В службе честь. Часть 3. Воспоминания. От Тихого д

Борис Шадрин
Тарабаров Юрий Григорьевич

Родился во Владивостоке 20 апреля 1947 года в семье военнослужащего. В 1965г. закончив среднюю школу  поступил на штурманский факультет Тихоокеанского высшего военно-морского училища имени С.О. Макарова. После выпуска был распределен во второй экипаж дизельной большой подводной лодки на Камчатку,
В основном проходил службу в составе Северного флота на 11ФлПЛ и 2,4 ФлПЛ Тихоокеанского флота в должностях: командир группы; командир боевой части; флагманский специалист соединения, флотилии, заместитель главного штурмана флота.

Награжден:
Орденами: «Октябрьская Революция», «Мужества», «За службу Родине в ВС СССР 3 степени», медалями СССР и РФ.

Присвоение воинских званий:
Прошел все ступени воинской карьеры и присвоения воинских званий от лейтенанта до капитана 1 ранга.
Уволен в запас по выслуге лет в ВС РФ в марте 1998 года. За время службы перемещался с семьей и с отправкой контейнера:
- Владивосток – Камчатка (1970);
- Камчатка – Владивосток (1971)
- Владивосток – Ракушка (1972)
- Ракушка – Палдиски (1973)
- Палдиски – Владивосток (1974)
- Владивосток – Гремиха (1975)
- Гремиха – Владивосток (1976)
- Владивосток – Камчатка (1976)
- Камчатка – Владивосток (1977)
- Владивосток - Тихоокеанский (Фокино) (1978)
- Фокино – Ленинград (1981)
- Ленинград – Фокино (1983)
- Фокино – Владивосток (1990)

