Природа мстила...
Анька осторожно переступила высокий порог коридора – дверь с улицы была распахнута, и вошла внутрь. В полумраке сеней смутно виднелась заиндевевшая металлическая клямка, и Анька шагнула навстречу…
У Аньки заканчивались дрова, а Сашка их заготавливал. Для Аньки дрова были повседневной необходимостью – в деревенской хате зимой без печи не проживёшь, а Сашка дровами торговал: это был его бизнес. Он пилил в лесу сухостой, законно, с разрешения лесничих и заготконтор, сек на поленья и продавал: не только в Слободе, где и сам проживал, но и по соседним деревням – да, пожалуй, вся округа знала, где самые дешёвые дрова. По заказу, Сашка привозил смолистые поленья прямо к дому, оставалось только сложить их под навес в поленницу.
Сашка развернулся. Особенно, когда бездомного Санька приголубил – купил за бесценок старую хату и поселил в ней Санька: живи! Санёк был тихий скромный мужичок – с тёмной кустистой шевелюрой, Анька слышала, что его девки когда-то очень любили. Когда это было? Когда-то было, да не здесь, не в Слободе, а в другой деревне – на Оконе, где у него был свой дом, и он тогда не пил так, как сейчас. Что с ним стряслось позже, - одному Богу известно. Превратился человек в поганку – почернел, сгорбился и состарился - как сморчок к летним денькам: дни к теплу, а он в хилость. Сашка ему и хату, и работу - живи да радуйся, а у того одна забота: достать денег – и в сельпо, за бутылкой. Для этого у него самый дешёвый вид транспорта был – старенький заезженный велосипед: Санёк, пока ещё ноги держали, садился, выезжал на большак и по асфальту легко катил в Черноручье, в придорожный продмаг. Там брал бутылку, а то и две, - «бормотухи», и катил обратно. Что удивительно – Санёк никогда до приезда домой бутылку не опрокидывал, до самых дверей обязательно добирался, а вот дальше то ли сил не хватало, то ли терпение лопалось – он бросал велосипед у порога, и бежал в дом. Все знали – если «педали» на тропе, значит Санёк «сложил голову»: мертвецки пьян. Заходить к нему боялись: не с того, что он мог расшибить кому-нибудь голову – нет, он был спокойный, тихий, - а потому, что в хате у него стояла невыносимая вонь: он редко мылся и не стирал одежду. А вещи были разбросаны где попало – ему со всей деревни несли вышедшее из моды тряпьё: фуфайки, рубашки и джинсы, и даже ворсистый овечий кожух… А утром – вот парадокс – Санёк был раньше всех на ногах и никогда Сашку не подводил. Никогда! Надо в лес – он тут как тут, шевелюру свою разгладит, расчёской пару раз проведёт: поехали! И работает не покладая рук…
Образ чумного Санька почему-то всплыл в сознании Аньки, когда она пробиралась вдоль холодной стены к слабо видневшейся клямке дверей.
Сашка тоже был не слободской, а приезжий, раньше жил в городе. А хату купил в Слободе, когда бизнесом занялся. Раньше в этой хате жил Толик Верейский. Он работал на машине – бочке, которая нечистоты с колодцев высасывает. Вонючая работа – из-за неё он получил в деревне кличку «Толик-г…воз». Кличка странным образом прилипла к нему, хотя Толик всегда мыл машину, и та, чистенькая, стояла возле его дома. Да и Толик всегда щеголял в белой рубашке и тонких выглаженных брючках. А почему «г…воз»? А в деревне не любят, когда с природой не по-человечески обходятся. Толик машину вымывал, но где? А прямо напротив своего дома, и грязь стекала в речку…
Но съехал он из деревни не потому, что боялся «красного словца» от односельчан – просто ему с работы новую квартиру в городе выделили. А ещё странный случай произошёл с его ребёнком - здесь, в Слободе, прямо напротив его дома. Семилетний Володя полез в речку летом купаться - там глубины, считай, никакой – может, по колено будет, поэтому родители не боялись за детей, и те спокойно плескались в тёплой воде. А Володя ползал-ползал по песчаному дну и ухватил змею – видит, что-то скользкое мимо проплывает, он её и цапнул ручонкой! А змея в ответ его: «цап!» – хорошо, успели до больницы довезти, а то бы помер малыш…
Деревенцы сразу слух пустили – мол, это тебе, Толик, природа за грязь отомстила.
«Однако я не верю, - думала Анька сочувственно, - чтобы природа на детях отыгрывалась?..», – и застыла в некоторой нерешительности, пробравшись сквозь длинные сени: стучать в хату – не стучать?
Толик продал хату Сашке, скорее всего по знакомству, когда тот в городе работал, в леспромхозе. Но вот странная закономерность – Сашка был такой же несердечный по отношению к природе... Лес он вырезал – это понятно - как санитар, живым деревьям только благость от его грубого вмешательства, пускай, но возле дома он развел чёрт знает что: старые машины, колёса, радиаторы и кузова - всё валялось чуть ли не на проезжей части, в огороде и во дворе, и несло оттуда машинным маслом, выхлопными газами и соляркой, а земля вокруг была чёрная и порыжевшая. Все знали – тут живёт Сашка-«лесодрал»: так его прозвали деревенцы.
