нет. Я уже забыл, какая она на вкус. Всё макароны с тушёнкой на второе и суп из тушёнки с макаронами на первое. Солдаты даже торты из макарон делают. Слава Богу, хоть самогон из них гнать не научились. Да ещё концентраты от союзников, химия голимая, даже тараканы не жрут… Да ты садись, Леха, и не жмись, магнат картофельный! Попотчуй гостей горилкой из кактусов. Не бойся, иностранцы уехали.

      Леха расслабился, достал из-под койки свой мешок, выставил на стол батарею «трофейного» спиртного.

— Насчёт чистой совести – это я погорячился! А мозгов у тебя точно нету. Генштаб по тебе плачет. Вот такими слезами! – заулыбался священник и, чтобы показать размер слёз, сжал кулак.

      Лёха заметил свежую ссадину, какая остается, если врезать со всей дури по зубам, и татуировку «ВДВ» на набитом ребре ладони. Батюшка поймал его взгляд:

— А ты думал, священников откуда вербуют?

— Я думал, все священники из ФСБ…

— Ну, правильно думал! Но одно другому не мешает. А потом, десантником я стал раньше, чем чекистом.

— А по званию ты где старше? – проявил любопытство подполковник.

— Много будешь знать, не успеешь состариться. Многие знания – многие печали!

— Это точно... — грустно подтвердил Колесников.

— Какие у тебя в полку люди хорошие, — сказал батюшка. – Один Стаканюк чего стоит… А тут ещё и капитан-философ. Философия – это хорошо для людей старых и сытых. Расслабляет и от собственного бессилия и бесполезности отвлекает. А людям в погонах она противопоказана. Как пиво. Процесс в организме идет, а результат до головы не доходит… У тебя стаканы где?

— Под вами, святой отец, в ящике.

— Меня, кстати, Михаилом зовут, — доверительно сообщил священник. – До третьего стакана. Потом можешь звать просто Миша. Пока не просплюсь.

      Михаил, пока еще Михаил, вынул стаканы. Подполковник тем временем изучал этикетки.

— Ну, товарищи гвардейцы, с чего начнем?

— Да какая разница? – священник благостно улыбнулся, оглядывая богато накрытый стол.

— Нет, Миша, ты не прав!

— Михаил, сын мой! – строго поправил священник.

— Ну, тогда не правы! При общем уровне крепости разные напитки вызывают разные эффекты. Коньяк, например, наглухо забивает все вкусовые рецепторы. Закусывать его бессмысленно. На голодный желудок пробуждает в собутыльниках желание говорить друг другу «Вы» и рассуждать о несовершенстве земного устройства. Виски, наоборот, аппетит пробуждает не только к еде, но и к другим радостям жизни. В смысле, по бабам резко тянет. Ром совсем отключает тормоза, и собутыльники норовят продемонстрировать свою истинную сущность. Взрослые, солидные дядьки начинают вести себя, как дети или обезьяны, это уже от дозы зависит. Водка – наиболее изученная вещь. Она обладает общепримиряющим эффектом. Собутыльники примиряются с несовершенством мира, с отсутствием баб, с отсутствием тормозов друг у друга и друг с другом. Жаль только, что для примирения необходимо сперва...  ну, если не морду разбить, то хоть гадостей наговорить.

— Философия косит русское офицерство! — воскликнул батюшка. Причем, «философия» произнес так, как будто это, по крайней мере, мужеложество.

— Это сугубо личные наблюдения, подкреплённые многочисленными экспериментами, — скромно сообщил начштаба.

— Заметно, что личными! Но по поводу текилы мне хотелось бы экспертное заключение получить, а то я её до сих пор не пробовал.

— Я тоже. А ты, капитан, пробовал?

— Так точно! Вчера.

— Ну и как? Какого эффекта, кроме опьянения, достиг? С несовершенством мироздания примирился или по бабам потянуло?

— По бабам меня, товарищ подполковник, и без бухла тянет постоянно. А насчёт мироздания… Скорее расширил пределы знания, хотя помню не всё. И с такими прорехами в нём лучше и не жить…

— Слыхал, отец Михаил? Нафиг нам прорехи в мироздании? Давай-ка лучше водочки. А то у меня на губе сидят два его лейтенанта тоже с прорехами. Про снайпера-телепата особисту рассказывают.

— Да знаю я, кто что особисту рассказывает… Лейтенанты-то трезвые! Может, это и не от текилы?

— Так точно! Мы вчера её по особой технологии выпивали.

— Это типа с лимоном и солью? – проявил эрудированность подполковник.

— Нет, товарищ подполковник! Знающий человек подсказал, что так её пьют только вероятные противники, и то слабого полу. Русские её пьют по-другому.

      Лёха объяснил технологию. Подполковник выразил желание скорее опробовать новый метод. В плане культурного обмена и поддержания традиций. Батюшка не одобрил:

— Что вы за люди такие, защитники Родины! Ради того, чтобы лошадиную дозу засандалить, готовы под бытовое пьянство научный базис подвести. Культурный обмен! Что же тогда в русле культурного обмена виски газировкой не развести и льда туда не набухать?

— Газировки нет, товарищ святой отец! – доложил Колесников. – Да и льда тоже.

— Ну, тогда давай текилу. С водкой. – согласился священник. – Только не по полному стакану. Текилы, конечно. С водкой так не балуй, разливай верно, на палец от края!

      К тому времени, когда Стаканюк принес варёную картошку, в них уже сидело по триста грамм текилы на каждого. Это только одной текилы. Картошка была заправлена сливочным маслом и посыпана мелко нарезанным луком и укропом. Давно Лёха не ел такого. После картошки разомлевшие офицеры и примкнувший к ним уже просто Миша, рясу он давно снял, засадили ещё. За метеорологию и за мир во всем мире. Оставшийся в майке с надписью CANABIS LEGAL, просто Миша ловко изготовил косяк. Его пустили по кругу.

— Лёха! Так чем ты так мировоззрение помял? — спросил Миша.

— Говорят тебе, святой отец, снайпер-экстрасенс у них тут завелся, – ответил за него Гнедых. — Каждую ночь берёт одного офицера. Прямо через броню. Вот они тут сами себя и запугивают. В очевидное – невероятное играют. Гадают, шайтан или не шайтан. Агенты Малдер и Скалли у меня на губе особиста тихонечко с ума сводят. Мол, нечистая сила и мёртвые с косами стоят. И тишина. Так я излагаю, капитан?

— Так точно!

— И что, действительно нечистая сила? – заинтересовался Миша.

— Послушайте… Не знаю, кто вы по званию, батюшка, но щеки-то не надувайте, это вас полнит. Я должен поверить, что вы сюда из-за фуры бухла приехали?

— А что, нет?

— Так что же ты тогда не уехал сразу, как со Спандаки всё решили? Садился бы в свой Мерседес и скатертью дорога. Снайпера бы нам, грешным, оставил.

— А меня интересуют всевозможные экстрасенсы. Особенно убийцы.

— То есть ты здесь, как «энтомолог», а не как око государево? То бишь, Божье?

— Одно другому не мешает.

— А если я тебя выставлю отсюда к едрени-фени? – воинственно поинтересовался подполковник.

— Тогда я буду уже не энтомолог, а чисто чекист. Ты у меня сразу поверишь, что Лаврентий Павлович жив. Никуда я отсюда не поеду! Я лучше сам тебя отсюда выставлю. И анафеме предам. А анафема, она знаете какая? Кулаки пудовые, палки резиновые, клеммы с электричеством на яйца. Знаешь, как неудобно выбитые зубы с пола сломанными пальцами собирать? Подписывать все, что анафема скажет, будешь. У нас и генералы, как девочки, плачут. А уж подполковники…

— Значит, вы так вопрос ставите? Хорошо! Колесников, вышвырни его, он хам!

— Это ты кого хамом назвал?

      Лёха наблюдал за их перепалкой с искренним интересом, ему очень нравились эти могучие пожилые дядьки. И ясно было, что словесная их перепалка так и останется словесной. Люди, столь просвещённые в применении насилия, хорошо знающие свои и чужие возможности, не станут рисковать попусту.
      Сейчас, когда они остались в одних тельняшках, Леха увидел, что оба они могучие бойцы с внимательными и, несмотря на выпитое, холодными глазами. Огромные их тела почти не имели шрамов от былых боев. Потому, что там, где встречаются серьёзные бойцы, нет места правилам. Покачнувшегося толкнут. Упавшего добьют. И раненого добьют без всякой жалости враги или свои из гуманизма по отношению к остальным. Чтобы не стонал – демаскирует. Или чтобы не тащить – руки должны быть свободны для оружия. В таких обстаятельствах шрамы не успевают зарости.
      Подполковник и Миша несомненно принадлежали к разряду таких бойцов. Их короткая стычка не кончилась бы громкими криками, вызовом милиции, распитием мировой. Исходом схватки стала бы только смерть. К тому же оба считали банальным лишать собеседника жизни.
      При их обширном жизненном опыте удовольствия особого или впечатлений новых это дать не могло. Работа — она и есть работа. Другое дело – переспорить противника. Одержать интеллектуальную победу. В конце концов, убить человека может каждый. А вот переубедить… Они предпочитали переубеждать.

— Кого это ты назвал хамом, сын мой? Тебе что, жить надоело? Я ведь и обидеться могу. А это грозит коротким судом и длительным заключением.

— Это вы можете!

— Могу! Ибо от веку, только Церковь Православная, такая, какая есть, бережёт Россию от напастей разных. От тебя, раздолбая, в том числе.

— А армия Россию, получается, не бережет? – обиделся подполковник.

— Армия служит правительству. Сегодня одному, завтра другому. Она слепа. А Вера – она всё. При любых режимах!

— Ну, господин чекист, ты и загнул… То Лаврентием Павловичем меня стращаешь, то слезу вырвать норовишь. Скажи по-хорошему, уедешь ты до заката или нет?

— Ни до, ни после. До самого рассвета, если придётся, буду сидеть здесь. А ты езжай в полк сам. Пока там без твоего приклада не разворовали всё воины православные.

— Не могу я уехать, права не имею!

— И я не имею! Так что прения по этому поводу считаю закрытыми! – Батюшка, вернее, уже просто Миша, хлопнул ладонью по столу. Бутылки испугано звякнули. Этот звук навёл его на интересную мысль.

— Капитан, что у тебя с рукой?

      Лёха намек понял и разлил по стаканам остатки второй литровой бутылки кактусовой горилки. Вместо водки стаканы второго эшелона он наполнил ромом или виски, читать этикетку было лень. Все выпили. Новая порция настроила старших товарищей на умиротворённый лад. Наверно, выпитая ранее водка стала оказывать своё благотворное действие.

— Вот ты, Кирилл Романович, зря упираешься, — продолжил батюшка, перебирая струны забытой вчера гитары. — Целый подполковник, должен понимать кое-что.

— А я и так всё понимаю. Не понимаю только, а вам-то это зачем?

— Как тут не понять. Погоны генеральские на кону. Да не одни.

— Вот вам-то их на что цеплять?

— Погоны не кандалы. Волшебную силу их золотые просветы имеют. Надеваешь их на любого пьяницу, дегенерата, вора — и становится он мудр и светел. Короче, были бы генеральские погоны, а кому надеть, найдётся.

— Ну, так и у нас такая же фигня. И справедливей будет, если наши хлопцы прицел этот президенту на блюдечке принесут.

— Это ещё почему?

— Потому что вы его уже один раз просрали, когда за два вагона китайских подушек продали немцам перспективную разработку вместе с учёными и институтом.

— Безграмотно рассуждаешь, товарищ подполковник! Что значит «просрали»? По нашим сведениям, для того, чтобы от перспективной разработки довести проект до первых экспериментальных прототипов, с чем мы сейчас и имеем дело, НАТО вбухало триста–четыреста миллионов долларов США. У нас таких денег нет. Зато сейчас мы практически на халяву добудем этот прототип. Останется только разобрать и пустить в серию.

— О как!

— А то! Стратегия, мля! А стратегия всегда упирается в деньги.

— Тогда мне остается только надеяться, что вашим олухам он не достанется…

      Миша не успел ответить. Вломился Девяткин и, дико вращая глазами, прошептал:

— Товарищ капитан, Сытин на связи!

      Колесников взял наушник.

— Глаз, я Гнездо, приём.

— Гнездо, я Глаз. Товарищ Гнездо! Тут ботва какая-то нездоровая. На той стороне наблюдаю  две группы целей.

— Ясно наблюдаешь? Приём...

— Нет, они перемещаются в нашу сторону. По ходу, ведут бой. Сейчас подсвечу их трассерами, а вы накидайте им «огурцов»! Приём.

— Глаз, понял вас хорошо. Обожди, Ваня, сейчас «огуречников» растолкаю.

— Отставить «огурцы»!  — хором прокричали подполковник и отец Михаил. — Это наши из разведки возвращаются!

— Глаз, отставить трассеры! Это не цель! Это свои! – заорал Колесников в микрофон.

— Гнездо, вас не понял! Передаю по буквам: «Ондатра», «Хорек», «Удав», «Ежиха», «Лошадь» и еще одна «Лошадь», вы там все. Какие, на фиг, на той стороне, наши? Они уже почти до реки спустились. Одну группу целей вижу ясно. Открываю огонь.

      Гнедых вырвал наушники.

— Глаз, мать твою, Глаз! Огня не открывать!

— Вас не понял, сильные помехи.

— Да все ты, гондон, понял! Не стрелять!

— Гнездо, помехи в эфире. Кто-то в разговор вклинился. Перехожу на другую волну. Приём.

— Я, блин, сейчас перейду тебе на другую волну! Приём!

— Гнездо, вас не понял! Кто в эфире? Приём!

— Глаз, сука, я тебе, что, открытым текстом должен сказать, что я подполковник Гнедых? Твой НШ! Отставить заниматься фигнёй! Это наши! Это такие наши, что тебе пулемет в гузно засунут и холостым выстрелят! Понял? Приём!

— Товарищ Глаз, тут какой-то козёл в эфир всё время влезает! И ещё, сука, нашим НШ пугает! Как будто я его по голосу не узнаю. Наш НШ полный придурок и без мата даже думать не умеет, не то, что говорить. Может, пеленганём этого пидора? Да вломим из стодвадцатки? Не убьём, так хоть обдрищется! Приём!

