Сорок лет - сорок слов - сорок роз

 
В мой класс  музыкального училища Инга вошла как-то несмело. Вся она была сама неуверенность. Видимо, визит этот давался ей нелегко.   Предстояло прослушаться на  предмет поступления в класс хорового дирижирования. Уже первые задания, упражнения, тесты показали, что передо мной не просто способный, но музыкально одарённый человек. Я усложняла тесты, доводя их до уровня второго курса, - никаких затруднений, лишь глаза загорались ярче, в них появились задор и жизнь. Блестяще! Но теперь уже вовсе непонятной стала её начальная неуверенность и робость.
Объяснение всё-таки было.
 В школе Инга училась отлично. После восьмого класса легко, без затруднений поступила на теоретическое отделение музыкального училища, но через три месяца… вернулась в школу. Почему? Ведущий педагог говорит, что ничего интересного в ней не обнаружил, потому отпустил подобру-поздорову после первой «двойки».
«Двойка»… Для неё – отличницы в школе и музыкальной тоже – это было непереносимо. Она решила, что бездарна, хотя с детства ув-лекалась музыкой, моментально запоминала любые мелодии, импро-визировала на фортепиано. Но вот что-то не получилось. А поддер-жать в трудную минуту не сумели, не захотели. Однако одарённость в ней жила, любовь к музыке вела её вновь к дверям музыкального учебного заведения, на этот раз – в Педагогический институт на отде-ление музыки и пения. И опять неудача… Непостижимо – отличный аттестат и явная музыкальная одарённость!
Позже, когда Инга станет одной из лучших студенток училища, я спрошу о ней педагогов пединститута, и они ответят, что голос у девушки слабоват, да и робкая она какая-то…
Для учёбы год был потерян. Инга стала пионервожатой в своей родной школе. Ходила с детьми в походы, проводила пионерские сборы, беседы, учила их петь, часами просиживая за роялем. Дети её обожали.
И вот встреча третья. Теперь можно понять, как нелегко она ей далась, её привели буквально за руку, сникшую и потерявшую веру в себя. Убедившись в одарённости девушки, решили в качестве эксперимента взять её сразу на второй курс, возмещая потерянный год.
Начала Инга неуверенно. Заниматься с ней поначалу было сложно: любое замечание воспринималось чуть ли не как приговор в бездарности – срабатывала психологическая травма.
А работать нужно было много и серьёзно: в распоряжении было всего три года. Необходимо было не только дать ей в руки «ремесло», в лучшем смысле этого слова, но развить её вкус, привить любовь к высокому искусству оперы, хора, оркестра… подготовить к поступлению в консерваторию. Во многом помог хороший, здоровый кол-лектив группы второго курса, сразу оценивший одарённость Инги, её доброжелательность, простоту. Она стала общей любимицей, много занималась общественной работой и… начала оттаивать. Вновь поверила в себя, в своё призвание, в свои силы, особенно после прекрасно проведённой практики с хором энергетического техникума, получившим высокую оценку в конкурсе песни.
Вот с этого момента можно было начинать «жать». Когда Инга была уже дипломницей, я как-то встретила её в коридоре с клавиром «Дон-Карлоса»: «Сегодня передают по телевидению эту оперу Верди, хочу основательно с ней познакомиться». Я улыбнулась, потому что вспомнила предысторию «оперной эпопеи». Из «Большого» транслировали «Бориса Годунова» Мусоргского, и я буквально заставила Ингу, тогда ещё второкурсницу, прослушать оперу до конца. Прошёл год. Не раз звучали по телевидению оперы, но с Ингой мы об этом больше не говорили. Однажды, в один из вечеров раздался телефонный звонок – Инга: «Кто поёт Руслана, я включила поздно и титров не видела?». Ага, значит, поняла, а может быть и увлеклась. И вот теперь этот клавир… Всё в порядке.
В 1980 году Инга стала студенткой Алма-Атинской консерватории. Вот «фотографии» её жизни, взятые из писем. «…В консерватории очень интересно. Были на репетиции А.В. Молодова (моего педагога и руководителя хоровой капеллы). Я не могу словами об этом рассказать. Молодов – прекрасный мастер. В зале консерватории почти ежедневно концерты. Наш хор пел «Реквием» Форе с органом. Здорово! У нас были рижане – хор «Аве сол». Настоящий хоровой праздник. Почти каждую неделю хожу в оперу. Это доставляет мне огромное удовольствие. Программа по специальности у меня сложная. Но работаю над ней с огромным интересом, увлечением. Можете меня поздравить – за отличную учёбу и активную общественную работу я назначена на стипендию им. К. Байсеитовой.
Думаю, что путь Инги определён, не зря писала она в предло-женной всем выпускникам нашего музыкального училища анкете: «Я уверена, что моё призвание – МУЗЫКА!».
Ну что ж, всё встало на свои места, и вроде бы определился жизненный путь этой замечательной, талантливой девушки. Однако после окончания консерватории ей смогли предложить в Алматы лишь работу в детской хоровой самодеятельности.