От Тихого до Севера

В начале пути

Любой мальчишка родившийся во Владивостоке на берегах Тихого океана, да к тому же в семье военнослужащего грезит морем. Мое детство и отрочество практически прошло на территории военно-морского училища среди курсантов. Родители - отец Тарабаров Григорий Яковлевич, был мичманом, заведующим кабинетом торпедной стрельбы ТОВВМУ им. С.О. Макарова. Мать Тарабарова Людмила Михайловна, лаборантом кафедры кораблевождения. Так судьба связала меня с морем.
Школьная программа давалась легко. Не напрягаясь, закончил 11 классов с шестью четверками. Любимыми дисциплинами были и остались математика и физика. Это породило увлечение радиоэлектроникой. К окончанию школы собрал по схемам из журналов 4 работающих транзисторных приемника и целую кучу неработающих как надо. Этот опыт впоследствии пригодился и в службе, и при ремонте домашних приемников и телевизоров, пока не появились интегральные схемы. Учась в школе, занимался различными видами спорта. К моменту получения «аттестата зрелости» имел юношеские спортивные разряды по гребле на байдарке, фехтованию, легкой атлетике, спортивной гимнастике, настольному теннису. Но, по-настоящему, увлек гандбол. Уже на Камчатке в 1971 году я стал кандидатом в мастера по этому виду спорта. В школе сложилась группа друзей – одноклассников, с которыми проводили практически все свободное от учебы время. Основными увлечениями были - спорт и походы к морю и в лес. Решение стать офицерами принимали коллективно. Споры вызвало только то, какой род войск выбрать. Я и Саша Исаенко, «изменили» морю и через военкомат подали документы для поступления в Ейское высшее военно-морское авиационное училище, другие ребята – в Тихоокеанское ВВМУ. По неизвестным причинам мои документы до авиационного училища не дошли и, повинуясь чувству «стадности», я присоединился к группе, желающих стать морскими офицерами.
После сдачи вступительных экзаменов четверо моих школьных друзей (Кибец Яша, Кийко Коля, Ключанский Сергей и Савинов Борис) стали курсантами минно-торпедного и противолодочного факультетов. А учитывая, что я набрал 24 балла из 25 и был из семьи военного, на мандатной комиссии, мне предоставили возможность выбора факультета. Не знаю, что повлияло, но для себя специализацию, кроме штурманской, я представить не мог. Таким образом, отколовшись от основной группы, выбрал свою жизненную профессию.
Время проведенное в училище запомнились как очень насыщенный событиями и действиями период. Учеба, наряды, ликвидация «хвостов» из-за пропущенных занятий, тренировки сборной училища по гандболу (один – два раза в день) практически не оставляли времени на «ковыряние в носу». Жизнь в постоянном «цейтноте» приучила тщательно планировать свои действия исходя из ресурса времени. Тем не менее, нам удавалось и на танцы сходить, и песни попеть под гитару в туалетной комнате под руководством Миши Гузеева или Кости Куприянова, и выпускать, почти регулярно, ротную стенгазету, и участвовать в самодеятельности, и, наконец, готовить спортзал к большим праздникам. Шадрин Борис, Зайцев Анатолий, Куприянов Константин и я являлись нештатными членами редколлегии, причем не самой худшей в училище.
Впервые с опасностями флотской службы познакомился во время штурманской практики на крейсере «Дмитрий Пожарский» по окончании 1-го курса. При выполнении артиллерийских стрельб я вел прокладку за четвертым прокладочным столом прямо перед носовыми башнями главного калибра. Жарко, иллюминаторы были наживлены только на «барашки». Залп носовых башен, и створка незадраенного иллюминатора со страшной силой и скоростью хлопает у меня над головой по концевикам несколько раз. Не наклонись я в этот момент над картой – вспоминать этот эпизод было бы некому. Масса створки – минимум килограммов пятнадцать-двадцать.
Отличная возможность ознакомления с театром представилась и во время перегона ПБ-6 из Владивостока в Петропавловск-Камчатский. Великолепная тренировка в определении места всеми возможными визуальными и радиолокационными способами. А сколько рисунков побережья проливов Корейского и Осуми, Японских, Курильских островов и Камчатки мы сделали! Незабываем поход с визитом дружбы в Индию. Одна только песня Толи Зайцева и Валеры Дорогина чего стоит. Отчет за поход, написанный Борей Шадриным, хранится на кафедре кораблевождения до сих пор. Ничего подобного больше после нас не было.
На четвертом курсе, осенью, получил крещение гауптвахтой. Ночь, дождь, я стою в карауле на посту охраны складов. Брезентовая плащ-накидка промокла насквозь. Холодные капли влаги струйками стекают по хребту к ногам, наполняя ботинки. Залез под тент, прикрывающий какие-то ящики, вылил воду из ботинок, отжал носки и уснул. От сна разбудил разводящий, со всеми вытекающими после этого последствиями.
С апреля 1968 по ноябрь 1969 года входил в состав знаменной группы училища. Знаменосцем был Валера Афанасьев, а ассистентами – Демидов, Саранчин и я. Тренировки группы занимали довольно продолжительное время, но давали великолепную возможность совершенствовать свою строевую подготовку.
Прекрасной, считаю и катерную практику, которая. дала необходимые навыки в управлении и отработке элементов тактического маневрирования в составе группы маломерных плавсредств. Палаточный лагерь располагался на великолепном берегу чистейшей бухты Труда (тогда еще не превращенной в свалку останков кораблей ТОФ) в бухты Новик. С вечера мы ставили креветницы и еще до подъемы «с хрустом за ушами» уминали дары Японского моря – креветки, гребешки и различные морепродукты с пренебрежением отвергая мидий, лакомство которое уже тогда у японцев считалось деликатесом. Конечно, на завтраке бачки с сухой картошкой оставались не тронутыми. Живописная природа острова Русский великолепная погода и насыщенность программы катерной практики все это располагало к романтике флотской службы. Сейчас со смехом вспоминается эпизод приобщения нас к предпосылке первого навигационного происшествия. Посредине бухты Труда, в окружении удивительной природы во «внутреннем море» острова Русский, в бухте Новик, располагается крошечный островок Папенберга - один из самых уникальных островов Приморья. Его можно назвать чудом природы, он очень похож на «рыбу Кит». Со стороны он действительно похож на кита, неспешно плывущего в водах Тихого океана. Островок довольно трудно разглядеть на картах, однако его видят все прибывающие на остров Русский. Еще его часто называют «Змеиный остров». Берега островка скалистые и обрывистые, на юго-восточном берегу имеется небольшая коса из галечника. Старший нашей практике капитан 2 ранга Вольвач, находясь на «флагмане», решил продемонстрировать нам свое мастерство маневрирования. И, не рассчитав маневр, на полном ходу сажает катер на эту косу. Происшествие конечно никаких серьезных последствий не имело и катер самостоятельно сошел с мели, но острые на язык курсанты надолго закрепили за ней название «банка Вольвача».
Самым сложным маневром являлась швартовка к пирсу. Сколько лееров мы переломали, сколько «матюков» мы выслушали от матросов дивизиона учебных катеров которые по ночам их заваривали, сколько вмятин на бортах катеров мы сделали … !
Особо вспоминается одно событие этого периода. В один из выходных дней мы уговорили старшего практики походить по б. Новик на шестивесельном яле. На веслах пересекли Новик поперек, вытащили ял на песчаный пляжик южного берега. Часть участников мероприятия сбегала в лес и набрала приличных грибов, другая часть занялась костром и ловлей гребешков. Картошка и хлеб у нас были. «Кондёр» с грибами и гребешком был сметен в мгновение ока. Потом начались приключения. Поднялся серьезный северный ветер, по оценке – метров 18-20 в секунду. Выгрести против него на легком яле не представлялось возможным. Курсантская смекалка не подвела. Из шлюпочного тента и пары весел с трудом, но собрали парус. 4-5 галсов, и мы – дома, но не совсем. Всех участников «регаты» собрали у дежурного по части на допрос и расследование. При действии штормовой готовности № 2 нас заметил дежурный по рейду. Грозил арест на серьезный промежуток времени. Увел от «плахи» звонок начальника штаба базы Стрелок кап. 1 ранга Давидовича Б. Г. Все дело в том, что его сын Олег был в составе группы «мореплавателей».
«Прочный корпус» (эксклюзивный 659-Т проект) я впервые изнутри увидел на практике после 4-го курса. И это, однозначно, определило мою дальнейшую судьбу. Первое, что подкупило, это взаимоотношения между членами экипажа. Второе – педантичное отношение к состоянию техники. Третье – абсолютная исполнительность и дисциплина в море. За время этой практики удалось принять участие и в определении поправок и регулировок лага в надводном и подводном положении, выполнении девиационных и радиодевиационных работ, выполнении торпедных стрельб и составлении отчетов по ним и во многом другом.
Преддипломная стажировка выпускного курса на кораблях флота совпала у нас с самыми масштабными, на моей памяти, учениями «Океан-70». Из-за этих учений наш выпуск оказался самым последним из выпускников ВМУЗ 1970 года и некоторые из нас вынуждены были первые лейтенантские месяцы находиться за штатом или исполнять обязанности не по специальности. Но опыт, который каждый из нас получил став их участником того стоил. На этих маневрах, основная часть которых проходила в Филиппинском море, я набрал материал для дипломного проекта (около 2500 обсерваций по РНС «Лоран-С»). Особо впечатлила и заставила с уважением относиться к корабельным комендорам артиллерийская стрельба на дистанции более 8 миль главным калибром крейсера по буксируемой нами надувной мишени. Первый же пристрелочный 152-миллиметровый снаряд зарылся в воду в нескольких метрах от мишени.
2,5-месячная стажировка не обошлось без неприятности. Не знаю, кому это было надо, но к концу стажировки меня обвинили в распространении сведений о дочери И.В. Сталина среди членов экипажа ЭМ «Дальневосточный комсомолец», якобы полученных через передачи радиостанции «Голос Америки». Хотя – ни сном, ни духом! По этому поводу повздорил и нагрубил ЧВС флота Захарову. Результат конфликта – в строю мичманов на выпуске стоял единственный ст. 2 ст. Опасения были, но, как и все остальные, 25 августа 1970 года, получил и кортик, и лейтенантские погоны. Однако «красный» диплом «проплыл» мимо меня. Многие из выпускников нашего выпуска имели по два значка «За дальний поход». Таким образом, молодыми офицерами мы на флот пришли с приличным багажом практических навыков по своей специальности, знаний корабельных правил, корабельной организации и небольшого, но очень полезного, опыта корабельной службы.

У истоков корабельной службы.