— Как фамилия? – прошипел подполковник, обращаясь к Лёхе.

— Сытин, сержант из Е-бурга, – ответил за Колесникова отец Михаил.

      Лёху такая осведомлённость не порадовала. Ясно стало, что в особый отдел постукивает не только Куперник, но и кто-то из солдат. Причем с завидной оперативностью постукивает.

— Сержант Сытин, прекратить самодеятельность! Приём!

— Во-первых, гвардии старший сержант, во-вторых, пошел ты на хрен, козёл, не отвлекай! Приём!

— Сытин, родненький, не майся дурью! Пожалуйста, пропусти их, а? А я тебе сгущенки дам! Ящик. Приём!

— Ящик? Сгущенки? Круто! Товарищ Гнездо, у нас в гнезде птенец какой-то ссучился, падла. По фамилии меня знает. Сгущенкой купить пытается. Похоже, жопа, товарищ Гнездо. Погибаю, но не сдаюсь. И это, Алексей Леонидович, если что, маме напишите, что не мучился. Прощайте, братцы! Пацанам нашим привет! Конец связи!

      Связь прекратилась. Гнедых прибывал в состоянии крайней свирепости. У него было такое лицо… Это лицо можно было рисовать на пассажирских авиалайнерах для отпугивания птиц. Любая тварь, наделённая хоть каким-то мозгом, постаралась бы держаться подальше от существа с лицом, способным на такие выражения.
      Подполковник обратился к капитану:

— Ну, всё, Лёха! Я даже не знаю, что я тобой сделаю, но что-то сделаю точно. И тебе это не понравится!

— Однако воинственные какие у тебя бойцы, — отец Михаил, абсолютно трезвый и собраный с виду, вклинился в разговор.

      В руке он держал сотовый телефон и уже включил набор номера. Приложив аппарат к уху, он довольно долго ждал ответа. Всё это время Гнедых суетливо шарил по карманам, очевидно, искал свой сотовый.

— Аллё, Конго? Это Монсеньор. Как делишки? — Ответа слышно не было. – Что, до такой степени?.. Ну, ладно, в экстаз не впадай... И матом ругаться отвыкай. Ты груз взял?.. Почему?.. Это я уже слышал, почему груз не взял?.. Сам козёл! Забыл, с кем разговариваешь? У меня длинные руки! – Отец Михаил надолго замолчал, его абонент что-то ему объяснял. – Как большие потери? Ни хрена себе! Кстати, там армейцы шарятся, в темноте не постреляйте их... Уже? А у них тоже потери?.. Много раненых?.. Хреново!.. Капитан, ты, что совсем охренел? Где я тебе вертолёт достану ночью? Негде там садиться!.. Если ты такой умный, почему не генерал?.. Пошёл ты знаешь куда! А ядерную бомбу не хочешь?.. Ладно, не пыли. Я чего звоню-то, тут хрень такая нездоровая — в месте обратного перехода армейцы секрет поставили. С отморозками. Будете возвращаться, осторожней. А лучше сидите, где сидели. Я сейчас сам за вами приеду. У самого берега стану, с нашей стороны. Я на Мерседесе... Нет. Новый взял, в том уже пепельница полная... Нет, нулёвый, только с завода... Нет, серебристый. Спортивный 350SLK... Нет, на пятисотый я в этом месяце ещё не заработал... Да... Форсированный, тормозные диски с вентиляцией. Короче, полный фарш. Вернёшься – посмотришь... Ещё чего, прокатиться! Снаружи посмотришь. И руки будешь держать в карманах! Там лак дороже, чем весь «жигуль».Чем твой, во всяком случае. Короче, через час подъеду...  А номер-то тебе зачем? Ты, что, думаешь, там много Мерседесов стоять будет? Тебя не контузило часом? Сколько раненых? А у армейцев? Блин! Мля! Я сейчас с транспортом решу и приеду!

      Окончив разговор, отец Михаил победоносно посмотрел на НШ и убрал телефон. Лёха не понял, куда. У рясы вроде карманов не предусмотрено. Всё время в течение беседы подполковник перемещался в поисках сети.

— Что, у тебя? «Эриксон»? – участливо спросил отец Михаил у подполковника. Тот подтвердил.

— Ты бы ещё «Алкатель» в гору притащил! Тут только «Моторолла». Короче, не суетись! Похоже, нам обоим вилы. Твои хлопцы с нашими на той стороне встретились, благодарение Богу, друг друга узнали вовремя. Стали работать вместе. Бараны, конечно, но за это с них особый спрос, сейчас не об этом. Короче, попали они там конкретно. У твоих два холодных, и у моих два. Сам понимаешь, бросать их там нельзя. К тому же пятеро раненых. Хрень какая-то! Конго говорит, все тяжёлые, но ходячие. К реке спустятся сами. Но вверх подняться не смогут почему-то, ты представляешь? Нам с тобой, подполковник, похоже, не о новых погонах думать надо, а о вазелине. Короче, — он перевёл взгляд на Лёху, — я у тебя там две броняшки видел. Они со вчерашнего заправлены и на ходу. Сейчас мы их берём и туда. Про мины на том берегу знаю. На берег не полезем. В реке останемся и всех на борт из воды возьмём. А сержанта своего уйми, как хочешь! Хотя если у него так палец на курке зудит, пусть стреляет. БРДМу это по фигу. Главное, решай, что с нашими минами делать. Вот и всё, беги исполняй. Что бы через полчаса все машины в реке были!

      В принципе, задачу отец Михаил поставил чётко. И была она вполне выполнима. Капитана Колесникова смущало лишь то, что святой отец не был его начальником. Он вопросительно посмотрел на НШ. Подполковник и раньше радовал его обширным запасом матерных слов и забавных идиоматических выражений, но сейчас Лёха пожалел, что не записывает их на диктофон.
      Если передать вкратце общий смысл, то получится следующее: подполковник давно подозревал, что процесс зачатия капитана Колесникова происходил в особо извращённой форме, теперь он просто уверен, что этот акт (зачатия) отягощен был редкими психотропными изысками и к тому же усугублён разнообразными нервными расстройствами и генетическими уродствами всех участников этого, несомненно захватывающего и многолюдного, события.
      Результат подобной генетической катастрофы, капитан Колесников, на данный момент один из самых глупых офицеров не только в российских вооруженных силах, но и в ВДВ, её сливках. Сюда сливают всё, что в дисбат не берут. И, если этот вышеозначенный капитан не желает видеть себя в дальнейшем в роли любимой сексуальной игрушки всего высшего командного состава ограниченного контингента, он должен немедленно проявить чудеса скорости и поставленную задачу выполнить раньше срока.
      Капитан спорить не стал. Напустил на себя вид исполнительный и придурковатый и понёсся искать старшину Звягина, местного энтузиаста минновзрывного дела.



      Выскочив из блиндажа, Колесников споткнулся обо что-то, чего там не должно было быть, и растянулся во весь рост. Уже лежа на земле, осмотрелся. В лунном свете ясно было видно, что это человеческое тело. Осветив тело фонариком, он узнал всеми забытого и непонятно что здесь делающего француза. Француз был мертв, без всякого сомнения. Пуля прошла из виска в висок. Лёха обратил внимание, что из плохо застегнутого нагрудного кармана торчат донца стреляных пулеметных гильз. Колесников хотел выругаться, но почему-то не стал этого делать. Только сейчас он заметил, что маленький офицер был очень молод. Мальчишка совсем. Даже моложе самого Лёхи.
      Капитан сел. Вдруг стало очень стыдно перед убитым. То ли оттого, что он об него споткнулся, то ли оттого, что забыл спровадить с остальными иностранцами. То ли ещё почему. Скорее, сразу от всего. Он подумал, что очень зло обошлись с ним русские союзники на этой войне. Сперва его подло обманули и он, вместо гуманитарных грузов, сопровождал колонны с левыми сигаретами и спиртным. Потом больно пнули по лицу. И пулю он получил его, Лёхину.
      Раньше ничего такого он не чувствовал. Случалось ему совершать ошибки, но обычно стыдиться их было уже некогда. Их нужно было срочно исправлять. Теперь исправить ничего было нельзя. Погиб француз навсегда. Безвредный и забавный, никого ещё не убивший и вообще вряд ли на это способный, мальчишка, тайком собирающий стреляные гильзы. Обманутый лживой военной мишурой. Лёхе было очень жалко француза. Но сейчас было не до него. На той стороне нуждались в помощи свои. Не безвредные, не забавные. Матёрые надежные свои. Лёха вскочил на ноги.

      За руль первой машины Звягин сел сам. Вторую повёл подполковник. Лёху он выгнал на броню. Мол, молод ты ещё капитан, так нахально по минным полям ездить. Сиди на башне и громко-громко Сытину махай. Вдруг эта скотина из РПГ со страху по своим шарахнет.
      Подполковник старательно повторял немыслимые кренделя Звягина. Тот помнил каждую мину в лицо и фарами не пользовался. Вёл машину по памяти. До реки добрались не быстро, но зато живыми.
      Сытин не стрелял. Звягин не ошибся. Машины гуськом вошли в воду. Течением страшной силы чуть не оторвало колёса от дна и не опрокинуло машины в реку несколько раз. Жабьи морды БРДМ нависли над чужим берегом. На башне первой машины стоял отец Михаил, одновременно страшный и нелепый в чёрной рясе с автоматом на плече и с мобильником у уха.
      Дозвониться он не успел. Из серой мглы появились два силуэта. Это и были разведчики. Осторожные, подумал о разведчиках Колесников, дозор выслали. С нашей стороны тоже всего опасаются.
      Убедившись, что это свои, дозорные сделали знак в темноту. Лёха понял, что имел в виду Конго, говоря о тяжелых, но ходячих. Пятеро слепых без знаков различия, но по измождённому и свирепому виду явные разведчики. Шли цепочкой, держа за ремень первого зрячего, судя по возрасту, офицера с забинтованными и зафиксированными в шину руками.
      Ещё несколько бойцов волокли свёртки камуфлированной ткани. Два свёртка зашвырнули наверх — в зону моторного отсека Лёхиной машины, два Звягину. Из одного свертка вываливался исцарапанный, пыльный от долгого хождения по незнакомым горам ботинок.
      Два бронированных катафалка тронулись в обратный путь. Настроение у всех было подавленное, мягко говоря. Лёха мудро решил ужраться, обязательно в хлам, сразу, как только спровадит разведку и начальство. И с французом необходимо было что-то делать. И подполковник, и священник, выходя полчаса назад из блиндажа, споткнулись об тело и грохнулись на него оба. Они обматерили и француза и, особенно, Лёху. Лёхе ещё и пообещали щедро, от души, военно-полевых неприятностей и просто всяких пакостей от себя лично за то, что он дважды за сутки подвёл их под международный скандал.
      На этом их участие в хлопотах об иностранном миротворце, убитом на Слепой, закончились. Командиров и разведку не интересовали трупы, тем более, чужие. И Гнедых, и батюшка получили с того берега срочные вести, и теперь спешили ими воспользоваться.
      БРДМ у него забрали. Мол, нечего баловать, всё равно дозорную службу капитан Колесников запустил. Одну Гнедых повел сам. Вторую один из разведчиков отца Михаила. В свой Мерседес батюшка посадил раненого офицера. Сперва, конечно, вытребовал у Стаканюка кусок прорезиненной ткани, а потом радушно помог раненому разместится в салоне, чтобы не потревожить сломанные руки.
      За телами погибших обещали приехать завтра. Машины разъехались в разные стороны. Лёха решил справедливо, что больше их никогда не увидит. Подполковник оставил на высоте свой Уазик. Машина пребывала в такой степени замызганости, что представляла собой ценность не как средство передвижения, а только как единица учета. Стаканюк тут же начал её внимательно подробно изучать. Он приказал старшине следовать за собой.
      Придя к себе, он молча сел на койку. Налил себе и Стаканюку по стакану чего-то темного. Выпили...

— Слушай, Стаканюк, ты акт о списании БРДМ к утру состряпать сможешь?

— Да не проблема, Алексей Леонидович, дело привычное. Тем более что они давно списанные.

— Значит спишешь ещё раз и подпись НШ на них организуешь!

— Правильно, чтобы не отвертелся, если что. А то взял моду проверки устраивать без предупреждения.

— Тогда ещё по одной и я баиньки. Режим и поддержание спортивной формы — первейшая задача российского офицера. А ты прибери там всё. Чтобы молодые не особенно глазели. И вообще, чтобы как положено. Как у людей... Особенно француза этого. Приедут за ним обязательно. Пусть нормально выглядит. Часы там, может, колечки какие, пусть не берут никто. И херню всякую, типа гильз, из карманов выбрось у него. Пусть хоть в гробу нормальным мужиком будет сопляк. Докладывать будем честь по чести — пал в бою за дело, кто там у них главный. Типа, долг интернациональный, типа, защита священных рубежей Родины и всякую прочую лабуду, какую замполиты тарахтят.

      Капитан заметил, что очень сильно опьянел. Этого он и добивался. Он налил ещё по стакану. Выпили. Стаканюк сидел, положив на стол руки. На его, обычно хитром и довольном лице читалось сомнение. Чувствовалось, что разговор ещё не окончен. То ли он забыл о чём важном, то ли Стаканюк. Лёха продолжил говорить.

— Нехорошо как-то с ним обошлись, — как-будто извиняясь перед мёртвым, сказал Колесников и тут же внезапно разозлился. — Сытин, обезьяна бритая, в лицо ударил, да ещё и ботинком. Сытин, падла, совсем охренел. Начштаба обматерил. Я думал у НШ глаз от злости лопнет.

— Та хай бы он вообще весь посерёдке треснул, вражина.

— Ага, размечтался, треснет он! Не того калибра фигура. Нас с тобой он скорее треснет, чем-нибудь тяжёлым и корявым. Хрупнем мы под его кованым тевтонским лаптем сорок восьмого растоптанного размера, как храбрые колобки под немецким танком. Да и фиг с ним. Главное – от снайпера избавились.

— Это вы, Алексей Леонидович, почему так решили?

