Максим

I.
Он поспешно захлопнул за собой дверь, бросил на пол портфель, похожий скорее на кожаную папку формата А4, носком ноги стянул с себя туфли и даже не снимая черного замшевого пальто ринулся через узкий коридор в комнату, где стоял компьютер. Он нажал на кнопку  включения, и теперь у него была почти минута, чтобы снять уже еле висевший на шее шарф и свой футляр с высоким воротником.
– Наконец-то! – радостно потирая руки, и садясь перед безжизненным лицом экрана, произнес он.
Он был достаточно интересным молодым человеком лет 19, с большими карими глазами, густыми ресницами,  темно-каштановыми волосами, длиной почти до плеч, уложенными в хаотичном беспорядке (который юноша очень любил наводить проводя по волосинам ладошкой и убирая мешающиеся пряди за уши), слегка припухшими губами и большим носом с горбинкой ровно посередине. Но первое, что можно было заметить, даже случайно бросив на него свой взор, – родинку, прямо у правого края рта. Когда он улыбался, она уплывала вместе с растягивающимися губами куда-то к ушам, а когда был серьезным, казалось, она вот-вот упадет на его округлый подбородок. Фигура его походила на недорисованный вопросительный знак: он был очень худощав, стеснялся своего роста и поэтому горбился, но еще больше стеснялся того, что у него кривая спина. Поэтому он носил бесформенные свитера и плащи, стараясь закутать в них сразу два своих недостатка. И все же, несмотря на свой нелепый вид, во взгляде его было что-то наивное и внушающее доверие, хотя однокурсники его не любили. Поэтому он, отсаживаясь в самый дальний угол аудитории и глядя оттуда на всех из-за ворота своего пальто, так походил на Акакия Акакиевича из гоголевской «Шинели». Положение его тела и приподнятые брови говорили за него «Оставьте меня, зачем вы меня обижаете», хотя никто ничем и никогда его не обижал. У него были товарищи, с которыми он отдыхал и общался в перерывах между парами, но единственным и настоящим его другом был компьютер, который поприветствовал своего уже совсем родного человека. Парень тут же схватил мышку за бока, нажал пуск, Internet Explorer и началась виртуальная жизнь. Хотя для него это была его самая реальная реальность.
– Так, какие новости у нас сегодня «Вконтакте»? – носом упершись в компьютер судорожно перебирал он губами.
А «Вконтакте» как всегда: 3 новых друга, 5 видеозаписей, несколько комментариев к фотографиям, и…2 сообщения – вся его жизнь. А вдруг одно из них от нее? Он немного завис в состоянии раздумья, а потом быстро кликнул по «Моим сообщениям». Мурашки побежали марафон по телу, когда он увидел, что среди новых писем есть и от «Настюши Симпатяффки Любимовой» – той единственной, которая в любое время, в любой миг могла подарить ему ощущение жизни.
«Привет! У меня все нормально. А ты как?» – прочитал он всего одну банальнейшую строчку, но был преисполнен счастья просто потому, что она ему ответила.
«Я тоже ничего» – быстро набрал он на клавиатуре (в этом деле пальцы его были восхитительно послушны), и думал над тем, какой бы ей задать вопрос, чтобы она снова ответила. Но тут как будто в припадке какого-то секундного сумасшествия он стер предыдущую фразу, со скоростью полета пули выбил фразу «я тебя люблю», чтобы не передумать быстро нажал на «Отправить» и в ужасе от сделанного отклонился на спинку стула. Прошло несколько секунд, и только тогда он понял, что натворил. Осознав это, он сначала обхватил свою голову руками, потом провел ладонями по лицу, которое тут же стало красным, и уперся неподвижным взглядом в часы в правом нижнем углу.
Прошло не меньше трех часов, прежде чем он вернулся из своих мыслей, и его неожиданно осенило, что она может быть в сети, что она, может быть, уже ответила. Мурашки снова побежали от пяток до кончиков ушей, а потом вернулись обратно и стали пульсом отдавать в ногу.
Немеющей рукой он взял мышку, кликнул на «Мои сообщения» и увидел ее ответ, точнее многоточие вместо ответа. В голове его вертелось множество версий, он не знал какую из них выбрать: может она обиделась? А может она тоже любит его? Да нет! Точно нет! На лекциях она даже не смотрит на него, а когда они встречаются в коридорах университета, сухо здоровается и проходит мимо. Нет, точно не любит! Но почему тогда многоточие?
Ему так тяжело думалось, что мозг, в конце концов, не выдержал и выразил свое напряжение эмоциями. Он подал импульс в правую руку, которая тут же сделала резкое движение в сторону и ладошка случайно задела мышку, открыв новое сообщение.
«Завтра в пять на углу университета» – было в нем. Конечно же, это писала Настя. Но ему от этого стало ничуть не легче. Теперь его голова была заполнена еще большим количеством версий по поводу этого ответа. Но тут он вдруг случайно посмотрел на часы, и заметил, что уже наступило «завтра», а ему, как назло, уже скоро вставать, к первой паре. Ему так не хотелось расставаться со своим другом, и все же он нажал на пуск, выключение, и пошел спать.
Утром как всегда не прозвенел будильник, поэтому парень находился в постоянном движении и подобно Цезарю выполнял сразу множество действий: натягивал штаны, ел бутерброд с колбасой и говорил старосте по телефону, что, скорее всего, на первую пару он не придет.
– Опять проспал, Полярный! Ты ведь даже не работаешь! Что ты за бездельник такой! – слышался разъяренный голос главной по делам опаздывающих. Но студент уже ничего не слышал и, бросив трубку в портфель, вылетел из квартиры.
Через сорок три минуты (так быстро он никогда не приезжал) он уже сидел в аудитории на последней парте, весь запыхавшийся, и выглядывал, как капитан с мостика, свою Настю. Вот она! Нашел! Как всегда сидит на второй парте и внимательно слушает лектора. Как же она очаровательна!
Погрузившись в мечты, он и не заметил, как лекция закончилась.
– Эй, Полярный! – толкнул его в бок однокурсник Сашка, – Что, опять о Настьке мечтаешь? Дааа…девка, что надо!
Полярный не совсем еще понимал, где он находится, поэтому вел себя, как человек, которого разбудили посреди ночи. А Сашка продолжал:
– Ладно, любовник, очнись от грез и вернись к делам земным! Есть пошли, а то сейчас в столовой очередь накопится такая, что никакие Московские пробки с ней не сравнятся. Пойдем!
И они вместе пошли в столовую.
Для него весь день пролетел как во сне, ведь он все время думал о сегодняшней встрече и не выпускал из вида Настеньку.
– Полярный! – послышался чей-то голос – Полярный! Привет! Ты чего тут стоишь? – положив руку на плечо однокурсника, сказал Серый, – Пойдем гулять с нами!
– Нет, Сереж, прости. У меня планы, – немного смущенно ответил ему студент.
– Надеюсь не Наполеоновские? – прищурившись и улыбнувшись сострил Сережа. – Ну, раз планы, тогда до завтра! – и он, на ходу застегивая куртку, поднял ладошку в знак прощания, и с шумной компанией вышел из учебного заведения на свободу. Отовсюду послышалось «Пока, Полярный!» «Полярник, до завтра!», на что студент молча покачивал головой или еле слышно отвечал «Пока». Он глянул на часы, увидел, что уже без одной минуты пять, и ринулся к углу здания университета.
Пока он шел, он думал, что, наверное, надо бы пригласить девушку в кафе, а у него совсем нет денег. Студенты и без того мало получают, а тут еще так некстати этот кризис…Но расстояние было не таким уж большим, так что он не успел принять окончательного решения. Он подошел к назначенному месту, Настя уже ждала его там.
Кто когда-нибудь был влюблен, конечно же поймет, что он в это мгновение чувствовал, а кто никогда не любил, просто запомните эту сцену – когда-нибудь и вы ее пропустите сквозь себя.
Чем ближе он подходил к ней, тем отчетливей слышал стук своего сердца и свое дыхание. Подойдя совсем близко, он хотел было начать разговор, но она вступила первой.
– Послушай, Полярный, – сказала Настя. Он смотрел на нее исполненными восторга глазами и вслушивался в каждый звук, срывающийся с ее очаровательных уст, – ты, конечно, хороший, но мне нужен не такой как ты. Ты уж меня пойми и прости, но нам лучше быть друзьями.
Для мужчины нет фразы омерзительней, чем «лучше быть друзьями», но молодому студенту все же пришлось ее пережить.
– Что ж… – нерешительно ответил он, ведь она только что отвергла его.
Но за этим «что ж» сразу же последовало:
– Но кто знает…Вы, парни, такие настырные…– рассмеявшись и заронив в сердце еле живое зернышко надежды, она поспешно развернулась и скрылась за углом.
Полярный был в недоумении, но почему-то именно в этот момент он отчетливо почувствовал приближение весны.
Он шел по Университетской набережной и знал, что завтра он снова увидит Настю, что она ему улыбнется, что…
Глаза резко заполнила темнота и больше Полярный ничего не видел…никогда. Небольшая сосулька, упавшая с высоты шестиэтажного дома, милисекундным колким ударом прямо в темечко сумела лишить его всего, и за эту цену подарить покой.
На похороны пришло всего несколько человек: Серега, Сашка, да еще несколько однокурсников и преподавателей. Даже Настя была там, но, казалось, она не хоронила влюбленного в нее молодого человека, а просто зашла к бабушке на пирожки. Только вместо пирожков – кутья. Больше никто не появлялся. Но это объяснимо: Полярный приехал в Северную столицу из Минска, и все его родственники остались там. Они так никогда и не узнали об этой глупой смерти. Они наверняка подумали, раз мальчик им не звонит, значит зазнался, потому что все у него очень хорошо. Решив так, они очень на него обиделись и никогда не хотели его ни видеть, ни слышать.
Гроб погрузили в землю, на три метра дальше от солнца, и засыпали песочком с горочкой, на которую не упало ни капли слезинки. А на земле от студента остался только надгробный памятник из дешевого камня, который смогли сделать мастера за деньги, собранные  преподавателями  и однокурсниками, и надпись «Полярный В.М.». Больше ничего.

II.
– Ребят, сколько сейчас времени? – раздался крик из редакционной, и в дверной пролет высунулась темно-рыжая голова с каре-зелеными глазами, густыми, тоже рыжими, бровями и ровным аккуратным носом.
– Без десяти шесть! – вырвался нервный вопль из другой комнаты на другом конце коридора.
– Черт! – резко придвинувшись к компьютеру и судорожно начав что-то печатать, выругался рыжеволосый мужчина. – Через 10 минут дэд-лайн, а мне ни одно название в голову не лезет…ммм…надо что-то «желтое», «кричащее»…вот-вот, уже вертится на языке…кризис…рулетка…боже! Осталось шесть минут…рулетка…кризис…ну думай же, думай!
– Дядя Федор, ты не мог бы чуть приглушить звук! Мне, между прочим, тоже статью закончить нужно. Рожай название потише! – с ухмылкой сделал замечание Феде коллега, сидящий за соседним техническим устройством новейшего поколения.
– Прости, Толя, – извинился журналист, продолжая тревожить мозг, чтобы тот выдал ему что-нибудь эдакое.
– Эврика! – вдруг прокричал он, резко вздернув руки к небу и слегка откатившись на стуле назад. Федя сделал несколько не подлежащих описанию движений, которые, видимо, должны были показать, какие чувства переполняют все фибры его тела и души. Но потом он вспомнил о коллегах, растерянно оглянулся (все будто притягивались к экрану своих компьютеров сверхсильным магнитом) и, напевая на какой-то современный мотив слова «эврика-эврика» напечатал название: «Обыграем кризис в рулетку». Файл – печать, и ровно за тридцать секунд до истечения срока сдачи материала его статья лежала на столе у редактора.
Так проходил каждый его день, ведь Федя, или как в шутку его называли друзья «Дядя Федор», работал в редакции очень известной газеты в Петербурге. Какой именно? Да мало ли в Петербурге известных газет!
Каждое утро он просыпался в уверенности, что сегодня все пойдет по заранее продуманному плану. Он надевал свою любимую коричневую футболку, которая очень хорошо гармонировала с его волосами, сверху накидывал рубашку в крупную клетку, натягивал джинсы, слегка потертые в коленках, паковал ноги в кроссовки или черные до синевы туфли, вешал через плечо сумку и шел на работу. Но как только он приезжал в редакцию, пропитанную запахом черного кофе и сигарет, от утренней уверенности не оставалось и следа. Не успевал он сесть за свое место, как тут же ему давали какое-нибудь очень важное поручение, такое, что возвращался он не раньше четырех часов вечера. Ему было не больше 25 лет, но он уже считал себя профессионалом в области журналистики и, видимо, не зря, ведь именно его, как одного из лучших корреспондентов, редактор постоянно отправлял на задания, выполнить которые, не оббегав полгорода, было просто невозможно. И Федя очень старательно делал все, что ему прикажут, ведь ситуация на рынке труда была отнюдь не самой неприятной, и ему не очень-то хотелось терять работу.
Дядя Федор очень любил подолгу разговаривать, точнее говорить с людьми, за что не раз выслушивал замечания от собеседников в стиле: «Может быть, вы дадите мне хоть слово вставить?» или «Я смотрю, вы и без меня неплохо справитесь». А вот с женщинами Федя не умел общаться совсем. Хотя он понимал, что та, с кем он разговаривает, выступает в роли эксперта, а он – в роли журналиста, все равно, само понимание того, что рядом сидит особа не его пола, импульсировало в мозг и отдавалось дрожью в коленках. Вот тут он молчал, боясь, что язык совсем перестанет воспринимать его, как личность, которая им управляет. Федя просто сидел и улыбался, и сложно было не заметить, как тряслись при этом уголки его узеньких губ.
Но больше всего Федя любил свое возвращение в редакцию, когда до дэд лайна оставалось не больше часа. В это время в воздухе, как грозово-дождевая туча, накалялась обстановка, и чем ближе было к роковым шести часам, тем гуще она становилась и, в конце концов, в последние минуты разрывалась, и коридоры редакции заполнялись бегающими или активно думающими журналистами, пытающимися в последний момент выдать сенсацию. Федя редко дотягивал до того, чтобы совсем не оставалось времени подумать над заголовком или лидом, но когда такое все-таки случалось, он вместе со всеми судорожно бегал по этажам, стараясь найти хоть что-нибудь, за что можно было бы «зацепиться».
Жареная обстановка так заряжала Федю энергией, что когда подобно новогодним курантам отстукивало шесть часов, он расслаблялся настолько, что мог упасть прямо на том месте, где только что стоял.
Этот день ничем не отличался от предыдущих, и был совсем не похож ни на один из них. Дэд лайн уже был позади, номер готовился к выпуску, поэтому Федя со спокойной совестью собирался домой.
– Слышишь, Дядя Федор, – раздался сзади знакомый голос. Это был Толик. Он тоже собирался домой и, натягивая куртку, продолжал, – А нервяк на тебя хорошо влияет! Смотри какой заголовок выдал! Главный-то наш за него твой материал на первую полосу поставил. Молодцом! Ладно, давай, до завтра! – попрощался он и, махнув рукой, вышел из кабинета. Но потом резко вернулся и добавил, – Кстати, тебя глав ред. к себе звал. Может премия будет!
Но последнюю фразу про премию Федя уже не уловил. Он был удивлен.
– Андреич? С чего это он вдруг?
Долго не раздумывая, он решил подняться и выяснить, о чем же он, великий и могучий главный редактор, которого почти никто и никогда не видел, так как тот вечно отсутствовал по делам, хочет поговорить с рядовым журналистом.
Федор осторожно постучался, сунул голову в щелочку двери и, спросив «Можно?», зашел в кабинет.
За большим липовым столом сидел мужчина лет 48 – важный и явно очень довольный собой. Его жиденькие волосы были прилизаны на левый бок, губы втягивали никотин, ноздри широкого носа шевелились, а еле видневшиеся из-за густых бровей глаза ни на секунду не останавливались в одной точке. Он был не очень худым и не очень толстым, не очень противным, но и не очень приятным, не очень злым, но и не добрым. В общем, Федор совершенно не знал чего от него ожидать, а Петр Андреевич, или, как его величали в редакции – Андреич, облокотившись всем своим телом на прогнувшуюся почти горизонтально спинку стула, и раскручиваясь из стороны в сторону, жестом приказал Феде подойти поближе. Громко проглотив слюну, Федор все исполнил.
– Завтра у нас будет корпоратив в честь наступающего 8 марта, –  выдержав МХАТовскую паузу, потушив сигарету и взяв новую, заговорил Андреич, – я буду рад вас там видеть.
Федор поразился. Он ожидал чего угодно, но только не этого, ведь он никогда не был на корпоративных вечеринках и так мечтал на них оказаться. Он не смог сдержать невольно проскользнувшей на лицо улыбки. Но Петр Андреивич бросил на него такой взгляд и сказал «Ничего, это непосредственность, это бывает» (а все в редакции знали, что он считал непосредственность наихудшим из человеческих недостатков), что Федор сразу опомнился, поблагодарил начальника и умчался из кабинета.
Он шел домой и был как-то безгранично счастлив. Он мечтал, что наконец-то познакомится со всеми своими коллегами, поделится с ними опытом (странно, что он не понимал, как еще юн и что опыта у него почти нет совсем), может быть даже послушает, как они справляются с трудностями своей профессии…завтра…он уже видел как это будет. Но тут его осенило, что проводить праздник негде: он изучил всю редакцию, но в ней не было ни одного помещения, где можно было бы поместить всех сразу. Он стал перебирать все кабинеты. Пытался представить себе вечеринку в каждом из них почти до самого утра, но потом, поняв, что это бесполезное занятие, решил поскорее заснуть, чтобы проснуться в «завтра».
Федор настолько измучился за весь день, а тем более за ночь, что, как назло, проспал 12 часов, и именно в этот значимый день, проснулся уже ближе к вечеру. Он по привычке аккуратно проснулся, открыл глаза, взглянул на часы, и тут его как током ударило. Он на мгновение замер с открытым для зевания ртом, потом случайно вырвалось «Твою мать», и он помчался одеваться, причесываться и чистить зубы. Но, журналист скоростнее любого солдата, потому что когда речь идет о бесценном времени, которое ты теряешь, и твои соперники могут первыми представить читателю новость, скорость увеличивается сама собой. У Федора был, конечно, немного другой случай, но не менее значимый: он как представил лицо редактора, узнавшего, что его журналист опоздал, да еще и куда! – на банкет! – как тут же собрался и вылетел из дома уже через десять минут.
Он успел как раз вовремя. Собрались все. Среди присутствовавших было немного знакомых, и целая орава каких-то пока еще чужих Дяде Федору людей. Как только Федя немного осмотрелся, в холл к гостям вышел редактор и повел всех по длинному коридору куда-то вглубь. Упершись в дверь, он улыбнулся, достал из кармана ключик, сделал несколько нехитрых движений и все, кто работал в газете, увидели роскошный зал с плотно заполненным всякими вкусностями столом, большой люстрой, продолговатыми окнами и паркетным полом. Федя не ожидал. Он зашел в обычный зал, как в замок и не мог поверить, что раньше не знал этого места. Теперь оно стало для него самым любимым во всей редакции. Раньше он особенно любил подоконник рядом с редакционной – там к нему часто приходило вдохновение.
– Ой, осторожно! – услышал Федя женский голос. Засмотревшись, он и не заметил стоящую недалеко от двери девушку с потрясающей укладкой, на которую она явно потратила не один час.
– Простите, – извинился он, нелепо искривив лицо. Уголки его губ дрожали.
Очаровательная девушка улыбнулась, продемонстрировав ямочки на своих пухлых щечках, и протянула руку, желая познакомиться.
– Алиса. Я работаю здесь макетчицей, – представилась она.
– Дя…дя…дядя Фе…Федор. Нет, лучше просто Фе…Федя – заикаясь пробормотал он.
Девушка засмеялась и кивнула головой, обратив тем самым внимание молодого человека на то, что он ей очень приятен.
Я могла бы считать себя гением, если бы сумела в двух строчках рассказать об Алисе ровно столько, чтобы любой сразу же мог представить себе, что это за девушка. Боюсь, что для меня это не столько невозможно, сколько бессмысленно, поэтому предоставляю возможность узнать о ней чуть больше, чем было сказано как-то вскользь.

