… 27-го ноября за завтраком Степа не могла затолкать в себя ни кусочка пищи. Сказать, что было страшно – не сказать ничего. А на страх и волнение организм отчего-то всегда реагировал одинаково – полным отказом от еды. Мама обеспокоенно спросила, все ли в порядке. Степа рассеянно ответила, что, мол, да. Про себя отметила с безразличием, что теряет свой последний шанс остаться дома.
Но… но раз она решила идти до конца... Они никогда не поймут ее, но ей так надо… Страшно, очень страшно, но необходимо…
Необходимо узнать, наконец, Правду.
Она не больше будет убегать. Хватит.
Кое-как поев, она, слегка бледная, торопливо оделась и уныло поплелась в школу с чувством настоящего ужаса и нарастающей паники, какое должно быть, испытывает смертник, когда его ведут на казнь.
Когда она вошла в класс, звонок уже прозвенел, и одноклассники сидели на местах, весело и шумно переговариваясь. Учительницы, к счастью, еще не было…
Степа бочком, стараясь быть понезаметнее, ловко протиснулась в узкий проход между стенкой и рядом парт, и быстро засеменила к своей парте – пятой в ряду у стены.
Маша Дудник, заметив ее, хмыкнула, и с досадой отметила:
- Вот, дурища… Приперлась таки…
Лола Плетнева с подозрением глянула на Машу.
- А с чего бы это ей не приходить? - спросила настороженно.
- Отвянь, фотомодель! – огрызнулась Маша, открывая альбом.
Лола обиженно надулась.
- Маш, нельзя что ли, нормально ответить? - глаза зло блеснули.
- Иди в задницу, - бросила Маша, не оборачиваясь.
Лола укоризненно покачала головой и отстала от грубиянки. Стоило ли обращать внимание на какую-то пацанку, когда сегодня после уроков намечалось такое…
- Машка, у тебя все хорошо? – тихо спросила Марина, с беспокойством глядя на сидящую рядом и обмакивающую кисточку в синюю краску подругу.
Дудник с напускным изумлением посмотрела на нее, пожала плечами.
- Да, конечно. Все нормалек… - видать, не хотела волновать Марину.
Степа опустилась за парту и настороженно огляделась. Вроде бы все было как обычно, ничто не предвещает беды… Марьянова, правда, отчего-то пересела от Лавейкиной к Плетневой, но какое это имеет значение? Главное – отсидеть положенные семь уроков и пойти спокойно домой… Целой и невредимой. Господи, сделай так, чтобы то, о чем ее предупреждали Дудник и Ветковская, было неправдой, жестоким розыгрышем…
… Все уроки Степа провела в сильном напряжении, погруженная в невеселые, тоскливые мысли и совершенно не слушая того, что рассказывали учителя. Ей было страшно, каждую минуту хотелось вскочить и убежать домой, но теперь она в любом случае уже не смогла бы этого сделать – у дверей школы постоянно караулил охранник, никого не выпуская. Эх, эта чудовищная система общественного воспитания… У нее лишь один педагогический прием – принуждение. Полнейшее неуважение к личности ребенка, ограничение его свобод и отсутствие всяческого индивидуального подхода царят в школах, хотя недалекие люди и говорят о каких-то там изменениях к лучшему, произошедших с советских времен, времен тотальной коллективизации. Крупным планом ничего не изменилось… да и измениться не могло. Только не в нашей стране, где люди озлобленны, несчастны, закомплексованы… Отсюда формализм и невнимание к проблемам детей в учебных заведениях.
С трудом отсидев положенные уроки, сразу после звонка Степа нетерпеливо кинулась за курткой в класс. Сердце бешено стучало. Неужели... неужели ничего не будет?
Какое облегчение...
Она уже почти завернула за угол (после этого ей оставалось бы только торопливо спуститься по лестнице на второй этаж, взять куртку и радостно мчаться домой), когда неожиданно ее окликнули.
Степа резко остановилась, медленно, обреченно обернулась. Ноги приросли к полу.
К ней неторопливо приближались две девочки. Одна из них, Света Марьянова, гадко ухмылялась.
- Как дела, подружка? – подчеркнуто весело спросила она Степу, и подойдя ближе, довольно ощутимо хлопнула девочку по спине.
- Нормально… - пробормотала Степа, с тоской глядя на нее. – Ладно, я пойду, наверное…
- Куда это ты пойдешь? – хмыкнула Марьянова. – Останься с нами, Степонька… Степашка… или черт его знает, как там тебя… - развязный, наглый, прокуренный голос с хрипотцой. Хотя, Света, кажется, не курит, но... Господи, как же эта девочка отвратительна!