— Ты не шути так больше, никогда так больше не шути! — стараясь не сорваться и никого не пристрелить, медленно уточнил Лёха. — Я же протрезвею и устрою ревизию на кухне. Ходили же разведчики за ним. Неужели ты думаешь – зря?

— Я, товарищ капитан, не думаю и вам тоже этого делать не советую. – Со старшины медленно слезла обычная маска подобострастного хитреца.

     Перед Колесниковым сидел умный, злой и опытный вояка. И опять этот вояка был очень напуган. Лёха вспомнил их с Игумновым разговор. Когда это было? Вчера? Позавчера? В прошлом веке? Счёт времени он несколько утратил в пылу бурных событий.

– Я, капитан, не думаю. Я разговор подслушал. фээсбэшник так попа материл старательно. После удачного выхода такие слова не вспомнишь. Мол, подставил их поп, еле ноги унесли, и что там нечистая сила. Он так и сказал: нежить. Так что снайпер наш родной жив-живехонек, чего я искренне желаю и нам. – Старшина сам наполнил стаканы и выпил свой молча. Капитан тоже выпил. Минуту они молчали. Кто знает, о ком.

— И мёртвые с косами стоят. Опять нечистая сила. Что вы все, от жары сбрендили хором? Игумнов сказки страшные для детей про эльфов-мокрушников милитаристов рассказывает. С очень плохим концом, Мамедов муллу прямо в расположение части требует, Куперник с Ломовым особиста до икоты запугали инопланетянами. Сытин —  вообще сволочь. И ты, Сергей Павлович, туда же. Прицел это особый. Понял? Секретную информацию разглашаю в целях прекращения среди тебя паники. Новая вражеская разработка, никакой мистики. Голимая сугубо научная фантастика с элементами детектива и жесткого порно. Для некоторых особо несознательных старшин даже с садо-мазо. Ясно тебе? Прибор это новый на нас испытывают.

      Стаканюк как будто пропустил эту тираду мимо ушей.

—  Игумнов тоже на нечистую силу грешит? Он мужик серьезный, пожилой. Зря не скажет.

—  Да ужрался вчера твой навеки Игумнов, до розовых соплей ужрался и пургу понёс. Это прицел новый! Ясно? Или в дыню треснуть? Иди лучше труп убери.

—  Да всё уже убрал давно, не дожидаясь советов. Насчёт трупа я и хочу поговорить.

—  Что ещё?

      Стаканюк набрал воздуха в грудь, как пловец перед нырком, потом выпалил:

 — Труп Харчистова пропал!

      Теперь молчали ещё дольше. Потом капитан выговорил медленно, с интонациями киношного психоаналитика:

— Сергей Павлович, мы тебя теряем. Ты бы поберёг себя. Может, у тебя стресс на почве немотивированного воровства и страха неминуемого разоблачения? Опять же возраст, давление. О душе подумать пора, а ты всё тащишь и тащишь, как бы тебе не надорвать мне моё терпение. А то я сам тебя поперёк задницы надорву, больно и унизительно. Расскажи-ка мне это ещё раз. Только медленно, чтобы даже я понял.

— Когда Колю-то Харчистова вчера убили, я подумал, что машина с продуктами из полка может прийти только дня через три. А то и совсем может не прийти. Бывали уже случаи. А он мужик был хороший... Чего его червям скармливать? Не по-нашему. Решил я его в холодок спрятать. Знаете, у нас под дизелями, типа погреба оборудовано? Холод там собачий — глубина  большая. Я думал, там мясо буду хранить. А мяса нет. Одни консервы. Я механиков попросил, они мне дверь железную поставили с замком. Не знаю, где они такой замок спёрли. На подводной лодке, наверно. За собой его запирать не надо. Только дверь прикрыл, а там хитрая механика. Пружины там всякие, шестерёнки. Чтобы потом открыть, надо в одну скважину провернуть, потом в другую. Иначе никак. Я двух молодых взял и Колюню туда поместил. Ну и сегодняшнего туда же отправил. А ключи я никому не доверяю. Сам открывал. Захожу, а Колюни-то и нет.

— Очень интересно. И куда же он подевался?

— Хорошо бы узнать. Кстати, изнутри дверь очень просто открывается. Там колесо такое, как на корабле. Провернул два раза влево, один раз вправо и всё. Молодых-то я запугал. Мол, разведка, секретность, все дела, язык мой – враг мой, и у себя на кухне их пока держу. Чтобы не болтали с теми, кто Колюню заносил, а главное, с теми, кто не выносил. Вот такая хреновина. Так что, я думаю, без нечистой силы здесь никак не обошлось.

— Стаканюк, скотина. Ты что, труп потерял? Просохатил друга Колю? Или совсем запарился и продал его цыганам? Блин, как вы все меня конкретно задолбали. Ты же выпил. У тебя не может быть белой горячки. Наркотики ты тоже не употребляешь. Но, если из закрытой на замок комнаты что-то пропало бесследно, это по-любому твоя работа. Не надо приписывать свои заслуги ни в чём таком неповинной нечистой силе. Пошёл вон, боров. Чтоб, как завтра проснусь, был труп в наличии! Причём, именно Харчистова, а не кого попало. И акт о списании БРДМ. Буду тебя к ордену представлять. За героическое сражение, в котором мы потеряли француза, технику и Харчистова. Не будет – можешь сам себя в мясорубку засунуть и медленно прокрутить, если легко отделаться решил. Бегом отсюда на фиг марш!

      Стаканюк сжался, снова стал суетливым воришкой и убежал. Лёха свалился на койку и мгновенно уснул.



      Во сне Лёха почувствовал фантастически приятный запах. В его сон нахально вплетался отчетливый запах пива.
      Пиво... Лёха вспомнил, что крайний раз пил пиво два или три года тому назад в ставшем за годы обучения родным Смоленске, на берегу Днепра, с девушкой, которую хотел назвать своей женой. Имя у этой девушки было, Лёха точно помнил, что как-то её звали. Капитан решил, что пиву, а следовательно, и запаху его на высоте взяться неоткуда. Стало быть, это сон.
      Он решил не просыпаться, пока не вспомнит имя девушки из Смоленска. Вспомнить не удалось. Заснуть тоже.

– Ду бист вирт фельдфебель Игумнов век?

      Говоривший имел ужасающий немецкий акцент. С таким акцентом обычно играют эсэсовцев в заводской самодеятельности. Лёха испуганно открыл глаза. У входа стоял человек, абсолютно нелепый и неуместный здесь в гражданской одежде. Опять иностранец, с ненавистью подумал Лёха. Его посетитель был одет в черную кожу и красную косуху, и вообще производил впечатление преуспевающего рокера. В руке он держал распечатанную запотевшую банку пива. Банка расточала запах. На банке Лёха и сфокусировал свой взгляд.

– Ду бист вирт Игумнов прапорщик гехемен? – повторил он свой вопрос.

– Да хрен его знает! – честно признался Лёха.

– Вы есть Игумнов прапорщик?

– А? Вы в этом смысле? Нет. Я не есть Игумнов прапорщик. Есть не я их бин, ферштейн, хендехох. Есть я нет. Короче, нихт.

 – А где он есть?

– А он есть нах хаус век.

– Ложный вызов. Дер щлёхтд.

– Какой ещё ложный вызов? Ты полегче.

– Их бин международишен транспортгеверкен компаниш. Ферштейн? Их бин доставка вир Игумнов прапорщик айн кляйн пакетен. Ферштейн? Хир вир нихт хир плацадрес гехаем нихт. Это ложный вызов. Платите штрафен век.

– Ага, сейчас, шнурки поглажу и заплачу, не унесёшь. Делать мне больше нечего. Всем платить, так без штанов останешься. Иди своему крестоносцу мозги парь. А мне не до тебя. Я спать буду.

– Понятно, – совершенно без акцента и опять-таки по-русски сказал визитёр. Этот внезапный языковой переход пробудил у Лёхи смутно знакомое предчувствие грядущих неприятностей. – Значит, про крестоносцев мы знаем, даже сотрудничаем.

– А, так ты не иностранец? – особого удивления Лёха не выказал.

– Как это не иностранец? Самый натуральный иностранец, по паспорту. Только напутали опять у нас в верховной канцелярии. Там такой бардак, гном ногу сломит. На цифровой формат не переходим из соображений борьбы с хакерами, а бумажного архива у нас и не было никогда. Великий магистр, он хоть и нечеловеческих возможностей имеет множество, но возраст сказывается. Он у него солидный. Но ничего не забывает. Помнит, что я иностранным языком владею, а каким, не помнит. Вот и всучили мне немецкий паспорт. Ему-то, что Германия, что Бразилия – провинции. А я по-немецки полный Гитлер капут.

– Ты же сейчас балабонил по-ихнему.

– Сам-то шпрехаешь?

– Откуда?

– Оно и понятно. Это я что попало говорил. Ладно. Процесс вручения вверительных грамот считаю законченным, разрешите перейти к банкету! – он оторвал от грозди пивных банок, стоящих на столе, одну и передал её Колесникову.

      Пиво оказалось холодным и вкусным. С первым глотком к Лёхе вернулись бодрость и хорошее расположение духа. Его гость, не дожидаясь приглашения, сел за стол, вынул из-за голенища берца ложку и начал уплетать не съеденные вчера консервы. Лёха неспешно потягивал пиво.

– Тебя зовут-то как? – спросил гость капитана, старательно облизав ложку и убрав её на место.

– Лёха. А тебя?

– Меня? Подожди. – Очевидно, гость был не готов к такому вопросу. Он вынул из кармана паспорт гражданина ФРГ. – Вот, блин. Ну и имечко. Бурхард, блин, Шарнгольц. Ну и нифига себе. Язык сломаешь. Это как же тогда меня мама называла? Надеюсь, Бурый. А что, нормальная погремуха. Бурый, типа медведь. Значит, зови меня Боря, или Миша, или, всё-таки, Боря.

      Колесников не без труда сдержал улыбку. Во-первых, его гость не походил на медведя ни повадками, ни габаритами. Во-вторых, в кругах его общения выражение «звать Борю» имело несколько неприличный смысл.

– Боря, так Боря, – миролюбиво согласился капитан.

– Рассказывайте, что тут у вас случилось. Игумнов ваш позавчера такую слезницу в диспетчерскую отправил, мне чуть ракету в зад для скорости не вставили. И вот я здесь. На что жалуетесь?

– На снайпера, в основном.

– Ну, это не по моей части. Снайперы, диверсанты, партизаны, всевозможные повстанцы, они, конечно, хуже любой нечисти будут, но вполне просто истребляются народными средствами – множественные штыковые инъекции, острая свинцовая интоксикация, побои по всему организму, тайд или кипячение, при помощи напалма. Это уж вы сами давайте. До чего народ обленился! Сами уже грохнуть никого не могут. Обязательно надо выдернуть специалиста из регионального управления. Больше-то некого сдёрнуть среди ночи. Звонили бы сразу в Кремль. Или вообще в Ватикан.

      Пиво у Лёхи давно кончилось. Он снова начал испытывать усиливающуюся с каждой минутой антипатию к бородатому пришельцу.

– Значит, снайпера ты извести не можешь?

– Почему? Я кого хочешь извести могу. Я таких зверюг изводил... Не дай бог приснится – не проснёшься. Могу я вашего снайпера извести. Дело плёвое. Но тратить мое время на беготню за снайперами просто глупо и непростительно дорого. Я же не орк-подёнщик. За пятьдесят долларов голову сдавать не буду. Я себя намного дороже ценю.

– Так тебе ещё и платить надо?

– Я ещё не решил. Если это просто снайпер-человек, я его, конечно, изведу. Дел-то на два раза. Только тогда вам придётся заплатить и за работу, и за накладные расходы, и за ложный вызов. У нас в Ордене с конца прошлого века подрядная система и самофинансирование. Ну и поделом вам. Ишь моду взяли из-за каждой фигни проблему делать.

– А если не простой?

– Тогда будем посмотреть. С этого момента подробно: что, где, когда, и чем кончится. Говори всё. Мы храним тайну исповеди.

– Не знаю, как объяснить.

– Ну, позови того, кто знает. А то, как в диспетчерскую звонить и обмороки с истериками закатывать, знаем, а как приехал добрый дядя Бармалей, не знаем, что рассказывать. На фиг вы тогда звонили?

– Да не я звонил. Я про вас и знать не знал. Это ваш Игумнов. С ним и разбирайся, кто будет платить, потому что я не буду по любому.

– Ну и где этот паникер? Немедленно предъявите пациента.

– Девяткин! – позвал капитан.

      Раздался шум. Заспанный Девяткин просунул голову за занавеску. Присутствие гостя его очень удивило.

– Девяткин, Игумнова ко мне. Быстро!

      Голова Девяткина исчезла. Прошло довольно много времени. Боря угостил капитана ещё одной банкой пива. Чем меньше оставалось в ней пива, тем меньше неприязни испытывал Лёха к гостю. Пока не закончилось пиво, Колесников успел заметить, что, не смотря на всклокоченную густую бороду, был Боря очень молод. Его можно было бы принять за мальчишку, если бы не глаза. Такие глаза не бывают мальчишескими, сколько бы лет не было их владельцу. И ещё подумал Леха, что в свои двадцать шесть он один из самых пожилых людей на высоте Слепая.
      Вошедшего капитан узнал не сразу. Ещё позавчера прапорщик был худым, сильным, жилистым мужчиной тридцати с небольшим лет. Как говорится, в самом расцвете сил. Сейчас перед ним стоял старик. Старик был очень похож на Игумнова, дожившего до ста лет. Кожа стала тёмно-бурой с пунцовыми пятнами, волосы седыми. Глаза слезились, руки тряслись, ноги подкашивались при ходьбе. Вместо привычной формы Игумнов завернулся в шерстяное одеяло. Увидев гостя, старец как будто потерял координацию и почти упал на одно колено. Боря каким-то чудом перемахнул через стол и поддержал падающее тело.

– Обойдемся без протокола, мечник, – сказал бородач.

      Колесникову стало нехорошо. Во-первых, Игумнов выглядел удручающе – прапорщику явно нездоровилось. Ещё сильней насторожил его Боря. Уж слишком быстро и легко он двигался. Слишком быстро и слишком легко. Гость усадил прапорщика на один из ящиков.