После выпуска по распределению я попал во второй экипаж дизельной большой подводной лодки 629А проекта. Лодка стояла в боевом дежурстве в б. Крашенинникова, что и определило высокие темпы в «закрытии» нескольких зачетных листов, выданных командиром корабля капитаном 1 ранга Щигельским, трагически погибшем буквально через месяц после моего вступления в должность. Последним из допусков, который я получил, был допуск к самостоятельному управлению электронавигационной группой. Это было обусловлено высокими требованиями флагманского штурмана дивизии (в то время капитана 2 ранга Михайлова Л. И.) к знанию навигационного комплекса «Сигма». О чем я в дальнейшем не пожалел. Контрольные выходы в море, вход в б. Бечевинская и выход из нее, плавание в Авачинском заливе дали возможность приобрести необходимые навыки в работе штурмана.
В конце ноября 1970 г. меня призвали на подготовку сборной команды по гандболу Камчатской области. Даже командующий эскадрой не сумел отклонить это распоряжение исполкома. Сборы продолжались две недели, что дало возможность прилично отработать тактику действий команды. На соревнованиях «Зоны Сибири и Дальнего Востока» в Благовещенске наша команда заняла второе место, и, по возвращении на Камчатку, мне была присвоена квалификация «кандидат в мастера спорта». Очень жаль, но распоряжением МО СССР в 1971 году гандбол в ВС СССР был запрещен, как травмоопасный.
В феврале 1971 года мы сдали лодку первому экипажу и убыли в б. Конюшкова, где приняли другую лодку этого же проекта, вышедшую из завода после модернизации. С конца февраля по июнь 1971 года пришлось пройти «школу мужества», совершив около 40 выходов в море на стареньких торпедоловах для обеспечения торпедных стрельб. На собственной шкуре прочувствовал крены до 45° и дифференты до 30°. Убедился, что человек ко всему привыкает. Терял место из-за неисправности гирокомпаса и лага неоднократно, но выручал радиопеленгатор и знание звездного неба. В июне перешли в зал. Владимира, где сразу началась подготовка к боевой службе. Условиями службы в Ракушке нас пугали, когда мы были еще курсантами. Действительность оказалась, на мой взгляд, несколько краше. Великолепная природа, богатая дикоросами и зверьем тайга, чистейшее море, полноводная река, климат значительно мягче Владивостокского, но немного круче Камчатского. От казармы до пирса 10 минут ходу прогулочным шагом. Санаторий, да и только. Один недостаток – проблемы с «убиванием» свободного времени. Кино – раз в неделю в клубе соединения. Кафе, оно же – столовая в дневное время, в двух километрах в поселке с обещающим названием Веселый Яр. Жена в это время заканчивала учебу в институте во Владивостоке. Поэтому никаких дополнительных, то есть бытовых, проблем не возникало. Практически все время, за исключением сна, посвящалось службе.
Летом 1971 года моя профессиональная техническая компетентность впервые была подвергнута испытанию. Нерадивым электриком штурманским гермоемкость стабилизированного пеленгатора в свое время не была задраена, что привело к заполнению ее на треть дождевой водой, затем ее закрыли, не удалив влаги. Во время очередного проворачивания оказалось, что ни курс, ни углы качек на пеленгатор не поступают Мало того, постоянно перегорают предохранители в линиях трансляции. На следующий день планировался выход в море на допуск к ракетной стрельбе, поэтому времени на устранение отказа оставалось около 20 часов. Нужно было снять пеленгатор, заменить штырьковый разъем (отгнившие иголки выпали в ладошку), установить пеленгатор на место и выставить его в диаметральную плоскость. Как обычно бывает в таких случаях, такого разъема (42-х штырьковый), в доступном радиусе найти не удалось. Выход из создавшегося положения предложили базовые специалисты по проводной связи. Прозвонив и пронумеровав «концы», спаял их внахлест, заизолировал каждую спайку отдельно и залил этот клубок в изготовленную форму смесью 7 частей горячего битума и 3 частей канифоли. Такой ремонт сделал соединение неразъемным, зато в течение всей дальнейшей эксплуатации этой лодки проблем с пеленгатором не возникало.
Самым сложным при подготовке к ракетной стрельбе оказалась отработка астронавигационного расчета АНС «Сегмент» и расчетной группы. Многочисленные тренировки в базе были жалким подобием того, что пришлось выполнять в море. Допуск мы получили только с третьего захода, с трудом уложившись в норматив на «хорошо». Дело в том, что каждый участник «мероприятия» знал свое дело и умело его выполнял в идеальной обстановке, но в море, при сутолоке на ГКП, загруженности внутрикорабельной связи, тесноте и постороннем шуме, мы долго не могли добиться приемлемых результатов работы. Осталась в памяти сама ракетная стрельба, как очень напряженная работа. Выполнять ее, без предстартового определения поправки системы курсоуказания, было запрещено руководящими документами. Но отсутствие возможности наблюдать солнце или звезды из-за сплошной облачности, позволило выполнить эту работу только на седьмые сутки. Одиннадцать раз осуществлялось предстартовое маневрирование. 4 часа боевого курса для расчета скорости нескомпенсированного ухода гироазимута. Предвычисление поправки СКУ на момент старта, всплытие под перископ для контрольного определения поправки СКУ, а «неба нет», возврат в исходную точку, и все – сначала.
На одной из лодок соединения заболел КЭНГ, и меня прикомандировали в этот экипаж на период боевой службы. Я до сих пор с огромным уважением отношусь к подводникам с дизельных лодок, особенно к тем, кто нес боевую службу в летнее время или в южных широтах. Температура в отсеках – под 40°. Предварительно намоченное разовое белье и простыни высыхают на тебе через 25 – 30 минут. Пот с носа, бровей и подбородка градом капает на карту. Аппетита нет никакого и постоянное желание утолить жажда. Более или менее приличный трех – четырехчасовой сон возможен только в первом отсеке на относительно холодненьких торпедах. 5 – 6 вентиляторов «дуют» на гирокомпасы со снятыми кожухами и с трудом удерживают температуру поддерживающей жидкости в допустимых пределах. При ходе в подводном положении 1.8 – 2.5 узла на электродвигателях и при наличии течения возникает вопрос: «Куда плывем?». Мрак! И так – два с половиной месяца. Светлое пятно, хотя это происходило исключительно ночью, зарядка аккумуляторной батареи раз в двое – трое суток под РДП, а лучше - в надводном положении. Дизеля в процессе зарядки работают «на просос», гоня свежий ночной воздух по отсекам. Прекрасная возможность бросить курить.
В октябре 1971 года меня назначили командиром БЧ-1 в другой экипаж. Допуск у флагманского штурмана дивизии (в то время кап. 2 ранга Я. К. Круминьш) получил быстро. Пошла обычная служба, ничем особо не примечательная. В сентябре 1972 года впервые получил взыскание, связанное с упущением по службе. Был залит пресной водой навигационный комплекс. Причем об этом я узнал во время проверки, проведенной группой технического надзора. Навигационный комплекс на этом проекте стоит на плите, закрепленной на «крыше» цистерны пресной воды. При приеме воды с базы, цистерну трюмные «даванули», и через предохранительный клапан вода залила гиропост. Пострадали гироазимуты, вода дошла до гиропар. Можно легко представить себе объем работы по восстановлению комплекса.

