Прощание мучительно...
Своё лекало приложило,
Перекроило, не спросило,
К разлуке нас приговорило!!!
Дед Фрол дверь приоткрыл и крикнул:
-Алё, живой кто есть?
Фенька выскочила из-за стола.
-Мама, сиди спокойно, без вас управлюсь. Да, да, я всех предупреждаю, третья очередь к столу.
Деда, мы ж договорились, тихо, без крика, в ванную давай, укрыться негде, у нас народ с утра толпится.
Дед Фрол мешковину развернул и протянул подарок Феньке.
-Туманом восхищаюсь сам, смотрел я на него и волос дыбом. Пастушка с коровками прикрыл. Башка у Пашки варит хорошо, я не додумал бы такое. Не перепутай, третий кустик, два пальца справа и вытирать начнешь. Да не спеши, как я учил, так будешь делать. Последнее душевное творенье и на него вот год ушел. Сколько я рамок перемерил, терялась красота, а в доски старые вписалась! Когда остаток получу?
-Как обещались, к маю и получишь, ты заломил какую цену! Всем классом правились с залогом.
-Так кисти, краски, переделки, они ж не пять копеек стоят. Сообрази с собой бутылку и настругай чего-нибудь.
-У Пашки в сетке, бутылку здесь не начинай, до дома дотерпи. Земля прогреться не успела, завалишься, болеть начнешь. Портки поддел?
-Поддел, заботами согрели бабы, спасибо им, меня поселком всем искали, валялся, снег запорошил. Мочился кровью, зиму бахал. Не взял бы я остаток с вас, да новая картина на носу, нужны опять же кисти, краски. Доход домой не приношу. Пашка, просил подарок для вашей свадьбы заготовить, благословение от рода. Я не додумал, как писать, я вас детьми все больше помню. В трусах, да на заборе, тебя не девкой, пацаном. Ты, не бросай его, сопьется и пропадет, как мы в проклятой. Наш род художники от Бога, сколько резьбы, церквей за нами. Он мастерством сильнее будет, талантища не занимать.
-До свадьбы надо дорасти, окончить школу, отправить Пашку на учебу. Детьми мы верности клялись, кто знает, что случится, может. Мои ваш род не уважают, сам понимаешь почему. Когда в тринадцать Пашка напился, помнишь, как ему сказала. Здесь я и ты, посередке будут дети, напротив белая чума. Пока не пристрастился, взвесь, мы все или она одна. Пьянь твою терпеть не буду, в окно выглядывать не буду, гадать, своим ты доберешься ходом, или дружок приволочет. Ну, кто-то должен НЕТ сказать и оборвать мученья бабьи!
-Серьёзные слова за жизнь. Тебе не двадцать было лет, а так же, как ему - тринадцать. Слова те, сильно зацепили, я оборвать не смог и братья тоже. На три семьи род продолжает только Пашка, как наказание за слабость, Всевышний девок подносил. Вот мы и молим, стань иным. Твои, вон, косятся на Пашку, пускают в дом, душой не принимают.
-Знаешь, дед, в семье у нас, вроде бы тихо и спокойно, а между стеночка растет. Надежды их не оправдала, в мечтах иную видят дочь и окружение иное.
-Нашим странно, из всей семьи, так мы решили, ты искра Божья в вашем эскадрилье. Когда подарок поднесете?
-Пашка решил, что после всех, крысы снились, кусали
больно, от них на дерево залез. Проснулся, судорога в ноге.
-Судорогу поправить просто, яичной скорлупы смелю и буду сыпать в творожок. Внучек капризный на еду.
-Не нравится ему еда, картошка, щи, да суп с картошкой, у нас он всё метет метлой.
-Ну, вы особые, у вас все лучше. Хотя, что к правде придираться. Я больше зашибал твоих, а дом не справил и заначки нет. Зато не крал и девок выгодно пристроил к непьющим мужикам.
-Какая выгода для них? Один гуляет, другой бьет, у третьего охота да рыбалка, от шума детского бежит.
-Пашка тебя не тронет пальцем, внутри слюнявое нутро. Весной кабанчика забили, при всех ревел, кому сказать, так смеху будет.
-Мы не разлей вода, друг другу доверяем мысли, я опираюсь на него, сама в беде его не брошу. Договорились, родню судить не будем, хорошее в пример возьмем, плохое, тоже не забудем, чтоб неповадно повторять. Наследство горькое, по пьяни драки да тюрьма. У нас тюрьмы и драки нет, зато иное напрягает, мою дорогу запрещают, по своей катят колее.
