Тем же вечером, как и обещал, Алексей принес мне небольшой плоский мобильник.
– Он удобен тем, что его легко спрятать в кармане, из-за своих размеров он практически незаметен. Но есть еще одна – самая главная – особенность. Я тут думал весь день, что, если по какой-то причине я упущу Чадаева… Ситуация может сложиться какая угодно. Вдруг ему удастся пробраться к тебе. Поэтому я внес в режим горячих вызовов несколько номеров: отделения милиции, твоего отца, свой номер. Но мой номер, обрати особое внимание, стоит в списке первым. Это цифра один. Если что-нибудь случиться, просто нажми «один». – Он тут же все продемонстрировал. – В его кармане громко завибрировал другой телефон. Леша достал его и показал, что отобразилось на экране. Это было слово «SOS».
– Так я буду знать, что тебе нужна моя помощь.
Я восхищенно улыбнулась.
– Леша, я не знаю, о чем думает твое начальство, но тебе давно пора на повышение!
– Не спеши меня хвалить. Все это действует только при условии, что ты успеешь нажать кнопку, и если будешь находиться в известном мне месте, то есть здесь.
– Тогда у меня действительно нет выбора, кроме как сидеть круглосуточно в квартире.
– Да, извини, свобода твоя так или иначе ограничена. И ты права, другого выбора нет. Главное, чтобы…
Он вдруг поймал себя на полуслове и закусил губу. Это смахивало на неудачную попытку скрыть какое-то опасение, которым он не желал делиться.
– Что? – Я внимательно посмотрела на него. – Что-то не так?
– Не знаю. – Лоб прорезала глубокая складка, Леша потер вспотевшие виски. Таким озадаченным я его еще не видела. – Какое-то странное предчувствие, что ли? Весь день душа не на месте.
– Знаешь, я думала об этом, – быстро заговорила я. – Тебе не нужно подставляться из-за меня. Если что-то случится…
– Глупости! – оборвал он. – За меня не беспокойся! Я имел в виду совсем другое. Но мы справимся. Мы поймаем его.
После этого он сел на диван и долго молчал. До этого дня я не видела Лешу в гражданском, он выглядел не привычно в свободных черных брюках со множеством карманов, темной рубашке и спортивном жакете из грубого коттона. Но и на обыденность его облик не претендовал, угадывалась скрытая амуниция и состояние чрезвычайной готовности. Казалось, передо мной другой Алексей Борщев, с которым я до этого не была знакома, лишенный формального налета, воинственный и решительный. Словно активировался элемент, отвечающий за высшую степень ответственности в период потенциального риска, когда человеку приходится открыто принимать угрозу жизни. Сосредоточенное лицо, собранное тело (руки постоянно согнуты в локтях и упираются ладонями в бедра), первое время напоминали мне хищника перед прыжком, внушая неосознанное волнение. Но потом я привыкла к этому, и на смену волнению явилось чувство безопасности.
Поскольку мне так или иначе не предстояло выходить из квартиры, я предпочла светлый спортивный костюм, мягкий и удобный, в котором являла разительный контраст по отношению к Борщеву.
Я принесла чай на подносе, умостилась в кресло напротив него – за своим рабочим столиком у балконного окна – и ощутила необходимость как-нибудь развеять создавшуюся напряженность.
– Как там поживает Лихачев? – спросила я. – Мне кажется, таких грубиянов я еще не встречала.
– Это только с тобой он так, – Борщев усмехнулся.
– Правда? Почему же?
– Ну, он парень смазливый, наделен природой всем, чем надо. А ты немного задеваешь его самолюбие, не замечая его. Он привык, похоже, что симпатичная ему особа сама должна цепляться на шею.
– То есть, – пошутила я, – он возомнил себя кумиром для каждой женщины?
– Девушки сами ему прохода не дают, так что, наверное, было от чего возомнить. Я уже перестал их жалеть. Надоело. – Леша громко отсербнул из чашки.
– А мне-то всегда казалось, что мое присутствие действует на лейтенанта крайне раздражительно.
– Я знаю его. Вижу, как он в лице меняется, стоит о тебе обмолвиться. Да и вчерашний эпизод, уж ты мне поверь, заставил его прилично понервничать. Наверное, спит и видит тебя в каждом сне. Как, наверное, любой другой мужчина, который с тобой знаком, – тихо прибавил Леша.
– Кроме Кирилла Чадаева, – мрачно заметила я. – Он, скорее всего, видит во сне мой труп.
– Ты, кстати, наблюдала у него оружие? – Лицо Борщева снова посуровело.
– Пистолет.
– О, Господи! – вскричал он так неожиданно, что я подпрыгнула в кресле. – Это уже просто организованная преступность какая-то!
– Сказал, что пистолет нужен ему для самообороны...