- Ты пойдешь с нами в туалет, - серьезно сказала Лола, но в ее черных глазах плясали искорки безудержного, необузданного веселья, сладостного, волнительного предвкушения. – Мы хотим в туалет. Подождешь нас, окей?
Степа замялась.
- Хорошо, - наконец выдавила она из себя. Она была в их системе дурочкой. Ненормальная, ни на что ни годная дурочка…Но...
- Пошли, - Света решительно схватила ее за руку и потащила к женскому туалету на третьем этаже. Степа не сопротивлялась. Она смирилась.
Когда Степу втолкнули в туалет, Лола Плетнева, идущая позади нее, со стуком захлопнула дверь и поспешно заперла ее на крючок. В школе туалеты были устроены необычно – закрытых кабинок не было, зато само помещение туалета запиралось. Чем объяснялось такое устройство клозетов, Степа не знала, но в тот момент это ее не занимало.
Лола плотоядно усмехнулась.
- Ну что, дрянь, готова получить по заслугам? Жаба вонючая! - выплюнула она с презрением.
- Да, нехорошо, нехорошо, - укоризненно покачала головой Света и издевательски погрозила Степе пальчиком. – Нехорошо обижать симпатичных девочек, ты, тошнотворная, мерзкая говнюшка…
Несколько мгновений Степа смотрела на них в изумлении широко распахнутыми глазами так, словно бы видела впервые, затем... откинув голову назад, расхохоталась. Смеялась заливисто, долго, громко, несдержанно, с наслаждением перекатывая шарики хохота во рту. Смеялась так, как никогда до этого не смеялась в школе. Живот сводило приятными судорогами, слезы застилали глаза...
И что странно - она больше не боялась. Совсем. Ни капельки.
Должно быть, какой-то предохранитель у нее в голове, не выдержав постоянного сильного напряжения, перегорел... Напряжение и страх исчезли бесследно, на смену им пришла приятная расслабленность и абсолютное спокойствие.
- Ну, что - хотите уничтожить меня? - увидев их их растерянные, пораженные лица, не удержалась - снова хихикнула. - Давайте...
Плетнева пришла в себя раньше Марьяновой. Красивое личико исказилось, и она, размахнувшись, ударила Степу по щеке. Затем, сразу же - по второй. Голова закружилась, Степа слегка покачнулась и спиной привалилась к холодной, обложенной белой плиткой стенке, сумка легко слетела с плеча на пол. В ту же секунду девочка запоздало осознала простую истину.
Жизненную Правду, если можно так выразиться.
Сейчас перед ней - не люди, волки. Два опасных волка, которые вот-вот нападут. Взывать к их совести и добрым чувства - бесполезно. И не потому, что эти чувства им совсем неведомы. Нет.
Потому, что их двое, а она - одна. Ей их не переубедить и они не остановятся, что бы она не делала... Они будут безжалостны к ней, потому что не доверяют другу другу, боятся показаться слабыми.
Доброта - слабость, а слабости не прощаются.
Не наплюешь на свои гуманные чувства, не задвинешь подальше мораль, не захочешь во всем подчиняться коллективу – затопчут «друзья»…
Степа устало подняла печальный взгляд на своих мучительниц, слабо, горько, мучительно улыбнулась им.
Добро не бывает с кулаками - это Правда. И в таком случае, Степа выдержит все, предначертанное ей достойно.
В конце концов, они - не волки, люди. Обычные тринадцатилетние девочки со своими проблемами, комплексами, переживаниями, страданиями... Возможно, им тоже иногда - одиноко, грустно, больно...
- Думаешь, курва, состроишь из себя ненормальную и мы пожалеем тебя? - озлобленно крикнула Лола. - Фиг тебе, сучка! За все ответишь сполна, уродка...
Она сжала тонкую руку в кулак и неожиданно сильно ударила Степу в живот. Степа на несколько секунд перестала что-либо соображать от боли, перед глазами заплясали какие-то черные точки, воздуха вдруг резко стало не хватать, и девочка начала жадно ловить его широко раскрывшимся ртом. Согнулась пополам, держась за живот, внутри которого расцветали все новые и новые фейверки боли. Закашлялась, рот наполнился слюной.
Марьянова, наконец, очнулась и ударила наклонившуюся одноклассницу ребром ладони по спине. Что-то тихонько хруснуло, и Степа не удержавшись на ногах, тяжело рухнула на белоснежный, старательно вымытый кафель. Лола весело, удовлетворенно засмеялась, хищно глядя на Степу.