III.

Алиса очень любила фундук, поэтому каждый раз, как только заходила в свой кабинет, она доставала из сумки большой прозрачный пакет, набитый орехами настолько, что даже воздуху негде было разместиться, и ставила его на стол, прямо перед компьютером. Она считала минуты до начала обеда, чтобы открыть почти невидимую упаковку и насладиться любимым лакомством.
Девушка работала в редакции совсем недавно, ведь ей было только двадцать три года, и всего каких-то пару месяцев назад она закончила университет не на красный диплом. Она выглядела моложе своего возраста: пухлые щечки, большие глаза, сине-зеленый цвет которых она любила подчеркивать линзами, почти всегда кудрявые волосы светло-бананового цвета и добрая, наивная улыбка на лице. И все-таки ее взгляд, совсем не свойственный многим девушкам, открывал тайну ее возраста и выдавал то, что у нее есть высшее образование. Алиса очень любила яркий весенний макияж и одежду, и даже когда весь город окунался в серую тучу зимы, она одевала ярко розовое пальто, желтые лакированные сапоги, желтый шарфик и радовала или шокировала прохожих своей солнечностью.
Когда Алиса училась на факультете, она хотела быть фотокорреспондентом, но потом поняла, что фотография для нее – особый мир, и чтобы погрузиться в него, прочувствовать каждую его клеточку, каждую венку, нужно время, а мир журналистики так оперативен, что вскоре фотоаппарат стал ей надоедать. Чтобы совсем с ним не разругаться, она решила встречаться с ним только тогда, когда ее охватывает творческий порыв. Вовремя выяснив отношения с фотокамерой, она сумела остаться с ней друзьями. Но что же ей было делать дальше? Писать она не любила (хотя это странно: идти учиться на факультет журналистики, совершенно не испытывая радости от писанины! Женщины, все-таки, необъяснимые существа), зато ей очень нравилось все систематизировать. И на одной из лекций по Технике и Технологии Средств Массовой Информации, когда рассказывали о том, как делается газета или журнал, она поняла, что всю жизнь мечтала делать макеты. Она так загорелась этой идеей, что с третьего курса начала работать макетчицей в районной газете, а поскольку справлялась она с заданиями превосходно, после выпуска ее пригласили в городскую газету. Алиса была безумно рада своему повышению и с первого же дня, как только ее оформили, она стала усердно работать и за год трудов уже получила множество премий, благодарностей и добрых слов. Алисе никогда не надоедала однообразная, казалось бы, работа, ведь она всегда искала что-то новенькое, чем приятно удивляла главного редактора.
А иногда вечерами, после рабочего дня, или по выходным Алиса хватала трос, спортивный костюм, кроссовки и шла на скалодром. Она не представляла своей жизни без ощущения свободы, без трудностей и преодоления каменных глыб. При любой даже более ли менее удобной возможности, она брала свой велосипед, собачку,  иногда подругу – а часто еще и мольберт, ватман и краски, – и ехала к каким-нибудь горам. Двухколесного коника она прислоняла к горным стопам, пса оставляла рядом охранять технику, а сама, или с подругой, лезла на вершину. В пригороде Петербурга найти горы непросто, но у девчонок было любимое место, в котором высота каменной глыбы достигала почти ста пятидесяти метров. Любимой эта гора у Алисы была еще и потому, что называется она «Ореховой». Алиса каждый раз добиралась до последнего камушка к закату и рисовала всегда такое разное, окрашенное в бардовый цвет небо, постепенно становившееся то оранжевым, то розовым, то вообще зеленым, и только тогда, когда солнце совершенно пряталось от ее внимательного взмаха кисточкой, она слезала к своему верно-ждущему псу и велосипеду, и ехала домой. Каждый раз она ложилась в кровать с чувством невероятного счастья, но она понимала, что для настоящих скалолазов 150 метров – лишь маленький холмик, и мечтала когда-нибудь перешагнуть вершину Народной горы. С этой мыслью она и засыпала. Может быть поэтому ей и не хотелось тратить на работу много физических усилий, ей просто нравилось сидеть и думать над макетами.
Алисе доставляло невероятное удовольствие наблюдать за тем, как газета готовится к выпуску: начиная с написания отдельной статьи и заканчивая, собственно, печатью номера. Особенно ей нравилось следить за несчастными журналистами, пытающимися выдумать гениальное название или начало статьи. Они тогда делают такое сосредоточенное, мучающееся лицо, что хочется подойти и подсказать ему что-нибудь, но журналист такого не прощает – он должен сам! Алиса всегда с улыбкой наблюдала за тем, как рождается мысль, и была рада не меньше автора, когда эта самая мысль все-таки выскакивала на бумагу.
«За безупречную работу и любовь к своему делу и просто за то, что родилась прекрасным полом», как было написано в приглашении секретарем Петра Андреевича,  Алису пригласили на празднование международного праздника 8 марта, который отмечался в редакции. Там-то она и встретилась с Федором.

IV.
– Алиса. Я работаю здесь макетчицей, – представилась она.
– Дя…дя…дядя Фе…Федор. Нет, лучше просто Фе…Федя – заикаясь пробормотал он.
Девушка засмеялась и кивнула головой, обратив внимание на то, что молодой человек ей очень приятен.
Этот самый кивок головой и улыбка произвели такое впечатление на незащищенное сердце Федора, что он весь вечер не отходил от Алисы. Он даже и не заметил, что впервые в жизни совершенно не стыдится того, что говорит с девушкой, и что он чувствует себя при этом совершенно свободно, даже немного развязно. Алису очень умиляло то, с каким трепетом Федя наливал ей шампанское, протягивал вазу с фруктами или рассказывал анекдот.
Но, истории еще не известно ни одного случая, когда бы радость длилась бесконечно, поэтому и корпоратив, казалось, закончился так же быстро, как заканчивался мед в горшочке Винни-Пуха. Андреич поблагодарил присутствовавших за приятный вечер и все стали расходиться, а Федор стоял и, не отводя взгляда, смотрел на Алису, которая доедала последнюю виноградинку с веточки.
– Чего ты на меня так смотришь? – смущенно спросила она, поймав глазами взгляд Феди.
– Я не смотрю, – уложив свой подбородок на ладошку, ответил Федор. Его шее уже было сложно справиться с весом головы, потому что шампанское своими газами очень ее утяжеляет, – я любуюсь.
Алиса засмеялась и, наклонив слегка голову, отвернулась.
– Можно я тебя провожу? – не меняя позы, спросил Дядя Федор
– Проводи,  – согласилась Алиса, и они вместе направились к выходу.

– Алиса, – начал разговор Федя, как только они вышли из редакции, – а почему я раньше тебя не замечал?
– Плохо смотрел! – пошутила макетчица.
– Алиса, – продолжал немного пьяный Федор, – а почему бы нам с тобой не дружить?
Алиса залилась звонким смехом.
– Хорошо, давай дружить!
С этого все и началось. Они начали дружить. Теперь Федя никогда не просыпал работу, потому что у него появился живой будильник: каждое утро Алиса звонила ему на мобильный телефон, который он держал под подушкой, и напевала разные мелодии в трубку, пока не услышит, что Федя ей подпевает. Тогда она напоминала, что ждет его у своего дома и бросала трубку. Федор собирался, они встречались и вместе шли на работу.
В редакции они тоже не упускали возможности пообщаться и пошутить друг над другом. Однажды Алиса сказала Федору, что заработалась и случайно забыла пометить в макете номера его материал. Представьте себе реакцию Дяди Феди, который целый день работал над статьей, куда-то ездил, думал, в конце концов, а тут на тебе: забыла пометить! Он еле удерживал в себе злость, которая вот-вот готова была хлынуть наружу, а Алиса еле удерживалась от смеха, видя реакцию друга и зная, что все в порядке. И все-таки она не выдержала первая и расхохоталась, чем ошарашила Федю настолько, что тот от неожиданности проглотил свою злость, которая тут же застряла в горле, и он раскашлялся. Конечно же, когда Алиса сказала, что это была шутка, Федор испустил протяжный выдох, но все же проверил «сигнальный номер», чем в очередной раз вызвал улыбку на лице своей подруги.
Что тут говорить? Это была настоящая дружба: Федя и Алиса были везде и всегда вместе. Они вместе отдыхали, вместе работали, вместе развлекались, вместе грустили и не понимали, как они не встретили друг друга раньше, ведь если бы они сразу заметили друг друга, это удовольствие дружбы длилось бы еще дольше. Коллеги и товарищи не узнавали Федора: он стал таким внимательным, уверенным и перестал болтать без повода. Он стал вызывать у своих коллег невероятное уважение.
Федя и правда думал, что Алиса его очень хорошая подруга. Он был уверен, что этот человек будет рядом всегда, что бы ни случилось плохого или очень хорошего. Он думал, что о лучшем друге и мечтать нельзя. Но не зря многие сомневаются в дружбе между мужчиной и женщиной. Дядя Федор дружил с Алисой до тех пор, пока не произошло одно событие, вывернувшее его душу, обнажив скрывающийся в ней шов.

V.
Как обычно после работы друзья пошли в кафе. Алиса сегодня была особенно счастливой. Они сели за столик, полистали меню для виду, и как всегда заказали свои любимые картофелинки с курицей в кляре в кисло-сладком соусе, чизкейк и чай с бергамотом.
– Федь, – загадочно взглянув на друга, в улыбке прикусив губу и скрестив ручки перед собой, произнесла Алиса.
– Что-о? – так же улыбаясь и загадочно посматривая на подругу, спросил Федя.
– Федя, а у меня для тебя новость! – взяв Федора за руку, сказала Алиса.
Выпуклые мурашки тут же покрыли его тело.
– Федя, – продолжала Алиса, – помнишь, я тебе говорила, что хочу быть актрисой и сниматься в кино?
– Помню, – как-то настороженно ответил Федор.
– Но сейчас не это важно…А помнишь я тебе рассказывала про продюсера, с которым я познакомилась на кастинге и который сказал, что я очень перспективная? Помнишь?
– Ну.
– Так вот этот самый продюсер пригласил меня завтра на свидание! – отпустив Федину руку и радостно захлопав в ладоши, чуть ли не прокричала Алиса. – Ты представляешь?! Да это же мой идеальный мужчина! Я даже мечтать об этом не могла! Федь, что мне одеть? Федь? Федя! Ты меня слышишь.
Руки Федора остались в том же положении, в каком лежали, когда она дотронулась до него, взгляд сверлил пространство, а мысли улетали за горизонт.
– Федь! – Алиса потрепала его за плечо, – Ты что, не рад?
– Рад…рад… – не шевельнувшись прошептал Федор.
– Ну Федя! –  обижалась Алиса.
Наконец-то он очнулся.
– А! Продюсер? Да! Здорово! Я рад, – попытавшись изобразить улыбку, сказал Федя.
– Другое дело! – обрадовалась Алиса и начала что-то рассказывать, но Федор все это уже слышал, как будто сквозь какое-то видение.
Они вышли из кафе и Федя как всегда пошел провожать Алису до дома. Они молчали.
– Чего ты молчишь? – слегка толкнув Федю бедром, задорно начала Алиса.
– Нет, ничего, прости, просто задумался, – ответил он.
– Странный ты сегодня какой-то…– закончила Алиса, когда они подошли к ее подъезду.
Как всегда она чмокнула Федю в щеку, махнула ему на прощание ручкой и безумно довольная побежала по лестнице домой. А Федя направился к себе. Его переполняли эмоции, чувства, мысли. Он думал, что она всегда будет рядом, а тут вдруг какой-то продюсер нарисовался. И как будет теперь? Она уйдет к нему, а о добром Дяде Федоре и думать забудет? Конечно, она скажет «Нет, Федечка, что ты! Мы всегда будем с тобой дружить!» Но разве он в это поверит? Только если у него не останется выбора. И тут он с ужасом понял, что жить не может без этой девушки, что они – две половинки одного целого человека, а дружбы между двумя половинами без любви не бывает. Он понял: он любит ее. Любит настолько, что не хочет ни с кем делить, не хочет терять ни на секунду. И свалился же ему на голову этот продюсер! Да она же для него просто «очередная», «еще одна», «следующая»! Она для него никто, и скоро совсем они разойдутся! А вдруг нет? Что тогда делать ему? Неужели он станет для нее просто воспоминанием, только строчечкой в книге ее жизни. Как он сможет без нее? Раньше ведь как-то жил, а теперь никак…невозможно! И ведь все было, как он мечтал: они были так похожи, он ее совершенно не стеснялся, а она дарила ему свои вечера, свою душу, вот только сердце приберегла для другого. Им было вместе так хорошо, и так некстати ворвался этот ухажер!..
Всю ночь Федор просидел на подоконнике, пытаясь посчитать звезды, но ночная темень и легкое освещение небесных лампочек только еще больше напоминали ему об Алисе,  и он решил завтра же ей во всем признаться.
День прошел как всегда: они встретились, пришли на работу, где занимались делом и дурачились. Федор вновь чувствовал себя счастливым, ведь она была здесь, с ним, но потом он вспоминал их вчерашний разговор, и душу стягивало так, что казалось это просто маленькая тряпочная майка, которую можно разорвать прямо на груди. Но разорвать ее было невозможно, оттого было так больно.
В этот день, и в следующий, и через день, и через неделю, и даже через полгода Федор не смог признаться Алисе. Что-то внутри него, сгорая, танцевало пасадобль, а Алиса даже не представляла себе, сколько мук она доставляла Феде, рассказывая о своих встречах с продюсером. Ведь они с Дядей Федором дружили.
Как обычно после работы друзья пошли в кафе. Алиса сегодня была особенно счастливой. Они сели за столик, полистали меню для виду и как всегда заказали свои любимые картофелинки с курицей в кляре в кисло-сладком соусе, чизкейк и чай с бергамотом.
– Федь, – загадочно взглянув на друга, в улыбке прикусив губу и скрестив ручки перед собой, произнесла Алиса.
– Что-о? – так же улыбаясь и загадочно спросил Федя.
– Федя, а у меня для тебя новость! – взяв Федора за руку, сказала Алиса.
Выпуклые мурашки тут же покрыли его тело.
– Федя, – продолжала Алиса, – помнишь, я тебе говорила, что хочу быть актрисой и сниматься в кино?
– Помню, – как-то настороженно ответил Федор.
– Но сейчас не это важно…А помнишь я тебе рассказывала про продюсера, с который я познакомилась на кастинге и который сказал, что я очень перспективная, с которым я еще встречаюсь уже почти полгода? Помнишь?
– Ну.
– Я выхожу за него замуж! – отпустив Федину руку и радостно захлопав в ладоши, чуть ли не прокричала Алиса, напугав людей, сидевших рядом.
– Он же бросит тебя через полгода!
– Что? – переспросила, к счастью, не расслышавшая фединого крика души, Алиса.
Федя понял: либо сейчас, либо никогда.
– Послушай, – начал он. Алиса в ожидании чего-то очень хорошего посмотрела на него своими глубоченными глазами, пустив ими трещину прямо посередине сердца, – я желаю вам счастья – сказал Дядя Федор, глубоко вздохнув.
Алиса встала из-за стола, подошла к Феде и обняла его так крепко, как может обнять только настоящий друг.
Они пошли домой. Алиса опять что-то говорила, Федя иногда крепил к губам улыбку, иногда качал головой.
– Давай, милый, пока! – сказала Алиса, чмокнув Федю в щечку. Она развернулась и побежала домой.
– Я люблю тебя! – крикнул вслед ей Федя.
Алиса резко остановилась, как будто прямо перед ней взорвалась бомба, и она больше не может сделать ни шагу. Постояв несколько секунд, она медленно начала поворачивать голову, обращая взгляд к Феде, будто желая убедиться, что она не ослышалась.
– Я люблю тебя, – шепотом повторил Федор, подтвердив Алисе, что слух ее не обманул. Их взгляды столкнулись пулями: мгновенно, горячо, разрушительно.

