Недород, а затем свирепствовавший голод, обрушивался на крестьянство Поволжья и тогда хлестала костлявая, своей широкой косой не щадя, ни старых ни малых. Жуткая тишина страдания нависла в тот год над сожжённой зноем землёй, с засохшими на корню не вызревшими стеблями пшеницы. И эта тишина наполнялась ещё угрожающей молвой, что хлеба хватит едва только до половины года. А на дворе стоял 1922 год, только что закончилась гражданская война, шёл период восстановления Советской власти, везде восстанавливалась промышленность, поднималось сельское хозяйство, но с продовольствием везде было трудно, 32 губернии были охвачены голодом. Два года подряд, сухое и знойное лето на глазах обречённых крестьян иссушило посевы. Люди были обречены, власти тоже ничего не предпринимали, упорно молчали и уповали на засуху. Поэтому помочь в лихую годину, голодающим Поволжья было некому. Люди ели лебеду, собирали разные коренья, ели даже грибковые наросты зелёного цвета, называемую «Плесень земли». Особенно было трудно выживать старикам и детям, гробы стали повседневностью, иногда было даже не до гробов, в могилу клали завернув в рогожи. Умирали семьями, дома странно пустели, в таких домах двери были открыты на столах и лавках стояла домашняя утварь, в печах стояли чугунки с каким-то непонятным варевом, образа завешенные тюлями, смотрели сквозь горевшие лампадки на умерших, застывших в страшном искажении но со смирными и спокойными лицами, только серыми от изнурительного голода. Людей настигла неминуемая участь, и они тихо и безропотно умирали.
Чтобы описать все страдания голода, и обречённой жизни, но не сошедших с ума и не опустившихся до безрассудства людей, нужно превратиться в ангелочка и пролететь над этой оцепеневшей землёй, залететь в каждую странно - пустующую избу и увидеть глазами и сердцем всё, что пришлось пережить этим людям, и чтобы запечатлеть как на киноплёнку для того, чтобы помнили.
Пролетая над вымершей деревней, ангелочек завис над возом с зеленой и сочной травой, которую накосил в низине, худощавый но здоровый по телосложению мужчина в красноармейской гимнастерке с не выцветшем пятном от ордена Боевого Красного Знамени, в солдатских галифе и крепких трофейных английских сапогах, это был Иван, средний сын Федосея Филипповича, зажиточного многодетного крестьянина, знающего особенности местного хлеборобства. Иван сноровисто и ровно уложил траву, ловко запрыгнул на воз и поехал в сторону деревни Иловатое, там на краю деревеньки так называемом Ваулин участок, жила старушка Агрофена, которая мужественно переносила голод и из всей деревеньки оставалась единственным жителем. Воз остановился возле её избушки, мужчина спрыгнул с воза и прошёл через открытую калитку ни на огороде, ни возле дома её не было и заглянув в сени, он окликнул её:
- Бабушка Агрофена, вы дома?
Но увидел, что и входная дверь в избу была открыта, зайдя в дом, он окинул взглядом, прибранную первую половину где была побеленная печь, маленький чуланчик отгороженный дощатой перегородкой, на которой висели часы ходики с опущенной до конца гирькой, большой стол накрытый чистой скатертью и над ним, было закреплено большое, наклонно висевшее зеркало в деревянной ажурной раме, с полочкой в низу, оно занавешано было большой шалью.
Заглянув во вторую половину избы, он увидел под образами в прибранном гробу лежала Агрофена. Иван перекрестился и тихо сказал:
- Ну, вот и ты бабушка Агрофена прибралась.
Повернулся и быстро вышел из дому, посмотрел на солнце, оно ещё не было в зените, значит похоронить успевают в этот день, и поехал в другую деревню, которая расположилась сразу за бугорком, в центре которой находился зарыбленный пруд, где ещё ловилась рыба, которая ещё поддерживала жизнь, голодающих людей и вернувшихся с войны молодых красноармейцев. Иван, он же был бригадиром полеводческой бригады, направил к упокоившейся бабушке Агрофене женщин, чтобы подготовили её к погребению, а мужиков направил на кладбище копать могилку.
Ангелочек тоже видел, пролетая над кладбищем изрытом свежими могилками с одинаковыми дубовыми крестами, как мужики скоро подготовили могилку и заученными движениями сколотили такой же дубовый крест, как и у остальных могилок, вырубив долотом даты жизненного пути Знаенко Агрофены Платоновны.
Ангелочек также видел, как мужики на руках отнесли гроб с Агрофеной Платоновной к месту её вечного упокоения, и пролетая над опустевшей деревенькой, которая сиротливо раскинулась возле небольшой речушки, внизу у подножья высокого Кургана на котором и было сельское кладбище.
Ангелочек залетел наугад в одну также раскрытую избу, где также осталась вся домашняя утварь, горшки, махотки, деревянные чашки и ложки, только в этой избе было, что то такое, которое привлекло сразу его внимание. Все перегородки и стены были разрисованы картинами, они изображали богатырей со щитами и острыми пиками, лица которых сурово смотрели вдаль, картина русской женщины в белой расшитой блузой склонившей голову над лежащем в её ладонях каравае, румяном и пышным, от которого казалось ему, идет вкусный запах хлеба.
Изображения были так величавы, что можно было и не понять, что рисовал их одиннадцатилетний мальчик, который умер от истощения всего неделю назад и был похоронен там же на Кургане.
Ангелочек переместился в другую такую же странную избу, стоявшую по соседству. В ней было всё также, только было много фотографий, одиночных и семейных во главе с сухим но очевидно стойким стариком, с залихватскими усами, сидевший в кругу своей большой семьи с залихватским седым чубом выбивавшимся из под казачьей кубанки, по руку с сидевшей возле него миловидной бабушкой, в темном одеянии и устало сложившей свои натруженные руки на коленях. А на стене напротив висел отдельный портрет, усатого лихого казака воевавшего в Первой Империалистической Войне за Веру, Царя и Отечество, с красовавшимися на его груди четырьмя Георгиевскими крестами, - эти же кресты были приколоты вверху прикроватного шерстяного коврика, над кроватью за ширмой.
Ангелочек, так облетел все странно пустующие дома, и везде он встречался со стойкими добротно сложенными и с широко открытыми душами людьми.
Он и сейчас живёт там и теперь уже только наблюдает с вершины Кургана, как журчит у подножья его небольшая речушка и как на вспаханном поле, всё ещё виднеются сквозь чернозём квадратики бывших хат деревеньки, которую стер с земли неистовый голод и людское равнодушие.
Прошло уже много лет, но каждый раз после вспашки они снова и снова проявлялись ровными квадратиками, для того, чтобы люди помнили.