– Как тебя зацепило сильно. Что это? Отзеркаленное проклятие? Что-то слишком тяжко.

– Тварь сильная.

– Что за тварь, разобрать успел?

– Успел. Ты не нервничай, рыцарь, но это мертвая эльфа.

– Блин. Мертвая, мать её гном, эльфа, гном ей в рот. И ты вызвал подмогу, только когда самого зацепило? На что ты рассчитывал, мечник?

– Думал, справлюсь. Не забывайся, мальчик. Я когда-то работал и с эльфологами, и с твареведами. У меня на личном счете только эльф – две. А ещё и похуже есть. Я не мальчик. Будь у меня такое же происхождение, как у тебя, я бы уже давно магистром-очистителем был. Просто эта тварь чем-то подпитывается обильно. Про это я не думал. За эльфами такого раньше не водилось, вроде... – к концу своей речи прапорщик совсем выбился из сил. Его заливал пот и бил озноб одновременно. Он почти провалился в забытье.

– Если бы ты думал, этого бы не случилось.

   Гость обратился к Колесникову:

– Ты не мог бы на часок уступить свою койку? Я попытаюсь вылечить мечника. Не волнуйся, это не заразно. Выглядит это всё, конечно, очень отвратно, но совершено не заразно. Это вообще не имеет отношение к бактериям.

– Да, пожалуйста, только моя коечка к бактериям отношение имеет. Самое прямое. В смысле, не стерильна.

– Ну, это поправимо! – Боря достал из рюкзака кусок прорезиненного брезента, застелил им постель и уложил на него Игумнова.

      Под одеялом прапорщик оказался голым. Давнишние ожёги прапорщика превратились в сплошные черные струпья. От этого зрелища Лёхе очень захотелось «звать Борю» но он сдержался.
      На месте язв образовались прозрачные, размером с пистолетную пулю, пузыри, отливающие черным перламутром. Внутри каждого пузырька скрутились полупрозрачные маленькие червячки. Если присмотреться, у них можно было заметить маленькие, совершенно червям не положенные, крылья. Некоторые твари просто внимательно изучали Леху красными ненасытными глазами без зрачков. Остальные шевелились, двигались, прогибая эластичные стенки пузырей.
      Боря ловко свернул лучину из любимого журнала капитана Колесникова и поджёг один её конец. После чего он поддел острием ножа один из пузырей. Тот с треском лопнул. Заключенная в нём тварь совершила головокружительный прыжок, завершившийся в пламени лучины. Сгорая, червь издал звук. Его нельзя было назвать громким. Он был очень тонким, на самой грани человеческого восприятия, но обладал такой силой, что Колесников физически ощутил удар по барабанным перепонкам. Борю это, похоже, совсем не обеспокоило. Он перешел к следующему пузырю.
      Скоро Леха привык к этим воплям. Теперь вместо каждого отдельного вопля у него в голове образовалась острая головная, переходящая в зубную, боль с устойчивым рвотным позывом.
       Боря не прекращая истребление, бормоча себе под нос:

– Чем ты думал, мечник? Тебя Орден сюда что, для прокачки личной храбрости послал? Бардак развел. Тут не то, что мертвые эльфы, тут у тебя, глядишь, скоро зомби табунами ходить будут. У тебя на КПП кто стоит? Чистопородный тролль без намордника, во всей своей неприглядной красе. Можно даже тест на отрицательный коэффициент интеллекта не делать. Ещё сигару в зубы и билет в Огрызково, точильный камень искать. Тролль на объекте четвертой степени. Это уже само по себе ЧП, а ты ему оружие доверяешь. Да ещё под командой орка. Это же просто «коктейль Молотова»! И ещё орков здесь насобирал целый заповедник. Я, пока по территории шёл, штук шесть насчитал. Судя по рожам, самые дикие. А обстановка у нас какая сейчас? – с натугой продолжил Боря, переворачивая Игумнова на живот. – Обстановка у нас сейчас напряжённая. Типа, кризис. Общая активизация проявлений нечисти, связанная с ослаблением местного Вавилона, плюс острая нехватка кадров. Только на моём участке две слаженно действующие стаи. Может, просто лёгкую кровь почуяли, а может, и нюх потеряли выше меры. И в этот тяжелый для Ордена час младший мечник Игумнов проявляет халатность, граничащую с головотяпством. Ты что, не видел, что у тебя под носом гномы шмыгают, как дома, блин? Весь объект следами заляпали. Следы прямо свежие, вчерашние. Что тебе, трудно было раньше позвонить, повиниться, мол, не справляюсь? Нет, мы же гордые. У нас экспа зашкаливает. А теперь за тебя должен добрый дядя Бармалей мертвую эльфу загнобить...

      Боря закончил свою речь и обратился к Лехе:

– Помоги, пожалуйста, его надо на пол переложить.

– Зачем на пол?

– Раны обработаем, а это лучше на полу сделать, во избежание…

– Во избежание чего?

– Не тупи, военный. Давай, помогай.

      Когда Лёха взялся за края ткани, он заметил, что вся его койка и стена вокруг неё забрызгались мелкими буро-оливковыми пятнами. Пятна слабо фосфорически светились. Капитан не понял, Игумнов был в сознании или нет.

– Не обращай внимания! – Боря перехватил его взгляд и успокоил. – Это очень быстро испарится. Марга, морок, по-вашему, только на теле долго живет. Да и то, не на всяком. Без тела моментально сгинет. А прижигал я её, чтобы она из последних сил не успела добраться до нового тела. Это уже не просто вековечное родовое проклятие, это уже магический паразит будет. Вам, оркам – по фигу. Плевать они на него хотели с останкинской башни. А человеку – смерть, затейливая, страшная. Или жизнь хуже смерти. Помоги-ка ткань из-под него вынуть.

      Когда тело прапорщика положили на земляной, даже, если честно, пылевой пол, Борис потребовал ведро воды и тряпок. Быстрый Девяткин, очевидно, подслушивавший за дверью, молниеносно доставил всё необходимое. Борис обильно смочил скрученные в жгут тряпки в воде. Один жгут он пропустил подмышками, а второй по паху у Игумнова. Потом он обильно оросил тело прапорщика между жгутами керосином из лампы.
      Закончив свои приготовления, Борис с видимым облегчением распрямился, вынул из кармана огрызок сигары, чиркнул спичкой, и прежде, чем капитан успел предпринять что-либо, бросил её на прапорщика. Тот вспыхнул, как сбитый «Стеллс»
      Пламя было неожиданно сильным и белым. Колесников чувствовал, как плавятся волосы на голове, но сделать что-либо не смог. Борис угадал его намерение и заблокировал, прижав к стене. Колесников очень удивился, как легко и быстро движется бородач и до чего же он силен.
      Тело корёжилось и изгибалось в пламени. Внезапно Игумнов издал ужасающий силой и тоской вопль. В помещении потемнело. Пламя исчезло ещё внезапней, чем появилось. К изумлению Лёхи дымящийся прапорщик был жив. Он медленно открыл глаза. По морщинистой старческой щеке побежала тёмная большая слеза. Губы сложились в улыбку. Это была искренняя улыбка облегчения.

– Ну, вот и славно, – сказал гость. – Пациент скорее жив, чем наоборот. Можно отдохнуть. Раны, терзающие душу мы вылечили, теперь займёмся ранами телесными. Хотя он мужик крепкий. Организм раны сам поборет. Если праведник. Пусть он полежит немного, остынет, а потом мы и ожёги обработаем. Слушай, Лёха, у тебя случайно выпить нет? Мне после такого херово всегда. Для восстановления сил организма надо. А то он, организм, когда трезвый, со мной не в ладах. Всё время от меня чего-нибудь да требует. То есть ему хочется то спать, то больно, то страшно. Замонал он меня. Так есть, или нет?

      Вид у Бориса действительно был жалкий. Он заметно побледнел, осунулся, ссутулился. Сигара, зажатая между пальцев, едва заметно дрожала. Это было заметно по дыму. Лёха молча достал из ящика и поставил на стол бутылку смирновской.
      Боря не дал ему заняться сервировкой. Он тренированным движением свернул пробку и вставил освободившееся горлышко себе в рот. Бутылка встала практически вертикально, жидкость устремилось вниз. Сделав глоток, поставил бутылку на стол. Убыло не меньше двухсот граммов.

– Жить-то будет? – спросил Лёха.

      Боря, обретя приподнятое настроение, отвечал развернуто с интонациями добровольного лектора:

– Тут, военный, два варианта... Если сегодня ночью мы подругу вашу прикончим, то, скорее всего – да. Если она нас, тут, конечно – нет. Но это уже не важно. Икринки вызреть не успели. Он духом крепкий мужик оказался, праведник. Сожрать себя просто так не дал. А раз вызреть они не успели, значит, опасности он больше не представляет ни живой, ни мёртвый.

– Как-то ты странно рассуждаешь. Вы же из одной организации. Должны друг к другу относиться добрее. Хоть бы сочувствие проявил.

– Какое может быть сочувствие? Мы же не орки «один за всех». Эта тактика пока никому успеха не принесла. У нас организация серьёзная. Нам друг другу сочувствовать не надо. А то начнётся... Сперва сочувствуют, потом обнимаются, потом, глядишь, уже и любят друг друга соратники. А это гномизм. Я его первый раз в жизни вижу. И он мне сразу такую свинью подложил – так объект запустил. Он ведь до сих пор уверен, что мёртвая эльфа сама собой, от сырости, завелась. Судить его будут, если выживет. Такие деньги на кону! Магистратура никого не пощадит. Не то, что ему, мне бы башку не снесли. Нужен же и живой виноватый. Вот я и есть самая подходящая кандидатура. – Боря еще раз приложился к горлышку. Убыло не меньше, чем в первый раз. – А я в этой дыре второй месяц всего, а объектов больше сотни. И на каждом завал. У вас-то ещё не такая жопа. А всё предшественник мой... У него с волками непонятка произошла конкретная. Общего языка найти не смогли и пошло-поехало. Он на них армию местную натравил, они у него семью на ножи поставили. И так далее... Он все свои обязанности забросил и понёсся месть вершить. Отомстил, блин! Волки его изловили и на алтаре Луны в жертву принесли и теперь вообще с катушек сорвались и всех подряд рвут. Ни фига не бояться и в переговоры, твари шальные, не вступают. Типа, победители. Гномы, естественно, подняли хай. Весь комитет безопасности кляузами закидали. Посредник меня ищет, чтобы неудовольствие своё засвидетельствовать. Он тот еще деятель! Зарежет и ухом не поведет. Типа: не было тут никакого рыцаря, о чем это вы, уважаемые магистры. Короче, не бывать мне в обер-рыцарях...

      Закончив ворчать, Боря вынул из своего рюкзака аэрозольный баллончик и обильно обрызгал тело Игумнова.

– Давай, Лёха, его обратно на коечку закинем. Хватит ему на полу валяться. Бери за ноги.

      Колесников взялся за необожженный участок кожи, гость за руки. Лёха удивился, какой был легкий прапорщик. Они подняли тело.

– Бог в помощь, дети мои! – за их спинами раздался голос отца Михаила и звук взводимого автоматного затвора.

      Колесников обрадовался визиту кого-то, кто казался менее опасным и сумасшедшим, чем его гость Боря. Батюшка, несомненно, был лицом ответственным и положительным, самым натуральным служителем культа. Хотя обычно православные священники не имеют привычки держать собеседника под дулом автомата. И как-то уж очень уверенно держал отец Михаил автомат. Как будто всю свою жизнь занимался именно этим.

– Здравствуйте, – вежливо произнёс Лёха.

– Гутен морген, хер патер, – это Боря.

– Изыди, сатана... – слабым голосом прошептал Игумнов.

– Прапорщик! Это ведь вы, насколько я могу судить? Вы забываетесь! – ледяным тоном ответствовал батюшка. – При мне поминаете вслух нечистого. Я ведь и пальнуть могу. В состоянии аффекта, вызванного глумлением над религиозными верованиями меня. И мне за это ничего не будет. У меня и справка, соответствующая есть. Кстати, прапорщик, а что это с вами делают? Высота Слепая давно на плохом счету у замполита, но всему есть предел.

– Да лечим мы его, лечим, товарищ святой отец! – Лёху возмутило, что замполит, не разу на высоте не бывавший, составил себе о ней такое мнение.

– Лечите?! Капитан, ты что, доктор? Похоже, это вы мне мозг лечите.

– Их бин доктор. Йа, йа, хер патер! – Боря попытался придать версии Колесникова недостающую достоверность, но получилось так себе.

– Опа. А ты, в натуре, иностранец. – Удивился отец Михаил.

– Йа.

– Ну-ка, скажи чего-нибудь ещё по иностранному.

– Фольксваген. Штангельциркуль.

– А ещё.

– Да пошёл ты на фиг! Давай я тебе просто паспорт покажу и ты отстанешь? Хорош, на! Забыковал не в меру, начальник. Может, ещё лаять начнешь? Вертухая изображаешь убедительно. Эй, на вышке! Давай мы этого пассажира на шконку определим, а потом уже поговорим.

– Пожалуйста... – поддержал Борю прапорщик.

- Ага! – вмешался в общий хор капитан.

– Ладно. Положите его на кровать. Только постарайтесь меня не провоцировать. А то отец настоятель совсем озверел. Ему очередной сан задерживают по необразованности. Засиделся в игуменах, вот и зверствует. Как кого убьешь – заставляет сорок раз читать "Отче наш" по памяти. И не разрешает в ноутбуке текст подглядывать совсем.

      Игумнова положили на кровать. Не спрашивая разрешения, Боря ещё раз обрызгал его из баллончика, потом уселся лицом к священнику на один из ящиков, временно исполняющих обязанности табурета. Баллончик продолжал вертеть в руках.

– Положил бы ты его, сын мой, от греха, и вообще, во избежание.

– Что, нервишки? – участливо спросил Боря.

– Да, что-то типа того. Судорога на пальце.

– Это всё от холестерина. Бляшки на сосудах. Инфаркт и так далее... К делу: чего пришёл?

– Тебе какое дело? Я не к тебе. Я к Колесникову шёл.

