Треснувший колокол

Гогия Тер-Мамедзаде
                И не к терновому венцу               
                Колесованьем               
                А как поленом по лицу - 
                Голосованьем!            
                А.Галич
            


-Э, люди, люди!..
Старик поник головой и недовольно покачал ею из стороны в сторону...
Ручищи у этого старика были, скажу  вам, - врагам его не позавидуешь, как две совковые лопаты. Сцепив руки в замок, он молча  уставился на свои узловатые пальцы с желтыми от никотина ногтями, как будто пытался  там найти ответ на какой-то свой невысказанный вопрос.
Мы сидели друг против друга под навесом у придорожного кафе за разными столиками. Только он сидел лицом ко мне и боком к столу, явно выбрав меня  объектом своего гастрономического интереса. Я же просто ждал, когда сварганят еду и вышел на улицу покурить. На улице был туман и 82-ой год. Улица была в городе Ахалкалаки. Город-это так: если 15 домов- то это село; если 16- город. Ну а если среди лепящихся по склонам гор лачужек обнаружится что-то похожее на улицу- то это районный центр. Кафе это тоже не кафе- это хинкальная. Хинкали- это такие…типа пельмени, только раскатав тесто, их нарезают не стаканом , а ножом, взяв для лекала тарелку. Потом во внутрь кладут: горсть черного перца, горсть красного, щепотку  соли. Можно добавить чайную ложку фарша- мясного, если есть, если нет-  рубленой зелени. Края теста собирают кверху складочками и склеивают, провернув по часовой. Если человек левша- то можно против. Должно получиться похоже на конфетные  трюфеля в обертке.
Пока я заказывал себе эту не хитрую снедь, духанщик вытянул из меня причину моего появления здесь. А так же все-все остальные секреты, знание которых я, старший сержант Советской Армии за собой  даже не подозревал. Собственно, я только что с большим трудом ретировался из Общевойскового училища, за игнорирование которого полагалась каторга. Написав заявление, я этого не подозревал, но генерал-майор назвал меня таким дураком, который даже не способен оценить КАКАЯ ему улыбнулась удача- конкурс на место был три человека. И теперь те двое ходят на гражданке  в рванье и голодные, а мне государство бесплатно выдает одежду и еду. И с учетом уже выслуженных 2-х лет, мне осталось «всего» 23 года до пенсии.
     Хорошо, что перед самыми дверями приемной Начальника училища, сопровождавший меня прапор, видя мою довольную рожу, наверно пожалев меня, предупредил , что по новому положению , отчисляемые из военного училища курсанты должны проходить срочную службу сроком, который им определит Начальник училища.
       И когда я переступил порог генеральского  кабинета, у меня уже не осталось и следа радости  предвкушения удовольствия от снятия сапог.
Но мне все равно вбухали, несмотря на отслуженные до поступления 20 месяцев срочки, по максимуму- 2 года. По полной! Я встал перед генералом на колени. Я плакал, говорил что я хочу служить, но я сирота, что остался один старенький больной отец, который уже не может помогать моему младшему брату…  Наверное еще какие-то гадкие вещи… Я, корчась в припадке на ковре перед генеральским столом, бился головой об его ноги, потому что свои - генерал брезгливо убрал
-Будешь служить 4 месяца. Но на каторге- бросил он мне, заглянув в «Личное дело».
      Прапору проставился бутылкой хорошего коньяка. И еле смог выдержать его смеющийся взгляд: я так орал в генеральском кабинете, что он все слышал через двойные дубовые двери. А с учетом, что он видел меня ДО…
Стыдно не было. Тогда .  Главное- к черту эту службу, эти «положено-неположено». Да и то сказать- разве я виноват, что был вынужден стать офицером? Нет, в роду  почти все были с погонами, но я-то! мне-то с какого боку?! Меня ждали Сфинксы и Академия Художеств на Университетской набережной Васильевского острова города-героя Ленинграда… Но когда я уже отслужил свои 20  из 24 месяцев  и начал тренироваться ходить не так широко маша руками, когда уже меня перестали смешить дембельские альбомы моих погодков, с рисунками откалькированными по стольку раз, что у людей на этих рисунках бывало от трех до шести пальцев, да и безобразие с количеством глаз стало умилять своей непосредственностью и в чем, в известном смысле, при желании можно было бы даже разглядеть Примитивизм - особый вид народного  творчества….
…вот тогда мне и разбил лицо товарищ старший лейтенант Бунин.
