Аннотация: Рассматриваются языковые исследования Лейбница и его вклад в развитие современной лингвистики и философии языка.
Ключевые слова: Лейбниц, лингвистика, философия языка, история лингвистической мысли.
Готфрида Лейбница знают в первую очередь как математика, физика и философа, после чего уже рассматривают (далеко не всегда) ученого как биолога, историка, юриста или языковеда, иногда, между прочим, даже приписывая ему роль в формировании идей современной кибернетики. Бесспорно, первые три сферы деятельности были для него основными и наиболее плодотворными, соответственно – в них был внесен больший вклад; при этом же, вклад Лейбница в другие науки часто недооценивается. Гений естественных наук, он в равной мере занимался и науками гуманитарными, общими проблемами логики и гносеологии, по сути, став предшественником классической немецкой философии (Иммануил Кант был вдохновлен именно его книгой «Новый опыт о человеческом разуме» при написании своей «Критики чистого разума»). Собственно примером может служить вклад Лейбница в философию языка и развитие современной лингвистической мысли.
В первую очередь, в заслугу автору ставится создание исторической теории происхождения языков (и один из первых вариантов генеалогической классификации который, при рассмотрении с точки зрения современной науки, кажется довольно наивным и ошибочным в целом). Подобный подход к изучению языков отбрасывал библейскую теорию происхождения языков (согласно которой, все языки мира произошли от древнееврейского) и являлся в первую очередь сравнительно-историческим и разделительно-группирующим. Между языками устанавливается родство или наоборот различия, они группируются по семьям и историческому происхождению. Это и упоминается о Лейбнице-теоретике языкознания. Но сам он ждал от изучения языка гораздо большего. «Языки – это поистине лучшее зеркало человеческого духа и …путем тщательного анализа значения слов мы лучше всего могли бы понять деятельность разума» [2, с.67]. Лейбниц воспринимал язык и речь не просто как один из органов приема и передачи сообщений (видя в этом лишь малую часть функции), но как орудие общества и его связь. Основные свои выводы и соображения касательно вопросов языка он в диалогической форме изложил в трактате «О словах».
Итак, Лейбниц рассматривает слова в самом их основании как выражение или объяснение идей. Следовательно, слова условно делятся ученым на слова-репрезентамены эйдосов и герменевтизирующие слова, чему, в целом, не придается большого значения. Органы людей от природы устроены таким образом, который позволяет им, в отличие от животных, издавать членораздельные звуки, суть слова. «Только человек способен пользоваться этими звуками как знаками внутренних мыслей, чтобы таким образом они могли делаться известными другим людям» [2, с.4]. Помимо функции выражения и объяснения идей, Лейбниц выделяет также роль слов в абстрактном мышлении (действительно – абстрактные мысли внутри человека являются вербальными, пусть и невысказанными) и разговоре с самим собой. Из этого следует, что слова существуют как формальные (пассивные) и актуализированные на атрибутивном уровне. Эта мысль позднее была развита психолингвистикой (с привлечением стохастической модели «марковского процесса» из психологии) уже в ХХ веке в виде концепции дуальности языковая способность – языковая активность. Языковая способность – то невысказанное, но потенциально возможное для высказывания, чем обладает человек, в то время, как языковая активность – используемая человеком для коммуникации лексика. (Здесь же можно увидеть также и косвенное влияние этих взглядов (или их интуитивное продолжение) в работах постмодернистов, в частности, у М. Фуко в его дискурсивном анализе, изучающем именно невысказанное.) Помимо этого, философ, вслед за схоластической философией, утверждает о произвольности значения слов, где звуки не равняются идее, которую отображают; подобное отсутствие связи имеет место и в семиологии, где по этапам терялась связь знака и отображаемого знака. Откидывая версию происхождения всех языков от единого пра-языка (в контексте науки и обыденного сознания того времени - древнееврейского), Лейбниц рассуждает о влиянии на языки звуков, издаваемых животными, при этом добавляя, что утверждать о том, что подобную связь можно установить везде – бессмысленно. Итак, в развитии языка флора и фауна, звуки и ассоциации, ими вызываемые, играют в системе философии языка Лейбница ту же роль, что и общественно-историческое развитие. Ученый подчеркивает необходимость изучения уэльского, старославянского, персидского, турецкого, армянского, болгарского, финского, бискайского языков, германских, тюркских и других языковых групп и с целью установления родства, гармонии и различия между ними, и для изучения самих народов, их истории и культуры. «И так как языки вообще являются самыми древними памятниками народов, возникшими до письменности и искусств, то они лучше всего свидетельствуют об их происхождении, родстве и переселениях» [2, с. 15].