– Да мне по пояс до упора, к кому ты шёл. Ствол ты на меня направил, а это, ваше преосвященство, грубость наглая. Мы с вами на брудершафт не пили. Даже не представлены друг другу, а вы, извиняюсь, за пушку лапаете. Что я, простой иностранец, подумаю о культуре православных священнослужителей? Мало того, что внешность у вас наводит на размышление, так вы ещё и при автомате. Горячий вы человек. А может не стоит так, наглым буром переть, может мы даже коллеги?

– Может и коллеги. Вот и представься.

– Кто позже пришёл, тот первый и объявляется. И потом, вот прапорщик знает, кто я такой, капитан даже паспорт видел, а вы, ваше святейшество, до сих пор из всех удостоверений личности, только калибр продемонстрировали. Капитан, ты его документы видел? Прапорщик, пропуск в расположение части он показывал? Откуда он вообще взялся? Как мы узнаем, ху из ху? Автоматы здесь у каждого пацана, а рясу любой надеть может. И борода у вас, батюшка, уж очень подозрительная. Как специально, чтобы фоторобот был одним тёмным пятном. Где ваши документы?

      При этих словах он бросил вверх баллончик, а сам, не распрямляясь, выстрелил телом вперёд и резко дёрнул отца Михаила за ноги на себя. Тот смачно врезался затылком в бетонную стену и утратил контроль над ситуацией. Автомат оказался у Бори. Батюшка сделал слабую попытку приподняться. Крестоносец со всего размаху опустил приклад на голову священника. Приклад разлетелся в щепки. Священник воинственно хрюкнул и оплыл. Стремительный Боря отстегнул от автомата плечевой ремень и споро связал им руки отца Михаила за спиной.

– Ну, у тебя и бардак, капитан. Гражданские лица в расположении части как дома расхаживают. Шляются, где хотят. И это на объекте четвёртой степени важности!

– Что за четвёртая степень такая?

– Что, мало? Не жадничай. Панамский канал – вторая. Атомные объекты – третья.

– А первая – Кремль?

– Нет. Кремль тоже вторая. А первая – она на то и первая, чтобы никто не знал, что это за объекты. Но ты не переживай. Нам с тобой и четвёртой за глаза хватит. Так хватит, что по самые ноздри в дерьме будем, если что. Мужайся, военный. Что от тебя этому гному надо?

      Боря прихватил со стола бутылку, уселся на громадную тушу священника и приложился к горлышку. От этой картины стало Лёхе хорошо. Он понял, что всё ещё не проснулся и досматривает сон про красивую девушку на берегу Днепра.
      То, что сон этот стал бессмысленным и безобразным, не зависело от него. Следовательно, он не будет отвечать за всё произошедшее. Если же это всё-таки не сон, то всё складывалось ещё лучше. Значит, капитан просто сошел с ума. Из этого автоматически следовало получение вожделенных майорских погон, отправка на пенсию и полная безответственность. Какой может быть спрос с сошедшего с ума за родину капитана? За все его действия ответит кто-то другой.
      Ему стало весело, только немного жаль подполковника Гнедых – вот кто за всё и ответит. Ему не привыкать, работа такая. Кто-то защищает родину в пределах своих возможностей, то есть, как получиться. Получается всегда не совсем так. Кто-то за них отвечает. Или покрывает  – тоже, как получится.

– Интересно. А кто степени присваивает?

– Орден. Магистратура. Их здоровье и процветание! – провозгласив тост, Боря произвёл известную манипуляцию с литровой емкостью.

      Лёха отметил, что ему хватит ещё только на один тост. Гость продолжил лекцию:

– Чем больше денег объект стоит, тем выше степень. Хотя они это называют стратегической важностью.

      Лёха внимательно осмотрел бетонные стены, вспомнил всё, что окружало его, но так и не смог представить себе, что в этой дыре могло стоить денег, причем не с точки зрения Стаканюка. Боря без труда понял мысль капитана.

– Ну ты и тёмный орк, военный, аж завидно, какой тупой. Ты хоть представляешь, чем ты здесь занимаешься?

      Ещё неделю назад Лёха, не задумываясь, ответил бы на этот вопрос. Теперь он был слишком безумен, чтобы отвечать или повторять чужие мысли, не задумываясь. Он неопределенно кивнул. Боря, в ожидании его ответа, опорожнил бутылку. По его виду можно было сделать вывод, что он достаточно восстановил силы и теперь намерен немного пошалить. Глаза его полыхали безумными искрами озорства.

– Слушай, деревня моховая, объясняю один раз, вопросы из зала после. Как известно, миром правят деньги, то есть гномы. Серьезно с ними конкурировать мы, Орден Храма, не можем пока. Но кровь попортить изрядно стараемся. Чем ты, собственно, и занимаешься.

– Я?!

– Ну, и ты тоже.

– Не ожидал...

– А ты мозги смочи. Тебе легче будет. А то я себя нехорошо чувствую. Пришел в гости и все твои запасы единолично употребил. Или не все?

– Нет, не все.

– Ну и накрывай на стол. А я пока продолжу лекцию о политической ситуации в мире.

      Лёха начал доставать из ящика водку и стаканы. Справился он с этой задачей быстрее, чем Боря со своей речью. Пока капитан хлопотал по хозяйству, Борис продолжал говорить.

– Гномы живут торговлей. А торговля – это коммуникации. А на узлах коммуникаций сидим мы, рыцари с большой дороги. Нефть, металл, электроэнергия, наркотики – самые доходные, а стало быть самые важные товары. Остальное всё – пена. Перемещать их можно только по дорогам. Любая дорога – чья-то страна. Война давно стала способом регулировки транспортных потоков, дорожного, так сказать, движения. Сейчас только оборотни воюют для удовольствия, ну и вы – орки, но вы просто работать не хотите. Да и по приколу. Все остальные – за деньги. На той стороне две тысячи гектар опиумного мака. Семьдесят тонн героина в год. Если открыть ту дорогу, которую держишь ты, цена на героин упадет процентов на двадцать по всей Европе.

– И что? Пусть бы и падала. Кстати, налито уже! – они очень продуктивно использовали паузу в речи Бори.

      Капитан заметил, что крестоносец заметно опьянел, его откровенно понесло.

– Сейчас вышли из моды ковровые бомбардировки и танковые клинья. Так воюют только гномы. Они вообще хреновые вояки. От большого ума могут и ядерной бомбой шарахнуть запросто. Остальным это не по карману. Есть способы дешевле. Один из них – героин. По закону гнома Маслоу, башковитая сволочь, при определённых условиях, если цена на товар уменьшается на один процент, количество покупателей увеличивается на два процента. Наука, блин. Вот и прикинь, что станет с такими странами, как Испания, Франция, Италия, если в течение полугода количество наркоманов увеличиться на сорок процентов? Если не особо вдаваться в подробности, то, мягко говоря, жопа. Владельцы этих стран, гномы, это прекрасно понимают, поэтому и заставляют своих марионеток, всяких королей, президентов щедро отстёгивать на общие миротворческие цели. Орден собирает эти деньги и обеспечивает условия, при которых цена на героин не упадёт ниже оговоренного уровня. Дальше дело техники. В мире полно генералов, не только орков, которые согласны на всё за смешные деньги. Их привлекают какие-то политические выгоды, не доступные пониманию человека с нормальной психикой. Так что одна твоя рота, ни копейки Ордену не стоящая, приносит ордену миллионов семь чистой прибыли в день. Представил, какие деньги на кону? А теперь представь, что с нами, если что, сделают. Из меня душу через ноздри вынут, но и тебе мало не покажется.
      Лёха окончательно убедился, что имеет дело с параноиком. В его заявлении всё было логично, но принять всерьёз не позволяли знания, полученные в течении всей предыдущей жизни.

– Ну, а снайпер-то здесь причём?

– Да фиг его знает. Арифметику эту не только рыцари понимают. Может, кто решил нажиться, перенаправив нарко-трафик и не отстегивать Ордену. Плевать я хотел, при чем здесь он. Грохнуть тварь и не вспоминать о ней больше. Этот снайпер – не беда. Беда, что стоит за ним некромант. Откуда он взялся, одни ГИП и ГАП ведают. Я-то думал, что всех некромантов орки ещё в сорок пятом на гусеницы намотали. Видать, остался один. Хорошо, если из старых. С ним и договориться можно. От самоучек новорожденных не знаешь, чего и ждать. Максималисты, блин.

– А что ему может быть надо?

– Скорее всего, дорогу освободить надо. Вот только интересно, зачем? Может, заказал кто? Может ещё что. Это мы, если живы будем, завтра узнаем.

– Как? Языка брать будем?

– Дурак ты орк. Как ты мёртвую эльфу живьём брать будешь? Она же мёртвая совсем. Некромант, особенно если со стажем, не лучше – нежить.

– А что делать?

      Лёхе не было интересно, что делать. На самом деле он твердо уверился в невменяемости Бориса и предпочитал с ним не спорить. Ну его! Борис однозначно был опасен. Лёха в своё время достаточно насмотрелся таких. Мальчики, свихнувшиеся на войне... Нет, они не деградировали. Не теряли над собой контроль так, чтобы открыл глаза, а вокруг только трупы. Не выпадали из реальности.
      Это была самая опасная форма сумасшествия, особенно часто настигающая штабных и разведку. Они начинали считать, что жгут и убивают не потому, что кто-то должен, а они не смогли откосить. Они начинают реально и старательно спасать мир, веря в свой долг, бредни замполита и чёрт знает ещё во что. Они могут валить налево и направо своих, чужих, местных, всех. У них есть великая идея. В борьбе за мир, в самых невообразимых формах, они не щадят никого.

– Что делать? Да просто всё. Обряд проведём. У тебя топор есть?

– Зачем топор?

– Для обряда.

– Какой интересный обряд. А что ещё нужно? Свечи там, вода святая?

– Обряд просто захватывающий. Хорошо, что про свечи напомнил. Нежить, она свет очень не любит. Гранат для подствольника светошумовых много надо, в натуре. Да и обычных не лишне будет. Ракет осветительных. Патронов семь-шестьдесят-два бронебойных и зажигательных. Взрывчатки, запалов. Всего побольше. И хорошо бы ещё бензопилу и дальномер артиллерийский. Вдруг обряд затянется.

– Дальномера нет. Бензопилы тоже. Это точно. А всего остального – навалом.

– У меня есть бензопила... – с полу подал голос отец Михаил.

      Лёха успокоился совсем. Их полку прибыло. Вот и батюшка тоже заразился общим психозом. Война отвратительно сказывается на нервах. Лёха заинтересовался вопросом: он совсем съехал, или ещё дальше можно продвигаться в этом направлении?

– Какие люди! – Борис поприветствовал священника, но не встал с него.

– Какие ещё, на фиг, люди! – Михаил был возмущён. – Ты, дурак, чего сразу не сказал, что ты из Тампля? Приёмчики свои давай показывать... Я тебя за орка принял.

– Я что, так похож на орка? Вот благодарю. Очень приятно! – теперь настала очередь Бори возмущаться. – Вот капитан – орк, а я человек чистокровный. У меня и справка есть. К личному делу подшита.

– Вот тут ты попал! Капитан не орк. То есть орк, конечно, но не игровой.

– Как, не игровой? – у Бори просто отвисла челюсть.

– Вот так! Самый натуральный спящий, а ты ему все расклады даёшь.

– Блин... – Боря переместился с отца Михаила за стол. Он схватил бутылку, из которой наливал Лёха и приложился к горлышку. Водку он запил пивом. Прикончив банку, смял её пальцами правой руки. По лицу было видно, что он несколько растерян. Не то, чтобы он не знал, что именно сейчас делать. У таких, как он, всегда в запасе множество вариантов. Нужно только выбрать подходящий. Боря и подбирал. Довольно долго.

– Ты бы развязал меня, рыцарь, – попытался вывести его из задумчивости отец Михаил.

– Не торопись. Успеем. А сам-то ты, случайно, не вовчик?

– Да гном я, гном. Только в голову не стреляйте. Развязывай давай.

– Погоди, ты в плен сдаёшься?

– А то. Что мне ещё делать остаётся? Развязывай давай, я сразу посреднику позвоню, сообщу, что у меня статус сменился на пленного. За одно порадую его, что тамплиер язык распустил и всё вовчику выложил. Как тебя посредник хвалить будет, аж завидно.

– Это ты хорошо придумал. Главное вовремя, ничего не скажешь. Только ты не торопись, полежи ещё. Что тебе? Не сыро, не холодно. Я не совсем дурак, я чего придумаю.

      Боря неспешно встал, прошёл через весь кубрик и сел на кровать к Игумнову. Он задел Игумнова, тот застонал.

– Что, больно? – спросил он злорадно. – А вот так? Ещё больней? Хватит притворяться. Что, старый хрыч, подставил ты меня? Что теперь делать? Кого мочить? Капитана или гнома?

– Меня нельзя! Меня расследовать будут сильно.

      Отец Михаил был не согласен с возникшей перед крестоносцем дилеммой. Лёха тоже не был в восторге, но оспаривать рассуждение сумасшедшего не стал. Просто прикинул, сможет ли он одним броском добраться до автомата, лишившегося приклада.

– Да это-то фигня...

      Боря был погружен в раздумья и, отвечая священнику, он говорил, как бы сам с собой.

– Дел-то! Совру, что принял тебя за вовчика и грохнул сгоряча. Ты и оружие на меня наставлял. Ещё и экспу получу.

– Давай капитана зарегистрируем, – слабым голосом предложил прапорщик.

– А это, блин, мысль! Но тогда гнома мочить будет незачем?

      Боря явно испытывал антипатию к отцу Михаилу. Он постоянно называл батюшку гномом, хотя тот был не меньше чем на две головы выше крестоносца.

– Да и фиг с ним, с гномом. Пусть живет пока. Ночью на приманку пустим. – предложил  Игумнов  вариант.

– Тоже хорошо, на приманку целого гнома... Как его регистрировать? Как орка?

– Ничего у вас, крестоносцы, не выйдет! – отец Михаил тоже спорил с Борей при каждой возможности. – Для полевой регистрации нужно послать семь СМС и ММС с семи разных телефонов.

– Так... – Борис задумался. – Три телефона у нас есть.

– Откуда три? – раздался с пола возмущённый голос.