       Так вышло, что меня до этого никогда в Армии не били. Ну так вышло, не было какой-то особой моей заслуги  : меня сразу определили  секретчиком в штаб, где младшим офицерским званием был майор, каким-то образом затесавшийся среди полковников и генералов. Если я чихал, то тут же какой-нибудь полковник интересовался моим здоровьем, не простыл ли я. Приносили из дома теплые тапочки или вязанные носки для меня. Потом выяснилось, что должность у меня офицерская и для нее требуется допуск секретности, не полагающийся рядовому и меня перевели в штабик по-ниже. Художественно-промышленное училище давало преимущество при всех прочих равных и обычно все предпочитали со мной дружить, а кто пробовал иным методом добиться моего расположения…Короче – обходилось все дружбой в итоге.
        Но вот товарищ ст.лейтенант Бунин не знал про эти мои качества: он мало того, что  прибыл к нам после окончания арт.училища как отличник в самом высоком звании, присваиваемом курсантам в исключительных случаях, так еще на мою беду он был сыном генерала. И генерала не простого, а «золотого»- кремлевского. Не помню, знал ли я  тогда какой «кремлевский» генерал бывает, но точно, что в наших палестинах таковых не водилось все без малого два года моей службы. Ну и потом, при всех раскладах, дембель по любому старше генерала, будь он хоть платиновый-«Мавзолейный» !
       Я так думал, когда Дежурный по части, исполняющий ночью обязанности старшего  офицера,  в половине первого зашел в кабинет начштаба и, натягивая на узкую белую ладошку элегантную лайковую перчатку, поинтересовался, почему  это я нагло присвоил  себе право старшего офицера и распоряжаюсь от имени Начальника штаба?
           Я ж воспитанный! Я не стал его –молоденького летеху- прикалывать, а вежливо объяснил, что делаю это все два года. По распоряжению того самого Начальника штаба : дурак он что ли , имея у себя под рукой раба, с образованием равным его и не припахать оного за место себя? Вот и приходилось все два года спать по три-четыре часа в сутки. Привык, ничего. Однажды трое суток был без сна- вот тут тяжко пришлось: глюки пошли, реальность путалась  с полуобморочными видениями… (Но никто не обещал удовольствий. Кроме военкомовского комиссара, обрадовавшегося идиоту, написавшему заявление добровольцем в Афганистан, чтобы помогать прогрессивному басмачеству совершить прыжок из феодального строя прямиком в социализм. Друзья отца из Комитета тогда поменяли Призывную команду и меня сняли с одного самолета и пересадили в другой. Думал, что полечу ЧЕРЕЗ  Прагу, а оказалось -  В ПРАГУ. Но отца уже рядом не было, и пришлось  вылезти вместе со всеми) Тогда, на исходе третьих суток недосыпа,пропал Олег Зырянов . И  пока его искали,  и , наконец обнаружили повесившимся в подвале казармы, я уже сам был очень похож на труп- полный коматоз. Но даже тогда я принял решение вытаскивать из теплых постелей командование. Представляете, как «легко» это сделать в Советской Армии в ночь с 8-го на 9 марта? Хорошо еще, что "висельника" откачали.
        Сейчас же время было « детское», но будить командование из-за пустяшного вопроса не было смысла – только нагоняй  получу. Да и действительно ж – обычное, рутинное дело: кем заменить в наряде внезапно приболевшего офицера  .
         Но моя версия, похоже, не устраивала товарища лейтенанта, и в развалочку приблизившись к столу,  у которого я склонился над картой очередных учений,  он, так таки натянув до нужного качества перчаточку на ручечку,  резко двинул кулаком мне в лицо.
      Резануло током , видимо задев лицевой нерв и я не помнил себя какое-то время.
       А  очухавшись, обнаружил, что я стою зажатый между столом и стенкой,  к которой он примыкал своим боком . При этом я глубоко втянул голову в плечи, а лицо , прикрыв прижатыми руками, уткнул в стенку.  Я чувствовал , что меня со спины тянут за левое  плечо и я начинаю поворачиваться. Страх парализовал меня до такой степени, что я только мог вцепиться левой рукой за письменный стол с той же стороны , чтобы  не встретиться опять лицом с кулаком   в лайковой перчатке.
Черной, блестящей породисто-матово.