Помимо разделения слов на части речи (существительное, прилагательное, глагол, частица и пр.) Лейбниц предлагает и затем рассматривает в своем лингвистическом анализе две основных группы: общие термины и имена собственные. Понятие «общий термин» здесь не является смежным с определением термина в современной лингвистике, где термин рассматривается как слово или словосочетание, означающее определенное понятие специальной отрасли или деятельности, выражая профессиональные понятия касательно научных или технических объектов или отношений между этими объектами. В случае философии языка Лейбница общие термины воспринимаются как любой способ выражения более общей, как абстрактной, так и конкретной, идеи (сущностей, субстанций, акциденций). Главная их задача – усовершенствование самой сущности языка. И действительно: если называть каждый листок на дереве разными названиями, даже при кодировке АА/ВВ/АВ/ВА/АВА/и пр., человек никогда не будет способен запомнить их; результат усовершенствований общими терминами – экономия языка. Общие термины выискивают сходства и соответствия в объектах, категориях, родах, видах, субстанциях, и дают им названия. При бедности сущности самого термина, объем его значения наоборот – чрезвычайно богат. Простые слова, такие как, например, «космос», «вселенная», «время», при своей морфологической бедности представляют собой не охваченные до конца наукой феномены. Слова становятся общими, когда они являют собой или становятся со временем знаками общих идей. Идея же становится общей, если отрывается от конкретики или единичного эмпирического, т.е. абстрагируясь от времени и места, которые наоборот приводят ее к отдельному определенному и, выражаясь языком феноменологии, овнешненному существованию.
Имена собственные, по гипотезе ученого, не всегда являются произвольными наборами звуков, как это часто происходит при творении слов, но производными от нарицательных существительных и прилагательных. Нечто общее дает определение конкретному: черта характера – имени, свойство целого рода вещей – одной из этих вещей; профессия – фамилии. Тут Лейбниц приводит такие примеры, как значение термина album («белый») и производному от него «Альпы», горам, покрытым снегом; «bren»/«brinck», означающие «высокий», считаются фундаментом для топонима Бреннер; в числе прочих примеров – имена эпохи римской империи как производные от латинских слов. Рассуждения об именах собственных сходны с анализом Спинозы относительно разделения природы порожденной на общую и особенную. Общая порожденная природа зависит непосредственно от всех модусов Бога (бытия), в то время, как особенная порожденная природа – особенные, отграниченные и единичные вещи, порождаемые всеобщими модусами.
Говоря об общих терминах, отображающих сущность, Лейбниц делит сущности на реальные и сущности номинальные. В этом разделении реальная сущность выражается в модусах и эйдосах, а номинальная – в субстанциях, акциденциях и атрибутах. Следовательно, реальная сущность – это внутренняя структура вещи, полагающая ее устройство и свойства. Номинальной сущность является в первую очередь для нас – это то, по чему мы узнаем вещь, ее качества-для-нас. К самому же номинализму как школе схоластиков ученый относился негативно. В первую очередь это было обусловлено именно тем, что номиналисты подразумевали под голыми именами всё, не считая единичных субстанций, что логически вело к отрицанию реальности абстрактного или обобщений (универсалий). Рассматривая сущности, стоит рассмотреть, что вкладывал ученый в это понятие, равно как и в понятия модусов, субстанций, атрибутов и акциденций. Являясь учеником и последователем Спинозы, Лейбниц, имея собственную философскую систему – монадологию, имел схожие со Спинозой определения вышеуказанных феноменов. Субстанция есть нечто, существующее само в себе, являющее себя миру через себя. Субстанция не нуждается в представлении себя через нечто другое (будь то знак или другая вещь), а значит не является производной-от (одна субстанция не производит другую). Поскольку всякая вещь, даже какая-либо форма деструкции, стремится к существованию, субстанция не может ограничивать сама себя. К этому, конечно же, стоит добавить, что, не порождая друг друга, субстанции суть явления природы порожденной, природа же порождающая здесь – абсолютно бесконечная субстанция Бога (при всей радикальности собственных взглядов, иной раз приводивших к обвинениям в безбожии, оба ученых на самом деле были глубоко верующими). Атрибуты же – то, что ум выделяет для себя в субстанции как нечто, представляющее ее сущность. Если атрибуты подвержены логике и упорядоченности, то акциденции – определение которых было сформулировано еще Аристотелем – качества, не существенные для субстанций, случайно в них проявившиеся и не меняющие их характера. Акциденция может появиться и исчезнуть, при этом субстанция, в которой она возникает, будет существовать до и после нее. И, по сути, акциденция исчезает, превращаясь в модус в системе философии Спинозы. Модус представляет собой substantiae affectio, состояние субстанции, нечто, в другом существующее и кажущее себя миру через это другое. Сущность же, передаваемая терминами, есть определенная природа, благодаря которой вещь есть именно то, что она есть – все, что мы о ней познаем и таким образом можем о ней утверждать. Сущность вещи существует извечно и остается неизменно. Изменяется лишь наше знание о сущности, ее познание конечным умом. Под идеей Лейбниц рассматривает нечто, что находится в уме человека, некая близкая способность или умение размышлять о вещи. Бог, являющийся творцом как ума, так и вещей, вложил в ум человека мыслительную способность, дающую человеку возможность исходя из собственных мыслительных операций выводить нечто выводимое из вещей. Идея не приводит к вещи, но ее уже выражает.