От простого к сложному

К концу 1972 года практически не осталось моментов в службе, по которым я бы был неудовлетворительно подготовлен. Захотелось чего-то новенького. Во время одной из командировок во Владивосток напросился у флагманского штурмана флота (Бородина Э. С.) на новое формирование. В то время из п. Ольга в столицу Приморского края летали самолетики АН-2 на высоте 2 – 3 километра. Полетные ощущения сравнимы с плаванием на торпедолове при 5 – 6 бальном волнении. Просился на многоцелевую АПЛ, но флагштур настоял на «стратеге». Таким образом, в феврале 1973 года я стал штурманом в составе экипажа РПКСН в г. Палдиски в Эстонии.
Учеба для меня была крайне интересна. Помимо изучения устройства корабля и своей техники, мы отрабатывали вопросы боевой и повседневной организации корабля, действий корабельных боевых расчетов. С энтузиазмом изучал алгоритмы решения задач инерциальным навигационным комплексом. Заставлял, некоторых «из-под палки», работать над изучением личного заведования. Самым тяжелым в этот период был финансовый вопрос. Оплата проживания семьи в гостинице «сжирала» больше трети моей получки. Стыдно признаться, но приходилось сдавать бутылки из-под молока и напитков. Как моя Ирина, при наличии двухлетней дочки, сводила концы с концами, вызывало удивление, смешанное с восхищением. Эстония, по сравнению с Россией, казалась изобильным краем и по продуктам, и по промышленным товарам. От большего приходилось отказываться из-за мизерной зарплаты. В марте 1974 года отправил жену и дочку во Владивосток, а сам с экипажем отправился на СФ на стажировку. В Гаджиево сразу пошел к легендарному флагманскому штурману флотилии Владимирову В. В., чтобы попроситься на боевую службу для практического освоения ИНС. Просьба была удовлетворена, и я дублером штурмана 30 апреля 1974 года убыл в свою вторую автономку, но уже на стратеге. Перед уходом в море встретился с Олегом Давидовичем и его женой. Практически во всех соединения, где по ходу службы мне пришлось в последствии служить, приходилось встречаться со своими однокашниками. Так было и с Олегом. Жаль что он рано ушел от нас.
Что такое 14 узлов в надводном положении и в полной тишине поймет только подводник с дизельных лодок. Это было первым потрясением. Вторым – была красота берегов Кольского залива. Третьим – получение невязки в 2 кабельтова после двух суток подводного плавания. Отработался оператором на астрокорректоре до отличного норматива, научился «подхватывать» навигационный комплекс при сбоях в электропитании, разобрался с анализом графиков выходных навигационных параметров так, что штатный штурман Валера Легостаев стал доверять мне ввод предвычисленных поправок к курсу и широте. При этом выпустил кучу Боевых листков, две стенгазеты и нарисовал три портрета жен и детей офицеров экипажа. Одним словом, набрался приличного опыта эксплуатации ИНС в длительном плавании и, самое главное, разобрался с организацией службы на стратеге.
Из Атлантики вернулись в разгар полярного лета. И опять был восхищен красотой заполярной природы. Ослепительно, до рези в глазах, белый цвет снега на северных склонах сопок резко переходит к изумрудно яркой зелени мха тундры и все это при ярко синем небе. Красота! По прибытии получил немыслимо большое денежное довольствие, и почувствовал себя Крезом. Мой экипаж уже находился в Северодвинске, и я, попрощавшись с ребятами, с которыми в прочном корпусе отпахал больше двух с половиной месяцев, поспешил в родной коллектив. Это оказалось непросто. Для ускорения маневра выполнил перемещение самолетами до Ленинграда, потом в Архангельск, а последний отрезок до Северодвинска – автобусом.
С октября 1974 года по плану начинались ходовые и государственные испытания. Поэтому старпом отправил меня немедленно в отпуск на полтора месяца. Решил лететь к жене и дочке во Владивосток. В Ленинграде впервые испытал серьезное разочарование в людях. При покупке подарка жене в магазине "Березка" в толкучке профессиональный "щипач" лишил меня большей части полученных за автономку денег, вытянув их из внутреннего кармана тужурки. Удачно, что оставшихся средств хватило на авиабилет.
Отпуск провел сносно, но в Северодвинск вернулся без семьи, поскольку ясности в месте дальнейшей службы не было. До Нового года время пролетело быстро. Освоение новой техники, изучение корабля, испытания, разработка документов с нуля, отработка задач, получение и подъем карт и пособий, подготовка и выполнение ракетной и торпедных стрельб «сжирали» практически все время. Глухая, непроглядная полярная ночь, на испытаниях примерз к пеленгатору так, что оторвал себе кожу с правой щеки и уха. Отмороженные уши были такого размера, что слон – отдыхает. Изображение морды лица в зеркале в процессе бритья вызывало изумление, смешанное с восхищением. Это ж надо так преобразиться из-за изменения небольшой части физиономии!?
Встретив Новый год на плавказарме, в начале января, в кромешной тьме перешли к постоянному месту службы в Гремиху. Это место пользовалось такой же славой на СФ, как наши Ракушка и Бечевинка на ТОФ. Швартовались к плавпирсу, «привязанному» к тундре. Никаких заборов и приличных береговых строений, обеспечивающих базирование лодок, на обозримом пространстве не наблюдалось. Снова пришлось осваивать пространство между лодкой и плавказармой. Экипажу выделили десять семейных номеров в гостинице. Командир Э. Н. Ломов отправил меня на две недели за семьей, пообещав выделить жилье.
Из Мурманска добраться до Гремихи можно было только пароходом, который ходил 1 раз в полторы недели. Переход в 200 миль занимал около двух суток из-за нескольких заходов парохода на рейды бухт северного побережья Кольского полуострова для высадки и посадки пассажиров. Семья ощутила соответствие названия поселка Гремиха фактическому состоянию погоды в этом «благословенном» богом месте с первых минут после того, как покинули теплый уют парохода. Если бы не тросы, натянутые между домами, шанс быть унесенным ветром в тундру приближался бы к 100%. Поставленный на снег чемодан в течение нескольких минут оказывался распакованным в нескольких сотнях метров от первоначального положения. Приобретенные предметы мебели и крупной бытовой техники, перетаскиваемые без дополнительной страховки, с помощью ветра очень быстро превращались в груду обломков. В полярную ночь во время снежных зарядов видимость составляла менее 5 метров (не факт, что от дома к другому дому можно сразу найти дорогу). Несмотря на оконные рамы с тройным стеклопакетом, на подоконниках утром лежал приличный сугробик снега. Обещанное командиром жилье я не получил. Пришлось почти год скитаться по друзьям и знакомым. Жили, в основном, по две семьи в однокомнатных 14-ти метровых гостинках (а это – 6 человек). Мужеством и терпением Ирины в этот период можно только восхищаться.
Лето 1975 года запомнилось буйством красок тундры. Полуметровые корявые березки, толстенный моховой покров, ярко оранжевые подосиновики, видимые на этом мху за несколько километров, обилие мелких цветов разнообразной раскраски, «море» черники и морошки, бесконечное количество чистейших озер, не заходящее несколько недель солнце, до сих пор вспоминаются как одно из самых прекрасных впечатлений в жизни. Было обыденным делом, в час – два «ночи», организовать шашлыки или пойти за грибами и ягодами. В озерах даже купались. Примерно сантиметров 80 – 90 прогретой до 16 -18 градусов воды позволяли несколько минут наслаждаться плаванием. Однако при попытке встать, ноги касались холоднючего вечного льда, что сразу отбивало желание ходить пешком. Одно обстоятельство вносило диссонанс в эту идиллию. Комары и мошка. Впереди по ходу движения по мягкому, глубокому мху - чистейший прозрачный воздух. Обернувшись назад, обнаруживаешь отсутствие видимости горизонта из-за туч комаров и мошки (летающие челюсти), потревоженной твоим движением. В это же время управлением физподготовки ВМФ на СФ проводились так называемые «офицерские старты». Я, сдуру, запулил гранату на 78 метров, став чемпионом Северного флота. Этот титул чуть не поставил точку в моей подводной службе. Командир лодки с трудом доказал, что присутствие моей персоны на корабле жизненно необходимо. Иначе оказался бы в спортроте СФ.
