Посвящяется С.М.
Какое же начало придумать моему рассказу?.. Ведь как бы я его не начала - с любого предложения - однажды кто-то хоть раз начинал своё повествование именно такими словами. В мире столько было всего написано - трудно быть оригинальным, как ни старайся. А рассказать всё же очень хочется. Ну вот, пожалуй, я уже и начала... Хотя и не уверена, что для начала рассказа и этот вариант оригинален. А, впрочем, какое это имеет значение, а уж тем более, отношение к моей истории?
Когда это случилось, было раннее лето... Точнее, один из прекрасных летних вечеров - предзакатных, тихих, мягко обволакивающих теплом и покоем. Я гуляла по парку маленького южного городка, скорее даже, большого посёлка, где гостила тогда у своих знакомых. Парк был тоже маленьким, но моему глазу сразу стала заметна его удивительная ухоженность. Деревья, кустарники и цветы так мило сочетались между собой и все вместе создавали душевный гармоничный ансамбль.
Я любовалась цветами, среди них особенно много было роз - самых разных сортов и расцветок. Они росли всюду: и отдельными кустами среди аккуратно подстриженных газончиков, и по-королевски возвышаясь среди пёстрого множества других цветов, и обвивали крошечную кружевную беседку немыслимо райского вида рядом с фонтанчиком. В беседке, как и положено, отрешась от всего мира, целовались влюблённые... По дорожкам важно, как постоянные завсегдатаи, совершали променад голуби, между ними суетились воробьи в надежде стащить из-под неторопливых голубиных ног найденную крошку или букашку. В общем, полная идиллия романтического стиля в парковом дизайне.
Моё внимание привлекла уютная скамеечка с видом на кусочек моря у горизонта, выглядывающего из-за окружающего пейзажа, и я расположилась на ней совершенно расслабиться и вдохнуть полной грудью неповторимый коктейль ароматов воздуха южного приморья. По парку гуляли немногочисленные отдыхающие, фотографировали красоту или друг друга на фоне парковых прелестей.
Вдруг порыв тёплого ветерка донёс до моего слуха невнятные хриплые звуки мужского голоса, раздающиеся из-за куста жасмина за моей спиной, небрежно усеявшего вокруг себя отцветшие лепестки. Моё благостное настроение было под угрозой - кому приятно сидеть и любоваться видами под чьё-то пьяное бормотание? И я уже почти вознамерилась уйти куда-нибудь и поискать себе другой милый уголок в парке, как неожиданно отчётливо услышала... французскую речь. Да-да, сомнений не могло быть, я немного учила французский ещё в школе из-за подружки-одноклассницы, попавшей во французскую группу. Я-то сама оказалась в английской, совершенно чётко повторяя вслед за учительницей при тестировании специфические английские звуки. Те мальчики и девочки из нашего класса, у кого это не получилось, стали учить французский, и я всегда немного завидовала им...
Я снова уселась на скамейку и прислушалась. Да, так и есть - хриплый и низкий мужской голос с гортанным рокотом произносил французские слова, в них слышался ритм... Боже, он ещё и стихи читает! Моё любопытство стало безудержным. Я встала и, обойдя скамейку, тихонько отодвинула ветки жасмина.
Зрелище, представшее перед моим взором, показалось мне ошеломляющим. Среди цветов газона стоял на коленях старик и одной рукой с помощью маленькой лопатки вскапывал и рыхлил землю вокруг роскошного розового куста, вместо второй руки был только пустой рукав, аккуратно заправленный в брюки под ремешок. Из-под ворота тёмно-синей клетчатой рубашки выглядывал красный шейный платок, на белой, как лунь, голове - берет, не поймёшь какого цвета от солнца... Ни дать ни взять, вылитый француз середины ХХ века, да и ещё и читающий по-французски стихи с произношением, которому позавидовал бы и Бельмондо. Но откуда он тут взялся? И что делает? Впрочем, ответ на второй вопрос был, пожалуй, совершенно очевиден.
И неожиданно для себя самой я произнесла недоумённо:
- Месье, что это Вы здесь делаете?
Он поднял голову и посмотрел в мою сторону. Но не увидев меня из-за куста, снова продолжил своё занятие. Я почувствовала себя глуповато. Что делать - уйти? Но со мной останется тайна его истории, она будет меня мучить, будоража моё воображение, а мне хотелось бы узнать больше - очень хотелось. И я решилась. Вышла на видное место и продолжила начатое:
- Добрый день! Я услышала Ваш голос... Вы... читаете французские стихи?
Он увидел меня:
- Добрый день, мадам! Вы ведь удивлены, не правда ли? Я слышал Ваш первый вопрос... Я здесь работаю. Да, в этом самом парке. Садовником. Точнее, признаюсь Вам по секрету – это моё увлечение, как и французские стихи, которые Вы услышали. А числюсь тут дворником, вместе с Петром, моим помощником - правда, он помоложе меня и это я, скорее, ему помогаю.... Я одинок и всё своё время провожу здесь, ухаживаю за парком. Дирекция не против, да и отчего бы они были против?
Опираясь рукой о землю, он тяжело встал, провел рукой по брюкам на коленях, вынул из холщовой сумки, висевшей на плече, садовые ножницы и срезал полураскрытый розовый бутон на тонкой ножке, предварительно ловко очистив стебель от шипов и лишних листьев прямо на кусте. Потом положил ножницы обратно в сумку, медленно наклонился за цветком, упавшим в траву... И подошёл ко мне, протягивая розу:
- Это Вам, мадам.