VI.
Они стояли, боясь пошевелиться, как будто малейшее движение могло, образовав ветер, унести что-то очень дорогое и хрупкое. Они стояли, боясь расцепить свои взгляды. Они стояли, боясь, что не смогут стоять так вечность. И правда – не смогли. Алиса будто бы очнулась, резко дернула головой, развернулась, и быстрым шагом ушла домой. А Федя даже не дрогнул, он только проводил ее глазами по лестнице и потом еще долго мерз на улице, вспоминая эти несколько минут, когда тишина открыла все их самые сокровенные тайны.
Простояв так еще минут десять, он почувствовал, что его нос раскраснелся от ветра настолько, что, казалось, даже уменьшился. Федя как пришел в себя после длительного бессознания. Он потер ладони друг о друга, пытаясь их согреть, спрятал нос в ворот своего пальто и, весь погруженный в мыслительно-обдумывательный процесс, медленно направился домой.
Влюбился, как мальчишка! И что теперь делать? Она ведь нашла мужчину своей мечты! Дурак! Так долго молчал, что дотянул до свадьбы! А ведь она наверняка уже согласилась! Наверняка она его любит! А может, еще можно что-то изменить? Может она откажется? Глупости! Она не откажется от своего счастья…И все же надо пробовать что-то менять, раз не хватило смелости признаться ей во всем сразу. Теперь-то что остается от любви? Мысли…
Наутро они как обычно встретились у ее подъезда и пошли на работу, но почему-то веселье и дружеская непосредственность где-то потерялись, видимо, по дороге, пока они шли друг к другу. Алиса чмокнула Федю в щеку быстро и небрежно, как будто бы она выполняла возложенный на нее не самый приятный долг. Справившись с этим обязательством, она быстро пошла вперед, так что Федору пришлось ее догонять.
– Ты в порядке? – встревожено спросил он.
– Да! – нервно ответила она. Федор замолчал.
Они долго шли, боясь задеть друг друга хотя бы кончиком своих одежд, а раньше они могли спокойно толкаться, класть руки на плечи и держаться за руки.
– Почему ты молчишь?! – не выдержала Алиса.
– Потому что ты не настроена со мной разговаривать, – спокойно сказал Федя.
– А может мне очень плохо и мне хочется, чтобы ты спросил, как мои дела! – приподняв бровки вверх, и, сморщившись в обиженной рожице, продолжала она
– Как твои дела? – невозмутимо спросил Федя.
– Плохо!
– Почему?
– Потому что мне плохо!
– От чего тебе плохо?
– Федь, ну что у тебя за вопросы глупые? И правда, лучше молчи! – опять сорвалась Алиса. Федя покорно ее послушался.
Они уже почти пришли в редакцию, как вдруг Алиса сказала:
– Потому что я люблю одного человека, а замуж выхожу за другого…
Федя от неожиданности резко развернул голову к Алисе. Положение его тела и глаза в этот момент просили объясниться.
– Ты не должен был этого знать…– закончила Алиса, дотронулась до фединой руки, отчего у того ноги стали, как надувные шарики, готовые в любой момент оторваться от земли. Сказала, и исчезла за дверью здания.
Федор был поражен, но он уже научился контролировать себя в подобных ситуациях, поэтому тут же последовал за Алисой к своему рабочему месту.
Во время обеденного перерыва Алиса предложила Феде отменить их традиционный ужин после работы, но он и слышать об этом не хотел, он был слишком решительным сегодня, чтобы упускать свой шанс. Но как только они вместе зашли в кафе, Федор понял, что, наверное, забыл свою решительность в столе на работе. Они сидели друг напротив друга и, не говоря ни слова, бродили по одному облаку раздумий. Они и не замечали, как их мысли переплетаются, пока они жуют свою любимую курочку.
Послышался голос «Земфиры»: «Я, я всегда буду за тобой, я, я всегда буду за тебя. Нет, не отпущу». Это играл ее мобильник, прервавший начинающее звенеть в голове молчание.
– Да. Привет. Да, я тоже рада. Заявление? – при этих словах Федя будто окунулся в прорубь – Конечно! Хорошо, давай завтра. И я тебя целую! И я тебя лю…тоже. Пока.
Алиса захлопнула крышку своего телефона и начала собираться. Федор чувствовал, что она, та самая, его единственная любовь, она ускользает от него, и когда она взяла сумку и собралась уходить, он схватил ее за руку, поймал ее встревоженный взгляд, проник своим в самую глубь и сказал:
– Алиса, ты не можешь так!
Ее глаза мгновенно наполнились слезами и, обессилевшая, она упала на ближайший стул. Только сейчас Федя заметил, какими красными были ее глаза весь день.
– Алиса, – продолжал он, – Алиса, я люблю тебя!
– Замолчи! – резко оборвала она. – Ты что, не видишь, что ты меня мучаешь? Зачем? Ну зачем ты меня любишь?
– Затем, что ты моя вторая половинка, ты та, если бы не было которой, не было бы и меня.
– Тогда зачем я люблю тебя? Мы ведь никогда не будем вместе!
– Откуда ты знаешь?
– Знаю…
– Но почему?
– Потому что я уже почти замужем…
– Но еще все можно изменить!
– Нет…невозможно…
– Алисочка! Миленькая, ну вспомни! Ну…ну…Дима Билан поет, что «невозможное возможно», только надо захотеть!
– А я не хочу…
Больше десяти секунд Федор не знал, что ответить…
– Как не хочешь?
– Так…не хочу ничего менять. Я буду его женой.
– Женой? Вот этого продюсеришки? Алиса! Алиса! Да он бросит тебя ради какой-нибудь еще одной перспективной актрисы!
– Он любит меня
– А ты его любишь?
– Нет…я тебя люблю.
– Тогда давай мы с тобой поженимся! Давай? У меня нет кольца, но я делаю тебе предложение! Выходи за меня!
Алиса положила лицо в ладошки и начала рыдать. От ее всхлипов тоненькое тело так тряслось, что каждое его вздрагивание било Федора в «десяточку» сердца. Сейчас он был готов отдать все, лишь бы она улыбнулась. Он дотронулся до ее спины, но она отдернулась и ответила:
– Нет, Федя, все решено. Я хочу быть актрисой. А у него…у него есть связи и деньги. А ты…
– А я люблю тебя! Пойми же ты! – схватив и крепко сжав руку Алисы, крикнул Дядя Федор так, что каждый из сидевших в кафе тут же наградил его своим презрительным взором. Но ему было все равно.
– Прости…– сказала она, аккуратно вытащила свою руку, зажатую его ладошками и быстро, стараясь не запачкать пол слезами, исчезла из кафе.
– Я ее потерял…навсегда…

VII.
Она не могла не пригласить его на свою свадьбу, а он не мог не прийти.
– Вы согласны стать ее законным мужем?
– Да.
– А вы согласны стать его законной женой?
– Да! – поспешно и не задумываясь ответила она, так что Федор почувствовал, будто бы прямо сквозь него пролетела стрела, пущенная ее устами. А она боялась хотя бы слегка повернуться головой в его сторону, хотя бы одной ресничкой потянуться к нему. Она знала, что если она не ответит на этот вопрос, навсегда приковывающий ее к нелюбимому человеку, мгновенно – она рискует дать неверный ответ.
Они обручились. Глаза Федора казались хрустальными: слегка мокрые от боли, они переливались в помещении ЗАГСа всеми цветами, и были такими же мертвыми.
– Федя! – окликнул его кто-то из коллег, – иди поздравь свою подругу! Сегодня у нее счастливый день! Федя и Алиса переглянулись. Слов было не нужно.
– Что ж…– сказал подойдя к чужой жене и опустив глаза в пол Федор, – поздравляю…будьте…будьте… – он протянул букет, Алиса взялась за ножки цветов и случайно дотронувшись руки Феди, отдернула ее, будто обожглась о раскаленную сковородку. Он улыбнулся, всё также зарывая взор в пол, потом резко поднял глаза, уткнулся ими во взгляд Алисы и настолько приковал его к себе, что она не смогла отвести его ни на мгновение, – будь счастливее… – продолжил он, бережно, как ребенка, уложив ей в руки букет, – меня.
Договорив, он опять уперся взглядом в деревяшки под ногами, потом поднял голову, налепил на лицо улыбку и, стараясь быть как можно искреннее и добродушнее, пожал руку ее мужу, после чего исчез в наводнении гостей.
Алиса пыталась найти его среди десятков чужих или не очень голов, но так и не смогла. Вот теперь ей действительно хотелось плакать. Ведь все это время, она хоть и понимала, что сейчас это уже точно всё, но хотя бы то, что Федя просто был рядом, помогало ей.
– Так надо, – убеждала она себя, – так надо, – и попыталась вновь отыскать его среди людей, но снова не нашла и наконец разрыдалась. Никто не обратил на нее внимания. Да и кому жаль на свадьбе плачущую невесту? Ведь это, должно быть, слезы радости! В крайнем случае, небольшой страх перед вступлением в другую жизнь или нежелание прощаться с мамой. Это всем было известно, но никто не знал, что у всех на глазах три человека обрекают себя на смерть при жизни. Продюсер, потому что он любит ту, которая влюблена в другого, и Алиса с Федором, потому что они – «друзья».
Невеста, а теперь уже жена успокоилась и убедила себя в том, что не имеет права портить праздник никому. Хотя, черт побери! Это должен был быть ее счастливый день!  Но она думала о маме, которая безумно хотела их свадьбы и которая была радостной настолько, что подходила к каждому и говорила много-много комплиментов, чтобы у всех было такое же неземное настроение, как у нее. При ней Алиса улыбалась и благодарила за всё.
Все думали, что Федор ушел, но он сидел в самом углу стола, совершенно один, и любовался своей «подругой». Он чувствовал, будто находится где-то далеко, за полярным кругом, куда не доходят лучи солнца и где постоянно приходится сражаться с холодом. И почему всё так? Его душе хотелось завыть волком, а его сердцу снарядом разорваться на мелкие железячки: холодные и бесчувственные. Он хотел покончить с собой, но считал это самым легким способом избавления от проблем, потом он решил жить, но без нее это было невозможно. Он смотрел вокруг и видел веселящихся людей и не понимал: неужели никто из них ни хотя бы четвертью клеточки не чувствует, что происходит? Неужели это и правда «всё»? Почему она с ним? Зачем? Почему ничего нельзя сделать? Почему он так долго молчал? Говорят, так надо? А кому надо?
Погруженный в свои раздумья, он и не заметил, как выпил целую бутылку Chinzano. Он очнулся от чьего-то грубого прикосновения рукой. Он обернулся и не сразу смог сосредоточиться на человеке, стоящем за спиной. Это был продюсер.
– Не правда ли, она прелестна! – начал он, подсаживаясь к Федору и любуясь, как Алиса разговаривает с подругами.
– Этого еще не хватало, – подумал Федор, и хотел было сказать что-то язвительное, но даже не очень трезвым умом он понимал, что сейчас лучше промолчать.
– А ты знаешь, Федя…тебя же Федя зовут? – не умолкал продюсер.
– Угу – ответил Федор, высасывая последнюю каплю из бутылки.
– А ведь я думал, что больше никогда не полюблю женщину…После Дашеньки…ах, да что там…все уже в прошлом…
Видимо он думал, что Федор проявит хоть немного интереса и спросит, кто такая Дашенька, но Федя так активно открывал следующую бутылку, что, не дождавшись наводящих вопросов, продюсер сам продолжил свой монолог.
– Дашенька…Я так ее любил! Мы встретились, когда она была еще совсем ребенком! Я влюбился сразу же, как только увидел ее! Я понял, что Бог создал ее для меня! Уже тогда я был женат, но как только мы начали встречаться, я развелся с женой. Я давно собирался, но не хотелось оставлять дочь без отца. Но появилась она! Я забыл обо всем! Все говорили, мол, так и знали, что этот «петух» жену с ребенком бросит ради молоденькой! Все продюсеры такие! И никто не верил, что вот она, любовь всей моей жизни! И я ни на что ее не променяю! Даша не знала, что я был женат, я рассказал ей только тогда, когда у меня больше не было семьи. И каждые выходные я стал ездить к своей дочери. Сначала она была не против, но однажды, накануне 8 марта, я приехал к нам домой с огромным букетов ее любимых желтых хризантем, и понял, что она уехала, не сказав ни слова. Я думал, мы расстались навсегда, но через три года она вернулась, мне тогда было уже почти 30 лет. Я думал, что не прощу ее, но только я взглянул в эти карие глаза, как понял, что уже простил. Мы опять стали жить вместе, я ездил к дочери, но потом она опять исчезла, только на этот раз она оставила записку. В ней было написано: «Прощай. Теперь уже навсегда. Дарья». Она уехала, и уже больше восьми лет я ее не видел…Я хранил эту записку и всегда носил ее с собой, пока не встретил Алису. Раньше только Даша могла снова подарить мне жизнь, а теперь…она…она, конечно, не Даша, но как она похожа…– и он, мечтательно облокотившись на стол, стал наблюдать за Алисой.
Федя немного протрезвел. Он посмотрел на продюсера и понял, что тот никогда не сможет полюбить Алису так, как любил свою Дашеньку. «Она, конечно, не Даша, но как она похожа»! Он же просто нашел замену! Поразительно, оказывается и продюсеры могут любить только одну женщину!
Он как будто уколотый вскочил со стула и подбежал к Алисе. Схватив ее за руку, он начал бормотать какой-то невнятный текст:
– Продюсер…он…навсегда…она…полярные…Бог…Даша…Алиса…– не привыкший к такому большому количеству алкоголя, ему стало плохо, и как только он понял, что еще немного, и он потеряет сознание, прямо здесь, у ее ног, ему стало противно за себя, поэтому, шатаясь, он вышел из шумящего ресторана.
Алиса хотела пойти за ним, но тут подошел муж, поцеловал ей руку и пригласил на медленный танец. Она искусственно улыбнулась и пошла, но взгляд и сердце провожали Федю.