В конце лета сходили на полтора месяца под лед до 84-й параллели. Не пришлось поплавать в квазикоординатах, но разобраться с поведением навигационного комплекса в высоких широтах удалось. Получили полезный опыт поиска приемлемых для всплытия трещин, разводий и полыней. Оказалось – это не совсем простое дело. Обнаружить – это одно, а снова вернуться под ту же «дырку» в ледяном покрове – ой как непросто.
В начале осени сдали лодку второму экипажу, и большая часть нашей команды убыла в отпуск. Я, механик и командир остались на две недели помогать отрабатывать людей, принявших лодку. Запомнился абсурдностью некоторых моментов один из выходов этого экипажа в море. Началось с того, что при отходе от пирса обтекателем водозаборника третьего контура зацепили якорьцепь дноуглубительного снаряда. Все внимание – вперед. Оборотов винтов – куча, а ход – 4 узла. Хватило ума обернуться и посмотреть назад. А там, в двух кабельтовых по корме, на палубе этого снаряда, бодро следующего за нами в кильватер, вся его команда, размахивающая руками и понятно на каком жаргоне орущая. Отцепились, отплавали в районе боевой подготовки, возвращаемся назад. Штиль, тишина, видимость – лучше не бывает, завершаем маневр подхода к пирсу. Командир второго экипажа дает команду: «Обе турбины средний назад!» Смотрю в корму, вижу, что образовался бурун, явно, ход вперед (то есть механик дал средний вперед). Ору об обнаруженном командиру. Масса судорожных мероприятий и команд, но исправить ситуацию не удается, и лодка на ходу около 9 узлов обтекателями торпедных аппаратов бьет в корму стоящий у соседнего пирса транспорт снабжения. Этот транспорт, хлопнув себя по заднице стоп-анкером и обрывая концы электропитания с берега, лихо выползает на отмель. «Разбор полетов» состоялся буквально через несколько часов после швартовки. Результат – снят с должности командир БЧ-5 второго экипажа, а командир получил НСС от командующего СФ.
После отпусков наш экипаж вновь собрался в конце ноября. Приняв свою родную лодку, сразу получили задачу готовиться к переходу на ТОФ, причем быстро – быстро (ВМФ готовил подарок к очередному партийному съезду). Набор карт и пособий на три океана, их подъем и корректура, ремонт и регламентные проверки «железа», получение дополнительного ЗИПа, контрольные выходы в море, отработка встречи, связи и совместного плавания с другой лодкой (штурманом на ней был Саша Евсеенко) быстро ликвидировали отведенный ресурс времени. Определившись с ориентировочной датой «старта», начали ускоренно собирать и отправлять контейнеры со шмотками, искать способы доставки семей на «запасные аэродромы». Удалось успеть довольно организованно и прилично встретить Новый 1976 год. В ночь с 31.12 на 1.01 случился такой крутой и продолжительный снежный заряд, какого мы еще не наблюдали. Что это такое, будет ясно, если я скажу, что от места, где встречали Новый год, до своей "берлоги" мы с женой добирались почти час (а это всего 60 – 70 метров). Полутора - двухметровые сугробы прямо идти в парадной обуви не позволяли, обходя их в кромешной темноте, в вое сильнейшего ветра и отсутствии маломальской видимости, мы заблудились. Уже в серьезном отчаянии, наконец, наткнулись на трансформаторную подстанцию, от которой до жилья добрались напрямую через сугробы.
В первых числах января попрощались с Гремихой, без приключений добрались до точки погружения, нырнули, и командир вскрыл пакет с боевым распоряжением. Грандиозность перехода осознал, когда трое суток без сна выполнял предварительную прокладку. До северного тропика и условия плавания, и сам район были уже знакомы по прошлой автономке. Рубежи Нордкап – Медвежий и Фареро – Исландский прошли без замечаний. Вызывало беспокойство то, сможет ли Саша Евсеенко с достаточной точностью по месту и времени вывести свою лодку в точку «рандеву» с нами? Опасения были напрасны. Чуть южнее Азорских островов мы вышли на акустический контакт, обменялись опознавательными, и далее продолжили совместное плавание, причем Сашина лодка (до расставания уже в Тихом океане) не подвсплывала под перископ, полагаясь на транслируемые мной по звукоподводной связи координаты. При пересечении экватора было обнаружено, что знак широты, вырабатываемой задачей гирошироткомпаса, не изменился на отрицательный. Было прикольно наблюдать реакцию командира лодки на то, как разность широт, вырабатываемых разными схемами, ползет к 120 градусам.
Опасаясь угрозы столкновения с айсбергами, ГШ ВМФ назначил нам встречу с гидрографом "Башкирия". Войдя в море Скоша, мы в назначенной точке вначале обнаружили работу эхолота "Башкирии", а затем, подвсплыв под перископ, визуально разглядели этот красивый белый теплоход. Значительно позже узнал, что на нем в это время находился мой одноклассник Боря Шадрин. Гидрограф провел нас проливом Дрейка в Тихий океан, где мы вскоре и расстались. А еще через 4 дня нас покинула и лодка Саши Евсеенко. Мы же остались в одиночестве в южной части океана еще на месяц. Рассчитанная дискретность обсерваций позволяла всплывать под перископ на коррекцию места и определения погрешности системы курсоуказания раз в двое суток. Что такое подготовка к этому мероприятию, достаточно полно понимают только «стратеги». За 4 часа – запуск гировертикали РАНС, за 1 час – БЧ-1 переводится в БГ № 1, готовятся все без исключения средства коррекции. После всплытия под перископ на все - про все командир отводит не более 10 минут. Вышел из строя один канал ИНС. Электронавигационная группа в течение нескольких суток практически не отдыхала – меняли гироазимутальные гироблоки неисправного канала на ЗИПовские. Я попросил командира не поднимать БЧ-1 по тревоге, пообещав ему выполнить все мероприятия по коррекции места самостоятельно. Показав мне кулак, командир согласился с условием, что я уложусь в 10 минут. Получив места по Лоран-С, спутникам и звездам, через 8 минут после всплытия под перископ я доложил о готовности к погружению, за что получил в качестве приза большую банку моих любимых ржаных сухарей. В конце марта всплыли у берегов родной Камчатки с невязкой 1 кабельтов, чему несказанно обрадовался и удивился командир. Бывший дизелист, он считал нормой невязки в 12 – 15 миль при столь продолжительном подводном плавании. При этом «намотали» более 27000 миль.
Интересный эпизод произошел за две недели до всплытия. Командир засомневался в расчете даты и времени всплытия из-за того, что мы пересекали и нулевой и 180-ый меридианы в западном направлении. Мне пришлось приложить немало усилий, чтобы убедить его в правильности расчетов. Пари, которое мы с ним в результате спора заключили (а это – ящик коньяка), командир проиграл и, к его чести, свои обязательства выполнил через неделю после подхода к пирсу. Таким образом, был впервые выполнен групповой практически кругосветный переход полностью в подводном положении. Причем лодка Саши Евсеенко выполняла функции непосредственного ближнего охранения нашего стратега. А мы успешно проверили работоспособность ракетного комплекса при нахождении маршрута боевого патрулирования в южном полушарии.