– Твой, мой и мечника, – резонно ответил Боря.

– Не дам.

– Кто тебя спросит! Я не гордый, сам найду.

– А у меня пароль.

– У всех пароль. Оптимист. Проблема в чём? Когда я тебе одну коленную чашечку прострелю, ты, чтобы совсем без ног не остаться, и пароль, и номер счёта, и код доступа к экспе, ты всё мне скажешь сам. А не скажешь по хорошему я, кроме чашечки, ещё тебе чего-нибудь из ненужного отрежу. Я в некоторых отраслях знания удивительный эрудит.

– Всё равно. Ничего не выйдет – у прапорщика телефона нет.

– Но пароль доступа у него есть. Значит, отправим с твоего телефона два раза.

– Да подавитесь моими двадцатью центами! Всё равно до семи не хватает.

– Блин, гномья морда, это ты хорошо заметил. Действительно некомплект. – Боря оказался в затруднении, но такие, как он, очень просто находят выход практически из любой ситуации. Они просто берут первого попавшегося, стоящего рядом, и заставляют решить. Так он решил сделать и в этот раз. Он очень сильно толкнул в плечо прапорщика. Тот сдавлено застонал.

– Мечник, ещё Игроки в гарнизоне есть?

– Да, рыцарь.

– Мне обязательно тебе ещё один раз сделать больно и переспросить, или ты и так мне скажешь, кто?

– Скажи Девяткину, пусть позовёт старшего сержанта Карагодова и старшину Звонарева, и сам пусть приходит.

      Через пару минут прибыла троица. Капитана они поприветствовали по уставу, как обычно при посторонних. Борю они приветствовали, приложив руку к груди и склонив на секунду голову в поклоне. Вся троица произнесла хором:

– Здрав будь, рыцарь. Лёгкой тебе смерти.

– Да и вам не маяться, – ответил Боря. – Кто старший?

– Я, старший сержант Карагодов. Бур лорда Хрипуна. Ник Резец.

– Ох ты, целый бур. Ты, выходит, старше меня по рангу. Тогда я буду говорить первый, как принято. Только без всяких этикетов. Да пусть лорд Хрипун идёт к славе. Буду говорить просто. Я сам пацан простой, без понтов, да и время дорого.

– Говори, рыцарь, – согласился бур Резец.

– Я приехал свершить послушание и смиренно грохнуть вашего снайпера. Вы уже догадались, что вами занимается мертвая эльфа. Она убьет всех. Даже на краю света найдет, раз след взяла. Мне её убить необходимо. Мне нужна ваша помощь.

– Мы будем рады тебе помочь, рыцарь.

– Заранее благодарю, браты орки. Я тут капкан левый отмочил. Капитану всё рассказал, а он, оказывается, и не в Игре совсем. Так что, либо вы поможете мне его труп спрятать, либо поможете зарегистрировать. Причем, сразу зарегистрировать в семью. По квестам его гонять просто времени нет.

– Понятно, рыцарь. Капитан Колесников достойный воин по духу и орк по крови. Мы берём его в свою семью и готовы за него поручиться.

– Мы с мечником тоже готовы.

– А я не собираюсь поручаться за каждого вовчика. Мне ещё рано к Валентине за его тупые орочьи косяки! – раздался возмущённый голос с пола.

– А с тобой, гном, я уже договорился. Я с удовольствием сломаю или отрежу тебе что-нибудь для гнома излишнее, и ты на всё согласишься.

– Это антигномитизм, даже геноцид, вообще. Я буду жаловаться в комитет.

– Да хоть в Кремль. Ты, в любом случае, будешь жаловаться. Сгномь хоть на лечении.

– Ладно, крестоносец, уговорил. Вот, мягкий я какой и душевный. Другой бы спорил, а я нет. Повезло вам всем со мной. Но я этого всё равно так не оставлю. Можете даже не умолять – бесполезно. Развязывай – сдаюсь.

– Хорошо, что ты такой разумный гном. Наверно не балинист. Я тут, как-то, тролля в плен брал, так его проще убить оказалась, так он меня замонал своей хитростью. А ты молодец. В знак примирения и для процветания гномизма, я тоже решил поразить всех своей белостью и пушистостью. Так и быть, не стоит благодарности, я разрешаю тебе, я добрый, оплатить вступительный взнос капитана из твоих собственных средств.

– Не развязывай. Где это видано, чтобы гном за орка платил? Фигу конскую тебе на блюде, а не пятьдесят долларов.

      В разговор вмешался старший сержант Карагодов:

– Рыцарь, да чего ты с ним тары-бары гундосишь? Мы с трупа больше снимем. Чур ботинки мне, явно мой размер!

– Блин, Резец, ты считать умеешь? Для регистрации в полевых условиях необходимо семь Игроков.

– Какой ты умный. Рыцарь, ты сам-то считать умеешь? Сколько нас всего? Даже с гномом.

– Блин... – Боря растеряно огляделся вокруг. – А капитана-то я зря посчитал...

– А я говорил, я предупреждал! – раздался голос с пола. Ничего у вас не выйдет. ГИП и ГАП шельму метит.

      Девяткин молча и сильно пнул отца Михаила в живот. Тот хрюкнул.

– Ты, гном, слова-то подбирай. За шельму можно и схлопотать люлей горячих много! – наставительно сказал старшина Звягин.

– Прошу прощения, господа орки, я забыл, что это слово значит на вашем языке.

– Плохая память сильно укорачивает жизнь, хотя и упрощает её, –  произнёс старшина Звягин и ещё раз лениво пнул священника. Тот старательно застонал. Старшина остался этим доволен и произнес примирительно: – Вот то-то!

– Рыцарь, – слабым голосом позвал Игумнов. – Рыцарь – это же гном...

– Браво, мечник! – обрадовался Боря. – Оказывается, ты способен и на мысли. Верно, гномы по одиночке гулять не любят. Где-то должен быть ещё один хотя бы завалящий гном. Гномья морда... Братцы орки, кто у вас в роте скрытно гномизмом тешится и виртуозно стучит, а?

– Стаканюк! – хором выдохнули контрабасы и Игумнов.

      В тот же миг три орка бросились из командирского кубрика вон. Вернулись не скоро расстроенные и не добрые.

– Почуял, гномья морда! – зло сказал старшина.

– Ушёл, вражина! – возмутился Звонарёв.

– Как сквозь землю... – развёл, извиняясь, руки застенчивый Девяткин.

– А я вам говорил! – раздался с пола голос отца Михаила. – Игра не позволит нарушать правила.

– Гном? – Обратился Боря к священнику голосом не предвещающим ничего даже отдаленно напоминающее хорошее. – Ты уже слышал такую поговорку: «Слово, типа, серебро, а молчание, типа, вообще золото»? В твоем случае правильно будет сказать: ещё одно слово и ты не успеешь пожалеть, что его сказал. Я просто зарежу тебя, как свинью.

      Боря угрожающее навис над гномом, но Карагодов внезапно вмешался. Он развернулся к Боре грудью, их полные ярости глаза встретились. Казалось, ещё одно маленькое движение и в узком кубрике вспыхнет сражение. В тесноте они стояли очень близко. Разойтись просто не было возможности.

– Сбавь-ка обороты, рыцарь. Здесь, конечно, нет посредника, но так наглеть мы тебе не позволим. Не дело, если каждый начнет резать гномов просто так, чтобы лютость свою из души выпустить. Нельзя убивать гномов просто так. Это неправильный подход. Лучше давай пытать станем, может и удастся убедить его добровольно пожертвовать средства в нашу пользу. Экспа, она на дереве не растет, да и деньги лишними не бывают, а их у него, по машине судя, должно быть порядочно.

– Чур, тачка мне! – сказал застенчивый Девяткин и выхватил из ножен мачете-пилу.

      По его виду было ясно, что он всё равно пустит инструмент в ход, хоть против гнома, хоть против рыцаря.

– А ботинки мои, – Звягин вынул из кармана зажигалку типа зипо и, задумавшись о чём-то своём, увлечённо регулировал пламя.

– А потом уже и зарезать можно, если у тебя к нему такая расовая неприязнь, – примирительно закончил за всех Карагодов.

– Да на здоровье. Я не против. Делайте с ним, что хотите, только в разумных пределах. Он ещё некоторое время с языком и хотя бы с одним целым пальцем нужен. А так, приятного аппетита, ничего для союзников не жалко, тем более такого говна. Только вы не переусердствуйте. Нам ещё капитана в Игру вводить. Очень не хочется его валить.

– Да без проблем, рыцарь. Мы к этому относимся с пониманием, – Девяткин отвечал вежливо, пробуя ногтем остроту зубьев пилы. Видно было, что думает он о чём-то своем. – Ты хочешь, чтобы мы не сломали ему какой-то определенный палец?

– Да мне плевать, это ему им потом номер набирать. В принципе, при должной тренировке и упорстве, должен справиться любым. Так что делайте, как вам удобней, – любезно ответил Боря.

– Может быть, ещё какие пожелания имеешь? – Девяткин был сама любезность, но взгляд свой, мягко говоря, плотоядный, с отца Михаила не сводил. – Типа по лицу не трогать. Товарный вид и тому подобное?

– Нет, можешь не заморачиваться. Его товарный вид мне до лампочки! – Боря ответил любезностью на любезность.

– Ну, тогда, если ты не против, мы приступим? Естественно, свои семь процентов ты получишь в срок.

      Колесникову совсем не хотелось влипнуть в историю, связанную со столь дерзким и опасным преступлением. Тем более, как любого офицера, его раздражало, что его людьми практически открыто распоряжался этот мелкий бородатый маньяк с безумными глазами и сомнительными документами. Капитан решил возмутиться и навести статус кво. Для начала отправить в нокаут ящиком по голове наглого Борю, потом от души поправить физиономию Карагодова, съездить по зубам Звягина, и в целях усмирения садистских и стяжательских наклонностей наградить хорошим пенделем застенчивого живодёра Девяткина. И потом долго ещё орать и свирепствовать во вверенном ему подразделении, и потом, может быть, даже развязать священника.
      Но рисковать очертя голову капитан не собирался. Он был достаточно опытный боец и не мог сбросить со счетов ту силу и скорость, которую Боря уже продемонстрировал крайне неосмотрительно. Для того, чтобы выбрать более удачный момент и отсрочить расправу над служителем культа, Лёха решил потянуть время и вступить с наглыми пришельцами и сбрендившими местными в переговоры.

– Эй, блин, что-то я не понял! Без меня меня женили? Какая на фиг игра? Тоже мне, детский сад строгого режима содержания для вооружённых даунов с нестабильной психикой. Меня кто спросил? Или я тут так, пассажир случайный? Лично я с вами не в какие игры играть не намерен. Попрошу всех не местных покинуть песочницу.

– Да не игры, товарищ капитан, – рассеяно, не сводя со священника взгляд, ответил старшина. – Не игры, товарищ капитан, а Игра. Она одна такая. И это совсем не игрушки. Сами понимаете, я вас очень уважаю, и как командира, и как человека, но интересы сохранения тайны того требуют. Ничего личного. Вы лучше зарегистрируйтесь, Алексей Леонидович, вам реально лучше будет. Вы же конкретный орк, вам с орками проще жить будет. Ну, правда, товарищ капитан, послушали бы вы доброго совета, пока не поздно.

– Какой еще орк?

      Колесников вошёл во вкус и возмущался совершенно искренне. Главное, ему самому стало очень интересно, что значит слово «орк». Если же всё это окажется бредом, то и здесь капитан нашёл, чему удивиться. Такой сложной, замысловатой белой горячки, да ещё в такой большой компании он не мог раньше ожидать ни от себя, ни от своих подчинённых. Ему даже расхотелось сразу наводить статус кво и  стало очень интересно, чем вообще закончится эта история.
      На его возмущение отреагировал Боря:

– Капитан, ты хотя бы Толкина читал?

– Смотрел, вообще то... – капитан чувствовал подвох и отвечал осторожно и только правду.

– Наверно в гоблинском переводе?

– Да.

– Ну, ещё бы. Не удивил ты меня капитан. Классический дикий орк, как в энциклопедии.

– На себя посмотри! – Лёха обиделся. – Какой я на фиг орк? Те были здоровенные негры с немытыми волосами. А я разве похож?

– Так, капитан... Кино отставить. Плюнь на кино. Киношники здорово подправили Толкина. Да и сам Отец Основатель, гномья морда, оболгал орков самым немилосердным образом, расист. Конечно, среди орков есть и негры, в век политкорректности живём, но сейчас не об этом. Всё это туфта, но главное об орках там изложено верно. И для нас сейчас самое важное, что ты орк.

– С какого перепугу? Чего это я вдруг – орк? – Колесников никогда не сдавался легко.

      Борю его упрямство заметно разозлило. Он перешел на крик:

– Да с такого, таранья башка, что тебя четверо вооруженных бойцов полчаса убеждают – либо ты живой орк, либо – нежелательный, в перспективе мертвый свидетель, человек Колесников. А ты, сука, всё это время глазками зыркаешь, как бы к автомату подобраться, всех убить и остаться правому и одному. Ну и кто ты после этого? Самый натуральный классический и совершенно дикий орк и есть. Это уже диагноз. Ты бы перед смертоубийством интерес проявил, типа вопросы бы позадавал, вдруг это не мы гоним. Вдруг у нас доказательства какие есть? Нет! Оркам это пофиг, они в мыслители не стремятся, думать – это не про них, пусть гоблин думает, у него голова крепкая. Орк по жизни идет без излишних душевных терзаний, сомнений и смятений. Хвать автомат и в дамки!

      Боря говорил с какой-то жесткой иронией. Странно, что контрабасы, которых тоже называли орками, его речь выслушали без обид, даже с удовольствием. Больше всего им понравилось место про «душевные терзания» и про «хвать автомат и в дамки». Колесников тоже оценил иронию и что его попытки навести-таки необходимый статус не остались незамеченными. Он решил не спорить. Не потому, что с сумасшедшими спорить бесполезно. Это мы ещё посмотрим потом, чья шиза крепче. Пока он просто пытался усыпить бдительность.

– То есть, как я понял, раз вас больше и пушки ваши ближе, так вы сразу правы, а я сразу орк. Понятно...