VIII.
Он проснулся, с разваливающейся от вчерашнего алкоголя головой. Ему казалось, что каждую секунду лопается еще одна клеточка его мозга. Открыв один глаз, тем самым сделав небольшую зарядку мышцам своего размякшего лица, он глянул на часы. Уже шел двенадцатый час, а в девять, в крайнем случае – в десять, ему надо было быть на работе. Какого черта надо было вчера так много пить? На работу идти уже бесполезно, а в таком состоянии это еще и неразумно, да и потом, можно ведь провести хотя бы один день совсем не по плану?
Потихоньку приоткрывались жалюзи века второго глаза. Через несколько минут Федор обоими глазами почувствовал колкость утреннего света.
– Вот это сушняк… – скорчив недовольную мину и медленно скатываясь с кровати, сказал он. – Чувствуется аж, как язык к нёбу прилипает…
Федя набросил на плечи свой халат, небрежно подпоясался, одел левый тапок на правую ногу, а правый – на левую (сегодня ему так было удобно) и пошел на кухню.
Как только он сварил себе кофе, сразу вспомнил родную редакцию, но сегодня он что-то по ней не особенно и скучал. И вопрос «почему?» здесь совсем не уместен.
Она сейчас с ним…первая брачная ночь…от этой мысли, случайно ворвавшейся в голову, во рту пересохло еще сильнее, и Федя сделал большой глоток горячего кофе, которым тут же обжег язык и горло. Он на мгновение отвлекся, пытаясь запустить в рот как можно больше холодного воздуха.
 А что если он ее не любит? Главное, чтобы ей было хорошо…А что, если ей не хорошо? Главное, чтобы он ее любил…А что если он все-таки ее не любит? Невозможно…он бы не пошел на такое…Да и она бы все почувствовала, она же такая чуткая!
Федор попытался отвлечься. Встал из-за стола, подошел к окну и стал следить за гуляющими детьми. Забыть о ней на минутку удалось, и на лице даже появилась улыбка, но опять вдруг все перевернулось, и ее образ опять стал его преследовать.
Забыть! Забыть! Забыть! Надо забыть! Но как, если любишь? Может тогда надеяться? Надеяться, что когда-нибудь она будет с тобой! Что за бред? Как маленький ребенок!
Федор не оставил ни одной капле кофе шанса на выживание.
– Она будет счастлива! Будет! И я буду!  Слышишь, ты! – крикнул Федор, убрав руки за спину, а грудью и головой обратившись в какую-то далекую высоту. Он вложил в этот крик столько боли, что даже кружка не выдержала напряжения и упала на пол. Стекла разлетелись по всей комнате, а Федя ничего не заметил.
На несколько секунд он завис в одном положении, а потом рухнул всем телом на стул и, начав судорожно теребить свои волосы, стал бормотать:
– Господи! Ну кого я обманываю! Я никогда не буду счастлив без нее! А она? Она ведь тоже меня любит! Почему?
Солнечная дорожка протянулась от самого неба прямо до Фединой кухни и осветила комнату. У окна стоял белый холодильник, с начинающей отходить краской, похожий на пятнистого белого тюленя с северного полюса, чуть дальше – шкафы, заполненные всякой ерундой, которая уже никогда и никому не пригодится, раковина, раздражающая слух выкапливающейся из крана водой. Посередине – квадратный стол, прикрытый клеенкой (чтобы не заморачиваться стиркой скатерти). Рядом со столом, в стенке – бар с винами, куда обычно Федор никогда не заглядывал, но сегодня он понял, что глоток вина ему больше, чем просто необходим.
Он открыл шкафчик, достал первую попавшуюся бутылку, налил себе бокал, выпил, и ему стало жутко неловко за то, что было вчера.
– И зачем я вообще туда пошел? – спрашивал он сам себя, – остался бы дома, может быть тогда было бы легче ее терять.
Он налил себе еще бокал, а потом очень быстро закрыл бутылку и убрал на место, боясь повторить вчерашнюю ошибку.
Взглянул на часы. С ума сойти! Уже три часа дня! Это так долго он думал о ней. Он сел, закрыв ладонями лицо и пытаясь сдержать свою боль…не смог…слезы гуськом друг за другом стали выпрыгивать из глаз и кататься по ровной щеке.
Федору послышался какой-то стук. Он приподнял голову и насторожился, а потом решил, что это еще алкоголь с ним шалит и вернулся в прежнюю позу. Но через пару секунд раздался звонок в дверь. Федя вскочил, будто бы кто-то неожиданно разбудил его среди ночи.
Он стоял, держась обеими руками за стул. Звонок повторился. Федор слился с холодильником, оказавшимся за спиной. Он медленно начал движение к двери. Звонок раздался снова. Федя подошел совсем близко. Все тело покрылось пупырышками. Он дотронулся до ручки, выдохнул, и решительно отодвинул преграду.


IX
На пороге стоял Петр Андреевич.
– Вы?! – удивился Федор, резко выдув из легких воздух и расслабившись тому, что это была не она, но потом глянул на циферблат, и тело покрылось мурашками, осознавая, что сейчас будет «жарко». – П-п…проходите, – любезно сказал он, указав рукой, в каком направлении нужно двигаться гостю, после того, как тот зашел в квартиру.
– Я ненадолго, – поймав смущенный взгляд Феди и разматывая шарф, сказал главред.
– Чаю? – сорвалось с губ дяди Федора.
– Пожалуй, кофе, – снимая ботинки, ответил Андреич.
Федя пошарился в шкафчиках и все-таки нашел какой-то кофе в уже начинавшей пылиться банке. Он не любил кофе, а только изредка попивал его на работе. И то, просто ставил себе кружку на рабочий стол, потому считал, что кружка с кофе на столе журналиста это очень символично, и изредка прикасался к напитку.
– Nescafe пьете? – уже насыпая чайную ложку кофе в кружку, спросил он.
– Пойдет, – слегка прищурившись и внимательно наблюдая за растерянным Федей, отвечал редактор.
Федор был абсолютно спокоен, только иногда кофейные зернышки падали на стол, кружка переполнялась кипятком, сахара был перебор, и немного тряслись пальцы.
– Федя, ты почему не на работе? – спокойно и, как показалось Феде, с какой-то нежностью сказал редактор. Федор, только что мешавший свой кофе без сахара (он решил поддержать начальника в кофепитии) и купающий в нем свой взгляд, резко поднял голову. «Он со мной на «ты»? Значит точно уволит!» – пронеслась в голове мысль.
– А вы почему не на рабо..? – неожиданно для обоих вырвалось у Феди. Но он вовремя опомнился, и опять топя взгляд в кофе, как пристыженный первоклассник извинился.
Андреич сделал вид, что промолчал, но его недовольный взгляд сказал обо всем, неслыханно.
– Федя, я все знаю…
Федя молчал.
– Федя, она замужем!
Федя начал активней перемешивать кофе.
– Послушай, надо как-то жить дальше!
Тут он не смог сдержаться:
– Жить?! Без нее?! Как?! Как я смогу?! Понимаете…
– Понимаешь, – тонко поправил его Андреич. Но Федор был так увлечен, что даже не споткнулся об это необычное для него замечание.
– Понимаешь, она для меня все! Я когда увидел ее впервые, я понял, что попал. Попал по полной! Прошло время, и я осознал, что я вообще пропал!
Андреич о чем-то задумался, улыбнулся и снова вернулся к Федору.
– Она – моя жизнь! Больше никто! Как я могу жить без жизни? Ты, то есть вы пришли меня уволить? Увольняйте! Я итак потерял слишком много!
Петр Андреевич с умилением посмотрел на Федора и ответил на это:
– Если ты, конечно, хочешь, ты можешь уволиться по собственному желанию. Я здесь не за этим. Зная то, как ты умеешь и можешь, если захочешь, работать, я принял единственно верное решение для нас и для Вас.
Он почему-то снова перешел на «Вы».
«Всё! Точно меня в какое-нибудь другое издание спихнет!»
– Я предлагаю тебе поработать корреспондентом в Екатеринбурге. Что-то вроде командировки на пару месяцев. Понравится – останешься еще на какое-то время, не понравится – будем ждать тебя прежнего здесь.
Рука, мешающая кофе, дернулась и черная жидкость по столу стекла на пол, но Федор не шелохнулся. Он изумительно удивленными глазами смотрел на своего начальника, у которого за спиной уже вырастали крылья, а над головой вырисовывался нимб. Спаситель!
– Что ж, – вставая из-за стола, продолжал Петр Андреевич, – думай. Сегодня можешь уже не идти на работу – все равно раньше дэд лайна не приедешь. Завтра тоже даю тебе выходной: обдумай все хорошенько, а послезавтра мне в кабинете огласишь свое решение.
– Я готов огласить его сейчас – отрезал Федор. – Я еду!
– Что ж, договорились, твой поезд завтра в 20:00, «Ладожский вокзал», – редактор положил на стол билет и спешным шагом пошел в коридор. Федя даже не заметил, как Андреич исчез.
– Он же сказал послезавтра, откуда билеты? Как он догадался?
Федя взял в руки билеты и увидел сверху надпись «мы меняемся для вас». Что бы это значило? Федор не знал, но был уверен, что все это не просто так.

X
Зубную щетку положил, расческу положил, бритву взял…вроде всё. Федор целую ночь как сумасшедший собирался в дорогу. Его почему-то охватывал страх, что он не успеет на поезд и что ни в какую командировку он не поедет. Поэтому он старался собраться как можно раньше, чтобы с самого утра быть готовым в путь.
Он и не заметил, что казавшаяся минутка отдыха на диване затянулась на несколько часов, и Федя проснулся в 10 утра. Он посмотрел на часы и тело его мгновенно застыло: ему показалось, что он уже опоздал, но потом он заметил, что на улице светло, включил телевизор, в котором традиционно шла программа «Сейчас» на НТВ, и немного успокоился, решив, что сегодня он больше не прикроет глаз ни на секунду.
Увлекшись сборами и бесполезной суетой, он совершенно забыл позавтракать, потом пообедать, а между тем подходило время ужина, и надо было хоть чем-нибудь подкрепиться. Вспомнив об этом, он собрался подойти к холодильнику, как вдруг услышал звонок. Это, наверное, начальник вернулся, проверить как идут сборы, попрощаться и пожелать удачи. Федя радостно повернул замок и, улыбаясь, распахнул дверь…на пороге стояла она…Тушь чернильным водопадом оставляла следы на щеках, губы распухли и были похожи на толстые пальцы, глаза накрывала красная сеточка из сосудиков, волосы застыли, сохраняя в себе дуновение ветра. Федор тоже изменился в лице: улыбка тут же сбежала, и все оно расслабилось и слегка опустилось. Видя свою любимую такой, Федя был готов разрыдаться, но он мужественно держался и смотрел ей прямо в глаза.
– Я пройду? – робко начала она, указав рукой, будто прося Федора подвинуться.
– А, да…– ответил он, резко сделав шаг в сторону. Она зашла, и он бережно закрыл за ней дверь.
Несколько минут они молча стояли, смотря в пол и только иногда глубоко вздыхая.
Еле слышно, даже не шепотом, Федор начал:
– Ты плакала?
– Брось ты, это дождь – ни секунды не медля, проводя руками по щекам, сказала она.
– Зачем ты меня обманываешь? Я же вижу, что на улице не то что дождя нет, там солнце светит и асфальт совсем…
– Ты уезжаешь? – перебила она его.
– Что? – переспросил Федор.
– Ты оставляешь меня? – повторила она, стараясь сдержать ком, рвущийся наружу слезами.
– Это я тебя оставляю?! – не выдержал Федя – Послушай! Это не я, это ты меня оставила! Одного оставила! Понимаешь! Это ты пустила трещину по моему сердцу, а когда оно совершенно раскололось – просто уничтожила его. Это ты вышла замуж, хотя…
– Хватит! – крикнула она, зажав до боли в голове обеими ладошками уши. На пол упала капелька.
Федор понял, что переборщил, поэтому на несколько секунд он завис в одной позе, после чего выдохнул, подошел к Алисе и с невероятной нежностью обнял ее. Она почувствовала его прикосновение, и тут же прижалась к нему, как котенок, который только что мерз на улице и которого пригрели в теплой квартире. Он боялся хотя бы чуть-чуть ослабить объятия, а она сливалась с ним все сильнее. Он почувствовал, как его рубашка, в которой он собирался ехать в командировку, становится мокрой, но ему было не до того. Сейчас он был счастлив, как никогда раньше, ведь никогда раньше она не была так близко.
Они стояли так очень долго, и простояли бы еще целую вечность, но Федя почувствовал, что Алиса начала дрожать, поэтому он слегка отодвинул ее, посмотрел в глаза, и понял, что она больна. Ее нижняя губа судорожно тряслась, а все тело будто находилось под разрядом.
– Милая, да у тебя жар! – испугался Федор.
– Что ты, любимый, я в порядке – выдавила из себя Алиса.
Федор, не спрашивая, уложил ее на кровать и вставил градусник. Боже мой! 40, 2! Срочно врача!
– Не надо врача – взяв руку  Феди, сказала Алиса.
Но Федя все равно сделал звонок, и пока они ждали, он не отходил от Алисы, носил ей чаи и постоянно поправлял одеяло и подушку.
Когда он снова наклонился, чтобы взбить подушку, она поймала его губы и поцеловала. Он не смог удержаться и ответил своим поцелуем: долгим, страстным, полным любви и умершей надежды. Она чувствовала, что никто и никогда так ее не целовал.
Раздался звонок. Федор с трудом смог оторвать себя от своей возлюбленной. Слез не было видно, но большой любви без них не бывает. Федор просто их глотал, глотал целыми солеными шариками, которые царапали горло, а потом, проходя через организм, задевали сердце. Он бережно провел рукой по ее волосам и пошел открывать дверь. Через мгновение у ложа жены стоял ее муж.
– Спасибо, что пришел – сказал Федя, пожав ему руку.
Алиса хоть и была в бреду, но отчетливо понимала, что происходит, она только не могла объяснить, зачем это нужно ему? Она вся горела как от болезни, так и от того, что чувствовала, что теряет его навсегда.
А Федя тем временем отдал мужу ключи от квартиры, пожелал Алисе скорейшего выздоровления и, взяв чемодан, покинул свою квартиру. Алиса взглянула на часы: они показывали 19:12. До вокзала ехать 45 минут…

XI
– Просьба провожающих покинуть вагоны, поезд отправляется через 2 минуты.
Он влетел в свой вагон, кинул чемодан и молча, не произнеся не звука, на глазах у ничего не понимающих сопассажиров, запрыгнул на верхнюю полку. Его трясло, и нога иногда резко отрывалась от поверхности полки, подпрыгивая и отдавая мурашками. Он лежал не шевелясь, когда поезд тронулся, когда они выехали из города…В чувство его привел грубый голос проводницы:
– Мужчина! Сколько раз вам говорить! Билетик мне дайте!
– А да, конечно…– растерянно доставая билет, произнес он.
– Белье брать будете?
– А? Да, конечно…
Странно посмотрев на Федора и призакатив глаза, проводница покинула купе.
А Федя решил, раз он уже в пути, надо бы и переодеться в дорожные спортивные штаны и майку. Он осторожно слез с полки и поймал на себе шесть глаз, среди которых были и глазенки ребенка, пристально следившие за его действиями. Он неловко улыбнулся, взял одежду и попросил людей дать ему возможность привести себя в нормальный поездной вид. Все трое любезно согласились ненадолго оставить его в купе наедине с его вещами.
Он ладошками прошелся по лицу и снял куртку, но вдруг опять застыл: на нем была рубашка, мокрая от ее слез. Он бережно провел по ней рукой, и ему стало невыносимо.
В купе с криками «Сколько можно!» и «Откройте же наконец!» ломились пассажиры, а Федя и не заметил, что уже почти сорок минут, как он не может снять с себя эту рубашку. Он решил не мучаться и не стал переодеваться.
Можете себе представить, сколько гнева было у попутчиков, когда, зайдя почти через час, они увидели, что ничего не изменилось. Но криков не было. Видимо люди приняли Федю за немного двинутого умом. Да это было и к лучшему для него…

XII
– Не нужно мне ничего! Я в порядке! Слышишь? В по-ряд-ке!
– Конечно, любимая, конечно!
– Прошу тебя, оставь меня. Мне нужно побыть одной…
– Конечно, любимая, конечно… – и он молча оставил свою жену сгорать от собственной непростительности и разрывающей грудь боли.
Продюсер вышел из чужой квартиры, на чужую улицу, по которой куда-то стремились чужие люди. Его сердце стучало от волнения за нее. Он не замечал, что Алиса сходит с ума без Федора, он был уверен – она действительно заболела, поэтому он не мог объяснить ее рвения к одиночеству. Он шел, расчищая перед собой дорогу въедающимся в землю взглядом, и думал о том, что с Алисой? Может быть, она хочет спать, поэтому попросила уйти? Но она была так груба…Наверное, она просто очень-очень больна…завтра все будет по-другому…
Муж даже и предположить не мог, что как только за ним закрылась дверь, Алиса схватила подушку, что есть силы прижала ее к себе, и вымочила ее слезами до того, что подушку можно было уже не стирать. Потом его жена стала нервно раскачиваться из стороны в сторону и, рыдая, грызть уголок подушки. В конце концов, не выдержав, она бросила ее куда повела рука и, упав лицом на одеяло, начала просто выть. Она ненавидела всё: она ненавидела этот дом, она ненавидела то, что еще пару недель назад было для нее большой радостью, она ненавидела себя. Нет, температуры уже не было, и жар давно прошел…внешний, зато с пожаром внутри не справились бы и десятки машин со шлангами и сотнями работников МЧС.
– Паша? – вдруг прервал его грустные мысли чей-то до боли знакомый голос. Именно, что до боли! Продюсер вздрогнул и осторожно обернулся. Перед ним стояла темно-длинноволосая шатенка с оливково-карими глазами, выглядывающими из-под растрепанной ветром прически. Она пыталась согреть себя руками, потому что ветер откровенно разыгрался, но это не мешало ее широкой улыбке украсить лицо в то время, как продюсер ее разглядывал.
– Даша…– прошептал он, и перед глазами пронеслось все то, что когда-то их связывало, – Господи, Даша!..
Она все еще продолжала улыбаться, но увидев, как он смущен, она сделалась серьезной и просто подошла поближе. Он в этот же миг тоже сделал шаг ей навстречу, и они оказались лицом к лицу. Он заглянул в ее родные глаза и чуть не заплакал. Прошло несколько миллидоль миллисекунд, и Паша понял, что так и не смог ее забыть. Зато сейчас он не вспоминал об Алисе, о том, что несколько секунд назад не давало ему шанса спокойно прогуляться по городу. Он не выдержал и прижал к себе Дашу, и она трогательно обняла его. Он почувствовал, как любимая трясется от холода, поэтому мгновенно отпустил ее, снял с себя куртку и набросил на ее дрожащие плечи.
– Спасибо, – еле слышно поблагодарила она его.
Он приобнял ее, и они пошли искать место, где можно согреться, выпить по чашечке чая или не чая и насладиться друг другом. Казалось, не было той пропасти в восемь лет, казалось, они виделись только вчера и за день успели соскучиться, как за восемь лет, казалось, что все это время они жили этим днем…