Рыбачий (он же теперь Вилючинск) встретил обилием снега, прекрасной солнечной погодой и весьма прохладным отношением к нам командования дивизии и флотилии. Не стоит говорить о такой банальности, как то, что перед всплытием экипаж вылизал лодку до идеального состояния. Все, что требовалось, было развешено, покрашено, украшено, раскреплено и уложено. Тем не менее, и состояние лодки и внешний вид членов экипажа у командования флотилии и дивизии восторга не вызвал – было обидно до слез, что, зря старались? Присутствовало явно предвзятое отношение, кем-то порекомендованное. Особенно много не принципиальных, а ревностных замечаний было высказано по поводу состояния и содержания положенной документации, так как мы ее разрабатывали по образцам Северного флота. В дальнейшем, чище и ухоженней лодки на Камчатке мне увидеть не удалось. Обидно еще и то, что флагманский штурман дивизии (в то время кап. 2 ранга Алексин) при первом посещении моей лодки сломал пополам крышку штурманского пульта. А на ней я выгравировал все фамилии и звания людей, принимавших корабль от промышленности. Это настолько меня возмутило, что я пинками вытолкал его из штурманской рубки. Больше в нашем экипаже он не появлялся ни разу. Этот инцидент повлиял и на мою дальнейшую службу. В мае 1976 года практически всем членам экипажа за переход были вручены ордена и медали командующим Тихоокеанским флотом. Я получил эксклюзивный сейчас «Орден Октябрьской Революции». Сдали лодку, отгуляли отпуск, вернулись, приняли свою родимую и удивились. Все, что было экипажем сделано для украшения лодки, было разграблено, испорчено и испохаблено. Мрак! Никакие претензии сдающим экипажем не принимались, поскольку все нештатное не было включено в опись при приемке корабля. Обидно!
Надо отдать должное, в этот раз обещанное жилье моей семье предоставили. 14 – метровая гостинка оказалась нашим первым собственным жильем, которому и Ирина и дочка были несказанно рады.
Подготовились и ушли в очередную автономку. Она прошла без эксцессов, за исключением одного момента – затекла РАНС. При возвращении в исходное состояние, автоматика начала опускать «Снегирь» при отсутствии сигнала нулевого положения, что повлекло разгерметизацию «головы» и затопление ствола РАНС. Капитан 2 ранга Алексин (уже Ф-1 флотилии), практически не разбираясь в причинах этой аварии, всю вину возложил на БЧ-1 с изданием соответствующего приказа о возмещении материального ущерба. (Значительно позже, уже, будучи флагманским штурманом флотилии, я разбирался с причиной такой же аварии. Макнув «голову» РАНС более 30 раз в шахту, заполненную забортной водой, мы нашли конструктивный недостаток и разослали оповещение об этом по всем флотам). Ф-1 дивизии ушел в отпуск, оставив меня исполнять его обязанности. За эти два месяца я ознакомился с состоянием БЧ-1 практически всех лодок дивизии. С нескрываемой гордостью понял, что моя БЧ-1 одна из самых лучших. Пришлось несколько раз слетать на БЕ-12 на ледовую разведку в Авачинский залив. Дело в том, что, возвращаясь с боевой службы, одна из лодок соединения уперлась в сплошной лед у Шипунского. Чтобы разведать путь прохода я и летал. Надо отдать должное нашим «сталинским соколам». В кабине колотун, справить нужду негде, а время полета более четырех часов. Поневоле проникаешься уважением к пилотам. Зато после посадки понимаешь, где у мужика находится душа, и почему и когда говорят «на душе полегчало».
Три месяца перерыва (МПР, ремонт РАНС) и мы ушли в очередную автономку, последнюю, шестую за мою службу в прочном корпусе. Один момент этой автономки заслуживает внимания. Штурманскую вахту по опыту службы и с разрешения командира стояли по 8 часов. В очередной раз заступил на вахту, принял от командира группы все, как положено, приступил к анализу графиков выходных параметров комплекса и заполнению отчета за поход. «Нутро» подсказало, что что-то не так. Запросил «добро» у старпома (он заступил на командирскую вахту) на включение эхолота на 5 минут. Он пишет мне глубину под килем 2 – 3 метра. Сначала начал его подстраивать, предполагая многократное отражение сигнала от дна, хотя НЭЛ работал на высокой частоте. Хватило ума взглянуть на глубиномер – 150 метров, на карте «заяц» ползет к изобате с таким же номиналом. Выскакиваю в центральный и ору рулевому: «срочно всплывай на 50 метров!». Надо отдать должное и старпому и боцману – команду восприняли и исполнили мгновенно. Старпом сознался в том, что, не оповестив меня, решил замерить распределение скорости звука по глубине, погрузившись на 150 метров. Ну ладно, сделал – вернись на назначенную командиром глубину, а он остался на 150 метрах. Вытерли холодный пот со лбов. Старпом сказал, что он «вечный должник» передо мной, и на этом инцидент был исчерпан. Надо сказать, что возгораний, поступлений забортной воды, неважного газоанализа воздуха во время автономок было немало, но всегда замечали эти «безобразия» вовремя и быстро их устраняли. Пройдя последнюю автономку без замечаний, мы разрешения на швартовку в базе не получили. А получили приказание на выполнение КБС (контрольная боевая стрельба). Сменили боевую «башку» на наполненную песком, я успел провести регламентные проверки своей техники, и мы в течение полутора недель отстрелялись на отлично. Сдали лодку второму экипажу, все, кроме меня убыли в отпуск. А я, после тяжелой беседы с Алексиным, согласился на назначение помощником Ф-1 дивизии в б. Павловского, где штурманской службой правил наш однокашник Володя Прохоров.
С мая 1977 года, имея в составе дивизии кучу лодок и экипажей (около трех десятков), я практически не вылезал с моря. Володя сказал: «многоцелевики и крылатчики – мои, а стратеги – твои». За 77 – 79 годы я в море провел больше 250 суток. Стало почти правилом – возвращаюсь с моря, и на рейде меня буксиром пересаживают на другую лодку. Это период, когда я несколько месяцев не курил. На этапе образования флотилии (это – полтора года) мне пришлось исполнять должности помощника флагманского штурмана дивизии, флагманского штурмана дивизии, помощника флагманского штурмана флотилии. Приходили новые лодки и экипажи – их необходимо было отрабатывать.
Став помощником Ф-1 флотилии, в которую вошли три дивизии и дивизион, большую часть служебного времени я затрачивал на организацию контроля над состоянием и ремонтом штурманской техники. На вооружении кораблей флотилии в то время находились навигационные комплексы: «Тобол» (двух модификаций), «Сила», «Мост», «Сигма», «Медведица» и, кто бы мог подумать - «Плутон». Если бы не наличие групп ГТО и ГТН, справиться с задачей поддержания штурманской техники в приличном состоянии было бы непосильной задачей.
Противостояние с США, проблемы юго-восточной Азии в 70-е, 80-е годы вынуждали весьма интенсивно использовать подводные лодки флотилии в западной части Тихого и в Индийском океанах. Введение цикличного использования «стратегов» еще больше напрягло экипажи этих крейсеров и, естественно, капитально нагрузило меня. Кроме того, организация подготовки и выполнения большого количества ракетных стрельб (КР и БР) не давали расслабляться. Тяжелое, но интересное время. Не надо было придумывать себе задачи – они в изобилии появлялись каждый день. Запомнилась своей грандиозностью итоговая проверка боеготовности флотилии под руководством ГК ВМФ Горшкова. После получения соответствующего сигнала и вскрытия пакета с боевым распоряжением, в течение недели у пирсов не осталось ни одной лодки. Все, что могло плавать, было загружено продовольствием и оружием, и вышло в море. В памяти сохранилась и страшная трагедия. 7 февраля 1981 года в авиакатастрофе погибла большая часть командования Тихоокеанского флота. Среди погибших был наш командующий флотилией, первый командир первой тихоокеанской атомной ПЛ «К-45» вице-адмирал Белышев и начальник штаба флотилии контр-адмирал Пирожков.