-Не бесы и не воры, по пьяни справедливость зреет, слов не хватает, тешим кулаки.
Беседу смяла старшая сестра.
-Фенька, ты с кем там заперлась? Репин местного разлива, моё вам здравствуйте, что вы там изобразили? Ей это надо? Бабуле девяносто пять, придумаешь, хоть стой, хоть падай. Природа ничего, красиво, на рамку денег не хватило? Конец доски не подпилили, рукой заденет, кровь пойдет.
Привыкший к Софьиным поддевкам дед добродушно усмехнулся.
-Вблизи на масло не смотри, к дверям хотя бы отойди. Я рамки всякие примерил, да стары доски подошли. Конец умышленно надломлен, несбыточная детская мечта.
-Мечта у бабушки одна, скорей добраться до постели, день суматошный для неё.
Суматошный или нет, а девяносто пять прожила. Разум светел, а память, в родне не водится такая. Даты помнит, когда кто помер и родился, вождей, учителей и всех, кто рядом находился. Годы военные засели крепко и по сей день, она войну ту вспоминает. В бумагах сохранилась карта, раскрашенная черным цветом с метками сдачи городов и карта с красною наклейкой «Дороги маршалов войны». Жукова особо почитает, портрет его в военной форме, рядом с иконами висит. Мечтала сыном разродиться, в честь Жукова, Георгием назвать. Не вышло, выглянули дочки, шесть внучек, все, кроме Феньки, хороши. Заборы, крыши, голубятни, рогатки, чужие огороды и сады, дружки из пакостных семей, учеба - средние отметки. Все методы по ней прошлись, не помогали уговоры, Ежовы рукавицы, порка, арест домашний. Годов до девяти справлялись, а на десятом учудила, записка на столе, я ухожу от вас на лето. Через неделю след нашли. Деревня, мазанка, навес, пастух старик, козье стадо и будь неладен этот Пашка, сидит с ней рядом, ломают хлеб, пьют молоко от второй дойки. Дочка, в трусах и майке, на голове чужая шляпа, на босу ноги чьи-то сапоги. Увидела отца и мать, прыг из сапог и пятки засверкали. А Пашка? Он не сбежал, судьбы удары принимал, семья преступников и пьяниц! Ругала мать, отец молчал. Феньку доставили домой, пообещали, сбежит, Пашку в колонию отправят.
Фенькина семья известна, отец в Совете городском, директор АТБ, мать детский садик возглавляет.
В школе ремонтные работы, директор школы, друг семьи. Он выслушал отца, подвел к доске отличников учебы.
-Соображаешь, с чем пришел? Павла, отличника учебы, письмом поганым очернить! Ты, на картины посмотри, на первом месте наша школа! Разумен, мухи не обидит. Ручательством я в пастухи его оформил, лето не волынит зря. За Феней наблюдаю, вольна, как ветер, трудно ладить, но и хороших черт не счесть. Будь дочерью моей, я бы отвез её в деревню. А насчет Павла, угомони жену и тещу, женское нутро, оно ведь таково, женихов с детства примеряет. Пусть дружат на виду, спокойней будет. Энергию ей некуда девать, трудом займи, сооруди за домом ферму.
В деревню Феньку отпустили, в сумку учебники вложили, чтоб время не теряла зря. Софья, старшая сестра наведывалась раз в неделю, она же привезла домой с насмешками, миллионершу получите, богатство прибыло в семью!
Да, богатство! Фенька, зажав в руке рубли, вопя от радости, носилась по квартире:
-Я заработала сама, сама, не молчите, похвалите! Послушайте, я расскажу, как появляются козлята. С первым шагом их качает. Под вымя тянет, никто не учит, сами знают. Бывают и такие, с рождения не умеют есть. В диком стаде, они обречены на гибель, а мы на что, мы их научим!
Воскресный день, обед, семья собралась за столом. Отец поел, сказал, спасибо, с газетами ушел к себе, политучеба в понедельник. Мать в кухне, тесто подошло. Фенька мытьем посуды занялась, а мыслями опять в деревне.
-Козы под навес ушли. В двух километрах от деревенского жилья, овчарня старая вмещает небольшое стадо, его пасет пастух Антон. Городские псы, сбиваются, набеги совершают. Нас попросили почту отнести. Картину страшную застали, овцу задрали и ягнёнка, Антону ногу повредили, а мы в деревню за народом. Овцы разбежались в страхе, до ночи их в овчарню водворяли. Два дня сидели мужики в засаде, отстреливали блудных псов. В этом году впервой все было, весной в каникулы, я на окот сама поеду.
