Под шуршание дождя

 

Неужели долгожданная прохлада? С ночи не прекращающееся тихое шуршание дождя по листьям в парке кажется божественным утешением после долгого жестокого испытания пронзительным солнцем, до звона в ушах, с ощущением уже не природного, а какого-то технологического дрожания в воздухе, словно находишься в трансформаторной будке. Утомлённый мозг, нервно сопротивляющийся горячему аду трёх летних месяцев, расслабляется, наконец, и я бездумно смотрю в окно в изумрудно зазеленевший парк... бездумно...  А память вдруг услужливо подбрасывает давнее…

Помню, в один из таких последних дней августа перед десятым классом школы забежали ко мне, спасаясь от дождя, а скорее, используя его как повод, мальчик, с которым я тогда встречалась, и его друг – мой знакомый Сашка. Я, по "заданию" мамы, укорявшей меня утром, что я в свои 16 лет ни на что как хозяйка не гожусь (а уж пора бы!), по книжке и рецепту училась готовить голубцы. Они уже были удачно завёрнуты в капустные листья, обжарены, распространяя завораживающий аромат, и уложены на противень, чтобы отправить их ненадолго в духовку и довести до ума.

Мальчишки переглядывались, жалобно посматривая на меня, конечно, голодные, как это вечно бывает в возрасте шестнадцати-семнадцати. Но я,  закомплексованная, словом "неумеха", непобедимо стеснительная, опасаясь насмешки над моим "опытным блюдом", не решилась предложить им немного подождать, чтобы угостить их,  милых моих поклонников.
Дождь, наконец, утих, и мальчишки, безнадёжно вздохнув, распрощались и ушли. А я, глядя им вслед, расплакалась.
Прошло 50 лет, полвека прошло. Давно погиб в автокатастрофе мой мальчик и затерялись следы знакомого Сашки. Но почему, почему сегодня я сижу у окна, смотрю, невидяще, в мокрый парк и вспоминаю несчастные те голубцы и себя, нерешительную тогда и оттого неловкую. И не могу себе простить, словно такой пустяк мог изменить наши судьбы.

***

Помню дождливый сентябрьский день. Я - самостоятельная, в чужом городе, где "предстоит учиться мне в Университете". Неуютно, холодно и тоскливо. Чувствую себя всем чужой, бреду по лужам, глядя под ноги.
Аромат горячего кофе и сдобы заставляет поднять голову. Кафе. Хочется есть.  Я не успела позавтракать.

Как здесь необычно после студенческой столовки.  Высокие столики-стойки. Сверкающий аппарат кофеварки. Сахар - в голубых  бумажных манжетиках. Пирожные под стеклом. Запах поджаренных зёрен...

Хочется чувствовать себя городской и современной. Это дома мы с мамой пьём горячий свежезаваренный крепкий чай с непременным пирогом. Я люблю с грибами и капустой, а мама - сладкие.  А, бывает, с плюшкой, корочка которой, от избытка сахара, блестит карамелью.

Конечно, сейчас я поступлю так же, как та девушка, что изящно держит двумя пальчиками коричневое пирожное. И я отчаянно заказываю:
Чёрный кофе без сахара и пирожное "Буше".
Делаю глоток. С отвращением - второй. Откусываю кусочек политой глазурью подсохшей лепёшечки... Невкусно и оттого ещё более тоскливо.

У меня есть ещё время. Смотрю, как капли дождя стекают по зеркальным окнам кафе. Тихая мелодия. Ив Монтан.  "Под крышами Парижа". А мне хочется домой.

***

Кажется, нынешний дождь "всерьёз и надолго". Пожалуй, придётся извлекать из шкафа, порядком забытые этим летом, зонт и плащ.

Как говаривал В. Маяковский, переплывая Атлантику, "мелкая философия на глубоких местах"... Интересно, как удавалось переводчикам советской литературы растолковывать зарубежному читателю наше родное и до боли знакомое слово "выбросили"?
"Выбросили копчёную колбасу", "Выбросили женские сапоги". Ведь означало оно - не расстаться с  ненужным, а редкую возможность - приобрести необходимое.

"Выбросили" у нас в продажу, помню, китайские детские плащики невзрачного бледно-серого цвета. Курток тогда и в помине не было,  носили тяжёлые пальто. И вдруг - детские плащи. В первый же прохладный день все мы, сделавшись одинаковыми, словно дети какого-то унылого интерната, одновременно появились на дороге, ведущей в школу. Вспоминая это незабываемое зрелище, мне кажется, что мы такие разные, озорные и весёлые, вдруг начали передвигаться, как в замедленной съёмке какой-то единообразной серой массой маленьких мышат. И, без сомнения, это так и было, ведь новый плащ приказано было беречь, а была осень, дождь и слякоть. Тут не разбежишься.

И долго слышалось в школьной раздевалке:
- Это не мой плащ, у меня в кармане лежала точилка.
- Откуда у меня на рукаве чернильное пятно? Ой, это Танькин плащ, на подкладке написано.
***

И ещё - о плаще в пору дефицита.
Где, какими путями добыла его для меня мама, неведомо. Голубой, на яркой подкладке в крупную красно-серую клетку и роскошным капюшоном. Загадочно поглядывая на меня, словно факир, извлекла она его из пакета и раскинула на диване для обозрения, довольная произведённым эффектом.
Близился сентябрь, время дождей и модных плащей, впереди был 10 класс, и можно было понять желание мамы нарядить свою взрослую девочку. Я замерла от восторга.
- Ну-ка, примерь!
И разочарование. Мне кажется, плащ великоват и длинен, входило в моду  короткое. Мама пыталась подсучить рукава, обнажая яркую подкладку, пробовала укоротить намёткой длину... Но, не умея расстаться с первым впечатлением, с непередаваемым и доныне необъяснимым упрямством, я бубнила, что плащ носить невозможно.

И вдруг,  мама перестала меня упрашивать,  я впервые увидела, что она не рассердилась, а обиделась. Молча,  положила плащ в пакет и вышла. Я оторопела. Такого не бывало никогда. Кончилось время, когда можно было безнаказанно капризничать, канючить и играть на нервах, любящего тебя, усталого человека. Наверное, в эту минуту, я стала взрослой. С замиранием сердца, ждала я возвращения мамы. Она вернулась через полчаса, положила на стол деньги и сказала, что плащ купила соседская, худенькая, как и я, Любка, не зная как ей благодарить за свалившуюся удачу.

Время плащей подоспело скоро, в магазинах ничего не было, и мне пришлось надеть старое пальто. Зато, в чудном голубом плащике, укороченном по-модному, откинув яркий капюшон, пробегала мимо меня счастливая Любка.