Среди своих сверстников Колька-немой выделялся ростом и силой. Никто не знал, почему он не мог говорить. Из уст в уста передавалась история о пьяном отце, который, натянув вывернутый мехом наружу овчинный полушубок и прикрыв лицо меховой ушанкой, решил «поиграть» с маленьким сыном, войдя в комнату на четвереньках с рёвом: «Медведь пришёл!». Но была ли это правда или всего лишь вымысел?
Мы, сложившаяся дачная компания, из года в год приезжавшая с родителями на лето в этот посёлок под Ленинградом на берегу Финского залива, редко и неохотно принимали его в свои игры. Во-первых, Колька, живший там круглый год, ни во что не умел играть, поскольку местные дети гнали его из своего общества. Во-вторых, он был спокойным и покладистым, пока всё шло хорошо. Но стоило кому-то выразить недовольство его действиями, как его охватывал приступ звериной ярости, и он, нечленораздельно мыча, бросался на обидчика с кулаками. Учитывая его природную силу и крупную фигуру, это было чревато серьёзными последствиями. Но главной причиной было инстинктивное отторжение неполноценного существа. Дети ещё не усвоили такие понятия, как любовь к ближнему, помощь слабым и убогим. Они живут инстинктами, и детская компания подобна звериной стае, в которой всё неполноценное отторгается и часто даже уничтожается (это замечательно показано в книге У.Голдинга «Повелитель мух»).
Поэтому Колька чаще всего бродил один, издали угрюмо глядя на наши дачные развлечения. По-моему, он вообще никогда не улыбался.
Так шли годы. Тем летом, приехав на дачу после вступительных экзаменов в университет, я не сразу узнал Кольку. За год он резко повзрослел и превратился в статного восемнадцатилетнего парня. В армию его, естественно, не взяли, и он устроился работать на базу строительных материалов подсобным рабочим.
Все новоиспечённые студенты должны были отработать на полях, убирая урожай, и вновь я появился на даче лишь в начале сентября. Там я узнал удивительную историю, произошедшую с Колькой.
Одну из комнат, сдававшихся в Колькином доме на лето, сняла одинокая женщина, заурядной внешности, но всегда очень ухоженная и нарядно одетая. Из разговоров взрослых я помню, что ей было сорок два года. Для меня она была существом из скучного взрослого мира, где нет никаких игр, шуток, веселья, а есть только бесконечное исполнение обязанностей. Солнечные дни она проводила на берегу Финского залива с книгой в руках, а в дождливую погоду любила перекинуться с хозяевами в картишки. Нередко в карточных играх принимал участие и Колька.
Кончилось лето, и дачница съехала, погрузив утром в такси невеликое дачное имущество. А к вечеру хватились Кольки. Болтаться на улице целый день было для местных подростков обычным делом, но когда Колька не явился и к ужину, родители забеспокоились. Обошли соседей (телефонов в посёлке не было), но никто ничего не знал. На следующий день пошли к участковому, тот обошёл тех же соседей, с тем же результатом, и сказал, чтоб писали заявление. Если в течение трёх дней не объявится, начнут поиск.
В аккурат на третий день почтальон принёс телеграмму, сообщавшую, что Колька жив, здоров, и беспокоиться о нём нет никаких оснований. Его родители в недоумении показывали эту телеграмму соседям, обсуждали, что бы это могло значить, попутно не забывая наливать из предусмотрительно принесённой поллитровки. Это занятие оказалось столь увлекательным, что исходное событие, давшее толчок этому действу, стало как-то отходить на второй план. Никто не напоминал участковому, что пора уже объявить поиск, а сам он и подавно не суетился.
А через две недели в дом торжественно вошёл Колька, откормленный, подстриженный и ухоженный. Он был в новом костюме (первом в его жизни) и с чемоданчиком, раскрыв который, с гордостью продемонстрировал родителям новые рубашки, галстуки, носки…. Но с особенной гордостью показал он тёплые голубые кальсоны с начёсом. Всё это были подарки от дачницы, которая, уезжая, прихватила парня с собой и две недели наслаждалась крепким молодым телом, раскрывая Кольке науку страсти нежной. Насытившись, она отправила его обратно.
Колька снова стал работать на базе. На работу он теперь ходил в костюме и, встретив знакомого, обязательно задирал рукой штанину, демонстрируя голубые кальсоны. При этом он мычал и показывал другой рукой в сторону города.
Костюм на подсобной работе быстро утратил парадность, измявшись и покрывшись пятнами. Но куда ещё Кольке было в нём ходить? Да и сам он снова похудел на скудных домашних харчах и тяжёлой работе, оброс волосами…. А однажды утром рабочие, придя на базу, обнаружили Кольку висящим в петле, привязанной к крюку погрузчика. Рядом на земле лежал прижатый кирпичом кусок мешка из-под цемента, на котором смоченной в гудроне палкой были выведены крупные кривые буквы: НЕ ХОЧУ