«Вообще что за люди, эти приезжие, - думала Анька, намереваясь всё же постучать в хату, - что ни новосёл, так обязательно с какой-нибудь заразиной», - и даже слегка покраснела, когда мелькнула в её сознании в виде картинки рассказанная однажды дедом Павусём скабрёзная история.
Этот Сашка-лесодрал ни в чём себе не отказывал. Деревенские мужики тащили ему всё, что можно пропить: шифер, доски и черепицу, битум и кирпичи. А Сашка брал – за бутылку или две: смотря что и почём. И потихоньку дом почти отгрохал в городе.
А брёвна, вырезанные в лесу, он свозил не на свой участок – там у него был как-бы полигон для старой техники, - а на чужой огород, где хозяин помер, но остался сын, любитель выпить. Он Сашке, «по просьбе вышестоящего», кусок своей земли возле бани выделил. И место стало «золотоносным» - тут стали собираться безработные чуть ли не со всей округи: «колоть дрова». Бизнесмен Сашка любому мог «отстегнуть на поллитра» за машину переколотых дров…
Дед Павусь жил неподалёку. Однажды вышел в гумно травы нарвать кроликам. А баня на его пути. Он слышит, что-то странное происходит в бане – дверь закрыта, и не похоже, чтоб топили: дым-то не идёт. Только странные всхлипывания да возня непонятная за стеной – как будто кролики задыхаются. Дед осторожно потянул дверь на себя и – чуть не обомлел: в проходе белела крупная женская задница. Совсем оголённая. Юбка была запрокинута выше поясницы, а над ней стоял вспотевший голый Сашка и, обхватив женские кумпяки толстыми руками, раскачивался в такт чавкающим движениям: туда-сюда, туда-сюда... А двое его подельников – Федька и Шурик стояли сбоку, тоже голые, и тоже в такт его движениям бубнили: «раз-два, раз-два...»
- Сучья твоя морда! – крикнул, обернувшись, Сашка. – Закрой дверь!
Дед рывком прихлопнул баню и торопливо пошёл прочь…
То была Нюрка, потаскуха. Спала со всеми, кто мог накормить или дать денег. А поселилась тоже по разнарядке – её вместе с родителями вселили в деревню из Чернобыльской зоны. Тоже городская.
«Природа и тут мстила», - успокоилась Анька. Федька и Шурик больше дрова колоть не приезжали: одному клещ впился в причинное место, и того госпитализировали, а второй испугался, что ли…
А Сашку природа наказала похлеще. Да, он был жаден до всего, за всем, что задарма, гонялся. Однажды в городе к нему подошёл знакомый – ну, из таких, что пару раз вместе какое-то дело обстряпали:
- Слышь, Сашка, есть один пацан – работу ищет, много не берёт, да почти что ничего, ему жить негде. За жильё всё что захочешь будет делать.
Сашка тут же навострил уши:
- Давай, приводи!
Он уже придумал, что сделает. Подселит новичка к Саньку – места там всем хватает, а работы для него – конь не валялся.
Новичка звали Стёпа. Редкое в наше время имя, но его быстро превратили в Тёпу-Недотёпу. Стёпе было лет двадцать пять, а был он с большими странностями. Однажды в полночь завёл Сашкин самосвал и поехал – без бензина, без прав, он вообще впервые сел за руль. Ну, и далеко не уехал. За деревню. А там съехал в кювет.
- Зачем тебе понадобилась машина? – налетел на него Сашка. – Ты в своём уме?
А Стёпа, действительно, был слаб на голову:
- Хотел домой, в Барановичи, съездить…
Сашка только покрутил пальцем у виска – до Баранович самолётом за час не долетишь, но он уже знал, что Стёпа не в ладах с психикой.
Но эксплуатировал его покруче других. Стёпа так кидал брёвна в машину - грохот стоял на всю деревню…
Анька тронула рукой клямку – не на крючке дверь?
Почему-то образ больного Стёпы ей врезался в сознание, как огородная лопата под корень гнилого дерева. Сашка никогда не чувствовал чужой боли, не испытывал сочувствия при виде разрубленной курицы или проколотой свиньи. И не ощущал угрызений совести – ему было плевать, что о нём думают деревенцы и как они о нём отзываются. «Вообще странные пошли люди, - думала Анька, – эти горожане. Деревня перед ними все свои дары раскрывает – и рыбку лови, и в лес по ягоды ходи, а земли сколько! – бери, сколько хочешь, а они в ус не дуют: лишь бы день прошёл, и как-то ведь перекантовываются, не пропадают… А с них берут пример и деревенцы, молодые, «голяками» становятся – лишь бы на выпивку достать, а то, что земля зарастает, - а кому это надо, говорят. Вот и Сашка своим бизнесом только развращает село - развёл тут чёрт знает что, его интересуют деньги в первую очередь. Правда, семья у него большая… Так он, что, ради семьи старается?»
