И понеслись дороги, железные дороги, с неуловимой скоростью и без остановки!
Поезда и столбы, разъезды и полустанки.
Стрелка — и рядом появляется ещё одна колея; шпал не видно — они сливаются в размытую серую массу — и бегут, бегут рельсы рядом, но не пересекаясь, в неведомую даль...
А потом вдруг ответвляется ещё одна, плавно, но решительно берёт влево — и вдруг оказывается на отдельной насыпи; и эта насыпь продолжает подниматься, отдаляясь — и скрывается среди деревьев за лесистым холмом... Куда идёт она — без столбов с проводами, одинокая дорога без опознавательных знаков? В какой-нибудь «почтовый ящик», военный городок или давно заброшенный карьер?
На соседней полке спит, укутавшись в дорожную простыню, ребёнок, а на верхней — во сне причмокивает губами тётенька, которой никто не согласился уступить нижнюю полку. Я прилагаю героические усилия, чтобы не чувствовать себя виноватым — ведь это я не уступаю ей нижнюю полку. Не потому, что не хочу лезть наверх, а потому, что, заблаговременно покупая билет через интернет, специально выбирал нижнюю. Чтобы не сдуло сверху ледяным потоком из кондиционера. И тётенька поэтому никак не значится в моих планах... Но легче не становится...
...По коридору проходит девушка, загадочная, как Мона Лиза, с чуть обозначенной улыбкой, и тайна этой улыбки естественным образом заставляет смотреть на свет, которым озарено её лицо, не замечая даже качеств её фигуры под длинным полупрозрачным платьем...
А вот женщина во сне: кажется такой уязвимой, и чувствуется, что всё её командирствование (двумя своими дочками она управляет как заправский сержант) — просто защитная маска. От кого защищается она? От мужчин — почитая их людьми второго сорта? От враждебности окружающего её мира — вон как вымуштрованно дочки протирают всё купе влажными салфетками?! Притом ни за что не желая разместиться за свободным столом, так и сидят по-птичьи, втроём на одной полке, сложив в один рундук все свои чемоданы, сумки и рюкзачки, хотя соседний остаётся пустым...
Проснувшись, она чётко знает, что надо делать и с кем нельзя разговаривать в дороге, что читать её детям (студенческого и старшего школьного возраста, между прочим) и когда им следует спать... а во сне она безо всякой маски — человек как на ладони...
Вот только девушка в коридоре смущает дух — она окутана тайной и идёт не от мира сего — в неведомую даль, подобно второй колее железной дороги, которая всегда бежит рядом, но никогда не пересекается; а стоит только мигнуть — её уже нет или она таинственно ответвилась по своим дорожным делам...
Тайной полна и дорога. Но эта тайна внешняя, она не от сути, а от иррациональности. Дорога настолько самостоятельна, что не оставляет места человеческому выбору, решению и действию. Она, как карма, неумолимо несёт человека из пункта А в пункт Б. Да, конечно, человек может волевым решением внезапно сойти на первой попавшейся остановке или, в конце концов, даже дёрнуть стоп-кран — но что человек будет делать в этом незнакомом месте, на этом заброшенном полустанке... или посреди степи? Вот вышел он, наполненный иллюзией свободы, и что дальше? От мира не скрыться, от себя не убежать... В крайнем случае, он может отказаться от пункта Б, но никто не избавит его от необходимости возвращаться в пункт А и начинать всё сначала...
Но человек упорен в своей недальновидности. Он часто взбрыкивает и порывается сойти с поезда, не задумываясь о последствиях. Он живёт моментом (в реальности или в иллюзии), и хочется ему ощутить твёрдую землю под ногами.