– Ну конечно! Для чего же еще? Ты умеешь пользоваться оружием?
– Когда-то умела. В детстве я занималась стрельбой, даже выиграла один турнир. – Заметив изумление на лице капитана, я быстро поправилась: – Только это было очень давно! Сейчас я испытываю к оружию отвращение...
– Понимаю. Я так и подумал. Потому что хотел добавить к мобильному пистолет.
– О нет! – Я покачала головой. – Спасибо, что этого не сделал! Слишком все серьезно. Надеюсь, ты носишь бронежилет?
– Только сегодня одел, – признался Леша, поправляя рубашку. – Страшно неудобная штуковина. Боюсь, как бы она не доконала меня раньше, чем кто-нибудь пристрелит…
Часы на стене в гостиной тикали почему-то очень медленно, постепенно переползая границу девяти. Заметив, что я становлюсь все более отстраненной с каждой минутой, все глубже погружаюсь в свои мысли, бессознательно обводя пальцем контур чашки с недопитым чаем, капитан понял это по-своему.
– Я, пожалуй, пойду на улицу, – сказал он, поднимаясь.
– Нет, погоди! – Я решила поделиться с ним своими размышлениями. – Знаешь, я тут вспомнила кое-что. Кирилл рассказывал, что незадолго до смерти у Миры объявился отец. Я подумала, что, возможно, он причастен к ее убийству, потому что, по ее же словам, это какой-то весьма солидный человек и…
– Пока ты лучше забудь об этом, хорошо? – прервал меня Леша со свойственной ему рассудительностью. – Не думаю, что эта информация правдива.
Я снова рассеянно уставилась в пространство.
– Вспомнила еще что-то?
– Несколько раз я замечала, что за мной следят, – призналась я, наконец. – То кто-то шел за мной по пятам, то я просто нутром ощущала преследователя. И довольно часто среди ночи, выходя на балкон, я ощущала чье-то присутствие внизу: либо под балконом, либо на углу дома. И часто до меня долетал дым его сигарет. Я еще удивлялась, что кому-то не спиться. А теперь начинаю думать…
– Пошли, – вдруг приказал Борщев, не дав договорить, быстро хватая меня за руку. – Быстрее, пойдем со мной!
Он потащил меня на улицу так быстро, что мне пришлось бежать, чтобы поспевать за его широкими ритмичными шагами. Остановились мы только на углу моего дома, практически под моим балконом.
– Ты часто выходишь на балкон? – спросил Леша, и лицо его от волнения начало покрываться бурыми пятнами.
– Всегда. Особенно ночью.
– Господи! Почему я сразу об этом не подумал, – воскликнул капитан. – У тебя же угловая квартира! Это ж просто удобнее не придумаешь! Стань сюда, – Леша направил меня на самый угол дома. – Посмотри наверх, что ты видишь?
Я увидела свой балкон. Просто как на ладони.
– Теперь поняла? Господи, я караулю у подъезда, а в это время он может преспокойно пристрелить тебя просто на твоем же собственном балконе! Ты видела его здесь хоть раз?
– Нет. Слышала иногда шорохи, просто понимала, что здесь кто-то есть, вот и все.
Алексей приник к стене, стараясь отгадать поведение преступника.
– Ну естественно, – бормотал капитан, – в случае чего, можно спокойно спрятаться за угол. Ты все видишь, а сам при этом остаешься в тени… Значит так! На балкон не высовываться. Ясно?
Мы вернулись в квартиру. Леша выглянул несколько раз из балкона.
– Сукин сын, – не прекращал он возмущаться.
Затем все же взял себя в руки. Пожелал мне спокойной ночи, дождался, пока я закроюсь на все замки и отправился сторожить подъезд.
***
Но даже понимание того, что меня охраняет капитан милиции, с таким настроем, что сюда и муха не влетит, не способствовало абсолютному успокоению. Все мои попытки уснуть сводились к нулю.
Найдя остатки коньяка в холодильнике, я нетерпеливо плеснула его в стакан, и только собралась отпить глоток, как вдруг поняла, что этот прожигающий аромат тревожит слишком стойкие воспоминания…
Я, Кирилл, его поразительно синие глаза, настолько проникновенные, что, кажется, видят насквозь всю душу. Шипящие поленья в камине небольшой полутемной комнаты. Чувство долгожданного умиротворения. И такие золотые слова…
Я сжала стакан в руке так сильно, что он едва не треснул. Холод снова пронзил сердце, как лезвие безжалостного ножа.
Как же я могла так просто поддаться!
Почему, ну почему не смогла увидеть, что человек всего лишь играет очередную роль! Ведь тысячи раз, затаив дыхание, следила за игрой актеров! И где находилось в тот злосчастный момент мое треклятое внутреннее чутье?