Мать в ужасе от слов, мучной рукой хватает Фенькин подбородок.
-Никакой деревни! Пять троек годовых. Софья отличница, в семье учеба не страдала ни у меня, ни у отца.
-Вас четверо, а я одна, не честно нападать всем разом. Не будет троек у меня, я для окота постараюсь. Пастух Семен нам напророчил, Пашка добьется своего, а я лечить скотину буду. Сначала в фельдшеры пойду. Мам, может я дочка не твоя, меня в роддоме поменяли. Жена Семена говорит, такие случаи бывали.
Мать охнула, на стол оперлась и медленно сползла на пол. Крик, суета, врач скорой помощи хлопочет, Софья с не добрыми словами, лето в спокойствии прожили, явилась, сразу карусель! Бабуля помирить пыталась, зачем же так, зачем же так, Сережу надобно позвать. Отец трясет виновницу за плечи, Фенька кричит, спросила только, я может быть не ваша дочка, во мне не всё, как вы хотите.
Машина въехала во двор, явился папин друг Сережа, Феньку обнял:
-Сбегай ко мне, предупреди, домой я поздненько приеду.
Крестная Варвара домой её не отпустила, а утром взяли в оборот все десять лет прожитой жизни. Многое она не понимала и не желала понимать, призналась честно, в семье ей скучно. В роду у Пашки мужики ослабленные нравом и женщины на вид просты, но с ними ладно, к ним тянуло. От доказательств не сбежать, прощаясь, головой кивнула, я постараюсь их понять.
День всем запомнился, в нем примирение родилось. Фенька, под присмотром ветврача на ферме проводила лето. За домом, отец соорудил козлятник, устроил клетку для крольчат, на выставке щенка купили. Друзей и Пашку в дом пустили.
Что изменилось нынче в ней? Исчезли вопли, нежданные побеги прекратились, учеба набирала вес. Самостоятельность и взрослость, за что наказывали в детстве, мощь обрели и главными чертами стали. Двумя годами раньше, семья к родне на свадьбу отбыла, вернувшись, они застали Феньку с Пашкой спящими валетом на диване. Отец их напрямик спросил:
-Сближения не допустили?
Фенька метнула гневный взгляд.
-Мы с детства с Пашкою в обнимку. Я не жена, я твой ребенок, такое вот, подумать мог! Но, если время подойдет, я спрашивать тебя не буду.
Мать с бабушкой и Софьей промолчали, в защиту слова не сказали. Фенька обиделась всерьёз, её к гулящей приравняли.
Особенный сегодня день, бабуле девяносто пять! Сама на суматоху напросилась. Два месяца назад вернулась из больницы, заявила:
-Я больше резаться не дам, не смейте мое тело трогать, три
раза настрадалась, хватит. Внимание себе не уделяла, а нынче, видеть всех хочу кого по памяти я помню.
Отец и мать переглянулись, и стали список составлять. Третий заход гостей. Бабуля, сидит в своем любимом кресле, слушает и вспоминает. Кажется все, последний гость пожал ей руку. Фенька бежит за Пашкой. В руках картина. Отец и Софья преграждают путь.
-Завтра подарите, устала очень.
Фенька уперлась и кричит:
-Подарок для неё важней гостей, мы год той встречи ожидали. Бабуля, тебя поздравить не дают!
Бабуля смотрит на картину, а взгляд непонимающий, застывший, словно душа порхнула в небо. Отец трясет её за плечи, старается на землю опустить.
-Очнитесь, мама! Фенька, бестолочь, своею тупостью достала!
А ей на крики наплевать, она бабулю обнимает.
-Ты, место это узнаёшь?
Все онемело в старом теле, пульс тикает едва, рот звуки странные подносит. Пальцы картину ухватили и побелели от натуги. Скорая примчалась сразу, уколы, капли и компрессы, ну, наконец-то, каменное лицо ожило, блеснула первая слезинка, за ней вторая, слезы не просто капают, а льются.
Врач говорит избитые слова:
-Что ж вы, Серафима Львовна, семью свою так напугали, животик мягкий, хоороошоо. Дыхание ровно, хоороошоо. Заботливая у вас родня, а вы нагрузку не по силам на плечики свои приняли. Еще укольчик вам пульнём.
Уснула, милая. Отец открыл окошко. Дочкины друзья по классу, сидят на лавках за столом, она спиной к нему стоит и угощение подносит. Доносятся обрывки фраз:
-Узнала! Ах, Фрол, дедуля дорогой, душой рассказ её измерил, когда ей сцену поднесем…
Отец картину ухватил за угол и проследил полёт. Фенька не помнит, кто первый подскочил к картине, поднял и завертел в руках. Окно захлопнулось, мать подошла, домой позвала. Одним лишь словом, но, как его произнесла!