XIII.
Алиса…Алиса…Алиса… – только это имя крутилось в голове. Он видел ее во всем: в попутчице, в фундуке, в облаках; он чувствовал ее запах в аромате кофе, он улавливал ее поцелуй и вагонном ветерке, ему казалось, что она где-то рядом…совсем близко…
– Алиса…– вдруг произнес мальчик лет шести, который ехал в купе вместе с Федором. Федя резким движением головы повернулся к пареньку.
– Что ты сказал? – шепотом переспросил он.
– Алиса… «Алиса в стране чудес»…Еще вчера мама спросила меня, какая у меня любимая книга…Я тогда не ответил, а сейчас вспомнил: «Алиса…».
Федя осознавал, что обманулся и что мальчик ничего не знал, но все равно этот малыш стал ему почему-то очень близок и дорог, как будто бы он всё же разгадал его тайну.
– Дяденька, а вы читали «Алису…»?
Тело Федора стало похоже на махровый коврик.
– А, – быстро пришел он в себя, – «Алису в стране чудес» Льюиса Кэрролла?
– Нет, самую обычную «Алису в стране чудес», без всяких премудростей.
Федя улыбнулся.
– Ты даже не представляешь себе, что теперь значит для меня эта книга! Знаешь ли ты, мой милый…кстати, как тебя зовут?
– Мама Ванькой зовет, но мне больше нравится Иван – по-взрослому!
– Хорошо, Иван, знаешь ли ты, что значит имя Алиса?
– Нет…
– В переводе с германского это означает «малышка», с английского – «благородная», с древнегреческого – «прекрасная». Значит Алиса – это прекрасная, благородная малышка. Не правда ли чудо? Алиса – это имя, подаренное не родителями, а самими небесами, освещенное солнцем и согретое огнем…Алиса…ты только прислушайся: А-ли-са! А-ли-са!
Ребенок всматривался в незнакомого дяденьку и, широко раскрыв глаза, ловил каждое его слово.
– Вы любите Алису? – неожиданно спросил мальчик.
Федор приблизился и жестом показал мальчику, чтобы тот подвинулся к нему. Паренек с удовольствием выполнил просьбу, и Федя шепнул ему на ушко:
– Пусть это будет нашей маленькой тайной. Тссс! – и приложил палец к губам.
Мальчик немного вжал голову в плечи и улыбнулся, показав тем самым, что об их секрете никто не узнает.
Так и ехал Федя с этим мальчишкой, целыми днями играя и разговаривая, но всегда заканчивая любую беседу и игру именем Алиса. Мальчику казалось, что так он напоминает Федору, что помнит об его секрете, но никому его не выдаст. Федор улыбался непосредственности ребенка и с удовольствием подчинялся его несложным правилам.
Мама Вани сначала была против его общения с незнакомцем, так как первое время она думала, что у их попутчика проблемы с психикой, но потом, когда увидела, как ее сыну хорошо, весело и спокойно, она перестала волноваться, а только радовалась, что может чуть больше поспать, пока сын играет с новым товарищем на верхней полке в морской бой или болтает о чем-то совсем ей не понятном.
До прибытия поезда оставалось совсем немного времени, не больше двух часов, и Федор понимал, что ему уже так скоро придется расстаться с этим ангелочком, который помог ему пережить эту дорогу, не забывая Алису, и все же не страдая о ней.
– Дяденька Федор, – начал Ваня, – вот вы сейчас уйдете, а я останусь, или я уйду – останетесь вы, и мы больше не встретимся. Можно я расскажу всем, что вы любите Алису, очень-очень любите?
– Иван, ты что, забыл? Это же наша тайна, а тайна всегда должна оставаться тайной!
– То есть мы с вами будем далеко, но нас будет соединять наша общая тайна? Да?
Федор был тронут до дна души, так что чуть не потерял слезинку.
–Да, – ответил он подумав.
Поезд тем временем прибыл на конечную станцию, в Екатеринбург, и все стали потихоньку расходиться. Вот и Ивана мама нагрузила рюкзачком, и он начал выходить из купе, но Федя взял его за руку, присел перед ним на корточки и чуть погодя сказал:
– Не торопись взрослеть! Побудь еще немного Ванькой!
Мальчик обнял дяденьку за шею и тихо прошептал на ушко:
– Даже когда меня станут называть Иваном, в душе я все равно останусь Ванькой. А Ванька любит Таньку. Теперь ты тоже знаешь мою тайну. Тсс!
Федя улыбнулся и все же не смог сдержать слез. Он в последний раз прижал к себе мальчонку, и навсегда отпустил своего ангела.

XIV
– Где ты была?! Где?! Молчи! Не говори ничего! Не отвечай! Господи, как же я соскучился! Давай просто помолчим. Дай посмотреть на тебя, дай глазам, дай сердцу восполнить все, что было потеряно за годы нашей разлуки! Даша…Даша…Молчи! Молчи…
Он взял ее руку и зажал в своих ладонях…он боялся, когда она шевелила пальчиками, боялся, что она сейчас растает, как мираж, или же просто уйдет…А она смотрела на него, и боялась, что он перестанет к ней прикасаться.
– Алиса… – вдруг мелькнуло в голове у Паши, и он выронил руку Даши. Она испуганно посмотрела на него, и все поняла. Он взглянул на нее и увидел по глазам, что она обо всем догадалась.
– Дашенька, пойми, мне уже четвертый десяток идет, я не мог быть вечным холостяком. Я всегда любил тебя, и люблю, ты это знаешь! Но ты столько раз уходила…а это письмо…Господи! Да оно мне исцарапало все сердце и душу! Я был уверен – всё кончено, ты ушла навсегда! Ты несколько раз возвращалась, потом уходила, потом опять возвращалась и снова уходила…Пойми, я не мог ждать вечно, хоть и хотел этого больше жизни…
– Но ведь я вернулась…
– Я столько раз бросал ради тебя все! Ты помнишь! Я столько раз ломал ход моей жизни. Зачем? Чтобы ты снова ушла? Да, я был счастлив, когда ты была со мной, но твои слова и эта записка…
– Прости…
– Давно простил! Давно…
– И теперь мы будем вместе?
– Если бы я был моложе, я бы с легкостью дал тебе еще один шанс, а может и не один, и в который раз согласился бы писать с первой буквы книгу своей жизни. Но, Даша, я женат и…
– Ты любишь ее?
– Кого?
– Её.
– Алису?
– Да, Алису.
Паша просверлил взглядом Дашу и не хотел отвечать, надеясь, что она не станет больше спрашивать его, но Дарья переспросила:
– Ты её любишь?
Паша начал теребить руки. Он так усердно их тер, что на них даже появились катышки.
– Да – резко бросившись взглядом на Дашу, ответил он.
– Зачем ты мне врешь? – спокойно, тихим голосом, произнесла она.
– Потому что буквально сегодня утром я был уверен в этом! – почти кричал продюсер. Кончики его волос подрагивали от каждого звука, произносимого им, глаза бегали по Дарье и всему, что ее окружало, не зная где остановиться взором, руки управлялись нервами. – Зачем? Зачем ты опять пришла? Зачем я так сильно тебя люблю? Алиса исцелила меня! Исцелила! Остался только маленький шрамик. Зачем ты опять раздираешь его в открытую рану?
– Я ведь тоже люблю тебя, Пашенька…поэтому не могу уйти…
– Ты играешь со мной!
– Вернись ко мне! Вернись, и мы все начнем сначала, дай мне еще одну попытку…Сейчас я правда чувствую, что она будет последней, и навсегда.
– Почему я должен тебе верить? Почему ради тебя я сейчас должен бросить Алису? Почему я должен бросить свою семью? Почему я должен тебе верить?
– Потому что я люблю тебя!
Паша расхохотался. Он смеялся так долго, искренне и нервно, что Даше стало как-то не по себе. Вдруг он резко успокоился, приблизил руки к лицу и несколько минут молчал, утыкаясь взглядом в одну точку.
– Мне надо подумать… – сказал через некоторое время он.
– Мы будем видеться? – еле слышно спросила Даша.
Паша зажал в ладонях ее руку.
– Ты слишком часто мне снилась, я слишком много о тебе мечтал, чтобы просто взять, и дать тебе уйти. Я больше не смогу без тебя!
Даша улыбнулась и погладила Пашеньку по щеке, который как кот ласкался об ее прикосновения.
В кармане заиграла Земфира. «Кто, если не я? Я, я всегда буду за тобой. Я, я всегда буду за тебя. Нет, не отпущу».
– Алло. Да, милая! Конечно! Уже иду. Мне пора, прости…
– Что ж, теперь мы нашлись…по-настоящему нашлись, – произнесла Даша.
– И на этот раз не потеряемся! – расчесав рукой ее волосы, сказал Паша. – Мне надо подумать, – зависнув на миг в одном положении, сказал он, и быстро вышел из кафе.
Через секунду он шел, разрывая телом потоки ветра. Он чувствовал, что должен что-то сделать, судорожно схватил телефон и набрал Алисе смс-ку: «Как ты?» Он ждал ответа, как приговора. Вдруг послышалась знакомая мелодия, он взглянул на стеклянный экран и прочитал: «Всё в порядке».
– Всё в порядке…– повторил он и медленно пошел домой.

XV
Федор работал в Екатеринбурге уже почти три года. Ему безумно нравилось быть «собственным корреспондентом» редакции и он совершенно не хотел возвращаться в свой родной когда-то мегаполис. Жизнь его налаживалась: он с удовольствием писал статьи, каждый день находил какие-то новые события и готовился к роли редактора Екатеринбургской городской газеты. Всё кругом бурлило и радовало его. Но разве в работе счастье? И в ней, конечно, тоже, но что за удовольствие наслаждаться ей без любви? А без любви Федор жить не мог. Поэтому недавно, на одной из пресс-конференций его познакомили с одной очаровательной девушкой. Она была стройна, строга, сильна характером, наверняка своенравна и, как показалось Федору, сверхнеобыкновенна! Нельзя было сказать, что она была красива, но она заражала своей энергетикой и обаянием всех! Она так умело пользовалась своими изящными чертами лица и жестами, что все присутствующие были от нее без ума. Виктория была на конференции, посвященной развитию экстремальных видов спорта в Екатеринбурге, экспертом, ведь она – профессиональная альпинистка. Когда ее впервые представили, что-то ёкнуло в сердце у Феди…Алиса так любила лазать по скалам! Но он прибил легкое волнение резким кашлем, и всё прошло.
После пресс-конференции Федя пожелал взять у Вики интервью. Она согласилась, но предложила поговорить в кафе, так как она так долго готовилась к мероприятию и так разнервничалась, что очень проголодалась. С этого-то всё и началось. Вика начала проявлять интерес к молодому человеку, а Федору, которому всегда казалось, что инициативные девушки его пугают, настолько понравилось внимание спортсменки, что он стал пытаться делать для нее как можно больше сюрпризов: неумелые серенады под окном, кража из дома ночью, надписи под балконом и, наконец, признание в любви в виде взлетающих в воздух двух десятков шариков и криков «Вика, я люблю тебя!» Да, Федя влюбился как пацаненок, и был очень счастлив! Через полтора года отношений они поженились. Он был безумно благодарен Андреичу за новую жизнь (каждый раз, когда он отправлял в газету свежий материал, внизу он всегда подписывал: «спасибо, я этого никогда не забуду. Дядя Федор»), и Алисе за прошлую. О ней он теперь думал только как о ком-то прекрасном и незабываемом, но уже очень далеком.
А вот у Алисы все было совсем по-другому. В тот самый день, как уехал Федя, она узнала, что беременна. И, конечно же, свое истерическое состояние приписала своему положению. Паша был рад тому, что, как оказалось позже, у него будет дочь, потому что он всю свою жизнь мечтал о девочке. Да и потом, это рождение заставило его на время забыть о существовании Даши, пока он однажды снова не встретил ее случайно на улице. Тогда он понял, что всё решится в любом случае трагично: либо для него, либо для его семьи. Если он останется, он больше никогда (как это страшно звучит: никогда!), никогда не будет вместе с любимой, если он уйдет – он будет подлецом, бросившим молодую жену с ребенком на руках. Последние мысли заставляли его дрожать, поэтому он решил, что лучше страдать ему одному, чем жене и дочери. Хотя, одному ли? Но он уже всё решил. Он не мог обманывать Алису, к которой питал, как он думал раньше любовь, а на самом деле чувство благодарности, и встречаться у нее за спиной с другой, тем более, что теперь у них была дочь, и он был в ответе за нее. Но Дашу он отпустить не мог. И хоть он первое время регулярно отправлял смс-ки с признаниями и пылкими фразами, всё же он с ней больше не встречался. А потом и бесполезными письмами в телефон решил ее не теребить.
Алиса ничего не замечала, просто потому, что не любила своего продюсера. Мечтая быть актрисой и из-за этого пожертвовав когда-то любовью, она отказалась от всех ходатайств мужа, отказалась от всех ролей и много времени проводила на своей прежней работе. Только если раньше она поражала Андреича своими успехами, то сейчас он всё чаще был ей недоволен и заставлял переверстывать номер. Несколько раз дело чуть было не дошло до увольнения, но продюсер умело всё уладил, так что теперь Алиса стала обычной макетчицей. С появлением ребенка, она направила всю свою энергию на него. Она ходила по магазинам в поисках забавных бантиков, милых игрушек…но всё это она делала, как будто не ради удовольствия, а из чувства долга. Дочь немного отвлекала ее от прошлого, но Алиса всё равно никак не могла избавиться от образа Феди в голове. Он постоянно был с ней, он ее преследовал. Тем не менее, доченька часто давала маме поводы для улыбок, так что, когда Алиса снова вернулась на работу после декрета, начальник перестал ей делать столько замечаний.
И так бы, наверное, всё и продолжалось, и жизнь наших героев стала бы обычной будничной счастливой и не очень жизнью, и нам можно было бы их оставить в этой жизни, если бы не…

– Главный редактор газеты «Вести Екатеринбурга», здравствуйте!
– Здравствуйте, Федора будьте любезны к телефону, – раздался голос в трубку редакционного телефона.
– Я Вас слушаю, – ответил Федя.
– Здравствуйте, Федор, это Петр Андреевич.
У Федора аж в горле пересохло, и язык еле повернулся продолжить разговор, ведь Андреич не разговаривал с ним по рабочему телефону и таким тоном с тех пор, как Федя уехал из Петербурга.
– Рад вас слышать, Петр Андреевич… – почему-то сказал он.
– Как там, в Екатеринбурге?
Федор уже сделал вдох, чтобы не оставить вопрос без ответа…
– Хотя нет, не отвечайте, мы же с вами связывались, и я уже многократно спрашивал вас об этом. Сразу к делу. Вы нужны мне в Петербурге, ненадолго, всего на месяц…Один из моих лучших сотрудников уезжает в отпуск и кроме вас мне некем его заменить.
– Но мне ведь тоже нужен отпуск! – возмутился Федя
– Я хорошо заплачу вам. Билет я забронировал через интернет. Езжайте в аэропорт и выкупайте его. О деньгах не беспокойтесь. Вы нужны мне завтра же утром. До встречи! Пи-пи-пи…

– Завтра он будет здесь – сказал Андреич, положив трубку и, отодвинув пальцами жалюзи, взглянул в окно.
– Спасибо! – поблагодарила сине-зеленоглазая девушка с кудрявыми волосами светло-бананового цвета и уже не пухлыми щечками, и выбежала из кабинета.

XVI
Фёдор был простелен только что произошедшим разговором…
– Вика, мы никуда не едем…– держа в руках трубку, из которой слышались гудки, сказал он.
Виктория даже не успела положить еще одну кофточку в чемодан и, тоже пораженная резким переломом событий, села в кресло.
– Что случилось? Почему? – пыталась она понять.
– Мне звонили из Питера. Я должен завтра быть в редакции…– до сих пор не придя в себя, отвечал дядя Федор.
– К чему такая спешка? Почему уже завтра? Федя! Ты можешь мне объяснить?! – нервничала Виктория, ведь она так мечтала об этом отпуске.
– Вика! – дернув трубкой в руке, крикнул Федя.
– Ты никогда раньше не кричал на меня, – громким шепотом сказала расстроенная Вика и, отвернувшись, заплакала.
Федор бросил трубку болтаться на спиральном пружинообразном проводке и подбежал успокаивать жену.
– Ну прости! Прости меня! Дурак я! Дурак! Прости! – говорил он, сжимая ее дрожащие плечи и поглаживая по голове, – для меня это тоже совершенная неожиданность! Викуля, любимая, посмотри на меня!
Она приподняла на него свои блестящие от слез беззащитные глаза.
– Перестань плакать! Милая, мое сердце не выдержит этого!
Она прижалась к нему еще сильней.
– Викочка, я смотаюсь быстренько в Петербург, всё улажу, потом вернусь, и мы с тобой поедем в Грецию, как и собирались, хорошо? Я сейчас съезжу, сдам билеты на завтрашний рейс и забронирую места на самолет через пару деньков. Договорились?
– Я поеду с тобой…– пришмыгивая носом, ответила на это Вика.
– Куда? В Питер?
– Да.
– Викочка, лучше останься дома, тебе там нечего делать, я буду на работе, а ты? Здесь у тебя есть подруги, друзья, а там ты будешь совсем одна. Лучше оставайся, ладно? – попытался отговорить ее Федя. Он не хотел брать ее в свое прошлое, теперь он жил только настоящим, поэтому эта поездка была ему так некстати.
– Как скажешь, – отреагировала Вика.
– Я люблю тебя! – поцеловав ее в волосы, шепнул Федя.
– Я тебя тоже люблю!

