Глава 13.
Красотка.
Только уже начиная ощущать головокружение лёгкое от перемещения в пространстве, вдруг сообразил Шура, что никаких указаний не давал, в какую сторону лететь-то надобно. Посему, когда возможно стало обозреть место приземления, почувствовал он некоторое замешательство, не сказать более. Хотя, если по правде, сказал он «более», но непечатно весьма: загон огроменный перед ними и куда взор не кинь, везде конюшни, и отовсюду ржание и дробь копытная доносятся, да запах стоит в воздухе такой, что можно сразу догадаться, что проблем с удобрениями местный народец не испытывает.
-И как же это всё понимать-то? – Шура на конька смотрит, нос зажав.
-Говорила ж тебе, - бухтение привычное из кармана доносится, - засланный он. Я-то его насквозь вижу, мутный он какой-то, как и всё его нутро сказочное…
-И ничего даже подобного! – горбунок возмущается, - Просто завидно мне стало… Все вокруг женихаются-замужествуют, ну, по крайней мере, пытаются, а я, стало быть, один одинёшенек так и буду всю жизнь, будто обет безбрачия давал какой…
-Так значит… - тянет Шура значительно, делая вид, что думает, - выходит дело, за невестой твоей мы сюда пожаловали?
-Нет границ прозорливости твоей! – орёт лягушка благим матом, выпрыгивая из кармана со сложенными в молитве лапками, - О, мудрейший из мудрейших! Поведай, как это тебя осенило-то? Умозаключения твои подобны извержению вулкана Везувия по яркости своей, свежести и неотразимости…
-О да, - вторит ей Шехерезада искренне вполне, подвоха не расслышав, - воистину мудрость твоя сомнению не поддаётся, о, величайший из наиумнейших Лыцарей…
-Ну говорю ж, дура она, - лягушка, тон сменив, уже смехом давится, на Шехерезаду глядючи, - ей бы только хвалу петь, а кому и за что – без разницы…
-Зато делает она это искренне достаточно, в отличие от некоторых, - Шура брови супит недовольно, - и желчью не исходит по поводу и без…
-Ой-ой-ой, - лягушка глаза в притворном смущении закатывает, - а на него-то посмотрите… Чуть услыхал дифирамбы дурацкие в адрес свой, и уже уши растопырил.
-Не досуг нам прения разводить! - Шура отмахивается раздражённо и к коньку обращается озабоченно, - Что ж ты нас в известность-то не поставил, прежде чем за суженой своей отправляться?
-Дык боялся не одобрите вы задумки моей, - конёк взаправду ушами глаза прикрывает, в смысле, стыдно типа ему, - тем более, что уже имею представление об отношении твоём к жизни супружеской.
-Ну, - Шура плечами пожимает, - это дело сугубо индивидуальное, никаких авторитетов не терпящее, так что не мне тебе указывать. Вот только надобно бы было нас упредить, что ли, а то мы морально к этому делу не готовы оказались.
-О, господин! – вопит Шехерезада опять, - Жизнь брачная так прекрасна! Разве плохо это, принадлежать исключительно даме своей и кольцо её золотое на пальце носить?
-Заголосила… - лягушка губу выпятила, надулась, будто блевать собралась, - тошно уже от речей слащавых твоих. Чего ж тут хорошего-то? Ни тебе погулять по-человечески, ни оттянуться, коли приспичит. Везде таскать с собой даму свою надобно, а когда спиногрызы появятся, так и их заодно. И жалеть будешь, что кольцо это не в носу у тебя находится, как у папуаса какого, а болтается на безымянном пальце, принадлежность твою к подневольным обозначая.
-А ты сама-то была замужем, что говоришь так? – Шехерезада на лягушку смотрит презрительно, - Вот я, например, пальцев столько не имею, сколь мужьёв у меня было.
-Да что ж я, дурная? – лягушка аж пар из ноздрей выпускает от негодования, - Мы тут с Лыцарем нашим одной крови, в смысле отношения к энтому безобразию. Не родился ещё такой мучачо, чтобы красу мою истинную оценить по достоинству. А мужья твои бесчисленные на внешность твою восточную позарились, а как только варежку–то свою открыла ты, так они и поразбежались кто куда… Кому охота болтовню бестолковую слушать, да лапшу с ушей стряхивать ежедневно… А про конька и разговору нет, у копытных в этот сезон брачный период начинается, так что и удивляться тут нечему.