С корабля на «бал».

Флагманский штурман флотилии Валера Баранец не отпускал меня в академию до тех пор, пока флагштуром стратегов не стал Женя Бабинов. Тем не менее, в 1981 году, мне дали добро на дальнейшую учебу. Отпуск провел в училище, готовясь к экзаменам. Если по тактике, специальности, физо проблем не возникало, то высшая математика достала меня капитально. За время учебы в училище курсантом я ни разу не сдавал экзаменов по этой дисциплине. Занимая 1-2 место в ежегодных конкурсах, получал «пятак» автоматом. А теперь пришлось практически самостоятельно восполнять огромные пробелы и белые пятна в теории этой науки. Тем не менее, набрав на экзаменах максимальное количество баллов, я был зачислен в ВМА им. А. А. Гречко (с какого испуга – Гречко, необъяснимо).
Сказать, что академия много дала в области практической деятельности флагманского штурмана, не поворачивается язык. Огромное количество времени на конспектирование первоисточников отнимали, считаю никчемные, но обязательные дисциплины: «марксистско-ленинская философия» и «актуальные проблемы политики партии». Пришел к выводу – академия готовит научных работников и практически ничего не дает в области управления штурманской службой. Очень повезло с жильем – выделили две комнаты в трехкомнатной квартире на проспекте Смирнова. Это в 10 минутах пешего хода до академии. Когда сын подрос до детсадовского возраста, Ирина пошла на работу на абразивный завод им. «Ильича». Стало полегче в материальном отношении. В свободное время максимально использовали возможности, предоставляемые северной столицей, для культурного роста. Дочь в это время ходила в школу, коих в окрестностях оказалось 4 или 5 штук (все работали только в одну смену), а сын – в садик. Причем никаких проблем с его оформлением в детсадовскую группу не возникло.
Академию закончил в 1983 году с одной четверкой, получил «красный» диплом и предложение остаться на 46 кафедре в качестве адъюнкта с предоставлением жилья. Уже «пустил слюни» по этому поводу, как пришла телеграмма от командующего ТОФ с требованием назначить меня Ф-1 флотилии вместо ушедшего Валеры Баранца. Пришлось снова собирать контейнер для отправки шмоток. На выпускном банкете в Кремлёвском дворце оказался за одним столом с нашим прославленным хоккейным вратарем Славой Третьяком, который закончил военно-политическую академию. Толковый, общительный, открытый и доброжелательный парень.
Приняв дела и обязанности Ф-1 флотилии, получил от Главного штурмана флота (в то время кап. 1 ранга Владимиров В.В.) две основные задачи. Первая – добиться безусловного соответствия БЧ-1 кораблей назначенной готовности и поставленным им задачам. Вторая – ликвидировать навигационную аварийность кораблей объединения. Если организация решения первой задачи была ясна, то вторую пришлось решать, применяя разнообразные способы воздействия на командование кораблей и соединений. Самым действенным способом оказался послепоходовый разбор. Весело было наблюдать, как командиры лодок, восстанавливая прокладку по навигационному журналу, оказываются там, где не должны были оказаться даже в страшном сне.
Не стирается в памяти столкновение нашей подводной лодки с АВМ «Кити Хок». Командиром ПЛ был наш Саша Евсеенко. «Счастливая звезда» не позволила этому происшествию превратиться в трагедию. Остаться на плаву с выдернутой из прочного корпуса на 3 метра линией вала! Кроме, как счастливый случай - это происшествие охарактеризовать невозможно.
В декабре 1983 года пришлось участвовать в поиске «выброшенного за борт» кейса с грифованными документами командующим флотилией вице-адмиралом Храмцовым. Пересаживаясь ночью в б. Руднева с лодки на буксир командующий флотилией «очень удачно» метнул свой кейс в воду мимо палубы буксира. Повезло в том, что штурман, пока лодка находилась в дрейфе, каждые 5-7 минут определял место. Вместе с главным штурманом флота, уже контр-адмиралом Владимировым В.В., и гидрографами этой же ночью рассчитали область вероятного нахождения этого чемодана на дне. Получился сектор площадью около 20 квадратных кабельтовых. В течение 14 суток 13 плавсредств (спасательные, водолазные), от «Машука» и килектора до водолазного бота, занимались круглосуточно поисками «утопленника». Мне довелось погрузиться и в течение двух часов поучаствовать в поиске на «Океанологе» - это подводный аппарат, похожий на блюдце. На четырнадцатые сутки поиски увенчались успехом. Кейс был найден в южной части рассчитанного нами сектора. Лаврами победителя в этом соревновании завладел подводный снаряд, управляемый капитан-лейтенантом. Жаль не помню его фамилии. Храмцов отблагодарил всех участников поиска тремя ящиками коньяка. Какой приз получил капитан-лейтенант – осталось тайной.
Аварии с ГЭУ на подводных лодках первого поколения (да и второго) случались нередко. В ликвидации последствий некоторых из них пришлось участвовать и мне. Но несравнимым по масштабам и последствиям в августе 1985 года был тепловой взрыв реактора на ПЛ 675 проекта в б. Чажма во время перегрузки активной зоны. В момент взрыва я находился в отпуске. Отозвали, и на следующий день после взрыва я заступил оперативным дежурным штаба ликвидации последствий этого «фейерверка». Очень жаль, что погибло много знакомых и сослуживцев. Поразила самоотверженность, самообладание и, не побоюсь этого слова, героизм заместителя командующего ТОФ по ЭМЧ контр-адмирала Горбарца. Стропы от крана на кусок сборки активной зоны реактора (она вылетела из реакторного отсека на причальную стенку) заводил именно он, поскольку никто не согласился выполнять эту работу. Какую дозу он получил, да и все мы, никто не замерял. В 1992 году я получил удостоверение как участник ликвидации последствий аварии ГЭУ, а в 1998 году меня догнал орден «Мужества». Зону вокруг Чажмы огородили красными флажками, а осенью следующего и последующего года в этом районе росли белые грибы невероятных размеров (диаметр шляпки до 70 сантиметров, а вес – до 4 кг.).
Однажды зимой один из стратегов вернулся в базу с торчащим над ограждением рубки кривым перископом. Лодка несла службу в сложной ледовой обстановке. Проковырявшись всю ночь, мне удалось с помощью дифференциальных талей выпрямить его и опустить в прочный корпус. Прибывшие утром специалисты из 50 завода даже стали предъявлять мне претензии по поводу их ложного вызова для устранения неисправности. А они собирались снимать перископ и везти его на завод.
Осенью 1986 года Ф-1 флота контр-адмирал В.В. Владимиров, готовясь к уходу в запас, предложил мне должность заместителя главного штурмана флота. При этом кап.1 ранга Попов становился моим непосредственным начальником. Таким образом, сдав дела Ф-1 флотилии Жене Бабинову в ноябре 1986 года, я переместился в столицу Приморья в штаб флота. Бумажной работы хватало и на флотилии, но здесь бумаготворчество было основной деятельностью офицеров штаба. Особенно ярко оно проявлялось в периоды подготовки к различным учениям. За два с лишним года ознакомился с положением дел практически во всех базах флота. Более десятка раз был на Камчатке, несколько раз -  в Совгавани и Корсакове, множество раз -  в Стрелке и Большом Камне, трижды - в Камрани. На собственной шкуре я испытал, насколько постоянные «дерганья» проверками мешают нормальной деятельности штурмана. Поэтому основной своей работой считал – помощь флагманским и корабельным штурманам в вопросах поддержания боеготовности, организации боевой подготовки и решения вопросов взаимодействия с гидрографией. На этой почве постоянно возникали споры с Ф-1 флота В.В. Поповым, который был убежден, что основной нашей функцией является осуществление жесткого контроля над деятельностью подчиненных штурманских служб. Эти постоянные конфликты явились основной причиной моего ухода из-под его опеки. Так, заручившись поддержкой командующего флотом адмирала Г.А. Хватова и найдя себе замену в лице Ф-1 Камчатской флотилии Е. Худоярова, я в конце 1988 года стал председателем штурманской секции Государственной приемки кораблей ВМФ на ТОФ.
Квартиру получил только в конце 1989 года. Поэтому смог перевезти семью из Тихоокеанского во Владивосток только в 1990 году.
Новый вид деятельности увлек и понравился. Вначале пришлось изучать массу документов, регламентирующих организацию и правила приемки кораблей и техники. Потом – и саму технику и новые корабли. Обычно начинали знакомиться с состоянием корабля на этапе его швартовых и ходовых испытаний, проводимых Военной приемкой. Это давало возможность заранее приступать к решению проблемных вопросов. Здесь пригодились полученные в Академии знания, особенно – в области математической обработки информации и математической статистики. За девять с хвостиком лет руководил государственной приемкой штурманской техники на 9-ти атомных, 11-ти дизельных подводных лодках, на 5-ти малых надводных кораблях (МПК,  МТЩ, пограничные катера). Основная работа представляла собой проверку соответствия параметров работы штурманской техники требованиям Технических условий и Государственным стандартам в различных условиях плавания. Но наиболее интересными были – разработка предложений по совершенствованию «железа» и корректуре эксплуатационной документации. В 1991 году за этот вид деятельности был награжден орденом «За службу Родине в ВС СССР» 3-ей степени.
Принимали, после модернизации, от промышленности лодки 675 проекта, новые 877 и 971 проекта. 33 узла подводного хода на последней очень впечатляли. На головной лодке 971 проекта погружался на глубину 612 метров. Натянутая в надводном положении в первом отсеке между переборками проволока  на этой глубине провисла по стреле прогиба более чем на 40 сантиметров.
К концу 90-х годов программа военного судостроения оказалась практически свернутой. Более чем десятилетний перерыв в судостроении разрушил эту отрасль военно-промышленного комплекса страны. Самое главное – отрасль потеряла уникальных специалистов, а замену им никто не готовил и не готовит до настоящего момента. И теперь на море (не говоря уже об океане) мы имеем то, что имеем. Не скоро флот оправится от этого разрушения и сможет показать хотя бы «молочные зубы» супостату на океанских просторах.

