(Посвящается моей любимой матушке)
ПРЕДИСЛОВИЕ
На нашей планете много храбрых людей, возможно, физически сильными их нельзя назвать, но духовно. К таким людям относится и моя мама Давыдова Ленина Петровна. Ей исполнилось в эту Новогоднюю Ночь 90 лет - это замечательный Юбилей!!! Моя матушка очень красивая, умная, отважная, она мать троих детей и бабушка шестерых внуков! Она, как и остальные ветераны ВОВ, пережила то, что не многим удосужилось «испытать на собственной шкуре» на нашей планете во время любых жестоких и коварных войн. Моя мама прошла всю Великую Отечественную войну от начала до конца, от первого взрыва до последней слезы радости. Она принимала активное участие в ожесточённых битвах в роли медсестры санитарного поезда, и её роль была очень важной в этих схватках. Моя матушка была ранена, и имеет много боевых и юбилейных наград.
Когда я начинал писать первые строки этого маленького повествования, которое я собирался посвятить моей матери Бердниковой (по девичьей фамилии Давыдовой) Ленине Петровне, то я думал, что это будет хронологический пересказ событий военных лет, о которых она рассказывала мне с детства, правда, с долей добавления небольшого художественного вымысла. Какого же было моё удивление, когда, столкнувшись с архивами прошлого века, информацией из СМИ и непосредственно с некоторыми людьми, участвовавшими в обороне Сталинграда, я понял, что каким-то непредсказуемым образом переплелись судьбы многих поколений. Моя любимая мама Лина сейчас живёт и здравствует в «городе достойном поклонения», в городе-герое Севастополе. Юдин Михаил, который фигурирует в дневнике «Боевой Путь» моего деда Мавринского Артёма Петровича, оказывается, и как выяснилось, был не только соратником по партии, но и его товарищем. Сергеева Анатолия Николаевича я знал лично и был с ним в добрых отношениях. Потомки семьи Юдина Михаила – Юдина Нина и её сын Владимир, проживали до недавнего времени в Краснооктябрьском районе города-героя Волгограда, и мы с ними очень дружны. Сейчас они живут в Санкт-Петербурге. Районный поисковый отряд «Огонь Памяти» носит имя Сергеева Анатолия Николаевича, им руководит «бабушка» Дэя Григорьевна, как её называют "дети". С ней я также нахожусь в тёплых товарищеских отношениях. Этот отряд зарегистрирован в Волгоградской региональной общественной организации «Поиск». Я не перестаю искренне удивляться, как и каким образом, все наши судьбы и, возможно, судьбы других десятков тысяч людей на протяжении многих десятилетий остаются в столь тесном переплетении. Когда я позвонил Юдиной Нине и сообщили ей о том, что на основании военных фронтовых дневниковых записей наши деды Юдин Михаил и Мавринский Артём Петрович во время ВОВ воевали бок о бок, разумеется, она была тоже очень удивлена. Таким образом, первоначально думая, что я посвящаю мой рассказ только моей любимой матушке, само собой случилось, что он посвящён боевому единому духу людей, боровшихся с фашизмом в дни гитлеровской оккупации до последней капли крови.
Грядущие поколения!
Будьте достойны памяти каждого бойца, пожертвовавшего собою во имя мира на планете!
ГАРД
Я изо всех сил всеми четырьмя лапами рыл землю и камни. Скулил. Рвался мордой наружу. Я чувствовал тягу ветра. Тут была смерть. Там было небо. Моё сердце колотилось. Я карабкался, полз вверх. Вверх. К свету. И свежему воздуху. Я не знал, что происходит там. Быть может там, наверху, происходит что-то ужасное. Но то, что случилось здесь, даже описать невозможно. Подушечки моих лап были сильно истерзаны, потому что беспомощно пытались вгрызться в груды обломков дома, в котором я жил до сих пор со своей удивительно прекрасной хозяйкой Линой. Моя морда истекала кровью и болела от тщетных попыток просунуться в лабиринт, который, как я знал, выведет меня к людям. Наконец, я приблизился к выходу из него. И тут же прижал уши к голове, так как вокруг меня раздался неимоверный грохот. Я помню, как почти точно так же прижимал свои уши у нас дома, но только не от страха и неизвестности, а от тёплой ласки и удовольствия, которые дарила мне моя Лина. Моей любимой хозяйке было, я знаю, всего шестнадцать лет. Что-то подсказывало мне, что там, наверху, я найду помощь. Найду там людей, которые помогут ей, оставшейся внизу, лежать под тяжестью обрушившихся стен и крыши нашего родного дома. До этого дня я никогда так сильно за неё не боялся. Да раньше и бояться-то совсем не нужно было. А сейчас подушечки всех моих четырёх лап были разорваны, из них бежала кровь, все когти были поломаны, нос тоже был в крови, глаза засыпаны землёю, мелкими камешками и пылью. Но я ещё был жив! И рвался на волю, чтобы спасти Лину, потому что я был Гард – защитник.