-Сама ты «брачный период», - конёк ржёт пронзительно-обиженно, - икры наметалась в болоте своём вонючем, а оплодотворять её некому, вот и хаешь чувство неземное, любовью именуемое.
-Лишена я этой «радости» яйца рыбьи откладывать, слава Всевышнему, - лягушка язык высунула и коньку показывает злорадно, - так как нахожусь в заколдованном состоянии, и из всех черт, лягушкам присущих, обладаю только внешностью соответствующей.
-А как же мы красу-то твою оценить можем, - Шура встревает, к лягушке обращаясь, - ежели в настоящем обличии тебя не видели ни разу?
-А я тебе честно предлагала, - лягушка в ответ молвит, - да, видать, не до этого тебе было…
-Как же, - тянет Шура, лоб почёсывая, - помню… Васями пужала, вместо Василис и ещё чем-то…
-Так шутила я, - лягушка хмыкает беззлобно, - развивала в тебе чувство юмора, а ты, дурачок, и не разглядел…
-А тебя вообще хрен поймёшь, когда ты шутки шутишь, а когда всурьёз глаголить изволишь, - признаётся Шура понуро, - по хорошему, в Англии тебе место, там твой юмор оценили бы без меры…
-А чего не оставил? – лягушка губки вытягивает кокетливо.
-А… а… - Шура брови морщит, замешкавшись – а не люблю с пустыми карманами ходить, вот чего! Примета, говорят, дурная.
-Врёшь ты всё, - заявляет лягушка убеждённо, - мог бы туда кирпичей понасовать, коли так в приметы веришь… Приглянулась я тебе, честно скажи…
-Да и не без этого, - Шура улыбку пытается спрятать, жалея, что усов не отрастил, - приятно же, когда что-то тёплое тебя в кармане греет…
-И ещё сны вещие видит, между прочим, и помогает всячески, - менторски лягушка добавляет.
-Ага, - конёк присоединяется, - и бухтит-тарахтит без умолку, будто баба какая базарная, да напраслину на всех возводит…
-Может вспомним о цели прибытия нашего сюда? – Виктория голос подаёт, до того незаметно совсем стоявшая в сторонке, насмешливо перепалку эту слушая, - так вы и до утра не закончите…
-И вправду, - Шура соглашается поспешно весьма, тему щекотливую замять повод узрев, и к коньку уже с вопросом, - нам какая конюшня-то надобна, где кобыла твоя стоит?
-Кобыла… - конёк сопит, обиду выказывая, - она не кобыла, она Красотка по кличке своей. Грива её золотому дождю подобна, глаза её голубее неба солнечного, ноги её стройнее кипарисов тропических, масть её белая…
-В яблоках вся обгрызенных…- продолжает лягушка нараспев, - ты по существу давай, не фиг нас грузить описаниями идиотскими. Что до меня, я в лошадях ничего не смыслю, могу только тебя, горбатого, из табуна вычислить по вполне понятным признакам…
-Нету в тебе поэзии никакой, - конёк вздыхает с сожалением, - видать лишена ты воображения совсем.
-С чего бы? – лягушка хихикать неприятно начинает, - Уже представила: такая грациозная лошадка стоит, под метр восемьдесят в холке, и недомерок ушастый у неё под брюхом в ногах путается.
-Тьфу на тебя, - конёк аж зеленеет от досады, - ты ж меня видела, каков я под седлом! А как мы с ней поладим, так я стать эту приму навсегда, и более перевоплощаться не буду…
-О, седло тебе к лицу вполне было, то есть, к морде, в смысле… и будешь всю жизнь горбатиться, осёдланным хошь в прямом, хошь в переносном смысле. – завершает лягушка речь сию патетическую торжественно.
-Постой-постой, - Шура вмешивается, - так ты и качества свои волшебные тоже порастеряешь? А кто ж нас переносить-то будет во времени с пространством?
-Чудной ты, право, - конёк головой мотает, - весь в сказочных созданиях упакованный, а ещё такие вопросы задаёт. Да твоя тарахтелка карманная не хуже меня всё умеет.
-Трепло, - лягушка глаз опускает, будто чего на земле выискивает, - я могу только ковёр-самолёт организовать, да сапоги-скороходы…
-Ладно, - Шура дискуссию завершает решительно, - потом разберёмся… Куда идём-то? Аль нам опять пути-дороги сквозь место это дурнопахнущее не будет без заклинания соответствующего?