 Мелко дрожа, я осознавал, что в моем состоянии я не в силах долго  противиться воле этого человека. Из последних сил я вцепился в край стола и…
По канцелярской моде того времени столешницы у всех начальников были закрыты стеклом, под которым у них обычно были всякие графики, записки и прочее бумаго-творчество. Когда  меня уже почти оторвали от стены, под  побелевшими  костяшками  пальцев что-то хрустнуло  и  у меня из ладони хлынула кровь. Ее тепло и ЗАПАХ , который я вдохнул вдруг разблокированными легкими, раскрепостили  все мышцы , придав им какую-то невероятную пластичность, а всему телу -необычную легкость и почти летучесть . Разворачиваемый   страшной черной перчаткой , я крутанулся, придав тем самым добавочное ускорение корпусу и длинным правым крюком, как коромыслом  со страшной силой поддел лейтенанта в челюсть снизу … Потом не помню…Пришел в себя метрах в двадцати от кабинета. Звуки стали необыкновенно объемными, резкими. Они навалились на меня, оглушая по новой, до тошноты,  но тут вдруг до меня дошло , что это не просто звуки, а крики. Кричали четыре моих сослуживца , оказавшиеся в коридоре. Но  я ещё не понимал  человеческого языка. Тяжело дыша, я перевел взгляд от испуганных лиц солдат на свои руки- они были все в крови,  а в них я держал кричащий кусок мяса. И эти пузырящиеся кровавой пеной слова я понял- это была мольба остановиться. Я разжал руки, солдаты унесли лейтенанта.
Утром  рано, за пол-часа до подъема, меня по телефону вызвал к себе особист. Я числил себя в его любимчиках: много и охотно помогал этому душевному человеку в штабной работе, удивляясь страшившимся  его офицерам- он был такой душка! Но не сегодня. Короче выбор у меня был такой- через 15 минут я должен был ехать на курсы «Выстрел», через месяц сдать 4 экзамена и поступить в военное училище. Или – дисбат, два года. Минимум. А то и пять лет общего режима. Если он, полковник Черепанов за меня заступится. В тот момент 25 лет службы мне показались меньшим злом. Полковник дал мне подписать заявление на курсы. И согласие на сотрудничество. И объяснение под его диктовку ночных событий, по которому выходило, что я при четырех свидетелях  лишь помог подняться оступившемуся старшему лейтенанту. При этом я услышал запах перегара.
Когда увозивший меня УАЗик проезжал мимо штабного корпуса, нас остановил полковник Черепанов и,  подозвав меня к себе,  поинтересовался, хорошо ли я помню , что написал сегодня. Я на память не жаловался. По его просьбе пересказал объяснение слово в слово. Он согласно кивал по ходу моей декламации, но лицо его выражало разочарование и скепсис. Дождавшись окончания,  он переспросил про другие бумаги. И поняв, что я не понимаю вопроса, напомнил про «Согласие  о сотрудничестве». Я акнул, в смысле- вспомнил, да,  еще его. А что это было?
-Ты не валяй дурака, а то УАЗ и без тебя может уехать.
Увидев у меня в глазах, то что  и ожидал, он удовлетворенно улыбнулся и , похлопав по плечу, дружелюбно, как обычно весело закончил:
-Ну вот теперь -  молодец. Теперь езжай и будь орлом- тебе надо расти, а мы тебе поможем
-А как же я …теперь- я мямлил , не зная и сам, что хочу спросить
-Не переживай- там тебя встретят. Удачи. Всем  - удачи,- крикнул он на прощанье остальным  абитуриентам, приветливо  помахав рукой .
- Вэзун, ты Мыкола. Така «лапа» в тэбэ! – с завистью на западенский манер протянул ужгородец Валько Игорь…

Из этих   лап пришлось вырываться ценой рапорта об отчислении и ссылки. Вернее- «каторги». Огорчению родни, считавшей, что я наконец-то взялся за ум и пойду по стопам мужчин нашего казачьего рода, не было предела.
«Четыре месяца каторгой быть не могут. Для дембеля везде санаторий – хоть за полярным кругом»- думал я, погружая намозоленные ноги в тепловатый источник Боржоми, бивший прямо из земли, возле которого водитель автобуса сделал остановку на перекур.
Рядом  бегали выпущенные из салона на волю размяться  козлята, норовя боднуть мои новые керзачи, выданные симпатичным прапором на прощание, после «отвальной» с моей стороны бутылки коньяку. Помню,  он сильно обрадовался, узнав , что я не пью: ну еще бы - одно дело пол-литра, другое пол-пол-литра. Я уже двое суток колесил по любимой моей Грузии в поиске части, которая примет беглого курсанта. Но везде солдатик на четыре месяца был не нужен и меня футболили все дальше и дальше в горы.