- Правильно, Светка, так ее... Давай-ка теперь ногами, - выдвинула новую идею. Черные глаза блестели от веселого возбуждения, от наслаждения чужими страданиями.
- Хорошая мысль, - легко согласилась с ней Света и изо всех сил двинула ногой Степе под ребра. От удара Степа резко перевернулась с живота на бок. Перевернувшись, она сразу же свернулась калачиком. Это позволяло ей хотя бы частично защитить от ударов внутренние органы…
Удары посыпались на Степу, казалось, со всех сторон, и не было спасения, не было конца этой боли… Они били ее по лицу, пинали ногами в живот... Один раз Лола явно намеревалась наступить на Степину руку, лежащую на полу, но Степа вовремя торопливо отдернула ее. Если бы она не успела, все могло бы закончиться плачевно – несколькими сломанными пальцами…
В их действиях не было ничего удивительного. Люди всегда отторгали отличных от себя. Такова Правда.
И кто знает, возможно, это и правильно? Дефективных, ненормальных необходимо уничтожать ради того, чтобы они не портили генофонд человечества...
Но разве есть ее вина в том, что природа создала ее такой... бесполезной, слабой, не такой, как все? А кому это интересно? Это не имеет ни малейшего значения.
Значимо только одно. Они не примут ее. Никогда. Вот она, та горькая Правда, которую ей так хотелось узнать.
Неожиданно Степа ощутила, что удары прекратились. С трудом подняла голову. Из носа и рта на холодный кафель медленно сочилась кровь, глаз подбили, живот противно ныл.
Ее обидчицы стояли чуть поодаль, пристально глядя на нее.
- Ло, пошли... Хватит уже с нее... - тихо пробормотала Света.
- Ты что? - Лола взглянула на нее как будто бы в удивлении. - Нет уж, Свет, ты сама подбила меня на это дело, и теперь мы не будем бросать его неоконченным.
- Но... - взволнованно начала было Света, но Лола, не дожидаясь продолжения, не спеша подошла к Степе, наклонилась над ней, с силой вцепилась в темно-русые волосы и резко потянула руку вверх.Степа закусила губу до крови, чтобы не застонать от боли. Нет уж, плакать и стонать она не будет. Этой радости она их лишит. Все мучения, которые ей уготованы, она перенесет молча, с достоинством. Им не удастся выбить из нее ни одного жалобного, унизительного звука…
Слезы боли застилали глаза, белая стенка виделась нечетко, расплывчато.
Никогда. Это страшное, жестокое, безысходное, отчаянное, бесповоротное, неизменное слово.Никогда они не примут ее.
Никогда...
Лола уверенно потащила ее куда-то. Степа не понимала, куда и зачем, но ей уже было все равно. Чувств не осталось, в душе - лишь звенящая тишиной пустота. Теплая, темная, спокойная, затягивающая и по-своему даже притягательная, уютная...
Осталось совсем немного потерпеть… Осталось всего ничего…
Степу медленно продвигали все ближе и ближе к толчку, и девочка, сквозь красную пелену боли, наконец, поняла, что с ней собираются сделать. Сквозь призму пустоты все же ощутила отстраненное, безразличное облегчение. Всего-то? Ну, это нестрашно и не больно…
- Ло, не делай этого! - вскрикнула Света. Глаза налились беспокойством. - Не надо...
Лола, злорадно усмехнувшись, покачала головой.
- Так и знала, Марьянова, что ты не на что ни годная трусиха... - презрительно хмыкнула. Глаза лихорадочно блестели.Беззащитность Степы распаляла и возбуждала, и Лола уже не могла остановиться.
Все-таки, унижая других, делая им больно, получаешь ни с чем несравнимое удовольствие… Особенно, когда тебя саму… когда-то… тоже. Отыгрываться за свои страдания надо на других. Это здорово снимает напряжение.
Подтащив Степу к толчку, Лола на секунду остановилась передохнуть. Степа, собрав остатки сил, осторожно приподнялась и безразлично заглянула в дырку – там, внизу весело плескалась водичка… С виду вроде бы чистая.
Плетнева снова грубо схватила ее за волосы, и резко наклонила вниз – к воде. До Степы донесся едкий смрад, и вдруг девочка, словно бы очнувшись, осознав всю чудовищность и недопустимость ситуации, резко, судорожно подалась назад. Лола, не ожидавшая от безразличной, апатичной одноклассницы такого активного протеста, от неожиданности выпустила из рук Степины волосы. Вырвавшись из мучительного плена, Степа на четвереньках стремительно поползла по холодному кафелю. Доползя до угла, она кое-как села, обхватив колени руками и прижав их к болящему от ударов животу. Бессильно прислонилась спиной к белоснежной плитке.