Сами термины Лейбниц также делит на абстрактные и конкретные. Поскольку самые простые идеи выразить сложней всего (либо попросту невозможно), абстрактная идея есть нечто раздельное, распадающееся на несколько частей, каждая из которых не может представлять другую. Каждый конкретный термин не может представлять более чем одну идею или представлять идеи одну через другую, когда речь идет о частях одной простой идеи и ее пошаговым выражением рядом более разветвленных суб-эйдосов. Реальные абстрактные термины же представляют части сущностей, атрибуты и акциденции. Логические абстрактные термины – суть предикации, превращенные в термины, представляющиеся один через другой. Они являются порождениями ума, не имеющими каждый своего объекта, поскольку, отталкиваясь от определения субстанции, одна субстанция не может представлять собой другую и субстанция А не может равняться субстанции Б. Следовательно, логические абстрактные термины вроде «золотодобыча» и «извлечение золота из естественных источников, расположенных недр земли» будут равны между собой, представляя один и тот же феномен, а не два реальных феномена А и Б. Касательно этого вопроса философ также рассматривает феномен логических видовых отличий. Их сущность проявляется в возможности поместить их между какими-либо двумя видовыми, чисто физиологическими различиями для указания сущности особи одного рода, но другого вида.
Как и все, кто занимается проблемами языка, Лейбниц также отдельно выделяет и рассматривает слова-частицы или служебные слова. Его трактовка их сущности мало чем отличается от общепринятой их трактовки. Кроме слов для названий идей человек нуждается в словах, которые будут обозначать связь между этими идеями или просто предложениями и суждениями. Осуществление связи и осуществляют слова-частицы. Особенность отношения к частицам у Лейбница заключается в первую очередь в том, как он их разделяет. Он разделяет их на слова, показывающие связь, ограничение, различение, противоположение, ударение и пр., не группируя их более ни по каким принципам. В них, по словам Лейбница, вся связность языка; именно поэтому многие его современники тратили годы на создание трактатов, посвященных исследованию частиц каждого отдельно взятого языка. В своей главе, посвященной словам-частицам, Лейбниц также рассматривает особенности лексикологии, частиц и их связи, утверждая, что, несмотря на то, что по сути своей частица не имеет лексического значения, в некоторых случаях целое отдельно взятое предложение может играть роль частицы внутри контекста.
Не остается без внимания у философа и проблема отсутствия в языке слов, наличных в другом языке и наоборот. То же наблюдается и при сравнительном анализе грамматических категорий или в различиях слов, означающих ту же идею, но имеющих отличные в разных языках грамматические и/или категориальные свойства. «Вследствие того, что люди произвольно создают различные виды смешанных модусов, в одном языке встречаются слова, не имеющие соответствующих слов в другом языке» [2, с.32]. Поднятый вопрос являет собой базис контрастивной грамматики, исследующей грамматические феномены разных языков, сопоставляя присутствие или отсутствие их в языках или языковых группах. При этом, его понимание и рассмотрение было довольно таки наивным, ибо анализируя «смешанные модусы» философ часто не принимал во внимание социокультурные и даже географические факторы. По этой же причине получал ошибочную трактовку и анализ происхождения языка.