Вика распаковала чемодан, в который они складывали все необходимое вместе для того, чтобы поехать в Грецию и начала собирать мужа в командировку. Все она делала очень медленно, без желания – совсем не так, как недавно укомплектовывалась в отпуск. Конечно Федя не мог этого не заметить. Он улыбнулся, обнял ее сзади и тихо на ушко сказал:
– Я скоро вернусь!
Ей защекотало ухо, она засмеялась и повернулась к нему лицом.
– Я буду скучать! – произнесла она подрагивающим голосом.
– Я тоже! – он не сдержался и нежно-нежно ее поцеловал.
– И смотри мне, никаких девочек! – пошутила Вика, дотронувшись кончиком указательного пальца до носа мужа.
– Какие девочки! Ты у меня одна-единственная! Мне больше никто не нужен!
Вика осталась довольна таким ответом, а Федя – уверенностью и убежденностью, с которой он всё это озвучил.

Через пару часов они уже были в аэропорту. Регистрация, как назло, началась вовремя и рейс, как назло, никто не собирался задерживать.
– Может, ты что-то забыл? – спросила Вика.
– Нет, я все проверил, – ответил Федя.
– Может, тогда, тебя не пропустят? – не успокаивалась Виктория и пыталась как можно дольше задержать мужа.
– Все в порядке, пустят.
– Тогда…
– Солнышко мое любимое! Все будет хорошо!
– А, да, прости…Счастливого тебе полета.
Он поцеловал ее слегка распухшие от подплывающих к глазам слез губы, помахал ей рукой и ушел, едва ли сам не расплакавшись. А она не растратила не слезинки, но еще долго стояла на том месте, откуда он исчез. Ей казалось, что он больше никогда не вернется.

XVII
Была ночь, а Алиса никак не могла уснуть. Она сидела напротив свечи и играла дыханием с ее пламенем. В доме было очень тихо: доченька спала, а муж на три с половиной недели уехал в командировку. «И слава богу!» – думала Алиса, ведь она знала, что скоро приедет он, тот, кого она действительно любит…



XVIII
– Доброе утро, Петр Андреевич! – бодро сказал Федя, распахивая дверь кабинета теперь уже генерального директора.
– Дядя Федор! Дружище! (глав ред. Петербургского и глав ред. Екатеринбургского филиала одной и той же газеты очень подружились с тех пор, как их стали разделять почти десять с половиной часов полета).
Они пожали друг другу руки, потом бесцеремонно обнялись, сели рядышком у стола, Андреич попросил капучино, похлопал Федю по плечу, мол, возмужал, и они стали разговаривать. Точнее даже уже не разговаривать, а болтать, потому что одна чашка кофе продолжилась другой, плавно всё перетекло в обед, а они всё не могли остановиться. Вспоминали прошлое: вспоминали, как вместе решали казалось бы безнадежные задачи, как впервые встретились и что Андреич, оказывается, знал, как его называют его подчиненные и как он смеялся про себя, когда кто-то из журналистов однажды случайно к нему так обратился.
Незаметно как-то пролетели три часа.
– Ты к нам сразу с самолета что ли? – спросил директор, кивнув головой в сторону чемодана.
– Да. Вы же сказали, что дело не терпит отлагательств, и вот я здесь.
Улыбка медленно исчезла с лица Андреича, а Федор так испугался, что аж покраснел.
– Что-то серьезное? – как-то растерянно поинтересовался Федя.
– Видишь ли, дружище…ничего, что я тебя так называю?
– Что Вы, Петр Андреевич! Конечно!
– И давай уже, наконец-то на ты!
– Стареешь, Петр Андреевич! – улыбнулся Федя.
– Это еще почему? Я полон сил! – продемонстрировав свои мышцы, ответил рассмеявшийся Андреич.
– Нее, стареешь! Совсем добрый стал!
– Ну, с этим не поспоришь! В общем, слушай меня. Ты же не знаешь, зачем прилетел?
– Нет, но очень хотелось бы знать.
– Твоя помощь нужна одной нашей сотруднице. Без тебя ей никак не справиться.
– Ей что, некому помочь было что ли? – на миг рассердился Федор.
– Не кипятись! Ежели было бы кому – я б тебя не вызывал. Сегодня вы встретитесь с ней в кафе, все обсудите, и ты ей поможешь, договорились? Федь, ну чего ты дуешься?
– Почему я?! Почему я должен был отменить отпуск, бросить жену и ехать черт знает куда, только ради того, чтобы помочь какой-то девочке!
– Федь! Федь, я прошу тебя, успокойся. Езжай в гостиницу «Астория», я снял тебе номер – тебя узнают – и через два часа будь в ресторане гостиницы.
«Ее очень Алиса любила» – мелькнуло в голове у Федора, и он вспомнил о тех временах с каким-то трепетом и радостью.
– Ладно, буду, – ответил он, пожал руку своему бывшему начальнику, потом они опять зачем-то обнялись, и Федя ушел в свой временный дом.

XIX
Ровно через два часа, как и положено пунктуальному журналисту, Федя уже ждал какую-то незнакомку у входа в ресторан. Она, тоже, видимо, не привыкшая опаздывать, подошла вовремя.
– Здравствуйте, – зайдя со спины, начала она.
По телу пробежал холод, по нему будто провели дулом пистолета, которым вот-вот застрелят. Федор узнал этот голос, он только не смог вспомнить, чей он. Федя развернулся и увидел перед собой девушку в широкополой шляпе и огромных стрекозиных темных очках.
– Здравствуйте. Это Вам нужна моя помощь?
– Да. Угадали. Мне. Пройдемте внутрь?
– А, да, конечно!
И они по очереди перешагнули порог ресторана. Внутри было очень темно и еле-еле можно было разглядеть человека, стоящего рядом, но девушка все не снимала очки.
– Простите мне мою наглость, но я всё же осмелюсь спросить. Почему Вы не снимаете очки? – полюбопытствовал Федор. – Еще раз простите, Вы можете не отвечать, давайте лучше перейдем к делу. Он жестом руки предложил даме присесть, а затем сел напротив. Ему было практически совсем не видно ее лица.
– Конечно к делу, – после длительной паузы сказала девушка, – но если Вас так смущают мои очки, я могу их снять.
Она аккуратно пальчиками коснулась оправы и неспеша сняла аксессуар, затем медленно стала поднимать голову, так что Федя мог видеть, как по одной клеточке открывается ее лицо. Наконец она полностью выпрямилась. Федор сидел, как будто только что протрезвевший от прикосновения к холодному снегу. Это была она – Алиса. Конечно, он не мог не узнать ее лицо даже в такой темноте.
– Ты? – выдавил из себя Дядя Федор.
– Я, – гордо подняв голову, ответила Алиса.
– Так это тебе нужна была моя помощь?! Так это ты заставила меня бросить жену и мчаться сюда?!
– Федя послушай!
– Я не хочу тебя слушать! И видеть не хочу! И знать тоже не хочу!
Федор схватил салфетку, раздраженно вытер губы, как будто уже поужинал, и умчался вон из кафе.

XX
– Это надо быть таким идиотом! И как я сразу не понял, что это всё она! Вот дурак! Завтра же сваливаю! Алло, Вика? Привет, любимая! Родная, я завтра ночью буду у тебя, а послезавтра мы улетим с тобой в Грецию! У меня?! У меня все в порядке, я все уладил. Нет! Что ты! Я совершенно спокоен! У меня все хорошо! Люблю тебя, дорогая! Очень люблю!
Федя почувствовал какую-то необходимость позвонить жене, а он это делал крайне редко, хоть и постоянно о ней думал.
– Андреич! – Федя влетел в кабинет, – Как ты мог?! Ты предал меня!
– Федя, Федя, дружище, послушай!
– Не называй меня «дружище»!
– Хорошо, не буду. Федя, пойми…
– Что я должен понять? Ты же сам избавил меня от страданий когда-то, помнишь? Ты же сам подарил мне новую жизнь! Зачем ты теперь забираешь ее у меня?! Зачем?!!
– Да ты можешь выслушать меня, в конце-то концов! – не выдержал Петр Андреевич. У Федора, видимо, сыграл инстинкт подчинения начальству, и он тут же замолчал.
– Значит так, Алиса попросила меня, чтобы я вызвонил тебя и чтобы ты приехал. Конечно же, ты понимаешь, что я не согласился, именно по той причине, которую ты сейчас назвал. Но, Федя, я не железный! Она каждый день приходила ко мне и, рыдая, умоляла. Я долго сопротивлялся, а она работала все хуже и хуже, стала задерживаться на работе, а несколько раз оставалась на целые сутки, и ее бедная дочь вынуждена была проводить время с няней. Папа уехал в командировку, мать сходит с ума от любви, хотя дочка, конечно, этого не знает. Она просто очень любит маму, и уверена, что у той много работы. Так вот теперь попробуй осознать: я позвал тебя не для того, чтобы разрушить и ее и твою семью, а только для того, чтобы вы между собой разобрались и оставили друг друга в покое!
– Я уже давно ее оставил…
– Видишь же, не оставил!
– Я вас выслушал, точнее тебя. Я тебя понял. Прости, что сорвался…А она…она сама виновата, это не я замуж вышел! Я не о чем не жалею, я люблю свою жену и хочу к ней вернуться! Если я больше здесь не нужен, можно завтра днем я улечу обратно?
– Конечно, Федя.
– Да ладно! Что уж там! До встречи, дружище! Может, как-нибудь с Викой к вам приедем! И ты с семьей к нам в гости давай!
– Спасибо, дружище!
Они опять обнялись и оба расстались с каким-то приятным ощущением на сердце, особенно Федор. Он шел и думал, какой же у него все-таки заботливый начальник!
В думах, он и не заметил, как дошел до своего номера. Шли уже первые минуты следующего дня, а ему никак не хотелось спать. Он смотрел в окно и просто не думал ни о чем, точнее в голову лезли какое-то совершенно отстраненные, несущественные, незапоминающиеся мысли. Вдруг послышался стук в дверь. Он открыл. За дверью стояла Алиса.
– Мне не хватает слов, – сказала она, зашла в номер, закрыла на ключ дверь и вонзилась в него губами. Он не сопротивлялся, но вспомнил их первый поцелуй и почувствовал, что тогда это было не так, совсем по-другому.

XXI
Он проснулся рано, часов в 8.
– Приснится же такое! – подумал он, перевернулся на другой бок и увидел на тумбочке рядом с кроватью завтрак с горячим кофе и его любимыми булочками.
Она бродила по комнатам, но когда увидела, что он проснулся, тут же подбежала к нему.
– Доброе утро, любимый!
– Доброе…
– Как спалось?
– Не помню…
– Дорогой, сегодня я проснулась с тобой! Что может быть прекрасней! – восторженно говорила она.
Федя с ужасом осознал, что он тоже проснулся с ней. С ней и не с ней одновременно…Как такое возможно?
– Спасибо за завтрак… Мои любимые булочки…
– Я знаю, что любимые. Мне так хотелось сделать тебе что-то приятное!
– Ага, – доедая завтрак, продолжал Федор, – спасибо!
– Федя, я люблю тебя! Я хочу быть с тобой всегда! И ты тоже меня любишь, иначе ничего бы не произошло.
Она прижалась к его оголенному торсу и стала целовать его в шею. Он обнял ее…не как тогда, как-то совершенно не так.
Федя молчал. После неловкой паузы он начал.
– Я сегодня улетаю.
– Как? После всего этого ты сможешь улететь?
– Алиса! У тебя есть семья, у меня есть семья…
– Ну и что! Мы же любим друг друга!
– Алиса! Я больше не люблю тебя! Понимаешь? Не люблю! Я люблю свою жену и то, что было между нами…как я виноват перед ней! Боже мой!
– То есть все это было просто так? Ты воспользовался мной?
– Алиса, это ты пришла ко мне в номер! И я не знаю, что на меня нашло, наверное, какие-то осадки прошлого…
– Осадки? Так вот как ты это называешь?!
Она отвернулась, надула щеки и демонстративно скрестила перед собой руки. Федя встал с постели и начал собирать чемодан.
Когда он был почти совсем одет, Алиса перестала обижаться. Она набросилась на него и, со слезами на глазах умоляла не оставлять ее. Она пыталась стянуть с Феди куртку, но он взял ее за руку и, находясь в нескольких сантиметрах от ее лица, сказал:
– Я любил тебя! Понимаешь? лю-би-Л! А сейчас я люблю тебя как то, что я когда-то любил. Прости.
«В страданиях тех, кого мы разлюбили, всегда есть что-то смешное» – вспомнил Федя Оскара Уайлда. Но он глянул на лицо Алисы, всё искраснённое слезами, и ни одной клеточкой рта и глаз не улыбнулся и даже не ухмыльнулся.
Он отпустил ее, взял чемодан и быстро покинул гостиницу.
– Ты ведь потом пожалеешь об этом…– прошептала Алиса сама себе и пошла к дочери. Она чувствовала себя медузой, размазанной по земле.

XXII
Он, как и в первый раз уезжая из Питера, был шокирован, обескуражен, встревожен…Но тогда он думал только об Алисе…Сейчас он тоже думал о ней, но теперь – как об ошибке, как о чем-то совершенно чуждом его настоящей жизни. Он не знал, что скажет Вике, он не знал, как сможет взглянуть на нее после того, что произошло…
Федя зашел в самолет, закинул наверх свой чемоданчик и всю дорогу просидел у окна. Один раз он только прогулялся по салону, потом вернулся и сел в прежнюю позу. Он был похож на обиженного ребенка: беззащитного и готового разрыдаться.
Вики еще не было в толпе встречающих – Федор назвал ей неверное время, так что теперь он знал, что придется ждать ее не меньше часа. Он не знал хорошо это или плохо. Хорошо, потому что можно оттянуть момент встречи, можно подумать, а плохо – по той же самой причине…
– Дядя Фёдор! – вдруг услышал он какой-то знакомый ему голос. Он развернулся и увидел…
– Ванька! Ванька! Как же я рад тебя видеть!
Мальчишка подбежал к нему и повис на шее, а Федя присел и крепко и нежно прижал его к себе.
– Ванька! Такой большой уже! – прошептал Федор и еще сильнее обнял мальчика. Его глаза начали тонуть и чуть не устроили наводнение, если бы не бережная детская ладошка, собравшая в себя всю воду.
– А я о вас думал…– сказал Ваня.
– И я, я тоже о тебе думал! Ты – мой ангел! Ты появляешься всегда, когда мне так кто-нибудь нужен! – растрогался Федя.
– Ваша любимая ждет вас.
Федя очень удивился и с недоумением посмотрел на мальчика. Тот залился смехом. Федя не мог его не поддержать.
– Я просто увидел, что она стоит с вашей сумкой, с той самой, с которой вы ехали в поезде, и понял, что это она. А ведь это не Алиса, правда?
– Нет, не Алиса, – улыбнулся Федя.
– Значит теперь у нас есть новый секрет?
– Значит…
– Она красивая…вы с ней будете счастливы!
– Ах, если бы, Ванечка!
Ваня снова прижался к Феде и шепнул ему на ушко:
– А вы подойдите, посмотрите ей в глаза и молча обнимите. Она вам все простит…
Федор вслушивался в каждый звук, доносившийся до его сознания. Он сильно зажал мальчонку между телом и руками и как в прошлый раз не хотел отпускать, потому что знал, что на этот раз Ванька улетит навсегда. И все же он разжал руки, поцеловал на прощание, и до последнего не хотел отдавать руку, пока кончики пальцев не перестали касаться друг друга.
Федор еще несколько минут сидел, провожая взглядом ангела, а потом вспомнил про Вику…Она и правда уже стояла с его любимой сумкой и ждала.
– Приехала на час раньше, – думал Федя, – соскучилась…Какая же я скотина… Она не простит меня…Я бы не простил…
Было видно, что Виктория очень нервничала отчего-то: она ни на миг не застыла на одном месте и каждые несколько секунд смотрела на часы, как будто поторапливая взглядом стрелку. Федя набрался смелости и подошел…
Вика не ожидала увидеть его так рано, но была так рада, что расплакалась и бросилась обнимать и расцеловывать мужа. А Федя аккуратно отодвинул ее и молча посмотрел ей в глаза. Его взгляд стал расплывчатым, а она всматривалась в его зрачки. Несколько секунд – и она все прочитала. Всё! Она отшатнулась назад, но Федя подхватил ее и, дав воде выйти из берегов глаз, набросился на жену, прижал ее к груди и судорожно стал нашептывать:
– Прости…прости меня! Умоляю, прости…
Вика некоторое время стояла без движения, совсем не чувствуя ничего.
– Ты вернулся, – еле слышно, почти не открывая рта, произнесла она.
Федор готов был заскулить от того, как ему было больно, но он только впился руками в ее тело. А она, всё так же уткнувшись взглядом в одну точку, приподняла руку и обняла ей Федину спину.