Сейчас я оказался  на границе с Турцией. Высоко – это так высоко, что городок этот только днем видит Солнце, а утром и вечером такой туман, что вернее его назвать облаками- не видно пальцев вытянутой руки. Утреннее солнце чуть разредило его, но еще не разогнало  совсем, и из очередного штаба очередной части я побрел  назад на автобусную остановку  в легкой синеватой дымке, имея  на руках предписание в часть «где меня точно-точно  возьмут». Мне даже пофартило- предложили на выбор – «армянский полк» или «мамедский». Объяснили, что названия такие потому, что части составлены по национальному признаку. Я про такое не слыхал прежде- в Афгане был интернациональный долг, что ж про Союз тогда говорить?!
Хотел в «армянский» определиться- всегда мечтал научиться этому языку, Но раскинув мозгами, решил, что четыре месяца вряд ли дадут большую практику и мои «ес кес сирумем» могут остаться в покое, а в «мамедском»- т.е азербайджанском- будет легче- язык, обычаи знаю, может знакомых встречу.
Забавно, сейчас только понял, что в тот момент я, возможно, спас себе жизнь…Забавно…

Хинкальная- это место, где делают хинкали. Делает их хинкальщик. А кебабы- кебабчи. «Настоящий кебабчи  не бывает не кричи».  Наверное, хинкальщики тоже не бывают: он меня так достал расспросами, что даже на приглашение курить в помещении кафе (нечего удивляться- от расположенной тут же за стойкой шкварчащей  плиты по всей будочке, размером с телефонную кабину с открытой дверцей , стоял такой чад, что можно было и не куря, надышаться дымом.  Тем паче, что  в воздухе хватало никотина   и от пятерых куривших посетителей) я категорически отказался.. Остальных  я, похоже, не очень интересовал. Лишь старик у ближнего столика, услышав куда я направляюсь, вздрогнул и уставился на меня не мигая.
Выйдя покурить, я рассчитывал избавиться от дружелюбных, но мало мне понятных своей доскональной дотошностью расспросов. И вот теперь я ждал когда мне наконец принесут мои хинкали под укоряющее молчание того старика, с ближнего столика. Похоже, ради этого он оставил свою еду. Что я ему мог сказать?
Но он первым нарушил молчание
-Ты мусульманин?
-Нет, я коммунист
Он передернул плечами, будто я не правильно понял его вопрос.
-В Бога веришь?
-Нет
Он еще более  печально покачал головой.
-Зачем туда едешь?
-Я солдат, отец, понимаешь? Я не выбираю: куда пошлют- туда еду
На Кавказе обращение на «ты» означает уважение, приближая его до положения родни:  человеку старшего возраста ты как будто делегируешь тем самым права  родного дяди, а ровеснику- брата. Если же хочешь обидеть или показать дистанцию, то обращаешься подчеркнуто на Вы.
-Зачем вибрал эту полк? Денег почему не заплатил Кутаис оставатся?
-Мне ,отец , 4 месяца осталось – мне все равно где дембель встречать
-Ты водка пьешь?
-Нет
Впервые старик глянул на меня с  интересом
-Русский? Водка не пьешь?
-Нет, я йог, отец.
-Не красиво- ругаешься при старшом!
-Нет, не ругаюсь, такой…спорт
Он опять закачал головой. Но тут принесли хинкали. В тарелке- три штуки, между ними - бульон, все богато присыпано зеленью. Рядом поставили миску с лавашем и…зеленью. Немного душистого тархуна, сочного базилика и резкой кинзы. Ее полагается есть, макая прямо  в стоящую тут же солонку, для удобства переломив пучок посередине.
Я сосредоточился на еде. Подцепив ложкой за днище один хинкаль, размером в  мой кулак, я  поднес его ко рту чуть отклоняя руку вниз от горизонта, чтобы откусив край тестового конвертика , не пролить необыкновенной вкусности бульон внутри «пельменя».
Как не был я заточен на еду, все же краем глаза заметил, что старик опять смотрит на меня.
«Не отвлекаться»,- дал я себе команду,- «Есть- «не отвлекаться». Разрешите есть?».
Аккуратно куснув краешек, я-таки ошпарил себе язык дымным бульоном.  Но вида не подал и продолжал пережевывать  укушенное, когда осознал, что кроме волдыря на язык я заработал паралич всей нижней челюсти- первый термический ожог сменился жжением перечной начинки. Огонь уже парализовал дыхательные пути гортани и медленно опускался к легким. Свело даже мышцы крыльев носа- вдохнуть свежего воздуха не было никакой возможности…
-Трава ешь,- услышал я откуда-то сбоку голос и вспомнил остатками уползающего сознания, что там сидел старик.
Скосив глаза на землю, я увидел что ближайшая трава была метрах в трех от столика.