В трактате «О словах» также уделено внимание возможности создания всеобщей грамматики. Она подается не как метатеория, но скорей как анагогический опыт. Анагогическим называется нечто, ведущее к высшей причине. Чтобы понять существование законов, Лейбниц утверждает, что нужно познать причину. Но версию всеобщей грамматики Лейбница еще нельзя отождествлять с современными лингвофилософскими поисками всеобщей грамматики вроде философской грамматики Гуссерля или психолингвистических исследований . Также непохожа она и на всеобщую грамматику модели Мишеля Фуко или кого либо из структуралистов/постструктуралистов ХХ века (Фуко вообще, по сути, высказывает мысль о том, что всеобщая грамматика может существовать как тип своего рода прикладной логики, следовательно, не имеющий прямого контакта с языком). «Действительно, тот, кто написал бы всеобщую грамматику, поступил бы хорошо, перейдя от сущности языков к рассмотрению их в том виде, как они реально существуют, и к сравнению грамматик различных языков, подобно тому как автор, пожелавший написать трактат об основанном на разуме общем праве, поступил бы правильно, проведя параллели с законами и обычаями различных народов, это было бы полезно не только на практике, но и в теории и дало бы возможность самому автору обратить внимание на ряд вещей, которые в противном случае ускользнули бы от его взора» [2, с. 33]. Всеобщая грамматика Лейбница в первую очередь призвана выявить противоречия языков, их тождества и основания возникновения даже «неразумных» с точки зрения логики языковых явлений (в первую очередь для европейского ученого такие явления чаще всего наблюдались в восточных группах языков, что приводило к ошибочной их интерпретации и анализе). Поиск основания, по мнению ученого, призван был положить бесконечные споры в среде лингвистов на предмет первенства языков, поиска причины и пр.: божественная причина, causa causalis, призвана дать ответ на эти вопросы. Поиск же противоречий (различий) и тождеств должен будет облегчить уже изучение каждого конкретно взятого языка. Всеобщая грамматика также должна рассматривать вопросы перевода: способы, при помощи которых высказывание может быть переведено с любого языка на «рациональный» язык. Философская грамматика Лейбница рассматривает отдельно взятую грамматику как правильную, но при этом лишь как частный случай философской грамматики, ее часть. За основу создания грамматики рационального языка, всеобщей грамматики, ученый предлагает брать латинский, язык науки своего времени, в его упрощенной версии, без флексий и «аномалий» латинского. За осуществление приведенной в эссе «Рациональный язык» (не имеющее, несмотря на название, материала для рассмотрения в данной статье) программы по созданию подобной грамматики Лейбниц не берется. Помимо всеобщей грамматики, среди утопических проектов языкознания и философии языка, ученым выражается идея создания всеобщего иллюстрированного толкового словаря. Достоинство его здесь в том, что лучше знать сущность и строение вещей, чем их определение или внешнюю визуальную часть. Иметь структуру вещи и ее рациональное выражение наиболее точными словами по Лейбницу – самый оптимальный способ познания вещей, известных человеку. Для явлений или частей речи, не выражаемых структурой, являющихся абстракциями или универсалиями должны будут существовать отдельные словари, как толковые, так и переводческие.
Итак, мы можем видеть, что Лейбниц, при всей многогранности своих исследований, за которые он известен современному научному сообществу, уделял также внимание и философии языка. Он считал, что слова служат нам для того, чтобы сообщать наши мысли другим, делать эти сообщения по возможности легче и для введения человека в познания вещей. Его выводы на почве этих мыслей были опубликованы в виде соответствующих исследований. Эти исследования по большей части не рассматриваются и не изучаются современной лингвистической мыслью, теория которой, изучая историю лингвистической мысли и ее развитие, в первую очередь берет во внимание грамматистов Пор-Рояля, Аристотеля и схоластиков. Постмодернистская философия и ее «языковой поворот» изменили сферу исследований и отвернулись от традиционных вопросов, которыми всегда занимались как лингвистика и философия. Лейбниц, как представитель философии рационалистической, является классическим примером исследования актуальных и традиционных вопросов философии языка и предмета лингвистики в целом. Идеи и взгляды Лейбница по вопросам языкознания и их влияние на современную лингвистику недооценены должным образом научным сообществом. Они представляют интерес как с исторической точки зрения, так и с точки зрения изучения самой постановки вопросов и вызовов лингвистики как науки и философии языка, ведь при поиске ответа не менее важно надлежащим образом поставить сам вопрос. Последнее стало важным ввиду того, что вопросы современной философии, а часто и языкознания, вышли за пределы рациональных и выдвинулись в сферу непознаваемого и субъективного, в то время, как истинная наука должна заниматься объективными и неизвестными (но познаваемыми) истинами.
Список литературы.
1. Аристотель Категории. – М.: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2011. – 80 с.
2. Лейбниц Г.В. О словах: Пер. с фр. – М.: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2010. – 96 с.
3. Лейбниц Г.В. Сочинения в 4-х томах. Т.3. – М.: Мысль, 1984. – 734 с.
4. Спиноза Б. Краткий трактат о Боге, человеке и его счастье; Трактат об усовершенствовании разума; Этика / Пер. с голл. и лат.; Вступ. ст. Г.А. Паперна; Примеч. А.А. Храмкова. – М.: Мир книги, Литература, 2010. – 480 с. – («Великие мыслители»).
5. Фуко М. Слова и вещи. Археология гуманитарных наук / Пер. с фр. В.П. Визгина, Н.С. Автономовой; Вступительная статья Н.С. Автономовой, СПб.: A-cad, 1994. – 406 с.