Послесловие

В марте 1998 года по достижении предельного возраста службы ушел в запас. Отдохнув месяц, пошел на работу уже как гражданский «шпак». С 1998 по 2003 год работал швартовщиком в торговом порту, руководил оперативным отделом в частной охранной организации, работал водителем в «Дальсвязи», начальником участка в 10 цехе «Радиозавода».
В ноябре 2003 года меня пригласили на кафедру «Кораблевождения» ТОВМИ им. С. О. Макарова в качестве преподавателя, где и преподаю до сих пор «кораблевождение при ведении боевых действий», «тактическое маневрирование» и «организацию штурманской службы», но уже в качестве доцента. Написал и издал три учебных пособия и один учебник, но они все грифованные. В 2009 году в угоду непродуманной централизации военного образования наша «Альма Матер» утратила самостоятельность и превратилась в филиал Военно-морской Академии, что многократно увеличило количество ненужных формальных бумаг и снизило нашу возможность, на мой взгляд, повышать качество подготовки выпускников.
Здоровье пока соответствует возрасту, продолжаю играть в волейбол два раза в неделю, вес остается «курсантским» - все те же 80 ± 2 кг.
Еще на новогоднем балу в 1965 году в клубе училища познакомился со своей будущей женой – Ириной. Свадьба была последней в роте в стенах училища. Несказанно повезло – куда бы судьба ни забросила меня, всегда рядом были любимые жена и дети. В Ракушке в 1971 году родилась дочь Яна, а в «Техасе» в 1979 году – сын Денис. Сейчас дочь работает в сбербанке, хотя имеет специальность инженера-модельера женской одежды. Будучи студенткой ВГУЭС дважды завоевывала первое место на международных конкурсах молодых модельеров. Ее модели были отмечены поощрительным призом даже в Париже. Перестроечная действительность не позволила ей применить свой талант в деле. Сын же, капитан 3 ранга, наступил на те же грабли, что и я, и служит одиннадцатый год на ПЛ 971 проекта штурманом. Дочка в 2003 году перенесла операцию на сердце, сейчас чувствует себя неплохо, ее сын (он же – наш внук) заканчивает 6-й класс средней школы, свободно лопочет на английском языке и уже неплохо играет на гитаре. Сын здоров как слон, на полголовы выше меня и имеет массу – за 100 кг. Ирина перенесла инфаркт, но продолжает очень активно заниматься общественно-полезной деятельностью, украшая наш дом и двор клумбами, цветами, скульптурами и живописью на подпорных стенах.
Жизнь не останавливается и хочется верить в ее радужные перспективы

20 марта 2012 г г.Владивосток.

«От Тихого до Севера»
Составитель макета и литературная обработка текста – Б. Шадрина
Использован иллюстрационный материал из личного архива Ю. Тарабарова и возможности интернет ресурса.