Пазлы детства. 1

Зинаида Синявская
               

                Балка.

     Дом наш стоял над самой балкой. Так называли глубокий и широкий овраг, извилисто тянувшийся от географического центра города к речке Кошевой, правому рукаву Днепра.
Всё, что за  балкой, получило название Забалка, район города, частный сектор. Дома саманные и каменные, крыши железные, камышовые, черепица. Акации, клёны, палисадники. Розовые мальвы, по нашему – собачья роза. Сады.
      
      Город поднимался от  воды правильными квадратами кварталов, стелился по ровному, а в этом месте почва съезжала к югу вниз, чтобы впереди круто вздыбиться. Застройка постепенно обыграла рельеф. Порядок смялся, влево побежали косые улочки вниз, а справа – вверх, и вся эта неравномерность почвы компенсировалась двумя мостами, неприметным на Тракторную улицу и высоким длинным – Панкратовским.
      
      Балка проходила под ними.Она образовалась как русло талых и дождевых вод, которые, бывало, проносились по ней с рёвом горной реки. Ох и глубокая же она была и тянулась на несколько километров. Кое-где из стенок её, зацепившись корнями, поднимались деревца, кусты. Пологие склоны покрывались ковром ромашек, спорышом или зарослями сочной лободы, мерцающей изнанкой листьев. Сюда приходили с мешками рвать траву для кроликов, коз, и задача была только не свалиться. Где ничего не росло, земля обваливалась, и к созревшей трещине опасно было подходить.

      Под тремя арками большого моста, в зарослях дерезы на высоких склонах, что за Тракторной, среди бледных маслиновых деревьев, извивавших свои стволы в её кучугурах, по её дну, когда было сухо, шли и прятались сыщики-разбойники, с выкручиванием рук, со взятием в плен, со страхом почти взаправдашних боёв.

      Балка снилась не мне одной. И во сне я летала над балкой, зависая над самым глубоким местом, сто раз испытывала пустоту в животе от свободного падения, исходила страхом от ожидания неминуемого удара и никогда этого удара не испытала.. Но иногда снилось, что я на дне и ищу способы выбраться.


                Венеция.

         Если нужно было в центр, говорили - в город, как будто там, где мы жили, был не город. Возвращаясь из города по прямой булыжной Торговой, я объявляла провожатым: а сейчас я покажу Вам (тебе) Венецию.

         Мы  сворачивали в наш узенький переулок,оставив позади на углу одинокий фонарь. Нащупывали ногами вросший в землю ракушняк, в зависимости от  времени года соскальзывая на обледенелых рытвинах или увязая в глубокой грязи, огибали знакомую ржавую трубу, торчащую у колонки, и проскочив несколько домов, вдруг останавливались перед открывшимся пространством.
       
         Далеко впереди высилась каменная стена моста  с тремя  полукруглыми арками и цепочкой фонарных огней, лабрикеном висящих над огромной сценой. Путь  преграждала балка.Она выкатывалась справа из-за домов проулка, изгибалась и уходила далеко вперёд под центральную арку Панкрата и дальше, насколько было видно.   Домики по левую сторону тоже уходили к мосту, прижимаясь к балке всё ближе, дорожка между ними и балкой сужалась и исчезала,  последние заборы и стены, как-то укреплённые, висели над пропастью и  вход к ним был уже с соседней параллельной улицы.
         
         Напротив проулка, по ту сторону балки, как раз на её изгибе и стоял наш дом, начиная правый ряд домов этой дикой улицы, по которой вместо проезжей части зияла балка. За домами, за высокими тополями и акациями, выглядывавшими из-за крыш, темнела гора, на её гребне желтели окошки верхней улицы.. В небе висела луна. На дне балки что-то журчало.
-Венеция,- я плавно обводила рукой панораму.



                Дом.

         Зачем я так подробно, детально выписываю рельеф?Да потому что этот нестандартный пейзаж сформировал не только отдельные маленькие черты-штрихи натуры и характера, но и заложил психо-физические основы восприятия окружающего мира. Мир вокруг был плоский, а в нашей Венеции прятались уникальные условия.
       
      На ту сторону вёл мостик – сваренные между собой листы железа, укреплённые на сваях. Всё, что нужно было для жизни, включая стройматериалы, уголь на зиму, перетаскивали, перевозили на тачках по этому настилу. Со временем   он перекосился, края загнулись, земля осыпалась и дыру между берегом и железом нужно было перепрыгивать. По этой причине меня на улицу не выпускали, а если уж выпрашивалась, то строго-настрого приказывали стоять у калитки и на ту сторону НЕ ходить. Потому и в школу отдали с опозданием.
         
      В пору моей юности власти, устав от воплей местной общественности, уже перекинули через балку добротный деревянный мостик с поручнями, и можно было стоять над пропастью, читать стихи и целоваться. Мостик всегда оккупировала какая-нибудь парочка, и не одну шляпку унес поток.
         
      Дом стоял боком к улице, выглядывая тремя окнами  из-за каменного забора. От калитки вдоль всего дома через двор шла дорожка и упиралась в низенький соседский  заборчик из серых выветренных досочек. Из таких же усохших  досочек со щелями был порожек перед входной дверью в пристроенный квадратный коридорчик с окнами из двенадцати стёклышек в переплёте деревянных реек.

      Если бы мы жили в селе, то этот  низенький коридорчик назывался бы сенями,  а если бы в настоящем городе – прихожая, но у нас он назывался Светлым коридорчиком. Из него попадали в большой высокий тоже квадратный Тёмный коридор, и прямо в большую кухню с окном напротив в сад Шпарковских. Из кухни и из тёмного коридора налево и направо двери вели в  комнаты. С каждой стороны симметрично было по узкой длинной комнате с окном в торце и по большой квадратной с окнами по двум стенам.
         
      Дом этот бабушка купила у каких-то своих дальних родственников, тем самым их здорово выручив, так как в доме жили квартиранты, и по закону, выселить их после покупки дома, было невозможно. Квартиранты – название тоже условное, потому как люди эти зашли в дом и стали жить, когда хозяева были в эвакуации. В узенькой комнате обосновалась старшая из сестёр – Маланья, тихая и забитая тётка, сторожиха, а в большой - Шурка с дочкой школьницей. Шурка была продвинутая, знала дорогу к властям, наличие мужа в армии давало ей право голоса. Так что мы жили на дядиной половине,бабушка, дядя, мама и я. Тогда я и спала с бабушкой на сундуке, изучая детально её мягкую белую спину.
          Днём на весь большой дом и двор нас было двое: я и бабушка. Дом околдовывал сквозняками, скрипом половиц, шорохом под шкафом, ритмом  капающей воды, лунным окном с мотающейся веткой, тёмным большим коридором, который надо было успеть пробежать, открыть дверь и  вскочить в светлый проём, пока сердце не выскочило. Я и сейчас в тёмное помещение захожу с опаской.
          Собака лает, листья падают, что-то катится по крыше: бум, бум, бум. Дом, двор, день наполнены звуками. Непонятные звуки настораживают. Но из дальней комнаты доносится и зовёт торопливая игольчатая дробь швейной машинки, как усиленный и ускоренный стук сердца, как будто маячок мигает: я здесь, не бойся.