В учебнике истории в параграфе о военных действиях сорок четвёртого года перечислялись десять сталинских ударов. 1953/1954 учебный год. Десять лет с того памятного военного года и первый год народ и страна без Сталина. Учитель истории требует, чтобы ученики могли по порядку перечислить все сталинские удары. Предстоит экзамен на аттестат зрелости, стыдно будет перед комиссией не знать таких вещей.
Тело Сталина покоится в Мавзолее, а имя вождя, великого Сталина по-прежнему в учебниках, не сходит со страниц журналов и газет. На уроках литературы ученики с воодушевлением произносят слова Сталина: «Маяковский был и остаётся лучшим, талантливейшим поэтом нашей советской эпохи».
Аркадий старательно перечисляет сталинские удары, стараясь запомнить и не перепутать последовательность. А в памяти встаёт реальный сорок четвёртый. Тот сорок четвёртый, который прошёл в тылу, в маленькой, заброшенной в степи деревне.
Вот он, семилетний парнишка, разглядывает в газете фотографию суворовца. Суворовец кружится в танце с девочкой. Аркаша тоже хотел бы стать суворовцем, обучаться военному делу. Государству всегда нужны будут офицеры. Даже когда кончится война. Страну надо охранять и защищать от врагов, если вздумают напасть. Аркаша тоже хочет носить военную форму. И как суворовец на фото, дружить с девочкой.
Пока он дружит, играет и проводит время со всеми соседскими мальчишками и девчонками. А когда станет суворовцем, у него будет одна девочка, его подруга. Правда, он пока не знает, зачем нужно дружить с девочкой, зачем вообще нужна ему девочка, но чувствует, что ему этого хочется. Он хочет, как тот суворовец в газете, танцевать с девочкой.
Дедушка собрался бриться. Аркаша знает, что бритвы бывают безопасные и опасные. У дедушки есть безопасная. Аркаша даже умеет самостоятельно вставить лезвие и закрутить ручку до отказа, чтобы можно было бриться. Но лезвия затупились, такими не побреешься, а новые достать негде. Война. Поэтому дедушка пользуется опасной со складной ручкой. Дедушка гордится своей бритвой, она у него дореволюционная. Говорит, что такую теперь не купишь. Перед бритьём правит на широком ремне. Время от времени затачивает на бруске, специальном, для бритв.
Для бритья припасён обмылочек, который хранит у себя. Без мыла не побреешься. Кисточкой-помазком в глубокой тарелочке для бритья взбивает пену. Этой пеной намыливает щёки и подбородок, пальцем одной руки натягивает кожу, другой проводит лезвием, срезая коротенькие волоски. Потом на куске газеты очищает лезвие от прилипшей мыльной пены. Аркаше интересно смотреть, как бреется дедушка, как уверенно проводит лезвием и никогда не порежется, ни одной царапины на коже.
Дедушка всю жизнь носит усы. В семейном альбоме Аркаша видел дедушку совсем молодым, но и тогда у него были усы, только коротенькие. Фотографий, когда у дедушки усы ещё не росли, в альбоме не оказалось.
Кроме бритвы у дедушки есть алмаз и часы Мозер. Алмаз, чтобы резать стёкла, с костяной ручкой и бронзовым молоточком с прорезями с двух сторон. Стёкла дедушка режет уверенно и красиво. На то и алмаз, берёт любое стекло, любой толщины. Если стекло слишком толстое, дедушка стучит молоточком алмаза снизу по стеклу вдоль надреза, после этого отрезанный кусок стекла остаётся в руке без всякого усилия. Дедушка испытывает наслаждение, рассматривая своё сокровище. Ведь алмаз самый что ни на есть настоящий. Такого ни у кого нет, ни в Никольском, ни в Шульгино, а может даже и во всём районе.