 XXIII
– Так, – осматривая все сумки и чемоданы и прикрыв кончиками пальцев рот, произнесла Вика, – всё взяли?
– Любимая, не переживай ты так! Всё будет хорошо! – успокоил ее Федя, остановив и взяв за руку.
– Не знаю…что-то я волнуюсь…
Он присел на чемодан, за талию притянул ее к себе и обнял.
– Ты мне веришь? – спросил он и со скоростным стуком сердца ждал ответа.
– Верю, – поглаживая его по голове, не задумываясь, ответила Вика. Он прижал ее еще сильней, и мужская слеза оставила мокрую дорожку на щеке.
Они не могли насладиться друг другом и, наверное, ни за что бы не отпустили друг друга и эти минуты, но их ждал самолет, и надо было идти. Они посидели на дорожку, вцепившись друг в друга руками, и поехали.
Регистрация прошла быстро, самолет не отложили ни на минуту, что Вика даже испугалась такой скорости, тем более, что еще через пару минут они уже сидели в самолете. Она посмотрела испуганными глазами на Федора, он улыбнулся и, обняв ее за плечи и поцеловав в волосы, прошептал: «Все будет хорошо!» И она успокоилась.
Почти все эти одиннадцать часов они сидели, прижавшись друг к другу, и молчали. Как громко они молчали! Даже те, кто ехал рядом, постоянно на них оборачивались, как будто прося молчать потише. Но их сердца тише молчать не могли.
Влюбленные муж с женой доехали до отеля, распаковали чемоданы и разложили свои вещи по шкафам и тумбочкам. А вечером они уже гуляли по берегу Критского моря, вдвоем, совершенно вдвоем.
Они проснулись абсолютно счастливые и довольные друг другом и решили, что все дни напролет будут гулять, гулять, гулять…Они шли, держа друг друга за пальцы. Что-то рассказывали и смеялись. Дул приятный морской ветерок, Вика бережно придерживала шляпку рукой, ее парео волнообразно развивалось, волосы чуть слышно шумели, а муж ей любовался.
– Федя! – вдруг послышался знакомый голос.
Они одновременно обернулись, едва не коснувшись друг друга носами. Вдалеке он разглядел силуэт двух людей. Один из них был мужчина, размахивающий одной рукой, а другой державший второй силуэт: свою темно-длинноволосую шатенку. Они бежали к ним навстречу. Федя пригляделся, и когда парочка приблизилась, он узнал в молодом человеке продюсера.
– Здарово, Федь! – догнав, сказал Паша. Он протянул руку, чтобы поздороваться, его спутница с оливково-карими глазами, выглядывающими из-под растрепанной ветром прически, улыбалась. Федя глянул на жест Паши так презрительно, что продюсеру стало неловко, он замялся и убрал руку. Улыбка с лица девушки мгновенно ушла, она схватилась за Пашину руку и стояла, как-то беспомощно. Как щенок, прячущийся за своего хозяина в минуты опасности. Федор вытянулся, приподнял голову и, взглянув свысока на девушку, спросил у Паши:
– Кто это?
Вика взяла Федю за плечи, извиняясь, посмотрела на парня и девушку, потому что она не понимала, что случилось с ее мужем, и сказала ему:
– Феденька, пойдем.
– Кто это? – повторил Федя, не шелохнувшись с места.
– Федя, я все объясню! – растерялся продюсер.
– Федя, я прошу тебя! – опять вмешалась Вика. Но казалось, что сейчас он ее совсем не слышит. Он смотрел на Пашу, как тигрица смотрит на охотника, убившего ее тигрят. Он готов был броситься и разорвать его на части.
– Объяснишь?! – взорвался Федор. Еще бы чуть-чуть, и он бы даже не обратил внимание на то, как любимые женские руки пытаются его удержать.
Вика все поняла. Она догадалась о том, кто перед ней, догадалась и о том, что так взбесило Федю.
– Хватит! – крикнула она, отпустив Федора. Все замерли. Она посмотрела сначала на Дашу, потом на продюсера, бросила прожигающий взгляд на мужа, резко отпустила руку, и быстрым шагом пошла обратно к отелю.
Федя несколько секунд стоял, осмысляя все, что произошло. Оглянулся – увидел, что Вика далеко. Укоряюще глянул на молчавших Пашу и Дашу и рванул за женой.

XXIV
– Послушай…– начал он, но Вика обрывала его фразы.
– Ничего я слушать не хочу! – она продолжала активно двигаться вперед, так что Феде приходилось бежать.
–  Любимая!
От возмущения Вика даже остановилась.
– Любимая?! Я?! Что-то я не заметила, какая я любимая! Любимая у тебя она, а не я!
– Вика, прекрати…
– Что прекрати?! Что прекрати?! Не так что ли?! Что ж ты тогда так взбесился, когда увидел ее мужа с этой бабой?! Или я не угадала?! Раз ты ее не любишь, что ж ты тогда в Питере с ней …
– Прекрати!!! – воплем прервал ее Федор. Он больше не мог терпеть ее упреки. Потом, увидев испуганные глаза Вики, он понял, что опять ошибся, – прости… – сказал он, взяв ее руку и поцеловав ее, но Виктория резко отдернула ее и ушла. Федор не стал ее догонять. До отеля было еще метров сто, а на пути было обычное прибрежное кафе. Он решил, что в номере сейчас ему делать совершенно нечего, и поэтому свернул туда.
– Девушка, мне, пожалуйста, пива бокал и сухарики. Да, и если я попрошу еще – напомните мне, что я и так уже достаточно натворил. Благодарю.
Напиток и закуску принесли буквально через десять минут. Он сделал глоток и стал обсасывать сухарик. Он оглядывался, видел кругом счастливые парочки и скучал. Скучал, потому что вот уже столько времени, все эти минуты, казавшиеся ему вечностью, он не с ней…Он почему-то стал бояться, что она не захочет его прощать уже в который раз, что она решит, что жить без него ей будет гораздо легче…А ведь и правда легче…Как закололо где-то слева в груди…
– Разрешишь присесть?
Жестом руки Федор разрешил, хотя не знал, кто его об этом просит. Когда человек сел, Федя поднял глаза и увидел перед собой Пашу. На этот раз он был один. Заметив его, дядя Федор от неожиданности вздрогнул, потом молча взял свой бокал и сделал глоток. Сейчас он собой владел.
– Федя, я пришел с тобой поговорить как мужик с мужиком, без эмоций.
Федор молчал.
– Я знаю, что тебя разозлило. Я даже знаю почему. Не мое дело, конечно, но тебе обидно за Алису, я прав?
Федор поднял взгляд на Пашу, будто бы благодаря его за хоть какое-то понимание, потом взял сухарик и стал крутить его во рту.
– Помнишь, на нашей свадьбе, я рассказывал тебе историю о своей любви? Помнишь, я говорил, что счастлив, что Алисе удалось меня излечить? Федя! Как я ошибался! Та девушка, с которой ты видел меня сегодня, это Даша. Та самая Даша, которую я любил. Да какой там любил! Я не перестаю ее любить ни на секунду. А Алиса…Алиса мне просто помогла…
– Она тебе помогла, а ты ее предал, – покручивая бокал в руках и пристально наблюдая за его разворотами, произнес Федор.
– Я знаю…я пытался…я долго сопротивлялся, я даже удалил Дашин номер из телефона и перестал с ней видеться, но я не смог опять отпустить любовь…Каждый в жизни совершает ошибки. Моей ошибкой была Алиса.
При этих словах по Фединому телу промчался северным ветром холод. И он с ужасом подумал: «Господи! И моей тоже!»
– Ты, наверное, меня ненавидишь, но, Федя, я не могу без Даши! Она тоже поняла, что без меня ее жизнь совсем не такая. А Алисе я не нужен, ей без меня легко. Она всегда думает о ком-то другом, а не обо мне. Похоже, она все еще помнит тебя.
Струйка пота побежала по позвоночнику, спотыкаясь о кочки выпуклых мурашек.
– А я убедился в том, что настоящая любовь приходит к человеку только один раз.
Федя взглядом не согласился с Пашей, и всё же дал ему договорить.
– Вот так где-то встречаешь женщину, влюбляешься, проводишь с ней все возможное и невозможное время, а когда понимаешь, что жизнь без нее для тебя стала совершенно невозможна, ты ее теряешь, как будто, чтобы проверить, правда это или нет. И вот ты ее потерял. Мучаешься жутко, а потом встречаешь другую женщину и опять влюбляешься, опять встречаешься. Но однажды жизнь случайно сводит тебя с ней, той, которую ты любил по-настоящему, и тогда нельзя устоять, потому что ты понимаешь, что всё, что было до и после нее – вздор! Все другие любовницы – тоже вздор! И ты понимаешь, что ты любишь! Любишь! Любишь один раз!
– А что делать, если жизнь случайно сводит тебя с женщиной из прошлого, и ты понимаешь, что ты ее больше не любишь? Что теперь ты любишь ту, которая рядом с тобой сейчас? – спросил Федор.
– Значит то была не настоящая любовь, а влюбленность, симулякр любви.
– Ты хочешь сказать, что человек не может любить несколько раз?
– Да! Он любит только единожды!
– Боюсь, что ты не прав. То, что ты рассказываешь – слишком идеально. Так бывает, и я рад, что так случилось у тебя, но человек слишком многогранен, чтобы любить, как ты сказал, «единожды». Сколько раз человек любит, столько жизней он проживает. Я люблю Вику. Я люблю ее по-настоящему, как когда-то любил Алису. Ты хочешь сказать, что я не любил Алису? Я любил ее! Как никто ее не любил! Как не любил ее ты! Я отдавался ей полностью! Следуя твоей логике, получается, значит, что я не люблю Вику? Но, Паша, сейчас я не представляю своей жизни без нее! Она для меня – всё! А к Алисе я остыл, от нее у меня остались только нежнейшие воспоминания. А Вику я никому не отдам! И что же, я люблю или любил только одну из них, а остальные сердечные радости и кровоизлияния ты назовешь симулякром? Боюсь, сердце не стало бы так отдаваться притворствам.
У Паши было, что ответить, но он увидел, как в кафе заходит Даша и жутко испугался. Федя это заметил, улыбнулся, и пригласил ее за стол. От напряжения Дарья приподняла плечи и села, сложив руки на коленках.
– Даша, очень рад вас здесь видеть. Вы простите меня за мою выходку. У вас замечательный мужчина. Я рад, что у меня есть такой друг. – Сказал он, протянув руку Паше. Павел весь прямо засиял, и с удовольствием принял рукопожатие. – Но, боюсь, мне надо идти – я очень обидел любимую.
Он встал, поцеловал руку удивленной Даше, хлопнул по плечу Пашу, громко, на все кафе прокричал: «Будьте счастливы! Все! Все до одного!» А потом тихо добавил Паше: «Люби ее. И еще: будь честным до конца». Мужчины обменялись взорами, и Федя ушел, не допив пиво и не доев сухарики.

Он открыл дверь номера и в нем тут же включился свет. У включателя стояла Вика. Она вся дрожала, хотя было очень тепло, ее волосы растрепались, а на лице расползались черные кляксы, оставленные тушью и слезами. Она бросилась на шею к Феде и часто-часто стала шептать: «Прости, прости, прости, прости, прости…» Он сильно-сильно схватил ее руками, пропустил через себя ее дрожь и готов был зарыдать.
– Это ты прости меня, я во всем виноват.
Он целовал ее в лоб, глаза, щеки, шею, а она уткнулась носом в его плечо. Им было так хорошо вместе.

XXV
Это были незабываемые три недели отдыха! Все вместе, вчетвером, они исползали все уголки Аттики и решили в следующем году тем же составом поехать на Крит. Вика очень подружилась с Дашей: они часами могли разговаривать на берегу моря, в то время пока мужчины пропадали в теплых течениях моря. Как истинные женщины, изначально они сошлись на излюбленной ими обеими теме: на Алисе. Они могли долго-долго ее обсуждать, после чего бросать фразу вроде «ай, что о ней говорить! Она того не стоит!», действительно немного отвлечься, но потом снова невольно вернуться к неоконченной «болтовне». Правда, через недельку общения дамы поняли, что на курорте полно других тем для обсуждения. Их мужчины, например.
Федя же никак не предполагал, что солнечный дымок, ветерок вперемешку с песком и мягкое море смогут их с Пашей так сблизить. Он думал, что никогда не простит его за Алису, а теперь понял, что безумно за это благодарен. Федор привык и к Даше, стал к ней очень тепло относиться, да и вообще, за это время он видел ее не рядом с Пашей так редко, что перестал их воспринимать по отдельности. А Павел давно хотел наладить отношения с Федором, но, как часто бывает, из-за женщины, которую они оба когда-то любили, это было невозможно. Сейчас же он был счастлив оттого, что у него есть друг (продюсерам не часто попадаются искренние и бескорыстные друзья). Он знал – такой, как Федор оказывается рядом всегда, когда это необходимо. Он надежный. Почему он так решил, Паша не знал, ведь он не проверял, но почему-то был абсолютно в этом уверен. Хотя…через многое им пришлось пройти вместе. Может быть не по одной тропинке, не придерживаясь плеч друг друга, но всегда их ощущая, и не останавливаясь. Наверное поэтому теперь они стали так близки.
Как им всем не хотелось прощаться с такими родными Афинами! Такой доброй Грецией! Но, увы, самое прекрасное, что случается с нами в жизни, приходится хранить в памяти. Они летели назад разными рейсами, но – какое совпадение! – в один день. Сначала они хотели поменять билеты и лететь в одном самолете, но потом поняли, что тогда расстаться будет совсем невозможно. Пришлось прощаться прямо там, стоя на горячем, приятно щекочущем пятки песке и глядя за горизонт моря. Девушки старались сдержать поток эмоций, но не смогли, разрыдались и бросились обниматься. Мужчины были посдержанней, хотя внутри кипели не меньшие порывы. Они молча пожали друг другу руки и уткнулись друг в друга взглядами.
– Ты это… – начал Федор, – не мучай ее.
Паша удивленно на него посмотрел.
– Расскажи ей все как есть. Только помягче, она же не виновата, что ты оказался редкостным однолюбом!
Они засмеялись.
– Звучит как приговор! – пошутил Паша, потом помолчал секунд десять и сказал: – Конечно! Конечно, я ей скажу!
Девушки одновременно подошли к своим мужчинам сзади, обняли их и поцеловали в щечку. Парни переглянулись, тоже одновременно развернулись и чмокнули своих подруг в нос. Уезжать от друзей не хотелось, но ведь рядом были любимые, а значит, жизнь – сказочная штука.

XXVI
Дважды послышался разворот ключа в замке, дверь тихонько скрипнула: открылся такой родной мир, за это время казавшийся забытым, а на самом деле всегда хранившийся в памяти. Вика и Федя были дома. Они занесли чемоданы, сняли с себя куртки и молча сели на диван. Девушка поджала под себя ноги и прижалась к мужчине, а он обнял ее за плечи. И так они сидели и думали. Думали о том, как здорово им было там, в Греции. Думали, как странно они встретили Пашу с Дашей, вспоминали те жаркие деньки. Федя подумал о том, расскажет ли Паша обо всем Алисе. Когда эта мысль мелькнула в его голове, он как-то вздрогнул внутри себя. Вика сразу же это почувствовала. Она подняла на него свои глаза, еле прикасаясь, провела рукой по его щеке, потом приподнялась, поцеловала его, и он понял, что всё будет так, как должно быть. Всё будет правильно!
Паша проводил Дашу домой и расставался с ней, как не расставался никогда. Сейчас он понимал, что больше всего на свете он хочет быть с ней, слышать ее выдохи и вздохи, чувствовать, как шевелится ее грудная клетка, ощущать все, даже маленькие мурашки, бегущие по ее телу, когда он к ней прикасается. Но он знал, что дома его ждет жена и дочка. Поэтому он постарался как можно суше и серьезней попрощаться с ней, но все равно не выдержал, со всей силы прижал ее к себе и прошептал на ухо:
– Я всё ей расскажу! Сегодня же расскажу! Мы с тобой будем вместе!
И он быстрым шагом ушел, чтобы не видеть, как соленый мыльные пузырьки заполняют ее глаза.