-Домой!
-Мы, так командуем собаке, когда шалит или нашкодит.
Мать обернулась.
-Славик, ты вырос под моей заботой, учила взрослых уважать. Твои родители…
-Учили. Еще учили труд беречь и что б слова не расходились с делом. Мои родители картины не швыряют. В ней труд всех нас, мы по крупицам вести собирали, нам не понятно, почему скрывали.
-В чужую жизнь вмешательство не допустимо.
Фенька забылась, что перед нею мать, боль и растерянность не замечает, она борец за справедливость.
-А ты в жизнь бабушки не вторглась? Нормально это, свечу
церковную за упокой палила, а надо бы, наоборот. Что Батюшка сказал, думаешь, я малою была и не запомнила слова? Сокрытие ударит больно.
Мать у окна стоит, обида душит. На островке костер горит. Дочь там. Ослушалась, как с ровней обошлась, ни жалости, ни сострадания, комок озлобленный. Боже, как больно!
Разум, мимо воли раздвоился, вторая, чуждая ей половина, опять жестокостью казнит:
-Не ной! С рождения, нет, с зачатия, ты не желала эту дочь. Припомни, как семья вязалась, притирка долгою была. Ради спокойствия вы прятали обиды, столкновения изматывали силы. Однажды, после длительной молчанки ты заикнулась о разводе. Яков взбесился. Ни когда, до самого конца со мною! Отец перед уходом обронил. Мамочку, единственно любил, жизнь под откос пошла, когда цена его упала, в водовороте глупостей увяз, а она руку не подала. Мужчине свойственно бросать, боль брошенных, его не беспокоит, а еже ли, наоборот, в нем зверь израненный живет до самой смерти. Будь терпеливей, сама иди ко мне на встречу, я для семьи живу, люблю, не пью и не гуляю.
-Подстроилась, черты переняла. Всегда казалось, семье моей завидуют и подражают. А неурядицы? Они у всех и к нам заходят.
Как начинали мы? Мать, отец, сестры, я, муж, маленькая Соня. Две комнатки на всех. Работали, учились. Да ещё как учились, дипломы красные у всех! Распределение, муж уехал, я в след податься не могу, директор школы не уступчив, выпустишь четвертый класс, катись на сторону любую. Два года врозь, письма, звонки, при случае домой наезды, на лето приезжала я. Любовью жили, почему же жили, мы и сейчас в любви живем.
Ванюшу ждали. Краснуху Софья принесла, наговорили мне всего, из-за болезни, могу не доносить ребенка. Родился в срок, но слабенький такой, вина моя, я не сумела уберечься.
-Причем здесь ты, болезнь границ не признает, она ослабленных цепляет.
-Переезд. Квартира и мечтать не смели, три комнаты,
пристройка, земли не мерено за домом, река, раздолье для детей! Желанный наш, Ванюшка милый, он первый, на руках отцовских коснулся нашего порога и первый, ровно через месяц… Невыносимо слушать крики, вас столько баб в одной квартире, одиночки справляются, а вы не сохранили сына! Не подошел и не утешил, явился на четвертый день, помятый с синяком под глазом. Друг верный, тумаков навешал.
-Прощение ждали от него? В нем не живет оно и знаешь, почему. Вне дома, решение принимает сам, в семье - тебя не проверяет, слова, поступки, все на веру. Оплошность, ты не доглядела, ведомости добилась, ешь! Софья милая, пусть даже мысли поперек, на горлышко своё наступит ради спокойствия в семье. А, как быть с Фенькой?
-Она еще не родилась. Через год, в самый день, когда мы поминали Ваню, муж отвозил родню домой. В дверь постучали, мужчина не вошел, влетел с упрёком, ваш муж сестру мою изводит!
Серафима Львовна подошла, погладила пришельца по руке, Геннадием назвала, еду подала, села рядом. произнесла, поминки, год как Вани нет, а это, мужняя жена, о вас не знает.
Я слушала историю сестры, сочувственно кивала головою. В тот смертный день, она осталась дома, муж с сыновьями к матери уехал. Слякоть весенняя дороги развезла, беду непоправимую наслала. Осиротела Катя враз. Замужество отвергла сразу, ребеночка хотела взять, ей в детском доме отказали. Семейного мужчину присмотрела, он выставил её за двери. Насылались мужики, а ей родить от этого хотелось, не гуляка, любил свою жену и дочку. Мечта сбылась, она уволилась и больше не светилась. А год назад, с сынком приехала на поминальный день. На кладбище лукавый с папкой свел. Прилип репьем, отдай мне сына. Второй раз в суд её таскают, подписку взяли, не бежать. Власть у него. Сынок за дверь страшиться выйти.