Плетнева решительно направилась к Степе, но Света неожиданно преградила ей дорогу.
- Хватит, Ло, - процедила тоном, не терпящим возражений.В глазах - леденящий душу холод и кипящее негодование. Поймала Лолу за тоненькое запястье, грубо сжала. - Пойдем... - потянула одноклассницу к выходу.
Лола нахмурилась, с сожалением обернулась назад - к сидящей на полу замершей Степе.
- Но как же… я ведь только начала…- пробурчала, но на этом поток аргументов исчерпался - Лола понимала, что жаркий спор со Светой в данной ситуации может весьма плачевно окончиться для них обеих.
Спустя тридцать секунд в туалете уже никого, кроме Степы не было.
Степа тупо, бессмысленно разглядывала стену напротив. Сколько времени она так просидела? Она не помнила.
Казалось ей, что это все неспроста. Наивно верилось, искренне надеялось, отчаянно мечталось... Что вот-вот кто-то придет и спасет ее, как в сказке. Доверчиво протянет руку помощи, ласково оботрет от крови лицо, пожалеет, успокоит...
Кто-нибудь. Не важно, кто. Лишь бы человек.
А потом, спустя некоторое время она с холодной, отрезвляющей ясностью поняла, что никто не придет. И, покачиваясь и держась за стену, поднялась на непослушные ноги. Голова кружилась, из затылка медленно сочилось что-то теплое, живот противно ныл, в спине время от времени стреляло болью, из носа все еще текла кровь... Механически, на автомате, поковыляла к раковине, открыла кран, набрала холодной воды в ладошки...
Смыла кровь с лица. Хорошо...
Медленно, осторожно, крепко вцепившись в перила, спустилась на первый этаж - к выходу.
Только выйдя на улицу вспомнила о том, что ее куртка и сумка так и остались в школе. Вспомнила и о том, что отныне данный факт никакого значения не имеет.
Идти в конце ноября по улице в одном тоненьком пиджачке было холодно. По-настоящему холодно. Обхватила себя окоченевшими руками, пытаясь согреть покрывшееся мурашками худенькое тело, кое-как заставила себя ускорить ход... Эх, не замерзнуть бы... Резко остановилась, задумалась. А может быть - наоборот? Эх, замерзнуть бы...
Второго такого случая она не выдержит. Это точно.
Ну почему, почему она не может полноценно общаться, как другие?.. Ведь все, все могут, а она – нет… Значит, она – хуже всех...
И здесь нет ни выхода, ни спасения. Ни люди не могут помочь ей, потому, что даже не понимают, в чем проблема, ни она сама себя вылечить не сможет…
А самое страшное то, что ей придется ходить в школу. Каждый день. Пересиливая себя. Потому, что все ходят в школу.
В то место, где дети получают знания и дружат...
В то место, где одноклассники унижают и бьют ее…
… и если, черт возьми, это мои лучшие годы жизни, то тогда какими же будут худшие?
Нет. Хватит. Никто так и не пришел к ней.
***
… - Степонька, что случилось? - взволнованно кинулась к Степе мать, едва только девочка переступила порог квартиры. - Какой кошмар, что это за синяк под глазом? - ужаснулась.
- Я поскользнулась, - донесся до Степы ее собственный, лишенный всяких эмоций, голос.
- Но как же так можно было упасть? - продолжала кудахтать мать. - И где твоя курточка? Ты... неужели ты в таком виде и шла по улице? - приложила ладоши к щекам, пораженно покачала головой. - Там же мороз... - мгновенно побледнела.
- Все в порядке, мама, - Степа рассеянно махнула рукой, и пошла в ванную - согреваться горячей водой.
- Доченька... - спустя мгновение настырно поскреблась мать в дверь. - Сумка... сумка твоя тоже пропала... Умоляю, расскажи мне, что произошло... - тоскливое отчаяние и беспокойный страх отчетливо слышались в голосе.
Степа подняла голову, подставила лицо под теплую струйку воды. Душ... величайшее изобретение человечества. Скрывает собой ненужные, горькие слезы, смешивая их с водопроводной водой...
... Спустя два дня Степа надолго слегла с сильнейшим бронхитом, и, находясь в горячечном бреду, бессвязно и несознательно поведала родителям свою Правду.