– А ты далеко пойдёшь! – Боря даже обрадовался, что капитан согласился стать орком. – Первый и главный принцип орочьей дипломатии ты довольно близко к оригиналу сформулировал. Да, всё так и есть.

– Значит, я – орк. Эти три сушёных богатыря – тоже орки. Отец Михаил, как я понял, гном. А ты-то кто?

– Я рыцарь ордена Тампль. Храмовник. Имени моего тебе знать не положено. Мы же всё-таки враги непримиримые по Игре. По жизни оно всяко разно бывает, а по Игре непримиримые. По расе хуманс, по-вашему, человек я.

– А я, значит, нет. Вот матушка моя удивится.

– Да не пыли, капитан. По жизни мы все люди, даже, будь они не ладны, эльфы, даже, тьфу на них, гномы – и то люди. Но это по жизни. А по Игре ты орк.

– Да, шиза косит наши ряды. Вы, ребята, сульфазин принимать не пробовали? Сейчас всем помогают и всех лечат – и гномов, и орков, и крестоносцев, вплоть до наполеонов. Медицина – сила. Не надо отчаиваться.

– Блин! – Боря окончательно озверел. – Как же ты меня заколебал! Не хочешь жить – не надо. Грохну на фиг вместе с гномом и забуду. Достал ты меня, совсем, орочья башка. – Боря был взвинчен, но оружия пока не достал.

      Это вполне понятно – из семерых присутствующих в кубрике капитана, по крайней мере, пятеро принадлежали к тому типу бойцов, что всегда стреляют первыми. Сперва стреляют, а потом уже целятся и раздумывают, а не было ли альтернатив. Видимо, Боря ещё не решил убить капитана, но однозначно был близок к этому решению.
      Голос с пола попытался разрядить ситуацию:

– Слышишь, капитан? Ты бы соглашался, а? А то полнолуние скоро, они опасные делаются. Хоть это и не в моих интересах, но больно ты орк будешь колоритный. Соглашайся! Ну, что тебе, ещё пожить трудно?

– Глохни, гном. Приманке слово не давали! – Карагодов снова вмешался в разговор и стал почему-то спорить не с гномом, а с рыцарем.

      Теперь он встал так, чтобы отгородить Колесникова от разъяренного Бори. Внимательно глядя на храмовника и не снимая руки с автомата, он обратился к капитану. Чтобы держать всех в поле зрения, старшина сел рядом с капитаном на ящики. Видимо, чтобы разрядить обстановку, он вынул из левого нагрудного кармана сигареты и предложил всем угоститься. Все, кроме отца Михаила, воспользовались его предложением. Раскурив сигарету, Карагодов неспешно начал:

– Вы, товарищ капитан, раньше никогда не замечали такого: все люди, если посмотришь, вроде бы и одинаковые, а вроде бы и разные, если внимательно приглядишься? Один весь из себя положительный, деловой, правильный, всё у него, как надо. А только ничего вокруг себя не видит. Ни друзей не заводит, ни женщины, все вокруг него его соратники в борьбе за успех. Такие же, как он, правильные. Круглые сутки трудятся на благо общества, ну и себя не забывают, деньги лопатой гребут. К тому времени, когда ему лишнюю дырку в голове сделают, уже, как правило, очень богат. На похоронах мнутся наследники, партнёры, клиенты и в полголоса вежливо обсуждают свои дела, потому что о виновнике торжества им сказать абсолютно нечего. Ни плохого, ни хорошего. На могильном камне можно просто написать сумму, накопленную и всё про него ясно. Гном – он и есть гном. Другой совсем наоборот. К благам материальным без интереса. Может всю жизнь в одной курточке проходить. Зато вокруг всю красоту видит. Так и ходит, слегка пришибленный окружающей, другим не видной, красотой. Небо рассматривает, оно у него каждый день другого цвета и всё он застыть в созерцании норовит, а если радуга случиться, ему на целый день счастье. Ходит, стихи, песни сочиняет, тем и живёт. И всему живому на свете друг и приятель. Живёт, падла, просто вечно. Ничего его не берёт. Революция, застой, что угодно. Ему всё мимо головы. А если и заденет – всё бросит и вообще в лес уйдет. Короче – чисто эльф. Или ещё: с самого детства ходит драный и в синяках. В школе ни одна драка без него не обходиться. Вечно в гуще самых разнообразных событий. В какую бы компанию не попал – она сразу дурной оказывается. Конечно, дурная. А  какая же ещё, раз орка к себе приняла? И не сказать – дурак, и не сказать – злодей. Просто живет так, что между строк уголовного кодекса ну, никак поместиться не может, вечно где-то что-то нарушит. И всех, с кем в жизни встретился, делит на друзей и врагов. Строго. Без вариантов, без середины. За друзей, хоть в ад без парашюта, врагов истреблять без пощады, без оглядки на последствия. Живёт в полный мах. Как будто завтра никакого не бывает. Всю жизнь кочует по судьбе. Всё ищет где-то что-то, что кроме него никто не сделает. И в Вавилоне дороги у него три: водка, армия, тюрьма. В любых комбинациях. На какую бы дорожку не встал, идти по ней будет быстро и до самого конца, пока сердце бьётся. И мир весь помещается в его сердце, им он и думает. Потому-то орк. Вот Игра и позволяет всяким разным собраться вместе и попробовать выжить, не сломавшись. Чтобы не болтаться в Вавилоне поодиночке, не сгинуть, чтобы не зря. Чтобы с войны вернувшись, не спивался ты, чтобы в клетку обезьянью не посадили тебя за то, что ты, как человек поступил и подлеца ногою в челюсть с разворота. Так что, капитан, тебе дальше либо с нами, либо край. Причем, по любому. Если не рыцарь, так снайпер, если не снайпер, сопьёшься и сдохнешь под забором. Не ты первый, не ты последний. Выбирай сам, но выбирай вдумчиво.

– Потому что, кто не с нами, тот против нас, – поддержал старшего товарища застенчивый Девяткин и взмахнул в воздухе мачете, стараясь начертить знак зорро.

      Неожиданно для себя самого Лёха проникся размеренной и в то же время яростной речью старшины. Хоть и гнал капитан ВДВ от себя эти мысли, но перспектива смерти под забором и раньше открывалась ему во всей красе. И ещё очень захотелось ему стать орком, чтобы делать дело, нужное кому-то, а не абстрактной Родине. Чтобы встать воткрытую в ряды таких же честных, не играющих в тонкие замполитские игры, вояк, как Звягин и Карагодов. И чтобы не иметь ничего общего с такими торговцами смертью как отец Михаил, прикрывающий крестом на пузе контрабанду, с такими, как Ломов и Куперник, бросившими своих солдат.

– Значит, кто не с нами, тот просто нехороший.

– Браво, капитан! – Боря отчего-то обрадовался, что Лёха проявил в своем высказывании озорство. – Ты точно далеко пойдёшь. Рассуждаешь, как самый натуральный орк.

      Спокойный Карагодов высказался более лояльно:

– Не так резко, капитан. Кто не с нами, да и фиг с ними. Вадим им судья. Но принцип верен.

– Ладно, Карагодов. Удивил ты меня. Столько слов ты и за неделю не говоришь обычно. Но аж до печени пронял! Согласен я. Буду орком. Что нужно делать, чтобы наших больше не убивали? Где поставить роспись?

– Да нигде пока. Нам седьмой Игрок нужен. За тебя семь Игроков поручиться должны. Иначе никак. По квестам тебя уже просто нет времени гонять. Через пару часов стемнеет. Жаль.

      Лёха не понял, чего именно жаль старшине, но почему-то расстроился вместе с ним. Как ребёнок, которого не берут играть старшие мальчики. Все присутствующие и были, по сути, старшими. Все они были откровенно причастны к некой тайне, загадке. К чему-то огромному и светлому. Ему до слез захотелось попасть в мир, где друга можно легко отличить от врага, где всем плевать, какие звезды у тебя на плечах, где важен только ты. Попасть в мир, где можно не притворятся, не стараться быть похожим на чужие представления о тебе. Где всё просто и ясно называется своими именами. И если в этом, игровом, мире его могли убить, то он ничего не терял.
      Его и сейчас постоянно стараются убить какие-то совершенно ему незнакомые личности. Причём, без какой-либо личной неприязни, просто за цвет погон и паспорта. При этом ни сам Лёха, ни противная сторона не получали от процесса никакого удовольствия.
 


      Из сожаления его вывел знакомый голос. Очень вовремя! Капитан Колесников так расчувствовался, что почти хлюпнул расплющенным кривым ломаным воздушно-десантным носом.

– Батюшка, а чего это вы на полу? Да ещё и связанный? Вели себя, ай – ай – ай, плохо?

      Раздвинув всё вокруг себя могучими плечами, в кубрике возник подполковник Гнедых собственной персоной. За глыбой его тела угадывалось присутствие старшего лейтенанта – юриста.

– Принесла нелегкая.... – раздалось ворчание с пола.

– Здравия желаю! – по уставу бодро приветствовал начальника капитан Колесников и понял, что чувствует себя очень глупо.

– Девяткин, у нас на КПП стоит кто-нибудь или все за водкой подались? – раздался хриплый возмущённый шёпот прапорщика.

– Здрав будь, лорд-воевода! – хором, как будто тоже по уставу, поприветствовали начальство  контрабасы.

– Чтоб тебе пусто было... – вроде бы себе под нос, но достаточно громко произнёс Боря.

– И вам всем того же, – ответил на приветствия подполковник и обвёл всех присутствующих тяжёлым взглядом. Взгляд остановился на Боре. – Знаю всех, кроме этого хмыря бородатого. Ты гном?

– Какие вы здесь все грубые! – возмутился Боря. – То гномом обзовут, то орком. Да человек я! Хуманс по-вашему.

      Лёха подумал, что у Бори во внешности было что-то очень раздражающее орков. Он и сам уже чувствовал к рыцарю необъяснимую антипатию.

– А что, орком тебе быть западло? Слышишь, старлей? Барин брезгуют нами. Вшей подцепить боишься? Орки ему плохая компания.

– А кому вы хорошая? – угрюмо отозвался невидимый из-за подполковничьей туши старлей. – По мне, так век бы вас не видел, не заплакал бы. И вши, не вши, а личной гигиеной вы себя не слишком изнуряете. А у Колесникова скоро мандовошки в бороде заведутся. С новолуния не бреется. Я, как срок отбуду, и близко к вам не подойду. Очень уж вы меня задолбали своей жаждой деятельности.

– Но, но! Волчара, забываешься. Тебе еще семь лет у меня находиться. Ишь, разговорчивый какой стал! Ты бы с посредником так разговаривал, а не инстинкты нездоровые проявлял –  поймать и надкусить.

– Посредника заел? Ух ты, уважаю! – Боря попытался было протиснуться мимо Гнедых и пожать старлею руку. Юрист эту идею не одобрил и смерил рыцаря таким взглядом, что всем стало понятно, рукопожатия не доставляют ему удовольствия. Боря смутился. – И что сейчас дают за посредника?

– Что, что... Попробуй – узнаешь.

– Да ты не дуйся. Я же не просто так, из любопытства. У меня конкретный интерес. Мне с ним на днях общаться. Вот бы и с альтернативой познакомиться, просто в целях расширения кругозора.

– Да не так, чтобы совсем хана. Ну, пол экспы списывают у семьи, обнуляют счёт у семи поручившихся и тебя лет на восемь объявляют орком.

– И, правда. Не очень круто. – Карагодов проявил заинтересованность. – А экспу за него не начисляют, наверно. – Все присутствующие посмотрели на старшину. – Да вы что? Просто подумалось.

– Ты, боец, лучше не думай, – выразил общее мнение лорд-воевода Гнедых, – Один думал – привык. Теперь мается. Пусть гоблины думают, у них голова крепче и с парашютом они не прыгают, потому что на них сбруя не застегивается. Держи себя в руках, мыслитель.

– Не пыли, лорд. Мне ты не князь. Я и ответить могу... – тихо, но отчётливо сказал Карагодов, безупречно уважая только лорда-воеводу своего родного клана.

– А чего же ты сразу не сказал, что здоровьем рискнуть решил и звиздюлей горячих жаждешь кучу огрести. Вот глупый орк, хочет и молчит. Налетай, подешевело! – Азартный подполковник сжал кулаки, но руки пока не поднял. Юрист за его спиной подобрался весь, как кобра перед атакой.

– Грязно у тебя как, капитан, – отец Михаил поднялся с полу и сел за стол, отряхивая рясу, – И дневальный оборзел вконец. На полу чего только не валяется, спички всякие, волос, вроде даже бабий.

– Бабий? – подполковник оживился и повеселел. – Интересно! А нам вчера как надавил на жалость! Баб нет совсем, бухло на исходе, звоните Шойгу, пусть выручает, как умеет. А ты, гномья морда, в плен попасть успел? Ну и что, будешь ещё себя самым умным считать? Раскусили тебя мудрые орки. Я вчера чуть со смеху не помер, когда ты своими маяками капитану сигналил.

– Ну, допустим, не орки меня раскусили. А чего ты своего капитана в Игру не ввёл? Такой важный объект, а командиром вовчик, – продолжая приводить в порядок рясу, проворчал отец Михаил.

– Потому и не ввёл. Вовчик раскладов не знает, интересов собственных не имеет. Какие от него могут быть сюрпризы? Пашет себе и пашет, как японский дизель.

– Ну, тут-то ты конкретно пролетел, лорд-воевода. Сюрпризов тебе твой вовчик наготовил, как конь лопатой. Ещё не известно, как ты их все разгребёшь! А? – с сомнением спросил отец Михаил.

– Да уж... Сюрприз он мне приготовил душевно. Кто же знал, что он натуральный орк? И всё равно, могло быть и хуже. Ведь от Игроков не знаешь, чего ждать. Вернее, знаешь. Куда его ты не целуй, всё время губы в жопу попадают. Только успевай поворачиваться, с какой стороны говна лопата прилетит. Со всех сторон и летит. А как мертвечинкой запахло, так и слетелись все коршуны. И каждый будет своё гнуть. Или хотя бы другим мешать. Всё, трандец теперь Слепой! Как вы все, однако, быстро слетелись. И наш заклятый друг Хрипун своих шестерок сюда послал, и гномы подсуетились мигом, и даже, матерь божья, тамплиер, куда ж без них. Игумнов давно у меня в разработке был, теперь понятно, кто особиста нашего до икоты запугал и на стакан подсадил. А вот бородатый кто такой, почему не знаю? Может, ты всё-таки гном, а?