Анька задумалась и застыла в тёмных сенях, переминаясь с ноги на ногу, не решаясь сделать последнее движение – распахнуть к Сашке дверь: «А за что его жизнь наказала?»
Стёпа жил у Санька. Днём – лес, дрова, топоры и пилы, а вечером чем заняться? Санёк выпивал бутылку вина и засыпал, а Стёпа сидел у телевизора и скучал. Был ещё кот – безымянный, Санёк его так и звал: Кот. Ох, и вредный, зараза. Летом ничего, в поле уйдёт, там или мышь поймает, или птичку догонит и слопает. А зимой каков! Зимой самим есть мало чего – в лес по сугробам за дровами не въедешь. Дрова не достанешь – значит, и продать нечего. А Сашка «за ничто» денег не давал. Стёпа у соседки тёти Нади занял деньжат, бутылку Саньке купил – тот выжрал и уснул. А себе кусок колбасы выложил на стол. Пошёл руки мыть, а Кот – цап! И уволок колбасу на чердак. Стёпа только чертыхнулся, за ним не погнался, но злость на Кота затаил.
Анька вспоминала жизнь Стёпы, и на глаза навертывались слёзы. Ей было жалко и Стёпу-Недотёпу, и голодного Кота.
«Сейчас выскажу всё этому «лесодралу» Сашке – надо ж по-человечески относиться к природе и людям», - она незаметно перекрестилась: вспомнила, что дальше-то было.
Стёпа сидел у группки – это та же деревенская печь, только не на кухне, не в тристене, а в самой хате – там, где спят и собираются за большим столом на именинах, свадьбах, похоронах. Сидел и грелся. Санёк всхрапывал как-то неожиданно, будто видел падающее на себя дерево: с треском, хр-р-р… Работал телевизор – просто, чтоб разрядить тишину и скрасить храп. Стёпа смотрёл на огонь: ему очень хотелось домой, в Барановичи, к родителям, они хоть и пили, но поесть было чего. Вдруг порог неуверенно переступил Кот, и, словно прося прощения, провёл по пиджаку Стёпы своим пушистым хвостом: мол, прости, Стёпа, я такой же Недотёпа.
Что-то нахальное показалось Стёпе в повадке Кота – к тому же, его длинные усы, с инеем на кончиках, странно блестели, будто лоснились от съеденной колбасы. И представилось Стёпе, что Кот над ним издевается: мол, смотри, я не работаю, как ты, в поте лица, а жив, и даже сыт - благодаря тебе, Недотёпе…
И Стёпа схватил Кота и, не раздумывая, сунул в раскалённую печь. Шерсть у Кота затрещала и сразу вспыхнула. Кот рванулся назад, дико заорав, и заметался огненной змеёй по хате. Он искал убежище по углам, прыгнул на Санькину кровать, словно умоляя того спасти, но Санёк и ухом не повёл – спал. Тогда Стёпа распахнул настежь дверь: беги в снег!
Кот с размаху шмыгнул в проем двери и выскочил на улицу. Стёпа бросился за ним, пытаясь ухватить Кота за хвост, и опрокинуть его в снег. Но тот уже знал, чего можно ждать от Недотёпы, и рванул прочь, подбежал к стоящей у дома лестнице и пылающим клубком вкатился по ней наверх, на чердак, и там скрылся. Что дальше происходило с Котом, можно только догадываться – наверное, он кувыркался, чтобы сбить и погасить пламя. Но там был не снег, там были обычные древесные опилки, которыми в деревнях устилают чердаки хат, чтобы утеплить. Кот сбил огонь и спрыгнул вниз, а опилки вспыхнули…
Хата горела, как спичка. Стёпа кинулся к Саньку, тряс его и кричал:
- Горим! Вставай!
А Санёк не мог продрать очи, ему казалось, что ревет включенный на полную мощность телевизор. Он прохрипел Стёпе:
- Выруби телек!
Тогда Стёпа схватил телевизор в охапку и понёс на улицу – спасать добро.
И Санёк мигом протрезвел, соскочил с кровати и метнулся за Стёпой.
- Эй, ты куда поволок телек, дурья твоя башка?
И поперхнулся. Потому что дым уже врывался клубами в дом и накрывал простыню. А следом высовывались языки огня.
…Когда пожарные приехали из райцентра, на пожарище валялись одни головешки. Стёпа куда-то пропал со страху, а Санёк держал в руках телевизор и трясся от холода - зима ведь.
Анька шмыгнула носом – каково сейчас Сашке? – хата сгорела, работникам жить негде - и резко постучала в дверь. Ей было жаль всех: и придурковатого Стёпу, и бездомного Санька, и обожженного Кота, и даже жадного Сашку. Деревня…
Дверь отворилась. Анька ахнула: перед ней стоял голый Сашка. Совершенно. Без трусов. Взгляд Аньки скользнул по его ногам и упёрся в глаза: они не выражали ничего…
Она метнулась из хаты, как от Чёрта…
26.07/12