«1987 год. Получили на смотре первое место. Дети очень рады и «рвутся в бой к новой концертной программе». Да и личная жизнь вроде бы налаживается. Как-то по телефону позвонил молодой мужчина («ошибся номером»). Завязалось знакомство, дружба, любовь, замужество, сын… Нет, и не было настоящей любви ни к жене, ни к сыну (это подтвердила и вся дальнейшая жизнь). Развод. Работа всё та же, не удовлетворяющая потребности талантливого человека. Инга писала об успехах детей, её и их стараниях, но в какой-то момент я почувствовала, что она давно выросла из этих «коротких штанишек». (Хорошо зная Ингу и её возможности, я предполагала это с самого начала).
 По-настоящему профессиональной работы всё не находилось, и тогда Инга стала инициатором отъезда  семьи (родители, брат, сын) в Германию.
«1991 год… Мне предложили интересную работу, но «поезд уже ушёл». Все  сожалеют о нашем отъезде, много слёз было пролито особенно по поводу отъезда отца (крупный работник лёгкой промышленности Н.М.). Местом жизни определён город Ульм на Дунае в южной Германии.
Я работаю в музыкальной школе общего типа – ничего похожего на наши советские школы: о сольфеджио и теории нет и речи, музыкальное произведение лишь бы сыграть, а уж о музыкальном образе – никакого понятия. Утверждённой программы нет, что хочешь, то и делай с учеником, но ругать его нельзя. Если он не выучит урок – си-дишь с ним и спокойно, что возможно, делаешь в классе. Мне это трудно понять, тем более привыкнуть. В школах общего типа обучаются и взрослые, они очень приятно удивлены моим подходом к обучению.
Какое всё-таки нам в СССР дали прекрасное, глубокое, полноценное образование! Как это помогает мне! Однако, что здесь восхищает – сильные хоровые традиции и любовь к коллективному музицированию.
1995 год. Ульм. Работаю уже в штате двух музыкальных школ пригорода. Нагрузка большая, да ещё любительский хор взрослых.
1997 год. 02.07. Ульм. Недавно через бюро путешествий были с хористами в Петербурге. Все в восторге от города. Дали два концерта.  Пели серьезную программу и часть из присланных Вами нот: Бах, Глюк, Моцарт, Бетховен, духовную музыку и задорную русскую народную «Калинку» на русском языке – на «ура».
Отметила для себя, что в Германии, приходя в любительский хор, люди хотят только отдыхать и петь что полегче. Им по первости странными казались мои распевания, работа над дыханием и прочими тонкостями хорового дела. Но зато когда хор зазвучал как надо – они страшно возгордились тем, что лучшие в нашем регионе».
За 1998 год Инга сумела организовать ещё два хора: детский и юношеский – «Нужно же пополнение готовить основному составу. Очень много концертов, так как в Германии много праздников светских и духовных».
Теперь, взамен нот, аранжировок и  других, нужных  Инге материалов, я получаю кипы фотографий и  восторженных газетных ре-цензий. Всё путём. И друга встретила близкого по духу и интересам.
 «Иногда музицируем, посещаем театр, ходим в гости, занимаемся спортом, много путешествуем».
Инга – удивительный труженик: сама водит машину, заботится о сыне, посещает ежегодно ряд курсов усовершенствования, берёт уроки вокала, читает немецкую литературу, совершенствует язык, в том числе и английский, ибо молодёжь любит петь на этом языке, ходит на плавание, имеет абонемент в ложу театра и… выполняет всю ту огромную работу, о которой я писала. «…На размышления о жизни отведено лишь полчаса, когда еду домой, и движение на дорогах уже не так интенсивно. И всё же ностальгия иногда прорывается, хотя все ко мне и ко всей нашей семье относятся хорошо.
1999 год. Ульм. Мне СТУКНУЛО сорок! Спасибо за Ваше поздравление. Мой хор приехал ко мне домой и, не заходя в дом, со штандартом нашего хорового объединения поздравляли персонально каждый с розой, тёплыми словами  и поцелуем. Это и было «Сорок лет, сорок слов, сорок роз» (Инга прислала мне эту кассету, фрагменты из которой были показаны на одном из моих творческих вечеров). Спета была и серенада из восьми произведений. Здесь же во дворе были накрыты столы. Так, смеясь, шутя и балагуря, праздновали два часа. Погода была великолепная (сентябрь).
И всё же, несмотря на всё, - мы здесь Russen (русские), и я, как натура тонко чувствующая, очень остро это переживаю. Хорошо, что выручает  и поддерживает меня мой друг.

«2003 год, 01.10. 23 сентября умерла мама. В семье всё перевернулось. Да, страшнее смерти ничего на свете нет. А жить надо. В этом году исполняется сто лет моему хору и десять лет моей с ним работы, которая помогает жить. 18 мая будет торжество духовной музыки, соберутся пятьдесят шесть хоров нашего округа».
Почти год от Инги нет писем. Непосильная нагрузка? Трудности быта, как результат смерти матери? Ностальгия? Я не ставлю точку, но многоточие, в надежде продолжить эпистолярную повесть…
Эпилог…
2012 год. Все эти годы Инга пишет, звонит и шлёт (не смотря на все мои протесты) традиционные рождественские подарки, тем са-мым, как бы напоминая забывчивым: «Не смейте забывать учителей!