Путешествовать пешком приятнее. Для пеших перемещений в пространстве я выбираю такие цели, которые как бы и не цели. Мне важен сам процесс шествия — как звучит, вслушайтесь! Никакой спешки, суетливой беготни; ни жёсткой предопределённости железной дороги — а неторопливое, исполненное достоинства и значимости — шествие! Я вкладываю энергию времени в движение — и пространство разворачивается передо мной. Можно выбрать направление, можно выбрать темп, можно присесть на пенёк или заглянуть в пиццерию; в процессе шествия можно остановиться и внимательно рассмотреть что-то, что привлекло внимание...
Куда там поверхностному взгляду из окна поезда — что-то промелькнуло, и нет его. Только небо успеваешь заметить из окна вагона — но и то оно всё время закрывается летящими деревьями и конструкциями железнодорожной архитектуры. Бум-м! — ошеломительный звуковой удар — шумно мелькает в течение нескольких секунд встречный поезд. Нет, здесь ты не участвуешь в жизни проносящегося мимо мира — ты видишь только отдельные, случайно выхваченные взглядом кадры незнакомого фильма.
А в процессе шествия ты не отделён от окружающего мира, ты живёшь в нём, вплетаясь в симфонию его заката, видишь слёзы его дождя на лицах людей. Да, ты можешь пройти мимо нищего или алкоголика в отключке, но не потому, что тебя проносит мимо, а потому, что это именно твоё решение, твоё сознательное разделение пространства двух жизней. Точно так же и любая проходящая собака имеет право пройти мимо, облаять или вцепиться в твою штанину... Зато за один день на поезде я могу переместиться на тысячу километров — что ж, каждому своё!
...По коридору снова проходит девушка, другая девушка. Она красива, возбуждает желание, и смотреть на неё приятно — но этим всё и заканчивается. В ней нет тайны, или она так глубоко запрятана, что не чувствуется... и я её забуду через пару минут; а вот ту, с лёгким намёком на улыбку, буду помнить долго, и на душе будет тепло от радости, что есть среди людей что-то светлое...
Кстати, почему именно светлое? Разве за улыбкой Джоконды не может быть скрыто целое море порока? Не знаю; это всего лишь первое мимолётное впечатление, и оно обычно оказывается самым точным... А она хоть была красива? Не знаю. И лица не помню, только улыбку... Возможно, я теперь осознаю ещё один нюанс в творчестве Кэррола! (Здесь я бы поставил смайлик, но в литературе сие как-то не принято... ну так что? будем менять общественное мнение? ;) Или будем учиться у англичан — говорить английские шутки с таким серьёзным и глубокомысленным видом, чтоб никто не догадался?)
...По коридору проходит очередной местный торговец, и классически златокудрая девчушка смотрит на него круглыми глазами, видимо, не решив, стоит ли пугаться, но сохраняя притом готовность к радости и беззаботному смеху...
* * *
– Это мне Дед Мороз подарил! – доносится из соседнего открытого купе. Видимо, идёт обсуждение какой-то игрушки, которую присутствующие здесь дедушка с бабушкой подарили внуку.
– А что это Дед Мороз только мне подарки дарит, а вам не дарит?
– Подарки тебе нужнее, Дед Мороз тебе и дарит, – вот ведь воспитатели, чего в ребёнке воспитывают, сами не понимают. Но ребёнок эту ерунду не слушает, у него уже готова своя версия:
– Ну, мне-то понятно, я хорошо себя вёл, не плакал. А вы, бабушка с дедушкой, плохо себя вели, ругались — вот вам и нет подарков!
* * *
...Стоят два мальчика — один школьного возраста, другой студенческого. Ведут диалог познавательный и жизненный.
– Ты чем занимаешься?
– Учусь.
– В каком классе?
– В пятом.
– А дальше что делать будешь?
– В шестой пойду.
– А потом? – у старшего блестят глаза в предвкушении веселья — ибо появился хороший объект для стёба. Ожидания оправдываются.
– В седьмой! – стандартно отвечает младший, немного обескураженный, но полный решимости показать, что он сам себе хозяин, считать умеет и точно знает, что будет делать дальше.