-Не-е, - конёк успокаивает, - пройти-то туда без помех можно, да только суженая моя в стойле из золотых прутьев находится, да сигнализация там имеется в виде двух замков, сбруи серебряной, которую трогать никак нельзя, и слуг двух, которые клетку эту стерегут.
-И всего-то? – лягушка фыркает презрительно, - Тоже мне, охрана… Будете меня слушать, что я вещего надремала?
-Валяй, - Шура кивает, - оно иногда пользу приносит, хоть и очень периодически.
-Значит так, - лягушка горло прочищает со значением, - на слуг у нас оружие имеется. Вперёд Шехерезаду запускаем, она их речами своими приторно-шоколадными усыпить должна, а заодно и сбруя целее будет, больно падка сказительница наша до драгоценностей.
-Ты на что это намекаешь, прессом мыкающаяся? – Шехерезада в позу угрожающую встаёт, - мне ваши удила без надобности, будь они хоть брульянтами усыпаны! Мне Шах кажный день по коробке драгметалла выдавал, нашла чем удивить-то…
-Во, - лягушка в ладоши хлопает, - сразу видать, в школу не ходила, уроки прогуливала. Ты б хоть учёных слов-то не вставляла в речь свою, и без того малограмотную. Не пресмыкающееся я, а земноводная, это куда правильнее будет, да и отражает способности мои частично.
-Что ж вы по мирному хоть пару минут не можете? – Шура уже терпение теряет, - дальше-то что?
-Та-ак, - лягушка опять сосредотачивается, - далее мы из хвоста конькова отмычку свить должны, клетку эту отпереть и два условия соблюдать. Во-первых, сбрую никоим образом не трогать, как ни захочется, а во-вторых, кляп в горбунка запихать, чтобы он ржать не начал на радостях.
-Себе запихни, - конёк опять взвивается, - балаболка! Я, между прочим, лицо самое заинтересованное, а посему следить за собой буду. А вот ты расквакаться можешь, коли опять что не по-твоему будет.
-А мои какие функции будут? – вопрошает Виктория небезразлично.
-А про тебя и не видела я ни фига, - честно лягушка признаётся, - но зачем-то ты нам понадобишься, нутром своим царственно – волшебным чую.
Преодолели они дорогу промеж конюшен весьма длинную в гробовом молчании, так как все носы позажимали, да дышать пытались пореже, елико возможно, пока не достигли полянки отдельной. И впрямь, на месте том клетка золотая возвышается, а в ней лошадка стоит, озорная такая, всё крутится, копытами брякает, да глазками стреляет по сторонам. Два охранника тут же, у дверцы в клетку стоят, правда, стоят условно весьма – облокотившись на прутья и под нос себе посапывая. Шехерезада идёт к ним шагами лёгкими, размеренными, на ходу шарманку свою заводя:
-А не желают ли два воина столь доблестных, послушать сказку волшебную в моём обществе?
Сторожа, очнувшись от дрёмы, окидывают взглядом девицу черноокую и в один голос выражают согласие, вперемежку с восхищением.
-Только, не дело это, сказки слушать в месте таком, - продолжает Шехерезада голосом безучастным, - грязновато здесь, да и запашок стоит не самый парфюмный. Предлагаю в кусты уединиться временно…
Услыхав слово «кусты» магическое, охранники вмиг про свои обязанности забывают и бегут следом за Шехерезадой, которая второй составляющей частью имени своего вертит на ходу весьма эффектно. Удаляются они в лесном направлении, а лягва уже на конька оценивающе посматривает.
-Тебе не дам хвост мой курочить, - заявляет конёк решительно, - Вон, Лыцарь у нас есть, у него руки-то поди не перепончатые будут…
Подходит Шура к клетке, смотрит на замочки и чуть со смеху не лопается:
-То ж не замки, то декорация сплошная. Я такие пальцем в яслях открывал. Так что не нужен мне твой хвост будет. Только что-то больно просто всё… нет ли тут подначки какой?
-Ясный пень, обязательно будет, - лягушка зевает в лапку аккуратно, - я и сон-то толком не досмотрела…
-Как всегда… - изрекает Шура и, ногтём в замочках ковыряясь, обращается к коньку, - А подружка твоя из говорящих будет?