«Не доползу»- понял я
-Трава ешь скорей- опять скомандовал старик
Через мгновенье он оказался рядом и, взяв с тарелки пучок зелени, мокнул его в солонку и с силой разжав мне челюсть в маленькую щелку впихнул этот кляп. Слезы висевшие по краешкам ресниц брызнули у меня из глаз. Старик выпустил челюсть и я сжал несколько стебельков , попавших на коренные зубы.   
Если вам приходилось долгое время идти по жаре, если вам приходилось познать вынужденную жажду- то вам  известно, как приятен глоток прохладной чистой воды. Такая же спасительная свежесть  наполнила меня , разлившись волшебным соком смеси трав. Букет при этом был необычайный, неописуемый – перец продолжал вершить свое дело, но он уже был под контролем летучих масел. Но главное- я сумел вдохнуть. Боже, как вкусно оказывается- вдохнуть  свежий горный воздух!
А старик сел на свое место. Я прожевав пук «травы» и шумно сглотнув, кивком поблагодарил соседа. Он сделал вид, что не заметил. Или может быть, у них в городе принято благодарить, распластавшись во прах?
«Я выясню это поев» - решил я и уже с соблюдением «мер безопасности» без приключений управился с тремя хинкалями.
-Чачу будешь?
-Чачу? Я же сказал, отец- я не пью. Спасибо,- я не хотел показаться не благодарным, поэтому придал голосу извинительные нотки. По-моему мне попался совсем не музыкальный грузин, потому, что на нотки мои никак не среагировал, а сказал:
-Ты сказал- водка не пью. Иди, скажи Гидевану, пусть даст тебе. Только скажи, что для меня. Слива-чача пусть пьют русские офицеры.
Я поставил эксперимент: сказал Гидевану за стойкой кафе, что мне нужна чача. Когда он достал пол-литровую бутылку мутной жидкости, я сообщил, что ее просит вот тот старик- и указал пальцем на окно, за которым в той же скорбной позе, обхватив узловатыми ладонями колени, сидел  мой спаситель.
У Гидевана было своеобразное чувство юмора: он выставил вторую бутылку рядом с первой. Эта казалась пустой. Только у горлышка маленький пузырь воздуха выдавал наличие жидкости невероятной прозрачности. Я, вообще-то, видел, как русские офицеры пили не то что чачу из сливы, но и  напитки, которые к такой категории могут быть отнесены только в условиях принудительной трезвости, царящей в Советской Армии, находящейся в полевых условиях. Одеколоны, клеи и ацетоновые настойки на травах – это были стартовые коктейли, по окончании коих, за ними  непременно следовала «тяжелая артиллерия», полный состав которой не знал даже я.  Но это были непродолжительные упражнения в практической химии, которые прекращались сразу же по прибытии подразделений в часть.
Что такое «пить сливу-чачу» для русского офицера  4 месяца я скоро увижу. И пойму, что до того за 20 лет жизни  я еще ничего не видел.
Старик указал мне рукой на стул рядом с ним и через стекло кафе жестом позвал еще одного  парня из-за столика. Тот вышел с тремя стаканами и … тарелкой зелени. Нет- там еще были два помидора.
Ударом ладони старик выбил резиновый шарик, служивший  пробкой и разлил по половине граненого стакана.
-Ты умрешь. Скоро. Пей, чтобы было не страшно
Я переваривал его слова и решил, что мне все таки не послышалось
-Спасибо,- я поставил стакан и потянулся к стоящей на полу дорожной сумке.
-Ни нада,- молодой грузин тронул меня за плечо
Я резко оглянулся, оценивая опасность, незаметно наматывая плечевой ремень сумки себе на кулак.
-Нэ хочешь? Тогда давай выпей за нас- ми скоро умрем.
-Слушай, отец! Если ты хочешь пить только за смерть- пей без меня
-А как ти хотэл? Или ты или ми.
-Я не пойму, что ты говоришь
-Видышь его?- старик ткнул в сидящего напротив парня,- Он меритвий на половин.
Я уставился на парня. «Да нет, вроде еще поживет. Может у них тут онкология какая, может у этого- протезы…» подумалось мне.
-Его жина,- продолжил старик,- и его два дети ходили горы. Для огонь палка собирал .
В тишине было слышно сонную муху, бьющуюся о грязное стекло витрины.
-Её насилали. Его мальчик насилали. Потом убивали.
«Неужели никто не догадается прибить эту муху»- думал я. Но она, услышав мои мысли, успокоилась сама, перейдя в ползающий режим.
-Малчиков убивали, потом насиловали,- бесстрастным голосом сказал парень
Мне очень захотелось выпить. Прям из горла, чтоб по настоящему обжечься в этом кошмарном сне и уже  наконец проснуться от наваждения. Но у меня сильно дрожали руки. И я понял, что этот липкий ужас -  не сон.