- Мне? Спасибо, месье, я обожаю розы...
Роза источала нежнейший головокружительный аромат. Я уткнулась лицом в розовые лепестки, вдыхая счастье… И к тому же, как всё-таки чертовски приятно ощущать себя «мадам» рядом с «месье», пусть даже таким стареньким...
- Эту красавицу зовут Глория Дей. Она роскошна, но щедра и неприхотлива, как настоящая женщина.
Он улыбнулся мне сквозь заросли усов и бороды. С совершенно тёмного от загара лица смотрели глаза Хэмингуэя… Я не смогла заставить себя оторваться от их доброго света, и мы разговорились, присев на скамейку.
Вот теперь я знала – это он работал волшебником дивного сада.
История его жизни не разочаровала меня, но оказалась слишком грустной. Родившись в самом конце 20-х годов прошлого века, он был сыном почти никому неизвестной русской актрисы-эмигрантки и французского коммивояжера. Они дали ему имя – Жан-Поль. В те же лихие 20-е-начало 30-х мать его, вынужденная по семейным делам приехать в Россию, не смогла вернуться обратно во Францию к мужу, попав, как многие, под жернова российского беспредела того времени. Вскоре она умерла от тифа, который подхватила в дороге, пытаясь прорваться домой. Малыш Жан-Поль чудом уцелел и после смерти матери был доставлен заботливой сестрой милосердия бабушке Полине Елизаровне, живущей под Питером. Отец его остался во Франции. И что с ним – так и не удалось выяснить из-под «железного занавеса». Да и зачем? Столько лет прошло – целый пласт истории…
Бабушка вырастила Ванечку, так она его окрестила, и померла. А Ваня жил, учился, работал в советской стране, как жили тогда миллионы советских граждан. Воевал на фронте в Отечественную – остался без правой руки. Потом работал на заводе комплектовщиком. Довелось хлебнуть и лагерной жизни – раскопали-таки его родословную. Но благодаря судьбе ли, своему ли мирному характеру, Иван остался жив. Была семья, сын… Сейчас никого – жена-старушка померла, сын-лейтенант, не успевший даже жениться и подарить деду внуков, в 80-х вернулся вернулся из Афгана в цинковом гробу… Всё как у многих…
Мы сидели в темнеющем парке, и в душе моей сгущалась невыразимая печаль…
И почувствовав моё настроение, он предложил мне:
- Да что это я, непутёвый, такой очаровательной женщине, порчу прекрасный летний вечер своей болтовней? Обрадовался, что Вы так внимательно меня слушаете, разоткровенничался, давай скорее свои мемуары выкладывать… Вы уж простите меня, голубушка, дурака старого… А знаете – что? Пойдёмте ко мне пить чай? Я живу тут неподалёку. Ну не бойтесь, я всего лишь старик-инвалид, не обижу…
Я и не думала бояться. И остаток вечера провела в гостях в его крошечной брежневской "однушке", где почти не было мебели, зато книги были повсюду. Мы сидели на кухоньке под оранжевым тёплым светом круглого абажура из моего детства, пили чай с липовым мёдом и Жан-Поль читал мне по памяти на французском, доставшимся ему в наследство от бабушки Полины Елизаровны, дочери русского помещика. Француз-гувернант привил мадмуазель Полине любовь к французской поэзии и эту свою любовь она передала внуку.
- Les yeux ferm;s je fume
En les ouvrant je vois le parasol
Pench; qui semble une ;me en peine
Tout pr;s la ville gronde
Des hommes creusent de leur d;sespoir
Interminablement le sol
Mais des fen;tres s';largissent Des bras
S';lancent vers la lumi;re fugitive
Un oiseau laisse couler ses notes
Comme d'ind;cises larmes
Un peu de temps encore
Et la paix s'ouvrira dans les nuages
И, глядя на меня своим хэмингуэевским взглядом, сразу переводил:
- Я курю, зажмурив глаза,
А когда открываю, вижу
Наклоненный зонтик от солнца,
Он похож на душу в изгнании.
Где-то рядом бранится город,
Бесконечно людские слезы
Увлажняют сухую почву.
Но откроются окна. Руки
Устремятся за беглым светом,
За пролитою песней птицы,
Как пролитые в землю слезы,
И немного, ещё немного -
Мир откроется в облаках
...Когда я приехала в этот городок в следующий раз, то не нашла больше старого волшебника в его прекрасном саду... Да и сам сад как-то поблек, роз стало меньше, беседка облезла и покосилась, фонтан сиротливо стоял пересохшим...
Расспросив соседей и узнав хотя бы то немногое, что удалось, я купила в цветочном ларьке розу. Жаль, там не оказалось Глории Дей... И отыскала на кладбище, показавшемся мне намного большим по размеру, чем сам городишко, могилу с надписью: «Иван Григорьевич ...» И обычная русская фамилия, как и у бабушки Полины Елизаровны.
Никто и никогда больше не читал мне стихов на французском. Но до сих пор в моей душе живёт его низкий и немного грассирующий мягкий голос, похожий на рокот морского прибоя...
«Мир откроется в облаках...»
------------------------------------------------------
Примечание автора - в рассказе использованы стихи, которые написал Ив Гаск, французский поэт и актёр, родившийся в 1930 году и живущий во Франции, перевод - Евгения Голосова.
Взято с сайта - http://www.netslova.ru/golosova/frenchpoets.html
Эти стихи и вдохновили меня на написание рассказа.
Картина художника Томаса Кинкейда "Дивный сад" из интернета