XXV
Она резко обернулась, услышав какие-то звуки у входа в квартиру.
– Алиса, ты дома?
– Папа! Папа приехал! – закричала дочка, не дав маме доплести косичку, и бросилась встречать отца.
Алиса положила на столик расческу, одела на руку резинку, которой хотела завязать волосы дочери, и тоже пошла к мужу.
– Привет, – она клишированно поцеловала его в щеку и так же задала вопрос: – Как командировка?
– Алиса, мне нужно с тобой очень серьезно поговорить, – сказал Паша, усаживая ее на диван.
– Может, ты сначала поешь? – предложила жена.
– Да, наверное, – ответил он, и все вместе пошли на кухню.
Дочка не отходила от папы. Как только он зашел, она подбежала к нему, прижалась, и так и не отпускала, даже когда он ел. Она была безгранично рада тому, что ее папочка вернулся. А Паше эти ласки как будто нождачкой сдирали кожу с сердца.
– Доченька, давай ты посмотришь мультик в другой комнате, ладно? Мне с мамой поговорить надо.
Глаза девочки сразу же намокли, щечки надулись, губки чуть припухли, а подбородок подрагивал в какой-то обиде.
– Я же соскучилась! – прижавшись к папе еще сильнее, всхлипнула она.
– Милая, мы поговорим, потом я сразу же приду к тебе, и мы с тобой поиграем! А знаешь во что? – ласково произнес папа.
– Во что? – утирая нос своим крохотным пальчиком, шмыгнула девчушка.
– В жмурки!
Лицо ребенка засияло и сразу пропало все желание заплакать. Она послушно вышла из кухни и отправилась смотреть мультик.
Паша вернулся и закрыл за собой дверь. Всё это время Алиса сидела в ожидании, не шевелясь. Она только глазами следила за действиями мужа и дочки. Она пыталась угадать, о чем может идти разговор. Она думала, что Паша узнал о ее связи с Федей, но почему-то ее это совершенно не пугало и не расстраивало. Как раз-таки настоящая тема разговора ее шокировала больше.
– Алиса, – начал Паша, – я не буду от тебя ничего скрывать и буду говорить прямо, как есть. Поэтому от тебя я прошу той же откровенности и прямоты.
Что-то при этих словах ёкнуло в ее сердце, но всё же она осталась холодна. Алиса молча кивнула головой.
– Алиса, скажи мне, ты любишь меня?
Она вопросительно посмотрела на него.
– Алиса, глядя мне в глаза, скажи, ты хоть когда-нибудь меня любила?
Она еще раз на него посмотрела и виновато покачала отрицательно головой. Пашу этот ответ обрадовал.
– Алиса, послушай…я ведь тоже не люблю тебя…
Эти слова были для нее неожиданностью, и она резко повернула голову в его сторону.
– Алиса, пойми, мне казалось, что я люблю тебя…я думал, что ты излечила мою прежнюю любовь, что ты…но…
– У тебя есть другая? – грубо перебила она его.
– Ты только не думай, я не…
– У тебя есть другая? – еще жестче, и, глядя ему прямо в зрачки, переспросила она.
Паша бросил взгляд в ее полные гордой уверенности глаза и не выдержал их напора.
– Мы с ней…
– Меня не волнует, что вы с ней делали, как познакомились и другие пошлые подробности! Что ты как школьник на выпускном экзамене! Так и скажи: дорогая, я тебе изменил! У меня есть другая, я ее люблю и я соврал тебе про эту чертову командировку! На самом деле мы с ней ездили отдыхать на чертов юг!
– Да, у меня есть другая…и я правда ее люблю и никакой командировки и правда не было…
– Что ж, ты свободен!
– Что? – Паша не мог поверить своим ушам, – ты так просто меня отпускаешь?
– Да. Ты просил откровенность за откровенность – пожалуйста. У меня тоже есть любимый мужчина, который без ума от меня!
– И кто же он?
– А ты как думаешь?
Паша пожал плечами.
– Это Федя. Мы с ним любим друг друга!
Паше было неловко.
– Прости, Алиса, за правду, но он тебя больше не любит. У него есть жена и она же – возлюбленная.
– Если бы он ее любил, он бы не спал со мной! – крикнула Алиса – а он со мной спал! Когда я уходила, помнишь? Я уходила к нему!
Продюсер невольно улыбнулся.
– Я знаю, – невозмутимо ответил Паша.
– Откуда? – не понимала Алиса.
– Мы с ним встретились, когда я с Дашей отдыхал.
При мысли о Феде ноги Алисы отказывались стоять. Хорошо, что она сидела, и поэтому ей просто на мгновение свело все тело.
– И она, кстати, тоже знает.
– Он говорил обо мне? – успокоилась она.
–  Он говорил, что всё кончено. Алиса, найди себе достойного тебя мужчину!
– Мне никто не нужен кроме него! Понял?! – опять вспылила она. – А ты – свободен! Катись со своей (как ее там?!) на все четыре стороны! Я тебе сказала, что никогда тебя не любила! Всё! Ты свободен! – она широко раскинула руками.
– Алиса, я  понял. Мы завтра подаем на развод. Спасибо тебе за понимание. Меня мучает только одно: что будет с нашей девочкой?
Тут Алиса немного угомонила свои эмоции и опустила руки. Сначала, конечно, она думала сказать что-то вроде: «Ой, теперь он решил о ребенке подумать! Ну надо же!», но потом решила, что тогда Паша может остаться. Ей очень хотелось, чтобы он не уходил, но еще сильней хотелось, чтобы ушел, поэтому она ответила:
– Девочка останется со мной. Хотя бы этого меня не лишай.
– Можно я буду приезжать к вам?
– Да. Это всё?
– Всё. Спасибо.
Он хотел поцеловать ей руку, и она даже не подумала ее отнять. Когда он губами прикасался к ее коже, он почувствовал невыразимую боль. Закрались сомнения, а что если, он все-таки ее любит, и что если он поступает неправильно. Тоже самое чувствовала и она, но они оба знали, что ошибаются.
Паша открыл дверь кухни и увидел за ней дочь. Одной рукой она держала за лапку любимую плюшевую собаку, а другой терла себе нос. По щекам текли ручейки слез, выливаясь водопадом из глаз. Она всё слышала.
– Ты почему мультики не смотришь?! – прикрикнул Паша, отчего девочка зарыдала.
Он понял, что не прав, тут же наклонился к ней и прижал к себе. Она  мгновенно обхватила руками его шею.
– Прости! Прости, прости меня, доченька! Прости, моя девочка!
Она его не отпускала.
– Ты уходишь? – сквозь слезы пролепетала она.
– Я буду приходить, – так же сквозь мешающую занавеску воды шептал он.
– Почему ты уходишь? Ты нас больше не любишь?
– Я очень! Очень вас люблю! Я не могу иначе! Ты вырастешь – ты все поймешь!
– Не уходи! – крикнула она, прижавшись к нему еще сильнее, так, что если бы у нее было чуть-чуть больше сил, она бы задушила отца. Мать рыдала, отец тоже не мог сдержать чувств. Он понимал, что ему надо уйти именно сейчас, иначе он не сможет этого сделать никогда. Он уже начал сомневаться в том, а правильно ли он все делает. Но потом вспомнил, что он любит другую женщину, оторвался от дочери, прошептал ей, что обожает ее, и умчался из квартиры.
Алиса сидела и плакала. Доченька подошла к ней, погладила своей ручкой по голове, убрала прядь волос с щеки, и обняла мамочку за голову.
– Не плачь! – сказала она, – У тебя есть я.
Это звучало так сильно и так по-взрослому! Алиса крепко-крепко обняла ребенка. Она знала, что дочь – это то, что у нее осталось, то, ради чего ей стоило жить. Она улыбнулась и заплакала еще сильнее.

XXVI
Не прошло и нескольких дней, как Алиса оказалась в Екатеринбурге. Дочь она оставила на пару дней отцу, а сама поехала бороться за свою любовь. Она вышла из поезда и глубоко вдохнула воздух. Он показался ей совершенно диким, каким-то раздирающе холодным. Она вообще ощущала себя акварельной краской в коробке с пастелью: совершенно ненужной. Ей казалось, что люди оставляют на ней отпечатки своих презрительных взглядов, что город щипучим ветром окутывает все ее тело, что даже птицы летают над ней выше, чем над всеми остальными. Она боялась всего, но всё же смело шла. Вдруг она обо что-то споткнулась. Алиса опомнилась. Перед ней стоял мальчик лет десяти. Алисе его лицо, почему-то показалось очень родным и до боли знакомым, хотя она была уверена, что никогда с ним не встречалась. Они смотрели друг другу в глаза, и Алиса пыталась понять, почему ее так тянет к этому мальчишке. Ноги стали как многовековые дубы, и она не смогла сделать ни шагу.
– Ваня! – как сквозь туман послышался чей-то голос. – Ваня! Я тебя везде уже обыскалась! Пойдем!
К мальчику подошла какая-то женщина, схватила его за руку и повела за собой, а мальчишка еще долго оборачивался на Алису, которая так и застыла на месте.
Она стояла так, пока мальчик не утонул в толпе, а потом быстро и уверенно направилась куда-то вглубь города.
Через час она уже стояла у какой-то квартиры и решалась нажать на звонок. Ее голова под тяжестью нервов наклонилась к полу, ноги то и дело пытались отказаться держать ее, а руки тряслись всякий раз, когда она подносила палец к звонку. Она поняла, что не позвонит. Тогда как будто охваченная каким-то порывом, она очень быстро постучалась в дверь. Сначала было тихо, потом послышались шаги. Каждый миллиметр ее тела дрожал в ожидании. Звук открывающегося замка и…он стоит на пороге. Да, она не ошиблась, это была его квартира, перед ней стоял Федя. Она не выдержала и потеряла сознание.
Очнулась она одна, в незнакомой ей квартире. В комнате, где она лежала, было мало мебели, но все было как-то очень аккуратно и по-хозяйски уютно обустроено. Она привстала с дивана и осмотрелась. Ей не запомнилось ничего, кроме фотографии, которую она нашла в столе. Это был ее портрет. Снова она услышала чье-то приближение, схватила фотографию и быстро легла на диван.
В комнату зашел Федор. Он посмотрел на Алису, потом молча взял стул и сел рядом с ней.
– Зачем ты приехала? – спокойно начал он.
– Я люблю тебя! – не отводя от него глаз, говорила Алиса.
– Алиса, мы уже разговаривали с тобой на эту тему! Давай не будем опять…
– Но я люблю тебя!
– А я люблю другую женщину! Пойми ты это, и найди себе мужчину, который будет достоин тебя, который сможет сделать тебя счастливой!
– Паша говорил мне то же самое. Но неужели ты не понимаешь, что этот мужчина – ты!
– Когда-то, может быть, я и был им, но сейчас я могу только испортить тебе жизнь!
– Нет, я все выдержу!
– Алиса, перестань! Прекрати унижаться! Я Вику люблю! Понимаешь? Вику!
– А где она?
– Она работает.
– А ты?
– А я из-за твоего обморока…
– Значит ты остался из-за меня? Ты тоже меня любишь!
– Алиса, да не люблю я тебя! Давно не люблю! Прости, но сейчас ты вызываешь во мне жалость. Ты сама сделала свой выбор. Еще до твоего замужества, когда все было по-другому, я просил тебя одуматься. Ты проигнорировала меня. Теперь поздно. В моей памяти ты осталась той, любимой Алисой. Но это уже прошлое, понимаешь?
– А я знаю, что ты меня любишь!
– Нет!
Тогда Алиса достала только что упрятанную фотографию и, покрутив ее перед носом у Федора, сказала:
– А это что? Она лежала в твоем письменном столе!
Федя засмеялся. Это немного обидело Алису, и взглядом она попросила объяснить такую ситуацию.
– Это не мой стол. Он Викин. У тебя возникает вопрос, откуда твоя фотография в ее столе? Всё очень просто: еще давно, когда я только сюда приехал, я носил эту фотографию в кармане пиджака – она напоминала мне о тебе. Эта фотография помогла нам познакомиться на конференции: она случайно выпала из кармана, а Вика ее подняла. И теперь она хранит ее как память о нашей первой встрече – вот и всё!. Она в этот стол даже не заглядывает никогда.
Как это было больно! Алиса порвала фотографию, схватила свою сумку и выбежала из дома. Ветер сдувал с ее щек слезы и охлаждал воспаляющиеся от соли глаза. Теперь Алиса абсолютно четко поняла, что она его больше не вернет. Никогда! Это точно!
И надо было быть такой дурой! Мечтать о человеке, который только однажды был твоим! Отказаться от него, а потом вдруг захотеть вернуть! Мучить его, мучить другого мужчину своей нелюбовью…Надо было так запутаться!

XXVI

Так своим чередом и шла жизнь обычных влюбленных людей. Паша был счастлив со своей единственной Дарьей. До тех пор, пока не стал генеральным продюсером, он чуть ли ни каждый день дарил любимой цветы, а когда поднялся повыше, стал удивлять ее всевозможными подарками. Дашу приняли в семью, ведь пашины родители ее уже знали и давно любили, так что они были счастливы за сына, а Паша и Даша были просто счастливы друг с другом. Вика и Федя через какое-то время переехали в Лондон. Андреич решил, что Федор сделал все, что мог для их газеты, и пришло время идти дальше. Вот они и дошли до Лондона. Оттуда они переписывались с продюсером и его женой и с удовольствием принимали их у себя в гостях. В Россию они приезжали нечасто, поэтому с Алисой Федя больше никогда не встречался. Тем более, что скоро его семья стала больше на двух человек: у них родились двойняшки, мальчик и девочка. Знакомые говорили, что они по жизни будут как луна и солнце: разные, но невозможные друг без друга. Да что говорить много о людях, которые просто нашлись и просто научились быть счастливыми! За них можно только радоваться и у них учиться.
Алиса, как только вернулась из поездки в Екатеринбург, сразу же зашла в гости к своему бывшему мужу и его невесте, и извинилась за все. После этого, у них с Пашей и Дашей сложились дружеские отношения, и дочь была безмерно рада тому, что дни рождения и все праздники она проводит и с мамой и с папой одновременно. Алиса наконец-то исполнила свою мечту и полюбовалась Россией с самой высокой точки Уральских гор. Что касается ее личной жизни – об этом мне ничего не известно. Тут самое время вспомнить про теории любви, о которых спорили Паша и Федор. Паша считал, что настоящая любовь дается человеку только раз в жизни, а Федя был уверен, что человек живет столько раз, сколько любовных чувств переживает его сердце. По какой теории сложилась жизнь Алисы – остается только догадываться. Ведь у каждого из нас – своя теория любви, и у Алисы – своя.



Эпилог
Странное дело получается, повесть называется «Максим», а кто такой Максим так до сих пор и не понятно! Почему именно этим именем названа повесть…повесть о чем? О любви ли?
Вернемся в первую главу этого произведения, просто пролистнем всю историю назад, на самую первую страничку. А ведь повесть началась совсем не с Федора и Алисы, а с никому не нужного студента. Вспоминается? А вспомнится ли, что написано было на надгробном камне, установленном на могиле погибшего студента? Я напомню: там было написано «Полярный В.М.» Тут-то мы и приблизились к самой разгадке, к смыслу всего, к смыслу моего «Максима». На самом деле инициалы студента были не «В.М.», а «М.В.» Без особых уловок можно догадаться, что имя именно этого студента – Максим, Максим Владимирович. Все всегда называли его по фамилии или по кличке, поэтому никто и не вспомнил как его зовут, даже на похоронах.
В таком случае, зачем же было написано всё это? Зачем тогда эти бесполезные и, казалось бы, совершенно ненужные истории жизней? Зачем нужна повесть, где главный герой умирает в самом ее начале?
Вспомним бытие Максима, вспомним, как он жил. Ненужный человек. Но почему? Почему он не нужен миру? Ведь это не так! Просто так на свет никто не рождается! И студент тоже родился не просто так. Значит, он был нужен. А кому? И для чего? Никто не знает…А что было бы если бы его не было? А что было бы, если бы кто-то был рядом с ним? Почему на земле, забитой людьми, в каждого вселяется одиночество? Почему, когда нам плохо, мы обижаемся на то, что до нас никому дела нет, а когда плохо кому-то другому, мы думаем только о том, как хорошо, что это происходит не с нами? Почему мы так усердно печемся только о себе? Отсюда и одиночество…ОДИН-ночество…когда ночами сидишь на подоконнике, смотришь в звездное небо и понимаешь, что в твоей телефонной книжке больше сотни номеров, а ты никому не можешь позвонить. Когда ты разговариваешь с другом, и осознаешь, что не всё можешь рассказать даже ему. А ведь почти каждый из нас, каждый одинокий, боится одиночества, иначе, зачем нам было бы так громко слушать музыку, находясь в пустой квартире?
Максим умер…и что? В мире разве что-то перевернулось? Мир перестал существовать или может быть люди стали другими? Что изменила эта смерть? Ничего! На его гроб не упало ни слезинки! Вот оно: Максим умирает, а жизнь других идет своим чередом, и всем все равно, что где-то кто-то бесполезно родился, бесполезно прожил, бесполезно ушел. Все равно! Достоевский не согласен был строить мир на слезинке, на одной лишь крохотной слезинке ребенка, на капле соленой воды. А тут целая смерть! А какое всем дело до смерти? Одной больше, одной меньше.  Плохо это? Нет, – факт. Так сложилось. Кто-то уходит, а кто-то появляется. Может быть, мы сами виноваты в том, что после нас остается пустота. Может просто надо жить так, чтобы миру было не всё равно с ним вы или нет.
Рано или поздно в нас все равно просыпается неравнодушие. Когда мы сами умираем, в другом человеке. Тогда мы понимаем, как ничего не изменилось. Понимаем, потому что что-то перевернулось в нас, а вокруг – нет. И происходят удивительные вещи: нам становится отчетливо ясно, как важно чувствовать, как важно быть нужным кому-то. Да, невозможно взять на себя боль всего света, но можно быть незаменимым в своем мирочке. Незаменимым, чутким и нужным.
Я знаю точно: люди должны быть счастливы. Но они не могут быть счастливы поодиночке. Вспомните, когда вы были еще совсем маленькими и падали со стульев, бордюров, кроватей, как важно было вам тогда мамино тепло, прикосновение и нежное дыхание. Ничего не изменилось: нам по-прежнему нужно, чтобы кто-то нас оберегал, чтобы мы были кому-то нужны, чтобы нами кто-то жил, чтобы мы жили кем-то. Нужно, чтобы мы были не просто пустым звуком, чтобы хоть чья-то жизнь менялась оттого рядом мы или нет. Это просто, и в то же время – необъяснимо.
Мне кажется, ты меня понимаешь…
2009