Душою всколыхнулась вся.
-И ни какой он не отец, мы вам поможем, не волнуйтесь!
Явился Яков, хватает мужика за плечи, трясет:
-Отцовство узаконил, сын в нищете растет, не может содержать она. Сбежала, бездумно кинула квартиру. Времянка, не газ, а печка, на нем дырявые ботинки и куцее пальто на теле, покупки швырнула за двери! Серафима Львовна, не смейте защищать в ней материнство, я дело начал и закончу.
Ваничкин уход, жизнь постепенно подносила. Он перестал глотать и шевелиться... Врач силой разжимает руки, а я кричу, не дам, он мой!
Память щадила, последний сынов миг сокрыла, не вспоминался ровно год. И вдруг, представился, но в облике ином. Женщина ребенка прижимает, мои слова кричит от горя, а Яков руки разжимает.
Во мне ни ревности, ни злости, решение созрело сразу, я не позволю разлучать.
Суд. У мужа речь потоком льётся, а у ответчицы, не вяжутся слова. Муж наклонился и умоляет, он вместо Вани будет нам. Любил всегда одну тебя, не на измене сын замешан. Подарок мне, подарок нам. Решение от тебя зависит, я не прощу, не буду мужем.
Выходим врозь, полгода муж в общежитии ютится, «предательство» простить не может.
Детский сад, назначили Хозяйкой. Днем Соня в нем, а вечером заходит Яков и на ночь забирает дочку. Полгода спит она вне дома, в командировках рядом с ним. Я не ропщу и терпеливо выжидаю, когда опомнится, вернется. Запутался, создал преграду и сам перешагнуть не может.
-Не лги! Он мстил тебе. Не выдержала, прибежала, зачем? Услышать захотелось, семья не дорога, ты мужа с дочкой променяла. Пренебрегла советом материнским и друг подсказывал, терпения наберись, его поступки не разумны, он должен сам переболеть.
-Спокойствие в семье дороже, я помогла ему вернуться.
-Спокойствие ушло. Узда с несдержанности спала. Та ночь…
-Не надо вспоминать.
-Как позабыть, в ней зачиналась ваша Фенька. Муж ездил на свидание с сыном, домой вернулся, хлопнул дверью, закрылся в комнате. Позвала ужинать. Тебе б уйти и не маячить, сидела рядом и руки коснулась. Крик, жалеть пришла страдания мои приятны, ты знала, что у ней мужик? Все знали, только я не знал. Привел мне для свидания Костю, к нему он жался, не ко мне. Отнять его сложнее будет. Довольна?
Ответила, хороший человек при них, бывший учитель нашей школы. Успокоимся душою, я сына подарю тебе.
Хватает за руку и тащит. Зачем тянуть, сейчас начнем! Кричишь, не надо, Яшенька, не надо, ты не насильник, я не готова воспринять. Утром обнял, сына родишь, я стану прежним.
Пол срока носки, боль достает и тошнота. Больница, наркоз щадящий, в полудреме, чувствую, нутро вскрывают. Боль с мыслью вперемешку, они ребенка убивают, с этим воплем и очнулась.
Муж руки жмет и упрекает, что за напасти, не мог аппендикс подождать. Ты ж раньше чувствовала боль, тянула, все на авось, авось пройдет. Какая же ты мать…
Голос – труба, пронзил насквозь:
-Очнулась, милая, слава Богу, вовремя успели. Кто мужа запустил? Нашел для обвинений время. Ты хоть спросил, ей каково? У кабинета подожди, мозги прочищу.
Других чистильщиков он слушать бы не стал, а этой женщине от всех поклоны. Галина Дмитриевна Коваль, Главврач, хирург, в народе говорят, Бог наградил руками золотыми и милосердною душою. Устало смотрит на него, две операции ночные, аппендикс разлился и, женщина, споткнувшись о топор, корягою пузырь пробила и нанесла увечье плоду. Несостоявшийся отец рыдает.
-Я виноват, корягу приволок и бросил, споткнулась, муки Наташеньке доставил!
Яков пытался успокоить.
-Причем здесь ты, по сторонам зевать не надо.