-Да на кой леший она мне, говорящая? – искренне конёк изумляется, - нешто жена для разговоров нужна?
-Ну да, ну да, - лягушка бормочет, вроде как про себя, но чтобы конёк слышал, - вот она, логика жеребячья. Никакого респекта к лучшей половине земного населения.
-Это уже легче, - Шура замки тем временем снимает аккуратно, - объяснений бурных хоть не услышим…
А лошадка-то тем временем на конька смотрит пристально, да вдруг как заржёт голосом громогласным:
-Свобода! Революция! Демократия! Ура Фиделю Кастро!
Всё вокруг зашевелилось, откуда ни возьмись, люди вооружённые появились. А за ними дама, вся в коже, с хлыстом в руках. Шура по привычке за меч взялся, да только лягушка его осадила:
-Погоди, не время ещё, может, так сговоримся…
А дама та на них ноль внимания, на Викторию глядит, глаз не сводит. Шура дивится, понять ничего не в состоянии, только замечает, что и Царица их Кукурузная тоже в некотором напряжении находится.
-Не иначе, баба эта – Елисей переодетый, - выдвигает Шура предположение неуверенно.
-Щас прям, - лягушка пузырики изо рта пускает, - размечтался. Не получится, бабу с воза… Ты сравни их лица-то.
Вглядывается Шура повнимательнее и обнаруживает сходство довольно приличное. А дама, изучив Викторию, вопрошает робко:
-Сестра, ты ли это?
-Марья… Искусница… - Виктория платье теребит, тщетно платочек ища.
-А мы тебя похоронили вроде… - продолжает дама, глаза расширив, что ещё больше сходство между ней и Викторией обозначило.
-А вот оживил меня Лыцарь этот, поскольку Елисея не дождалася я, - Царица Полей на Шуру показывает, потупив взор свой девичий.
-Ах, Елисей… - Марья тоже в землю взглядом упёрлась, - понимаешь… рвался он на поиски твои, да вот задержался здесь, меня за тебя приняв… ну и…
-Вот тебе, бабушка, и жопа с маслом! – лягва аж заикала от услышанного, - Глянь, Шура, чего творится-то… Сестра родная у сестры мужика оттяпала! Ну, токмо сериал снимать осталось, бразильский или мексиканский.
-Так ведь не нарочно я, - Марья оправдываться начинает, так как не осознаёт, кто говорит-то с ней, - о, небеса, не карайте меня, я ж не думала, что её, и впрямь, оживить возможно.
-Понятное дело, - Шура говорит угрюмо, - ты ж не сказочная, а, стало быть, натура, в облаках витать необученная, не то, что я… столько всего насмотревшийся.
-Кстати, - дама только теперь до Шуры снизошла, - а почто это Лыцарь такими неблаговидными делами занимается, воровством называемыми в народе?
-Ты б уж молчала лучше, - лягушка раздувается, Шуре на защиту щёки распушив, - мы ослобонять пленников пришли, а не чужих царевичей хапать, Марья искусительница!
-Чур меня, - только теперь до Марьи дошло, откуда голос исходил, - Это ещё что такое?
-Я тебе потом «что такое» покажу, - обещает лягушка грозно, - только миссию завершим, и приму я своё обличие настоящее. Патлы повыдёргиваю тебе на хрен, разлучница коварная.
Марья, однако, видно, что в смятении пребывает. И вроде вину свою чувствует и непрошенных гостей как-то наказать надобно, а то перед челядью неудобно.
-Я вот чего подумала, - Виктория тут к беседе снова присоединяется, - За царевича я на тебя не в обиде. Хотя, оно конечно, неприятно. С другой стороны, я его и в глаза не видывала, может и к лучшему, вдруг дебил какой. По любому предлагаю инцидент замять. Ты нам лошадку отдашь, а я претензии свои, с Елисеем связанные, снимаю.
-Жалко оно, однако, - у Марьи глаза сощуриваются, что любовь её к лошадиной породе обозначать должно, - хороша кобылка-то больно… Да чего для мира в семье не сделаешь? Забирай, только с уздечкой осторожнее, кто её возьмёт, потом неприятностей не оберётся. Лишь скажи, если не секрет большой, на кой ляд она тебе?
-Коневодством заняться решила, в мужском поле разочаровавшись окончательно, - говорит Виктория с прохладцей, - вон и жениха ей присмотрела знатного.