Ещё предмет гордости дедушки – карманные часы. В серебряном корпусе. На внутренней стенке гравировка фирмы Мозер. Часы и алмаз вечные. Вот какие вещи умели изготавливать раньше. «Теперь такие не сделают», - уверяет дедушка. И действительно часы и алмаз перешли к его сыну, потом к внуку. И правнук будет хранить эти реликвии как память о своих предках.
Как-то получил дедушка заказ сложить печь. Аркаша видел у дедушки книжку с чертежами самых разных печей. Там указано и сколько кирпичей на какую печь, и куда какой кирпич класть нужно. На чертеже все кирпичи были нарисованы. Аркаша подумал, что по такому чертежу и сам сумел бы соорудить печь.
Поехал дедушка за глиной для печи на лошади. Лошадь впряжена в широкую телегу. Взял с собой внучка. По степной дороге проехали за Шульгино больше километра. Там был небольшой карьер, из него многие брали глину. Дедушка хвалил эту глину, говорил: «В самый раз печи класть».
Как только выехали за село, дедушка, понимая желание внука, дал вожжи порулить. До самого карьера Аркаша самостоятельно управлял лошадью, был безмерно счастлив и горд. На обратном пути почти до самого дома дедушка опять доверил вожжи внуку. Так впервые в жизни Аркаша самостоятельно управлял транспортным средством.
Вообще дедушка мало и редко общался с Аркашей. Раза два показал, как правильно рисовать кружку, как наносить штрихи, чтобы передать форму, как наносить тень. А чтоб поучить, этого не было. Не любил дедушка заниматься с внуком. А мог бы.
Не только профессионально чертил, рисовал по всем правилам. Почерк был каллиграфический. Сам говорил, таким почерком только на деньгах расписываться. На хранящейся в альбоме с открытками бумажной денежке в сто рублей – «Екатериненке» с портретом императрицы – стоят подписи управляющего и кассира государственного банка, выполненные каллиграфическим почерком. Дедушка выводил буквы не хуже, твёрдо, красиво, с затейливыми завитушками.
Ремеслу тоже никакому не обучал. У соседских парнишек был маленький самодельный комбайн. Всё сделано, как у настоящего. Особенно нравилось, когда двигаешь комбайн по полу, мотовило начинало вращаться, захватывая крыльями воображаемую пшеницу. Аркаше тоже хотелось построить такой комбайн, но он не знал с чего начать и как строить. Единственное, что он самостоятельно построил двукрылый самолёт. К палочке, изображавшей фюзеляж, прибил мелкими гвоздиками сверху и снизу крылья, сзади дощечку-стабилизатор, а спереди самодельный пропеллер, который, если бежать быстро, вращался от встречного потока воздуха.
Киль не сумел сделать. Не знал, как закрепить. Но и без киля поделка была похожа на самолёт. Так что, подняв высоко над головой, Аркаша подолгу бегал, совершая полёты, взлетая и приземляясь на аэродром, совершая в воздухе некоторые доступные фигуры. Дедушка мог бы научить строить разные сложные модели, но оставлял без внимания попытки внука мастерить.
Не первый год бегал Аркаша встречать приземлявшийся возле деревни двукрылый красавец-самолёт. Однажды, как всегда, подбежал с ребятишками близко к самолёту. Столпились полукругом, смотрят на самолёт и лётчика с любопытством. Поглядел лётчик на ребят, подзывает ближайшего парнишку, им оказался Аркаша, берёт на руки и ставит на крыло самолёта. Лицом к кабине, чтобы смог внутрь заглянуть, рассмотреть, что там, как устроено.
Стал Аркаша просить-уговаривать доброго дяденьку поднять в воздух, прокатить на самолёте. Но лётчик объяснил, что не может, нельзя ему катать пассажиров. На все мольбы ответил отказом. Очень сожалел Аркаша, что не удалось покататься на самолёте, но что поделаешь. Не мог уяснить, почему нельзя лётчику прокатить мальчишку, пришлось покориться судьбе. Приучен был, взрослых слушаться надо, если говорят нельзя, значит так и есть. Хоть и не полетал, но на всю жизнь запомнил, как лётчик поставил на крыло самолёта, и он на зависть всем деревенским ребятишкам мог вблизи рассмотреть кабину лётчика.