– Нет, я не гном.

– А почему?

– Что почему?

– Ну, не гном ты, почему?

– А ты почему?

– Ах ты, гнида лазаретная нестроевая! Ты это кого сейчас гномом назвал?

      Боря и Гнедых сцепились яростными взглядами. Рука подполковника плотно охватила рукоять огромного мачете, рыцарь принял замаскированную расслабленную стойку и тоже старался выглядеть максимально ужасно. Кажется, опять в тесном кубрике назревало кровопролитие.

– О, извините! Я, кажется, не вовремя? У вас тут день большого бубна намечается?

      В дверном проеме показалась голова ещё одного персонажа. Лёха узнал в нём вчерашнего капитана с романтическим позывным Конго. Теперь стало заметно, что Конго говорит с лёгким прибалтийским акцентом, растягивая гласные. Все посмотрели на вновь прибывшего. Его присутствие сильно всех напрягло. Он и сам не старался выглядеть душкой. Лицо его выражало надменное презрение и явную угрозу. Лёха заметил, как все, кроме отца Михаила и самого Лёхи, напряглись. Внешне капитан Конго выглядел вполне нормально. Даже более того. На фоне остальных он явно выигрывал. Форма полевая, снаряжение полное, но выглядит, как на рекламном плакате контрактной службы. При этом, что-то в его внешнем виде напрягало и как бы даже отталкивало. Хотя был он, в отличие от большинства присутствующих, подчеркнуто трезв, выбрит и подтянут. Но именно его присутствие производило на остальных беспокоящее действие. Примерно такое, как наличие пьяных скинхедов с топорами в синагоге.

– Извините за беспокойство, господа! Когда вы закончите стучать друг другу в бубен на точность дальность и скорость, мне ждать некогда. Я хотел узнать, Монсеньор, мы в этом году что-то с эльфой делать собираемся? До захода солнца два часа. Я должен знать, за рекой будет ещё кто-то, кроме моих ребят, или работаем, как обычно?

      Подполковник обратился к священнику или уже наверно к гному:

– Блин, Миша, ты бы друзей своих держал на привязи, а? А то кое-кто, ненароком, и кол осиновый заточить может. Просто так, чтобы было.

– Это не политкорректно и малоэффективно. К тому же просто глупо. Вы, лорд-воевода, расист. Кстати, раз уж вы так плохо в школе учились, сообщаю: осина здесь не растет. А за попытку геноцида я могу употребить вас по прямому назначению, хотя вы и очень испортили свою печень, и выглядите неаппетитно. Со мной ещё пятеро, и все они очень сильно хотят кушать. Вы все очень хороший разнообразный рацион. Мы парни неприхотливые. К тому же, если бы вы знали, как очень сильно приелись эльфы...

      Единственный, кто не проявил неприязни к Конго, был старлей юрист. Он, наоборот, как будто немного расправил плечи и несколько расслабился.

 – Эх! – выдохнул юрист, – Мне бы ваши проблемы! А осина здесь точно не растет?

– Нет, не растет. Мы выясняли. Здесь очень здоровый климат. Ни осин, ни малярии.

– Да я посмотрю, вам здесь просто благодать, – вмешался в разговор подполковник, поправив ремень и выставив рукоять мачете на всеобщее обозрение. – Может, вы родне в Россию напишите, как вам здесь хорошо? Всемирная здравница и земля обетованная в одном флаконе. Пусть все сюда валят. А то развелось вас, как гномов. Дышать тошно.

– А вы бы и не дышали, господин подполковник, хотя бы в мою сторону не дышите. Амбрэ у вас, знаете ли, не дживанши совсем!

   Конго был бы сама любезность, если бы во время своей речи ненавязчиво не расстегнул кобуру на поясе. Кобура была старая немецкая, желтая и лоснящаяся. В таких обычно носят «парабеллум» или «вальтер».

– Да вам со старлеем волю дай, так и будет! Никто, кроме вас дышать не будет! С голоду сдохнуть не боитесь или на вовчиков опять перейдёте?

– Как мило вы о нас заботитесь. Я тронут. Можно я немного поплачу от умиления? – Конго рожу состряпал любезную, но было ясно, что он издевается. Был он готов и к другому повороту событий. Кончики пальцев опустил в кобуру.

– Поплачь, поплачь. Глядишь, сдохнешь, – милостиво разрешил лорд-воевода.

– Мне начинает казаться, что мне здесь не рады. Жаль... Жаль, что мне на это наплевать. У меня своя работа.

      Конго победно глянул на Гнедых и обратился к отцу Михаилу:

– Монсеньор, мы начинаем?

      Внимание всех тут же переключилось на отца Михаила. Он был бледен. Только теперь Лёха Колесников понял, что скрывается за этими дурацкими перебранками. Он кожей ощутил, до какой степени взвинчены эти вооруженные неврастеники, склонные все вопросы разрешать насилием. Все они давно и сильно ненавидели друг друга, и только общая опасность заставляла их действовать сообща. Их держал в своих цепких лапах лютый липкий ледяной страх. Лёха попытался представить, что могло напугать одновременно и Игумнова, и Ваську Карагодова, и НШ. Вещи на ум приходили одна отвратительней другой. От этого ему стало плохо и очень захотелось выпить.
      Отец Михаил тем временем обратился к Конго:

– Не хорохорился бы ты, Юстас. Не хуже моего знаешь, что одни мы не справимся. Вчера она была одна и не ждала нападения, и то еле кости унесли. Эльфы – такой паскудный народ, пока живого убьёшь – наплачешься, а уж мертвого … С мёртвыми вообще общаться трудно. А сегодня там и вовсе труба. Если ты из-за своего этнического представления о благородстве смерть геройскую принять решил, то Балин с тобой. Но нас пожалей! Нам только твоего зомби не хватает.

– Зомби!? – Игумнов поднялся на койке и тут же рухнул обратно.

      Отец Михаил извлёк откуда-то, Лёха опять не заметил на рясе никаких карманов, зажигалку и сигару. Долго возился, прежде чем закурил. Всё это время все молча внимательно следили за ним.

– Да, хлопцы, зомби. Самые натуральные. Не буду скрывать, положение самое поганое. Не смею расспрашивать, но уверен, что перед каждым из нас семьи поставили задачу сохранить действующий пост на высоте Слепая. Кто и почему поставил задачу – так, дело десятое. Уверен, что приказано было сохранить любой ценой. Поздравляю! Вот мы-то и есть эта самая цена. Мы и ещё полсотни желторотых пацанов. Больше просто некому. Вы все знаете – некроманты не отступают от намеченного и логику их нам, живым, не понять. Если только Юстас имеет о ней какое-то представление. Хоть и дальняя, но всё-таки родня. Уже любому гоблину понятно, что произошло на той стороне. Так что, мы с Юстасом идём по любому. У нас других вариантов нет. Если мы будем действовать сообща – наши силы вырастут. Тоже – так себе вариант. Дохлый, скажем правду, вариант. Но жизнь – не сказка про Чапаева. Не прилетит добрый волшебник в подозрительно голубом вертолете и эскимо на халяву не даст. Мы все уже большие мальчики и приторно добрых дяденек в голубых тонах уже не волнуем. Хотя вертолёты будут, я договорюсь. Ну, так как? Будем действовать вместе, или каждый сам за себя, как вчера?

– Вот не знаю, кто как, а у меня есть такое подозрение, что сука-гном нас всех и без всякого эскимо использует в своих сугубо гнусных целях.

      Подполковник с большим трудом втиснулся на ящики рядом с отцом Михаилом и раскурил свою сигару.

– Никогда не думал, что это скажу, но гном дело говорит. С кем только не сойдешься от Родины в дали... Умирать мне очень не хочется. Вроде и не очень давно живу, а вот привык как-то... Но гному руку пожать и в отношения с ним вступить инстинкт не позволяет. Такое складываться впечатление, что Г.Н.О.М. банк нас всех бесплатно нанял. А другого выхода не вижу. Я с тобой гном. А со мной вот эта чуда природ в погонах старшего лейтенанта и ещё целый грузовик отборных орков из разведроты. Они после того, как вчера в глухой форшмак устряпались по самое не балуйся, этих зомбей готовы голыми руками, хоть пилочками для ногтей затыкают. Они сейчас в таком душевном настрое, что хоть кого крушить готовы. Им сейчас не то, что зомби, им сейчас ни дракон, ни танк не попадайся. Загрызут! Голову против часовой восемь раз провернут, а потом над тем, что осталось, самые низменные инстинкты проявят в составе устойчивой группы. Они сейчас от всей души хоть кому с пролетарской ненавистью чем-нибудь корявым в глаз залепят и сдохнут с чувством выполненного долга и глубокого удовлетворения. Я пойду с тобой, гном. Глядишь, и моя пуля тебе достанется. Я, говорят, везучий.

– И я пойду! – старшина Карагодов бешено сверкнул глазами. – Со мной двое, но они готовы умереть, как настоящие орки.

      Боря вздохнул, как будто дождавшись своей очереди, и сказал:

– Ну, и меня уговорили. Подозреваю, что мне не поздоровиться, когда всплывёт, с кем я заключил союз во имя Божьего дела. Особенно меня Юстас пугает. Во всех смыслах этого слова. И подозреваю, что не одного меня. Колоритный такой упырь. Порода чувствуется. Но Тампль и не такое видел. Великий магистр пятнами пойдет по нимбу, но если Бог даст, не сдохнет.

– И я пойду с тобой, рыцарь...

      Игумнов сделал попытку сесть. Боря его остановил:

– Лежи уже, мечник. На ближайшую неделю ты отвоевался. Лучше молись за нас грешных. И на связи будь. Если что. Держи при себе телефон. Мне пока он не нужен. Если за час до рассвета некромант будет жив – звони, сам знаешь, куда. Жалко, конечно, но что поделаешь, другого выхода у нас нет. Кроме этого ничего не остаётся.

      Все замолчали. Как это часто бывает в сугубо мужских компаниях, чтобы скрыть волнение и натянутость паузы, все, кроме юриста и Юстаса, закурили. Лёха поддался стадному эффекту и тоже закурил. Он заметил, что старлей и Конго табачного дыма не выносят. Лёха пытался понять, что ему делать, как восстановить порядок во вверенном ему подразделении и понял, что совершенно не хочет этого делать. Наоборот, ему очень интересно, чем закончится эта история. Он понял, что запутался. С одной стороны, капитан Колесников понимал, что всё это просто не может не быть бредом. Он понимал, что его окружают матёрые вояки, прошедшие всё, кроме медных труб. Просто все эти надёжные и выносливые, как автомат Калашникова, ребята были до потной оторопи напуганы.
      С другой стороны, новорожденный орк начал шевелиться в Лёхином сознании. Он ещё был слишком новорожден, чтобы ясно выразить свои желания, но несомненно хотел принять самое живое участие в назревающей забаве взрослых.
      Колесников глядел на Карагодова. Василий курил. Был он собран, напряжён и отрешён. Как любой боец, ждущий схватки, в которой он не может победить, и не победить не может, права не имеет, был Карагодов тих и светел. Совсем орк Резец был непохож на того Ваську Карагодова, которого Лёха знал уже вторую войну.
      В позапрошлом году, на другой ещё войне, попал Васька в плен. Естественно, по пьянке. К своим явился через двое суток и не смог объяснить, где он был, что делал, где его китель и кепи, и как это он умудрился в одиночку изрубить девять вооруженных до зубов человек в куски одной сапёрной лопатой, которую у них же и отнял. Пару месяцев назад, когда местные крестьяне, уроды, на рынке зарезали бойца из Васькиного взвода, тот явился на рынок в трусах, броне, пене для бритья на морде, и начал стрелять. Как образцово показательный десантник в тире. Сухо и расчётливо, не спеша. С двух автоматов, одиночными. Один выстрел – один мертвец. Теперь наши на рынок ходят без проблем. Только продавцов из под прилавка достать надо. А то просто так с прилавка еду брать западло для российского миротворца.
      Был старшина Васька Карагодов в бою лих, свиреп и буен. Теперь понятно, что это бурлила в нём густая тёмная орчья кровь. Теперь он был иным. И Лёха наконец понял, до какой же степени Васька матёрый вояка. Ему стало очень его жаль, он понял, что очень расстроится, если Ваську убьют сегодня.

– Ну что, смертнички? – с издёвкой провозгласил Гнедых, – Все трагизмом момента прониклись? Если да, то может хватит в этой душегубке торчать? Колесников о кондиционере не позаботился, жадина, а старшие офицеры и вольнонаёмные священнослужители вынуждены сидеть и потеть как простые капитаны. А в беседке и места больше, и воздух там чище. А то здесь дышать противно. От упырей не пойми, чем пахнет. Как будто нам волчатины мало.

– Как я понял, кворум собрался. Теперь вас семеро, даже с перебором, – подал Колесников голос, – Меня же регистрировать собирались.

– Да плюнь ты на это, капитан!

      Подполковник уже направился к выходу, не ожидая утвердительных ответов на своё предложение, и задерживаться из-за Лёхи не собирался. Учитывая его габариты, выбора у остальных просто не оставалось.

– Хрен с ней, с регистрацией. Мы же не в городе-герое Москве. Сейчас просто стало не до этого. Если завтра живы будем, зарегистрируем тебя. Если нет, вечный огонь на могиле неизвестного орка горит по всем. Чего бы ему и по тебе не погореть? Огонь добрый, ему не жалко. Не будь формалистом, тебе не идет. Проще надо к жизни относиться, проще. Ты же орк!

ВНИМАНИЕ!
Всякая помощь, предложения, разъяснения терминов и прочие поправки воспринимаются и будут использованы с благодарностью. Не стесняйтесь! Следующие главы будут размещаться тут же после обработки в авторской последовательности. Добро пожаловать!

Пока застопорилось на 10 главе. Почти закончена работа над 11-той.
Возможно небольшое пополнение "продолжения", но всё закончится в следующей публикации. В "окончании".