Старик смотрел на меня, а я, чувствуя его взгляд, не мог смотреть на него. И оба они, держа стаканы в руке, не пили.
-Гидеван похоронил отца у прошлий год. Была зима, многа снег бил.
-Почему ты мне говоришь об этом?- я не узнал свой голос, но было уже хорошо, что я вообще мог говорить.
-Патаму, что сейчас и ты паэдишь туда, к ним.
-К кому? К кому, отец, «к ним»?
-«Мамедский полк». Ти сам сказал
-Так…ты хочешь сказать…- я перевел взгляд на парня,- это они?
- У нас каждый год пят, десят, больше бывает.
-Пей, солдат, пей. Если не ты убьешь нас, если мы не убьем тебя, то ви сами убьете себя. Пей!
-Сейчас твой полк будет возращатся с учений. Когда они едут, нам за неделю говорят, ми не выходим на дорогу. Они на танках едут посредени. Ты видел какая у нас дорога: если кто не успел спрятатся- прям с машиной в пропаст падает. Танк даже не останавливается.

Дороги в горах не просто узкие- страшно узкие: две грузовые машины расходятся при условии, что ближняя к горе будет искрить  металлом дуг боковых зеркал о скалы, а другая – вывешивать половину дальнего колеса над пропастью. В части, куда я направлялся, не было танков, были БМП и БТР. Но машины тоже габаритные.
- Но ведь ВАИ( военная авто-инспекция) должны оцепление выставлять.
-Выставляют. Они знают, что мы их убьем, поэтому по одному не стаят. Сначала прячутся, потом ловят моя жена или его отец,- парень кивнул затылком на кафе за спиной,- убивают, если денги есть.
-Если мы Бога хорошо просим- один-два танка год падает ущелье.
-А офицеры? А прокуратура?
-Прокурор брата сын на машине танк переехал. Ему сказали - Сыди тихо, это наши защытники. Они нас от НАТО  охраняют, чтобы тюрк вас не виризал. Как при царэ рэзал.
-Ты слишал, как колокол с трещеной звонит?- неожиданно спросил старик
-Я вообще колоколов не слышал, я ж не верующий, я говорил тебе.
-Там, в Ахалцихе есть…
Он сказал парню что-то по грузински. Тот перевел- Часовня.
-Старий часовя. Церков. Когда тюрк приходил сюда- всех резал. Армян много было- резал. Грузин плен брал, резал. Тогда все горело. Церковь хороший камень бил, церковь не гарел. Но тюрк много огонь делал, чтобы и ее гореть. Камень на стена стал красный, как …
Молодой перевел- Очень красный, как гранат.
-И тогда колокол, который бил высоко от огня - лопнул. Ми всегда стукаем его, когда у нас  убивает человека, когда беда приходит на наша земля. Если услышишь колокол с трещыной…может меня…может его кладут земля. Поэтому выпий с нами. В последний раз, может быть

Только теперь старик поднял свой стакан
-Ти мой защытник. Я такой как ти из война приходил домой. Мы были одна сторона- враг другой сторона. Ти тогда не бил, твой отец-мат бил. Я их тогда защищал. Его отец защищал. Эта земля защищал. И колокол молчал. Пей с нами, чтобы ты так защищать мог, чтобы его проклятый голос молчал, когда ты домой пойдешь.

В автобусе я оказался вторым солдатом, первым - солобончик  Артур. Армянин, бакинец, с 3-микрорайона ,  служил "уже"  два месяца. Греблей занимался в спортроте. Сейчас их расформировали и направили по строевым частям. Его в в\ч 23651 "мамедский полк"
-Чего не в «армянский»?
-А я не знал, что такой есть. Нет-да, они же нас  «шортувазами» называют- перевернутые. Предатели, раз среди мусульманов живем.  Да и  в «мамедском» бакинцы будут- мы же отдельная нация,- он шутливо толкнул меня локтем в бок  и улыбнулся открытой, почти детской улыбкой.

Я хорошо помню  эту улыбку.
Мы тогда еще не знали, что в «мамедском полку» нет дембелей и салаг, нет землячества или родовойсковой солидарности. Нет никакой армейской извращенки. Есть только сила. И борьба за влияние между различными группировками, объединенными по родо-племенному признаку, внутри полка  была направлена против горстки бакинцев. Полукровок, а если даже и «чистокровка», то даже еще и хуже, так как они и есть предатели, продавшиеся свиноедам. И участь их должна быть подобна  участи грязных животных. Те же "шортуваз".