После этого случая у него не появилось желания стать лётчиком. Он тогда ещё не решил, кем будет. Взрослые говорили, что художником, потому что здорово рисует. Но он не знал, что значит быть художником. Рисовать любил, а стать художником, что-то непонятное. Поэтому собирался стать военным. Но чтобы именно лётчиком, об этом не задумывался. Он представлял себя командиром, который командует бойцами, и они по его команде отражают атаки врага. А если надо сами идут в атаку.
В ближайшее время он должен стать учеником, первого сентября предстояло пойти в первый класс. Ах, скорее бы! Как медленно тянется время в этом возрасте. А так хочется начать учиться. Сестра перед началом учебного года принесла учебники, она пойдёт уже в шестой класс. Аркаша с интересом рассматривал учебники сестры.
Больше всего заинтересовала «История». Там такие интересные картинки: вооружённые копьём и мечом со щитом у ноги воины, пешие и конные рыцари. Картинки нарисованы линиями и штрихами, такие очень легко перерисовывать. Сразу видно, как надо рисовать. Аркаша нарисовал Чингис-хана. Он в смешной такой одежде и с бородкой.
А ещё много раз перерисовывал всадника на вздыбленном коне. Уж больно красиво выглядел конь. Под картинкой было написано: Веласкес. Портрет… Сестра пояснила, что Веласкес – великий испанский художник. А вот чей портрет Аркаша не запомнил. Ведь главным на картине был конь, его и запомнил на всю жизнь. Аркаша любил лошадей не только на картинках, но и живых. Особенно завораживали игривые жеребята, так хотелось иметь своего жеребёночка, но у них не было лошади. К колхозным Аркашу не допускали.
Веласкес был первым художником, о котором узнал и которого запомнил маленький Аркаша. Ни о Репине, ни о Крамском, ни о Сурикове мальчик тогда не слышал. Это позже он будет читать книги, и рассматривать напечатанные типографским способом репродукции. А в Третьяковской галерее, Эрмитаже и Русском музее увидит подлинные картины великих художников. В Эрмитаже будет рассматривать картину Веласкеса «Портрет Оливареса». Конный портрет Оливареса из учебника истории увидит на репродукции в цвете.
Аркаша замечал, что раздражает дедушку. Особенно, когда затевал шумные игры. Аркаша видел, как соседских ребятишек иногда били за непослушание: гибкой упругой хворостинкой, или ремнём. В семье Аркаши такого не было. Никогда в детстве никто из взрослых в семье не замахнулся на него, ни тем более устроил порку.
Дедушка тоже никогда не бил, но зато придумал наказание. За провинность Аркаша должен был садиться на сундук и сидеть там, пока его не простят. Обидное наказание. Аркаша не любил быть наказанным. Но избежать этого не всегда удавалось. Не послушается, сделает что-то не так, или уйдёт без проса из дома и его не знают где искать. Вот тогда приходилось садиться на сундук и страдать, отбывая наказание.
Однажды вообще произошла вопиющая вещь. Мамы дома не было. Дедушка в качестве наказания заставил сидеть, а сам куда-то ушёл. Видит Аркаша, что дедушки не видно, слез с сундука, ногами до пола не доставал, и стал играть, не выходя из комнаты. Не заметил, как дедушка вернулся. Ох, как рассердился дедушка!
Чтобы больше не посмел покинуть место наказания, верёвочкой обвязал ногу, а другой конец привязал к ручке сундука. Сидит привязанный Аркаша, не шелохнётся, так дедушку боялся, его гнева. А когда мама пришла, разревелся, никак прийти в себя не мог. Так велика была обида. Мама пожалела сына, приласкала, но никак успокоить не могла. «Дедушка меня привязал», - жаловался, громко рыдая, малыш. С трудом успокоила, и не выдержала, тут же стала выговаривать отцу. Но после этого случая дедушка вообще избегал общаться с внуком, тем более наказывать.