Рыдания стихли, несчастный повернулся и наносить удары стал. Яков здоровяк опешил, за руки слезливого схватил и силой усадил на стул, а он твердил, не трогай, ты, мою Наташку, я сына нашего убил.
Чуть позже, Яков в окошко наблюдал, как на скамейке, слезливый развернул одеяльце и набежавшая родня, к себе малютку прижимала.
Вспомнил день прощания с Ванюшкой. Не подошел, рукою не коснулся, вышел. Закрылся в мастерской и пил, на четвертый день взломали двери, и друг привел его домой.
-Досадно было? Соседи за спиной шептались, в последний путь не проводил. Нарушил заповеди Божьи, беду с родней не разделил. Зачем ты навещала хутор и ворошила не своё?
-Досады не было, порог переживаний разный. Не заводи, Яков не черствый, не жестокий. Случилось так, он матери не знал, отец и тетушка растили. В характере у мужа есть то, с чем примириться не возможно. Родня его, воспоминания смяла, тогда и показалось мне, корни от прошлого достались. В бреду, спасительнице все сказала. Очнулась, она произнесла, я помогу тебе и Яше.
Галина Дмитриевна открыла кладовую и усадила на скамью.
-Матери твоей, своей подруге, я обещалась не встревать, но, явь наружу попросилась. Сегодня я свидетелем была, как ты, судьбу отца примерил. Мой кабинет и эта кладовая, единою палатой были. Здесь у стены кровать стояла. На этой фотографии Машеньке сорок лет, мы отмечали дату в ресторане. А эта, в день, когда на Божий день явился. Кадушки ноги, отекшее лицо и тело, четыре месяца в постели, дыхания не хватало для ходьбы, спина и ноги в пролежнях, лечению не поддавались. История болезни мамы. После вторых родов, резко ухудшилось здоровье. В Киев к Амосову, сопровождала я её. Обследовали в тот же день, а через два, Николай Михайлович лично, ей операцию провел. Отец твой Федор прилетел, при выписке спросил, рожать не вредно для здоровья? Амосов дважды повторил, беременность погубит сердце.
А ему сына захотелось, мать согласилась на развод. На стороне явилась дочка. К сорокалетию вернулся, считал, подарок преподнес. А мать возврата испугалась. Отмел наказы, в два месяца, и в три, даже в пять не поздно было жизнь спасти. На поводу его желаний родился ты, а Машенька ушла из жизни.
-Не может быть, он говорил, несчастный случай, её врачи недосмотрели. Насчет ребенка бокового, не отрицаю, судьбы схожи. Он умолял, хоть изредка о встречах, прогнала прочь. И у меня прекрасный сын, принять Надежда отказалась, теперь вот, муками исходит. Я в них вообще не виноват.
-Слушала тебя и выть хотелось, отца напомнил, взбрело, сметаешь на пути, преград вообще не существует. Сестре отцовой передай, для блага твоего, я разрешаю правду поднести. Фотографии возьми на память, не вздумай сжечь или порвать. А это, ты с сестрою по отцу, она тебя любила очень, пожалуй, больше всех на свете.
-Не сестра, а дочь соседки, она жила в пристройке с нами. Мать на рудник завербовалась и дочь забыла, отец отвез её в детдом. Отцом я дорожил и мать запомнил по его словам. Мне правда эта не нужна и снимки ваши неприятны. А если и сестра, отец не вспоминал, я тоже.
-Муж разговор умышленно отмёл, а ты копаться стала в прошлом. Полегчало, как узнала, при Машеньке, еще живой, со словами, о будущем подумать надо, отец привел жену и дочку. Машу провожали не из родного дома, а от больничного порога. Собрал родню, предупредил, сын, самый главный факел в жизни, не должен знать мои огрехи, свою историю подам.
-Жизнь свекра въелась в мою память, шагала рядом. Страшилась сходства, любой поступок примерялся.
Ванюшу, я легко рожала, а Феня тяжело досталась, сутки металась по палате. Хотели сына, так хотели! Яков спросил, как дочку назовем? Рукой махнула, как хочешь, так и называй. В Свидетельство взглянула и ахнула, зачем, ты, Фенькою назвал, мы это имя не любили.
Ванюше в ротик молоко цедила, переживала,наконец-то, проглотил. В трещинах соски, Фенька уцепится, до слез мне больно. Время кормления наступит, крутить головкой начинает, кричит несносно, Ванюша не кричал, мычал. Сравнения внезапно возникали, депрессия свалилась на меня, от слез бессонница, нос шмыгал и глаза краснели. Два месяца декретных позади, и я вернулась на работу.