Не знали, что через два дня «полк» вернется с учений. При сдаче оружия в ружкомнату , при контрольной проверке  ствола произойдет выстрел неизрасходованного боеприпаса от  гранатомета АГС-17. Будет приведено в полную негодность 16 шкафов для хранения оружия и 6 автоматов АК-47. И что это рядовое событие для полка.
Не могли знать, что вечером, при ленивом разборе этого ЧП на плацу перед всем личным составом мл.лейтенант Ковалев, разжалованный  в это звание с капитана в течение пяти лет по нисходящей и присланный сюда из ГСВГ дослужить оставшиеся 2 года до выхода на пенсию, сорвет с себя один погон и бросит его в Командира части со словами
-Подавись ты своей Армией.
Потому, что командир попросит его не падать, раз уж он стоит в строю и пока еще служит в Советской Армии.
Так и побредет  домой пьяный длинноволосый седой младший лейтенант, не замечая болтающегося на спине погона, повисшего на тоненькой красной нитке. В цвет канта.  И Армии.
Что утром следующего за тем дня я узнаю, что армянчика, Артура отнесли в санчасть с 16-ю ножевыми колотыми ранами.: накинули на спавшего шинели и кололи штык-ножем через них. Около сотни не проникающих ранений и гемотом в общей сложности насчитает нач.мед на его теле. Через два месяца Артурика выпишут в строй. Назад, в ту же роту.

Был такой питерский парнишка, художник – О.К. В нулевые придумал мультперсонаж: озорную, хулиганистую, задиристую девчушку. Коря-я-явенькую…. В безвоздушном пространстве молчания и лжи, её забавные приколы оставались последним свежим глотком правды, способном помочь обществу не задохнуться  и заглянуть к себе в душу. Эдакий юродивый 21 века . Потом закрыли и ее.
С 10-го года О.К живет в Т-А. В своем блоге он написал, почему сейчас, когда у него развязаны руки и его персонаж востребован даже пуще прежнего, он не снимает продолжение. Если отбросить все многословие, в основном потому, что он перестал быть частью ТОГО народа и  считает безнравственным влазить в чужие разборки. Но главное- это то, что если ТОТ народ ТАК живет, то значит он ДОСТОИН так жить.
     Мне тогда показалось, что он не прав. Нельзя, поменяв место жительства, поменять свой народ. Тем более- Родину

Я иногда вспоминаю капитана Коноплева Владимира Ивановича, замполита одного мотострелкового батальона. Он все время  противно ворчал  что-то себе под нос, собирая по штабу всякую литературу для занятий. Однажды я случайно расслышал его бормотание:
-Бля, агитировать на седьмом десятке за Советскую власть? Идиоты.
Увидев мои округленные глаза, он заговорщицки подмигнул мне. С тех пор, при виде меня, он всегда подмигивал мне. И мы оба улыбались.
Однажды он дежурил по части и ночью заглянул ко мне на огонек попить чайку. Разговорились. Я,   держа в голове нашу тайну, сказал, что мне стыдно за наше поколение, что какие-то мы…безыдейные меркантильные трУсы. Эти интернациональные долги во Вьетнаме, Анголе, Афгане и прочее- не носят массовый характер. И чего мы стОим- видно по боевой готовности  нашей лучшей по ЦГВ  образцово-показательной части, где даже зная точное время начала учебных тревог, из боксов не выходит до двадцати единиц боевой техники. Хотя еще накануне ее вылизывали с котовьей прилежностью.
Он засмеялся и сказал:
-Ты повторяешь то же, что говорили и мы. А до нас – наши предшественники. Но они Родину спасли и угандошили фашистского зверя. Приведись нашим с тобой поколениям такое- поступим так же. Это ты не волнуйся. А техника…Ну что ж- ты знаешь сколько «крылатые»  до нас летят ?
-20 минут
-А  контрольное время на выход с территории части для выдвижения на запасной район дислокации?
-45 минут
-Не думай об этом. Наше дело маленькое. Скажут умереть- умрем. Пей, чай остыл. А вот давай лучше вступай в Партию? Я тебе рекомендацию дам…


На берегу Средиземного моря в городке Нетания, рядом с красивой набережной и бульваром есть небольшой скальный выступ. Со всех сторон песок и море. Желтое, изумрудно-зелено-голубое … И ветер, свистящий у каменных выступов скалы.  На  выложенных  к празднику дорожках снует разнокалиберный чин. На самой вершине на ветру полощется белое покрывало, пряча от постороннего взгляда " секрет Полишинеля": Израиль ставит памятник русским солдатам, освободившим мир от фашизма. И тут, в десяти метрах они - освободители, защитники. В пиджаках. Над ними натянут палантин, но зной разогретой земли разносится в воздухе. Им поставили специальные увлажняющие вентиляторы, выпрыскивающие фонтаны мелкой водяной пыли. Вокруг суетятся медсестры и всякие организаторы торжества, проверяя еще и еще раз микрофоны, оправляя на старичках и старушках пиджаки с орденами и медалями - надо, чтобы они дотянули до прибытия высокого гостя.