В то лето была ещё одна замечательная поездка на лошади с тётей Зиной по району. Тётя Зина хоть и работала в райкоме партии, но не была начальником. Рядовой работник. Это Аркаше было понятно. И когда ей поручили проехать по району и посетить ряд колхозов, то в качестве курьера. Передать какие-то там распоряжения райкома.
Коляска рессорная с откинутым верхом, задние колёса большие, с обеих сторон ступеньки, чтобы забраться на коляску и занять место на мягком пружинящем сиденьи. Конь вороной, ретивый, всё ему на месте не стоится. Зато катил коляску по степи с ветерком. С таким конём тётя Зина не рискнула доверить вожжи. Только когда в очередной деревне делали остановку, и тётя Зина привязывала коня, чтоб никуда не ушел, Аркаше поручалось оставаться в коляске и приглядывать за конём.
В одной деревне, когда солнце перешло за полдень, пригласили в избу пообедать. Хозяев Аркаша не запомнил, но были гостеприимны. А такого обеда за все годы войны у Аркаши не было. Щи с мясом и с настоящим, выпеченным в русской печи свежим, ещё тёплым хлебом. На второе подали запеченное картофельное пюре. Нарезанная толстыми ломтиками с коричневой корочкой сверху картофельная запеканка выглядела как куски шпига. Сдобренная свиным жиром на вкус не отличалась от свиного сала. «Такую картошку я бы каждый день ел, - подумал Аркаша. – Да ещё с таким вкусным хлебом».
Своими глазами мальчик увидел, что не все в войну голодают. А почему их семья и почти все жители их деревни живут впроголодь? – такой мысли в голове не было. Об этом просто не задумывался. На все такие вопросы приходил один ответ: война. Не задавал себе вопроса: «Все ли жители этой деревни, где они отобедали, живут также сытно?»
Лето проходило в беззаботных играх и походах в степь. Небольшой группой карапузы ходили в ближнюю и дальнюю лощины. Ближняя начиналась сразу за колхозным садом. Дно поросло невысоким кустарником. Когда кто-нибудь из детей доставал дома несколько спичек, разжигали костёр. Наломать сухих веточек не составляло труда.
Дальняя лощина начиналась в конце деревни, сразу за крайними избами. Сначала удалялась в степь в сторону совхоза, потом делала поворот и полукругом доходила до дороги, ведущей с другого конца деревни в совхоз. Лощина длиной с деревню. По дну простирались целые заросли кустарника.
Здесь на протяжении всего лета задерживалась, не высыхая, вода, любимое место лягушек. Здесь особенно хорошо росли самые разные полевые цветы: колокольчики, незабудки, ромашки, белые зонтики растений, названия которых никто из ребят не знал. Отдельными кустами попадались цветы с розовыми лепестками, очень похожие на розы.
Аркаша называл их розами и всякий раз приносил небольшой букетик домой. Ковром росла мыльная трава. Если эту траву опустить в воду и как мочалкой тереть другую руку, вода становится мыльной. Такой травой по вечерам, набегавшись за день, ребятишки отмывали грязнущие руки и ноги. Всё лето бегали босиком.
Любил Аркаша уходить в степь далеко-далеко, так что деревню едва видно. Доходил до больших луж, раскинувшихся далеко по степи. Между ними по вязкой грязи вышагивали журавли. Видимо, это были остатки до конца невысохшего озера, превратившегося в заболоченный участок. Уходить дальше в степь не решался. Чего доброго заблудишься. Во время этих продолжительных прогулок, возможно, зародилось желание к далёким путешествиям.