Софья, наша радость, усидчива, трудолюбива, умом крепка, душой светла, однажды нас встряхнула очень. Мы с дачи возвращались, в багажнике морковь, картофель. Дверь открываем, Софья перед нами, кричит:
-Смотрите, чудо покажу, Фенечка сама шагнула! Бабуля, отпускай её.
Оставшись без опоры, дочь одолела первые шаги.
Мы закивали и шагнули в кухню. Софья преградила путь.
-Вы, почему не любите сестренку?
Опешили, оправдываться стали.
-Устали, одежда грязная и руки, мы любим Феню, как тебя.
Ответные слова, она вас тоже не полюбит, пророческими стали.
Путаница в мыслях, отец и мать явились молодыми. Наказ отца припомнился опять.
-Наденька, дочка, мать от себя не отпускай, ты лучше всех за нею смотришь. Может и сделал, что не так, во благо маменьки старался. Что жизнь уходит, не печалюсь, мне с вами расставаться страшно. Горбатого гони, узнает мама, приютит, со мной намаялась, зачем чужая ноша ей, пускай свободою подышит.
Он держит за руки и плачет. Воскликнул, что со мной, глубокий вдох, а выдохнуть не может. Дверь распахнулась, вбегает мама, я полтора часа звоню, ты не подходишь к телефону!
-Папа меня не отпускал. В десять лет, по воле случая, познала я рождение жизни. Одни в лесной сторожке, не испугалась, как ты просила, собралась в комочек и помогла сестре явиться. Минутами назад, вторая тайна приоткрылась, уход из жизни человека.
Ни воплей, ни испуга, состояние не объяснимо, чувство потери явится потом, а в тот миг сверлило, как маменьке беду облегчить. Папа, папа…
В семье три дочери, Надежда, Вера и Любовь, мама Серафима Львовна, папа Алешенька Петрович. Так мама называла папу. Как познакомились они? Проще не бывает. У ворот проходной, опираясь на костыль, по мерзлым лужам её судьба ногами шаркала и растянулась. Беспомощный какой-то, подумала она и подбежала. Судьбе наперекор, её прогнали:
-Сам, я сам управлюсь, уходи!
Охранник выскочил.
-Алексей Петрович, со спицами в ноге по льду, ах, неразумность молодая! Я руководству сообщу.
А руководство нянчиться не стало, отправило в больницу, приказало:
-Лечись! Пока Главврач нам не позвонит, не подходи к заводу близко. Серафиме Львовне, на время сдашь свои дела, и на слова, что в них она соображает, ответили:
-Не меньше твоего, отец - Лев Александрович Панкратов, она с ним с детства в связке ходит.
На следующий день, заполнив папками рюкзак, Серафима вошла к нему в палату. Нежданная пронзила мысль, какие б дети получились! И у него в башке прострел, он мысленно её раздел и уложил с собою рядом. Судьба, она их запросто пленила, через неделю соединила, без доказательств и прелюдий, на всю оставшуюся жизнь. Мать плакала и умоляла Серафиму, не для него тебя растили, за ним, два брата школьника, две малые сестренки, детей узбекских приютили. Семьей крепки, не оборвет Алеша связи, достатка долго не видать. Ноги! Он сильно покалечил ноги, три операции, а улучшений нет.
В заводской столовой свадьба, невеста пляшет, жених оперся на костыль, в такт музыки плечами водит. Песни, тосты, хоровод, подарок важный от профкома, ключи от комнаты. Вопрос шутейный задают, семьям молодым в общежитии двенадцать метров выделяют, а почему пятнадцать им, и хор девичий отвечает, Серафимочка прибавку ждёт!
Сославшись на здоровье, тесть с тещей покидают праздник. Друзья подходят к жениху, не переживай Алеша, к тестю без стеснения подходи. Он Голова, и ты не лыком шитый, пощупает тебя и примет. А насчет ног, мы письма шлем в Москву и Ленинград, в «Известие» и в «Правду» написали. Страна большая, может, кто возьмет.
Водитель подошел к Алеше.
- Домой родню твою возил. Панкратов, сам молчал, а мать жены дорогою рыдала. Дословно привожу слова, уберегли от одного калеки, другой на шею навязался. Влияние бабушки сильно, чтоб клин не вбила между вами и не разладила семью.
Полгода Наденьке. Панкратовы впервые Алешу пригласили в гости. К отцу явился за советом.
-Пригласили, надобно уважить, а как себя держать, тебе видней. Явишься, представь себе, ты, на работе, на совещании большом изобретение подносишь. За - меньшинство, а больше – против, доказывать делами надо, они надежней всяких слов. Семью жены аршинами не меряй, чтоб мирно было, прими родителей, как есть.