А он все не едет.
Но его очень любят здесь, о чем напоминает мельтишащий  Министр иностранных дел, лицом и повадками напоминающий крысу. Это он  так хитро зазвал важного гостя, лишив его возможности отказаться: первым, еще задолго до объявления официальных результатов поспешил поздравить тогда еще просто кандидата с победой на Президентских выборах. А когда у себя в стране получил волну возмущения за поддержку лжи, царившей на тех выборах, выступил по русско-язычному каналу , сказав, что  как Министра Иностранных дел ЭТОГО народа , ему важнее поступать, сообразуясь с местными интересами. Что "правильно" для ТОГО народа, должен решать сам  тот народ. А его , Министра, это не волнует.
Но гость не приехал, как обещал.
Памятник  возводился   к оговоренной дате. Народ,  готовившийся к торжеству, не понял бы, если б ИХ  Праздник попробовали перенести и открытие для этих стариков состоялось. Как и обещали – 9 мая.   Но тогда ограничились скромным митингом.
Теперь   стариков собрали во второй раз. Во второй раз открыть памятник- не пропадать же заготовленным речам и так удачно подгаданному поводу.
Но гость опаздывает.
Задерживается.
Медицина качественная, старичков держат в тонусе. Самый крепенький , волнуясь повторяет выученный с бумажки текст. Его успокаивает помощник режиссера- Коль акавод (Вы молодец.)
Они, в  общем, все молодцы. Женщины волнуются не за себя, а за цветы, что стоят в вазах с водой в специальных автобусах неподалеку. Звеня наградами нет-нет, но отойдет которая из них глянуть своим глазом- все ли в порядке: не удобно ТАКОМУ гостю в такой день дарить вялые букеты.
Стоят старики, защитники моей Родины . Стоят на средиземном берегу, ждут, когда  парусом взлетит на ветру ткань и в голубом небе полыхнут два укрываемых ею  шестиметровых белых каменных крыла. И  снова захлопают наши старики, и снова слезы сами польются из глаз, потому, что рвутся эти крылья туда, в тот журавлиный клин, где уже почти нет и малых промежутков. В том строю только те, что защитили  Родину, не щадя собственной жизни, не признавая  иной цены,  достойной этого права.  Потому, что они дали Присягу. Клятву дали защищать свою Родину до последней капли крови. Потом политики растащат по слогам эту Клятву, придумают всем свои родины, потом, потом, потом…

А я буду стоять, смотреть на них. И мне будет стыдно. И горько. И захочется провалиться сквозь землю, когда ко мне подойдет тот старичок с бумажкой и, взяв узловатые пальцы в замок, отрицательно покачав головой, скажет:
-Э-эх, люди, люди.
Меня забила мелкая дрожь и я, приняв реинкарнацию как факт, погружаясь в состояние катарсиса,  потянулся к нему ожидая, что он,  завершив круг событий, наконец скажет мне-  перестал ли звонить треснувший колокол?
-Ну кто же плачет - такой праздник! Лучше помоги мне, проверь:
«Дорогой Владимир Владимирович!
Я хочу, чтоб Вы знали, что все мы, здесь собравшиеся, были, есть и умрем русскими солдатами. Здесь нет евреев, русских, грузин или татар. Потому, что мы все здесь Братья и Сестры с того самого момента, когда нас ТАК позвали умирать за свою Родину…». Посмотри, у меня пиджак не топорщится сзади?

Он уйдет назад к стеле, стараясь не сутулиться. И будет  еще долго стоять.  Стоять, как он умеет, как они умеют- до конца. Они прошли через огонь ада и здешняя жара им не сможет помешать. Их танки всегда выезжают вовремя.
А я  буду стоять и плакать. И завидовать им - у них, даже у мертвых, есть Родина. Одна на всех и навсегда. И свое место в журавлином строю.
А у меня  нету.
Как это получилось? Почему я так и не услыхал звон треснувшего колокола?
Может я уже тогда умер? Может все мы, что забыли Присягу и оставшиеся теперь без Родины- давно умерли…