В лощинах и поблизости было много разных цветов, а в степи, не занятой посевами, изредка встречались полянки, покрытые клевером и разнотравьем, всё остальное заросло сплошной полынью. Запах полыни стоял на всю степь. Маленькому Аркаше степь так и запомнилась полынным запахом. Но в лучах яркого летнего солнца степь была неописуема красива. Если бы у Аркаши были краски, хотя бы акварельные, и он умел рисовать степь, то обязательно нарисовал красоту степных просторов, степь всю жизнь у него вызывала чувство восторга и восхищения.
От дяди Эрнеста письма приходили регулярно. Из писем узнавали, что жив-здоров, воюет. Никаких подробностей. Что напишешь, когда письма не запечатывались, складывались в треугольнички. И в тылу и на фронте знали, что письма проверяет военная цензура. Когда дядя Эрнест попал на передовую, назначили политруком роты. В сорок четвёртом уже был замполитом полка.
Война сопровождалась невосполнимыми потерями. Оставшиеся в живых быстро росли в должностях и званиях. В сорок четвёртом, когда была освобождена Рига, Эрнеста Андреевича отозвали из действующей Армии и направили на партийную работу в один из районов Латвии. Для восстановления советской власти после фашистского вторжения нужны были коммунисты-латыши.
От дяди Коли с сорок первого года писем не получали. Похоронки тоже не было. Полная неизвестность. Не очень надеялись на чудо, что вдруг окажется живой.
В руках Аркадия Львовича журнал «Крестьянка», № 1, Январь 1944 года. Сохранился среди семейных бумаг и документов с тех лет. Умея читать только слоги, дошкольник Аркаша листал этот журнал, разглядывая фотографии. Их много: о трудовых буднях колхозников, их героических усилиях в борьбе за урожай, возрождении колхозов на освобождённых от немецких захватчиков территориях, о зверствах фашистов во время войны.
Под одной из фотографий подпись: «По показаниям местных жителей, обречённые на смерть сами рыли себе могилы, куда немцы заставляли их ложиться живыми, после чего расстреливали». Снимок в больнице двенадцатилетнего мальчика, раненого во время вражеского обстрела Ленинграда.
Журнал вывпускался без обложки. На первой странице наверху название журнала, лозунг: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!», издание ЦК ВКП(б), издательство «Правда», номер и год издания. Далее сразу текст.
Аркадий Львович читает заголовок: «Под знаменем Ленина-Сталина советский народ идёт к победе». Доклад тов. А.С.Щербакова 21 января 1944 года на торжественно-траурном заседании, посвященном ХХ годовщине со дня смерти В.И.Ленина.
В разделе доклада «Наши силы растут и крепнут» жирным шрифтом напечатано: «Воины Красной Армии видят, что Советское государство не оставляет их семьи в беде. Они знают, что советская власть – это их, своя, родная власть, что она поможет их жёнам и детям, отцам и матерям восстановить хозяйство, разрушенное немецкими извергами. В этом один из источников высокого морально-боевого духа наших войск».
Заканчивается доклад обращениями и лозунгами:
«Наш народ проявил в Отечественной войне несокрушимое единство. Вся страна объединилась вокруг своего великого, мудрого вождя. Великий соратник Ленина, продолжатель его бессмертного дела, наш Верховный Главнокомандующий товарищ Сталин ведёт армию и народ к полной победе, к торжеству нашего правого дела. (Бурные аплодисменты).
Да здравствует ленинизм, наше верное, испытанное в боях знамя, под которым мы побеждали и будем побеждать! (Аплодисменты).
Да здравствует советский народ, народ-герой, народ-воин! (Аплодисменты).
Да здравствует Красная Армия и Военно-Морской Флот! (Аплодисменты).
Да здравствует товарищ Сталин, ведущий нас к окончательной победе! (бурная овация всего зала. Участники заседания стоя поют партийный гимн «Интернационал»).
Прошло много десятилетий с той поры. Уже состарились дети военного поколения. Но все, кто жил тогда, кто пережил эту войну, помнят, не могут её забыть.
http://www.proza.ru/2012/09/08/1199