– А потом? – вдобавок к блестящим глазам появляется и улыбка, которая не обещает младшему лёгкой жизни.
Торг успешно и без помех доходит до выпускного класса, но и на очередной вопрос «А потом?» младший не сдаётся и решительно продолжает:
– Институт! – дескать, «что, съел?! Знай наших! В высшее образование пойдём, лохов в другом месте ищите!»
– А потом?!
Младший явно ожидал, что торг закончен, но, оказывается, ещё есть, куда продолжать.
– Работа... – уже менее уверенно отвечает он.
– Не, неправильно! После института — армия.
– А, ну да, мама говорила, что из института теперь забирают...
– Вот так вот, был студентом — станешь солдатом. Понял?
– Ну, понял...
– А потом?
– Ну... не знаю точно... – младший сбит с толку, ему уже надоедает неопределённость: к чему это он там клонит?
– А потом уже как раз работа, понял? – назидательно замечает старший.
– Ага! – с облегчением отвечает школьник. Теперь он снова вернулся в круг своих представлений и точно знает, что будет дальше.
– А потом? – старший готовится торжествовать победу, но не на такого напал!
– А потом — жена!
Старший раздумывает ровно секунду. Решает, видимо, что тему теперь можно развивать и в новом направлении. Но пока автоматически задаёт свой вопрос: «А потом?»
– Ребёнок! – как должна выглядеть правильная семья, младший знает, и теперь его не возьмёшь голыми руками.
– А после ребёнка? – разнообразит свои вопросы старший.
– Второй ребёнок! – теперь торжествует младший.
– А потом?
Младший неожиданно запинается, мнётся, и, наконец, покраснев, изрекает:
– Не скажу!
– О, ну-ка, ну-ка, подробнее!
– Ну, не скажу. – южный говор с характерным растягиванием фразы придаёт диалогу особый колорит.
– Скажи, скажи!
– Ну, это не то, что ты подумал!
– А что? – старший наверняка предвкушает какую-нибудь эротическую фантазию и весь в готовности снисходительно просветить младшего в любых пикантных вопросах, выказывая при этом своё очевидное превосходство. Но все его фантазии мгновенно разбиваются о прозу жизни:
– Ну вот, старший сын подрастёт, буду с ним в компьютерные игры играть!!!
О, сладкие мечты детства!
...А дорога всё длится и продолжается, и поезд, раскачиваясь и громко стуча, несёт обоих в светлое будущее новых проблем, взросления и понимания...
* * *
Если посмотреть на железную дорогу под другим углом (лёжа на полке, например), она будет похожа на лестницу. Бесконечную лестницу со ступеньками-шпалами. Она уходит высоко-высоко — куда-то в космос. Если долго по ней взбираться, можно добраться и до Луны (вон она, как раз впереди, восходит над горизонтом).
Но тебе почему-то не приходится карабкаться вверх, да и вообще прилагать усилия. За тебя отдувается поезд. А ты всего лишь отдал за проезд туда-обратно среднемесячную зарплату своего региона — зачем?! Чтобы побыть немного в пункте Б, сделать какие-то дела, чему-то научиться, немного отдохнуть между делом... А что дальше?
Так ли нужно возвращаться обратно? Может, сэкономить половину? Но в нищете странника есть чудесный бонус — ему некуда (и незачем) возвращаться. У него каждый день что-то новое — места, люди, события... Но у тебя-то есть толстые канаты привязанностей, почти цепи. Чувство долга велит завершать начатое, лишь изредка позволяя короткий отпуск. И ты снова платишь — чтобы поехать, и чтобы вернуться. Плата деньгами — самая лёгкая плата.
Пусть оплаченный отпуск пойдёт впрок, пусть свежий ветер перемен даст силы на новые свершения. Лестница поворачивается обратно, встаёт на место и снова становится дорогой. Дорога идёт по горизонтали — чтобы дать тебе прочное основание для внутреннего движения вверх, в третье измерение...