Зато сама…
Как прав был Егор: я – открытая книга!
И вот плачу за это свою горькую цену…
Закусив губу до крови, я с ненавистью вгляделась в темное дно стакана, но помешкав лишь секунду, быстро проглотила его содержимое.
Меж тем стоило хоть ненадолго прикрыть глаза, как на меня снова и снова со страшным ревом несся мотоцикл Кирилла.
А потом я видела его мистически-красивое лицо в бликах жаркого костра и неповторимые, чувственные губы, неожиданно ставшие жесткими, когда он спросил, что бы я сделала с человеком, убившим Егора…
Зачем он это спросил?
Зачем потом умолял меня не сдаваться…
Это было лишь частью игры?
Как безгранично, бесчеловечно, безбожно жестоко!
Нет уж, лучше бы ты сразу тогда убил меня, чем так поступить!
Ты говорил, что я – твое спасение, а сам при этом понемногу становился спасением для меня! Достал мое сердце со дна мертвого моря, вдохнул в него жизнь, согрел и приласкал… И все для того, чтобы разорвать его в клочья!
Да разве ты достоин после этого называться человеком?
Тебе мало было просто убить меня там, возле озера, хоть возможностей ты имел предостаточно. Но нет! Тебе сперва нужно было поиграть моим сердцем!
Как ты поиграл с сердцем несчастной Алисы Боднер.
И, возможно, с сердцем Мирославы Липки тоже…
В какие игры играет твой разум? Кто ты в этой игре? Кай, ледяное сердце которого не отогреет ни одна Герда, сколько бы любви и храбрости ты от нее не требовал? Этого не смогла дать тебе Мира. Не осилила Алиса. Что уж говорить про меня? Хоть видит Бог, я слишком быстро поверила всем твоим словам...
Я вдруг поняла, что от переполняемой меня ярости перестаю владеть собой, не могу дышать. Что гнев настолько велик, что я не могла совладать даже с собственным телом, которое стало дрожать так сильно, будто билось в ознобе. Что более ни о чем не могу думать, кроме того, каким мерзким типом оказался Кирилл Чадаев.
– Ты спрашивал, чего я хочу, – прошипела я с рвущейся, как дикий огонь ненавистью. – Спрашивал, хочу ли я умереть? Ты держал пистолет у моего лица и спрашивал, хочу ли я умереть? Как же я хочу сказать тебе это. Сказать прямо сейчас! Да, Кирилл Чадаев, я хочу, хочу увидеть твое лицо, когда ты будешь нажимать на курок, хочу!!! Так сделай же это. Сделай, умоляю! И будь проклят!
Задыхаясь, я бросилась к балкону так стремительно, словно собиралась немедленно выпрыгнуть.
Ну же! Ну-у же!
Схватилась руками за железный бортик и резко перегнулась, рискуя свалиться вниз, но…
Там, на углу дома, никого не было. Ни души!
Я долго и разочарованно смотрела в ту сторону, продолжая ждать сквозь оглушительную барабанную дробь сердца, что сейчас он выглянет, направит на меня дуло пистолета, торжествующе оскалится, покажет, наконец, свое истинное лицо…
Но минуты проходили. Дыхание незаметно выравнивалось. Терпение болезненно испарялось, решимость тоже. В конце концов, злобно зарычав, я вернулась в квартиру.
Не знаю, сколько времени я пребывала в нервном возбуждении, вытаптывая круги на ковре в спальне и в гостиной.
В какой-то момент мне стало совершенно не понятно, для чего Борщев старается обезопасить меня от молодого маньяка? Все сделалось настолько безразличным, как если бы в том виделся перст судьбы, всего лишь закономерность, а не случайное стечение обстоятельств. Не я ли всем нутром своим призывала смерть еще недавно? Не я ли видела в ней лик спасения, такого возвышенного и желанного покоя? Не моя ли это душа исходила криком священной боли, требуя справедливого разрешения ее земного терзания?
Не мне ли был послан этот палач, со внешностью юного бога и искусным театральным талантом, как дань всех моих страстей и прошений?
Так от чего же меня оберегать?
Но потом я подумала о Борщеве, что это несправедливо – подвергать его опасности. Он не должен и не обязан рисковать из-за меня, ставя мое спасение выше собственного. Потому что, если убийца намерен действовать до конца, он постарается убрать со своего пути любую преграду.
Еще через какое-то время, я решила, что от моей бессонницы можно извлечь гораздо больше проку как-нибудь еще, кроме того, чтобы сходить с ума и звереть. Мне стоило позаботиться о Борщеве. Нужно пойти на кухню и постараться что-то приготовить для него. И немедленно забрать его с улицы.
Читать дальше (Глава 41) : [url=http://www.proza.ru/2012/09/11/805]