На Новый год по настоянию жены, Алеша, Панкратовым сюрприз устроил, семью доставил для знакомства.
Мама Елена Александровна консерваторию кончала, стихи писала. Замуж вышла, Алешу родила, по мнению родни, хозяйкой никудышною была. Свекровь за голову хваталась, куда Петрушенька смотрел, невкусная еда, сама, как муха сонная, зевота, кашель донимает, да подозрительный такой. Туберкулез. Сосновый бор и санаторий, полгода сына не видала. Приехала домой, у плиты женщина узбечка. Муж не оправдывался, произнес:
-Не подходящая мы пара, на пять голов меня повыше, не мог я быть самим собой. Выгнать не имею право, жильё давали на двоих, пока решим вопрос развода, Мамуре уступаю половину, а сам в сарае поживу.
Весной явилась крошка Зоя. Соседи мучились вопросом, муж спит с одной или с двумя? Если с двумя, развратом пахнет, судить бы надо мужика. Странная семейка, скандалов между женщинами нет, с детьми сидят попеременно, на рынок, в магазины вместе. Вечерами, первая жена читает книги вслух, на скрипачке играет, Мамуру обучает русской речи. Учится готовить плов и беляши, баранину тушить, лапшу растягивать до нитки.
Жалобы. Участковый милиционер, потряхивая пухлым делом, привел Петра «развратника» в участок. Потребовал, пиши, как есть. Явился к женщинам, вопросы подал на бумаге, и приказал, ответить надо. Заглянул в казан, похлопал по плечу Мамуру, шутя, сказал, от запаха слюною исхожу. Она отпрянула, рукою указала на окно и закричала:
-Не подходи, во мне два месяца ребенок, соседи кушают глазами, они напишут, ты отец. Я раз один уже страдала, жених ушёл, а Петя взял.
Жалобы ускорили развод. Суд обязал Елену съехать, у матери в жилье излишки. Кашель и снова санаторий, Алешу отвезла к Мамуре.
Поправила здоровье, прижилась, нашла работу, в санаторном клубе на скрипочке играла, книги выдавала, устраивала вечера. В подсобке комната, питание бесплатно, зарплата семьдесят рублей. Явился в гости бывший муж с женою и детьми. Елена их на станции встречала. Алешка, милый сын Алешка, неузнаваемо подрос, несется к матери. Елена плачет и смеётся.
-Я, думала, меня забыл!
Ответ запомнился и в памяти всплывал, акцент не русский, а узбекский:
-Я, каждый день любил тебя. На стене висела, Мамура с папой говорили, это мама, дороже денег и конфет. Я насовсем к тебе приехал, одна не будешь, я – мужчина, я – умный сын, тебе понравлюсь.
Неделя отпуска, неделю вшестером! Река, рыбалка, сосновый бор, грибы и ягоды, костры, палатка... и фотография на память. Петр на бревне сидит, обнял Елену и Мамуру, Алеша на траве, Тамару держит на коленях, Зоя рядом.
Фотограф, милый старичок, в дверь постучал.
-Елена Александровна, я фотографии принес, и рамки две, как вы просили.
Алеша подскочил к дверям.
-Заходи, гость, сними ботинки у порога, пол чистый, чай будем пить, маму ждать и говорить. Здоровье как, жена и дети как, работа как, мне покажи.
Смотрит на фотографию, смеётся.
-Знаешь, кто? Мой папа, мама – первая жена, Мамура, мама Зои и Тамары. Моя семья, я сын для всех.
Понедельник. В кабинете Главврача обычная пятиминутка, растянутая на час и больше. Стук в двери, Алеша на пороге.
-Я долго жду, мама таблетка пить забыла, пугай её, ест плохо, спит мало, Мамура говорит, следи за ней, она худая.
Смех, Алешу обнимают, просят перевести, как по-узбекски будет радость, ты самый лучший сын на свете. Он отвечает по-узбекски и переводит:
-Мама лучше.
Директор санатория, оформил в фонд бросовый участок со старым деревянным срубом. В поселке на доске объявлений повесили бумагу, просим помощь, стройматериалы закупили. Отказа нет, взаимовыручка у них.
В срубе обновили полы и подпол, потолок и крышу, пристроили веранду, забором обнесли участок, очистили колодец, отремонтировали баню. Жить можно, две комнаты и кухня, не больше месяца ушло. Хозяйка будущая, со всеми выходила на воскресник, кто в дом войдет, она не знала.