Смотрит Марья на конька взглядом профессионала и опять глаза у неё из орбит вылазят:
-Ты в своём уме-то, сестрица? Нешто можно это, породу губить таким образом недопустимым? Наша-то арабских кровей будет, между прочим.
-А по мне хоть чукотских, - Виктория плечиком дёргает надменно, - я в лошадиной этике ничего не понимаю. А что за приплод у них получится – так что вырастет – то вырастет.
Конёк тем временем к Марье подходит и шепчет ей на ухо, учтиво так:
-Будешь ещё насчёт моей внешности распространяться, превращу тебя в кикимору болотную, и полетишь лужу лягвину сторожить на время её отсутствия вынужденного.
Марья аж с лица спала, на конька моргает и рот разевает-закрывает, что рыба на сушу вытащенная:
-Поняла… пора мне опять к этому… мозгоправу… а говорил – выздоровела. Делайте, чего хотите, только б исчезли вы отседова поскорее. Хи-хи… А не глюк ли это дурацкий?
-А глюки не бывают НЕ дурацкими, на то они и глюки, - заявляет вдруг Ташка, до этого вообще участия в действах не принимавшая, - И ежели кого интересует мнение моё, Вам, мадам, самое время сквозь землю провалиться за то, что Вы с сестрой учинили.
-Да остынь ты, - Шура Ташку успокаивает, - прямолинейность, она, не всегда хороша…
-Не могу молчать, когда несправедливость происходит, да ещё прямо на моих глазах. В ваши свары не лезу никогда, не моё это, а вот когда честь затронута – другое дело совсем.
-Шур, а Шур, - лягушка мурлычет просительно, - давай я этой чучеле кожаной по голове попрыгаю, причёску попачкаю, чтобы уверилась она в действительности всего происходящего?
-А нам-то какая разница? – Шура отвечает хмуро, - Пусть себе думает, что сон у неё такой, после вечернего переедания. Нам же, главное, лошадку получить.
Конёк тем временем клетку открывает, лошадка на волю выходит, потягивается сладко так, по-кошачьи, и орёт опять на всю округу:
-Весь мир насилья мы разрушим! Кто был ни с чем, тот станет С ЧЕМ!
-Ты ж вроде говорил, что не умеет она по-человечески, - Шура на конька смотрит укоризненно.
-Да это у неё помутнение лёгкое от неволи длительной, - сбивчиво конёк объяснить пытается, - видать, от хозяйки дуростью заразилась. Ничего, мы это исправим… А ты-то чего опять мрачный стал, хуже неба предгрозового?
-Да, понимаешь, выходит так, что Виктория-то наша опять невостребованная остаётся… Знаешь, возьми-ка ты и сбрую в придачу.
-Да ты что? – конёк аж поперхнулся, - ты ж слыхал, предсказания там всякие, пророчества… беды немыслимые.
-А иначе и жить-то скучно, - усмехается Шура, - а беды да испытания, они ведь на то и созданы, чтобы преодолевать их с честью! А так, глядишь, и жениха Царице нашей сыщем где… Да и с Ташкой вопрос открытым остаётся.
-Никаких со мной вопросов, - Ташка отрезает голосом металлическим, - вот таскаюсь с вами, смотрю на все эти безобразия амурные и чем дальше, тем страшнее становится за долю нашу женскую…
В это время слышен вдруг шум шагов приближающихся, да переругивание громкое: «Ну, пожалуйста, ну ещё пол сказочки!» - «Ща, погодите. Будет вам сказочка с сюжетом лихим. А продолжение вам хозяйка оформит, кнутом, бревном или поленом, да по всей рыле, за оставление боевого поста». То Шехерезада из леса возвращается, а стражники за ней плетутся, глазами влюблёнными на неё глядя. Марья стоит, хлыстом поигрывает, сурово так на охранников нерадивых посматривая. А лягушка в карман запрыгивает обратно, не упустив случая шпильку метнуть:
-Вот мужики, диву даюсь - стоит задницей покрутить, и они у ваших ног, хотя по логике, при чём тут ноги, если не ими крутилось-то?
-Куда дальше? – Шура спрашивает компанию свою прибавившуюся ещё на одного члена.
-Полагаю, коли ты уздечку взял, место встречи само найдётся, - конёк заверяет убеждённо - удручённо.
-И то верно, - соглашается Шура бодро, - пешком пойдём, вон и дорога отсюда ведёт куда-то…