Пир во время дефицита

Лев Левин
В далёкой молодости я много лет играл в самодеятельном эстрадном оркестре. Где  мы только не играли!

 Один раз даже на мясокомбинате.

Это было загадочное предприятие, «терра инкогнита». Число сортов выпускаемой им колбасы можно было пересчитать на пальцах одной руки. Львиную долю этого ассортимента, который, впрочем,  на прилавках одновременно никогда не появлялся, составляла  колбаса по 2-20, которую отказывались жрать даже кошки. Говорили, будто она наполовину состоит из туалетной бумаги, чем и объяснялся её, бумаги, жгучий дефицит. Некий костно-жилистый продукт, называвшийся мясом, поступал в продажу с большими перебоями.

Магнитогорцы, в отличие от туляков, костромичей и пр., в Москву на «колбасных поездах» не ездили — далековато, но из столичных командировок всегда возвращались с рюкзаками, набитыми колбасно-сосисочной снедью, а зимой и сырым мясом.

Между тем, мясокомбинат функционировал бесперебойно, время от времени напоминая о себе удушающей вонью разлагающейся падали. Бесперебойным было и царившее там воровство.
Персонал крал продукцию безбожно, редко кто тащил кусок мяса или палку колбасы «на пожрать», в основном, воровали помногу – сколько унесёшь. 
Через проходную добыча проносилась в виде нательных аппликаций, обёртываний, подвешиваний с использованием всех, в том числе и самых укромных уголков тела. Тётки прятали мясо даже в шиньонах. Подкормленная охрана делала вид, что ничего не замечает.
Разветвлённая сеть скупщиков краденого продавала мясо и колбасу жителям прилежащего посёлка. 

Ну так вот, мы играли на мясокомбинате. Там у них была какая-то, как сказали бы сейчас, корпоративная тусовка.
Когда мероприятие уже близилось к концу, и публика, разгорячённая выпивкой и танцами, потянулась к выходу, а мы начали складывать инструменты, к нам подошла  распорядительница, назову её Марья Петровна, дебелая профсоюзная дама с причёской, похожей на ведро.
— Пойдёмте! — сказала она.
Мы двинулись за ней. Дробно постукивая высокими шпильками по дощатому полу  коридора, она подошла к одной из комнат, широко распахнула дверь и пригласила нас войти.

Переступив порог, мы застыли в оцепенении. То, что предстало перед нашими глазами, по своему неправдоподобию походило на кадры лубочного кинофильма «Кубанские казаки». Большой стол посреди комнаты был заставлен подносами, наполненными невиданно-неведомой снедью, источавшей пряный, тонкий аромат. Здесь были колбасы на вид твёрдые, как камень и мягкие, как сама нежность, гладкие и бугристые, в форме палок, батонов и колец, тоненькие, как плётки и толстые, как бочечки. Поражали воображение аппетитные окорока разных форм и окрасок.

Нечто похожее я видел в детстве на блеклых иллюстрациях микояновской «Книги о вкусной и здоровой пище», которая мною  воспринималась как гибрид фантастики и юмора. «В продажу выпускаются свыше ста наименований различных колбас и колбасных изделий» — над  подобными фразами мы с друзьями хохотали до упаду.

На отдельном подносе стояло несколько бутылок водки, гранёные стопки, пара буханок хлеба и горка тарелок с лежащими сверху вилками и ножами.
— Присаживайтесь, ребята, угощайтесь, — обратилась Марья Петровна к нам, притихшим и ошалевшим от увиденного.
Мы расселись вокруг стола, разлили водку, выпили и замялись, не зная, как подступиться к экзотической закуске. Марья Петровна, которая тоже выпила стопку «за музыкантов», удивлённо посмотрела на нас.
— Не стесняйтесь, ребята, отрезайте, закусывайте!
Сама она отре'зала от невзрачной на вид, покрытой то ли солью, то ли плесенью колбасы тоненький, почти прозрачный кружочек, похожий на стёклышко с капельками жира. Гастрономический шок стих, загремели ножи, вилки. Я тоже попробовал «стёклышко», оно растаяло во рту.
 
Вадим Киселёв, наш руководитель,  с наигранной наивностью поинтересовался, откуда такая сказочная роскошь.
— Как откуда? — удивлённо вскинув брови, воскликнула Марья Петровна. — Это всё наша продукция! — В её голосе звучала гордость. — Мы и на экспорт выпускаем! — она показала ножом на сухие, похожие на толстые хворостины, колбасные палки в бумажных обёртках с надписями не по-русски.
Гостеприимная хозяйка собралась уже уходить, но тут кто-то  попросил её чуточку задержаться, рассказать, как называются все эти деликатесы, чтобы вкушать их, как говорится, со знанием дела.

— Ну хорошо. — Марья Петровна приосанилась.— Так. Это сырокопчёные колбасы. «Советская», «Тамбовская», «Особенная», — перечисляла она тоном экскурсовода, тыча в экспонаты ножом, как указкой. — Вот полукопчёные «Полтавская», «Минская», это — охотничьи колбаски, а вот — фаршированная мягкая, — она ткнула в толстую колбасу, в разрезе похожую на шахматную доску.
Она сыпала названиями, звучащими, как музыка.
— Окорок «Московский», «Сибирский», буженина, корейка, бекон, карбонад... Похоже, она утомилась.
— Ну всё, я пошла, кушайте на здоровье, приятного вам аппетита! И уже в дверях добавила:
— Ешьте сколько влезет, но, отсюда, пожалуйста, ничего не выносить!

Мы поглощали аппетитные яства, отрезая то от одного, то от другого, пока не наелись до отвала. Водку выпили всю, а к хлебу почти не притронулись.
— Пора и честь знать, — сказал Вадим, тяжело вставая из-за стола.
Кто-то тут же начал запихивать оставшиеся куски по карманам, засовывать в футляры и раструбы инструментов.
— Эй, лабушня, имейте совесть! — возмутился Вадим. — Ведь предупредили же!
— Да ладно, Вадим Петрович! Не пропадать же добру! Обыскивать что ли станут!
— А, чёрт с вами, — махнул рукой Киселёв, — делайте, что хотите!
Попрощавшись в фойе с Марьей Петровной, мы сели в свой автобус и отправились восвояси.

Лабухи молчали, переваривая пищу и впечатления. Вдруг в полной тишине сибарит Пыхан, зычно рыгнув, задумчиво произнёс:
— Да, мужики... Это вам не ливерка!
Автобус грохнул.
— А ведь кто-то жрёт это постоянно! — мечтательно вздохнув, продолжил Вовка-гитарист.
— Слуги народа, кто же ещё! — со смехом отозвался трубач Тончик. — Мой сосед, например! — он назвал фамилию партийного бонзы. — Другие сами куда-то ходят, а этому прямо домой пакеты таскают!
— Теперь хоть будешь знать, что в них! — заржал кто-то.
— Потому и выносить не велели, — назидательно сказал Вадим, — чтобы чернь не знала, чем питается знать.
— Пастыри наши, — очнулся задремавший было правдорубец Кора, — политруки-наставники! Молотки ребята, хорошо устроились! Быдлу лозунги с ливеркой, а себе —  бекон с бужениной! Банда дармоедов! — заключил он под всеобщий хохот.

К сожалению, больше на мясокомбинате нам играть не довелось.