Я почувствовал, как лабиринт подо мной и надо мной стал прогибаться, всё заскрипело и разом полетело вниз. Я лежал на зелёной лужайке, усеянной неисчислимым множеством разноцветных цветов. Стрекотали кузнечики. Жужжали жуки и шершни, пчёлы и осы. В небе летали тысячи белых бабочек – капустницы. Раньше я любил, играючи, за ними гоняться, а теперь лежал на спине и не двигался. Стало тепло и спокойно. Я подумал, что мы с Линой отдыхаем на Мухавце, на правом берегу которого жили недалеко от того места, где он впадал в реку Буг. Но я нигде не видел Лину. А белые бабочки стали увеличиваться, падая с неба прямо на меня. И я понял, что это были не бабочки, а белые бумажки, от которых вкусно, но страшно пахло. Я понял, что жужжали не жуки и шершни, пчёлы и осы, а в небе самолёты. Я понял, что стрекотали не кузнечики, а били пулемётные и автоматные очереди. Я не знаю, сколько времени провёл без сознания, но когда сознание ко мне вернулось окончательно, то первое, что я подумал, было: «А Лина?» Моё внимание на чём-то остановилось: мой взгляд застыл на одной листовке. Нет, нет, их было много, и они сыпались с неба, как в снегопад, когда я родился. На этих листовках было что-то написано человеческими буквами, и ещё они имели чужой запах. Чем же пахло, чем? Запах был очень сладким и напоминал на… заколдованный запах кофе, конечно же, кофе, кофе со сладкими булочками с шоколадом! «Ох, Лина, Лина, где же ты, моя хозяюшка?» Со слезами на моей окровавленной мордочке и с надеждой в душе на то, что Лина найдётся, я снова стал рыть руины и опять потерял сознание, ещё глубже заснул, как никогда не засыпал. Мне снилось, как я с Линой гуляю по Бресту и по берегу Мухавца. Лина держала меня на руках, а когда я брыкался, она выпускала меня, и я бежал к воде, чтобы выкупаться, спасаясь от жары. Ещё снилось, как мы ходили у мясных и мельничных комбинатов и, конечно же, у молочных заводов. Ох, как я любил эти запахи, они до сих пор стоят у меня в моём маленьком мокреньком носике, хотя сегодня я уже самый старый пёс на всей планете. Мне снилось, что я бежал навстречу Лине, но не мог её найти среди каких-то камней и развалин, которые пытался разрыть. Ещё мне снилась горящая дорога, клубы дыма, бесконечные взрывы. Меня спешно нёс какой-то человек в военной форме. Нет… Подождите… До меня только сейчас дошло, что я не сплю, а если я не сплю, значит, это всё происходит наяву, да и, вообще, куда меня несёт этот офицер, которого я не знаю, по этой дороге, я тоже не знал. Я начал брыкаться изо всех сил, как только мог.
- Тише-тише, - говорил этот человек, - сейчас я отнесу тебя к твоей хозяйке. Потерпи чуток, белый кутёнок, и всё поймёшь.
Я продолжал дрожать и брыкаться, но я перестал дёргаться очень сильно и вырываться, как прежде, так как мне стало легче, хотя легче от этого не стало, когда я услышал, что он несёт меня к моей Лине. Я поверил ему. И этот человек стал мне даже нравиться, да и его незнакомый запах всё же напомнил мне Восточный форт, Северные, Холмские и Тереспольские ворота, Инженерные и Северо-западные казармы цитадели Брестской крепости, которые мне показывала Лина, держа меня на руках, когда я был ещё совсем щенком.
- Дружище, - продолжал говорить этот человек, - тебе просто повезло, что наша машина проезжала мимо, и один раненый солдат заметил в твоём поведении призыв к спасению какого-то человека. Твою хозяйку мы нашли быстро. Она лежала, заживо погребённая в разрушенном доме. Тот же раненый солдат услышал из-под обломков дома слабый девичий стон: «Гард… Гард…» Наша машина была полностью переполнена, поэтому её втиснули на моё место в кабину, а я взял тебя на руки… и сейчас принесу к ней.
- Гард! Гард! Ты жив! – крикнула радостно, но со слезами на глазах Лина.
Неужели это голос моей хозяйки? Да, конечно, только от неё пахнет такой нежностью. Я вырвался из рук офицера. Подбежав к Лине, я запрыгнул мигом на её койку, прямо к ней на руки, ну, в том смысле, что на всю неё.
- Гард! – слёзы не скрывала Лина, - ты не представляешь, как я рада тебя видеть. Вот только единственного тебя я не ожидала встретить, услышать твой милый лай, писк и визг, кровь, пот и слёзы! Ох, Гард!
Лина изо всех сил прижала меня к себе, как родного человека, друга, защитника, как будто бы я значил для неё всё.
Я почувствовал, как моя шёрстка очень быстро начала становится влажной от слёз моей Лины. Я, повизгивая и размахивая хвостиком, лизал её в губы и нос, в уши, подбородок, шею, глаза, слизывая горько-сладко-солёные ручейки взаимной безграничной радости.
К нам подошла совсем молодая медсестра и сказала, что моя Лина сейчас должна срочно выезжать в Киев, так как в Бресте оставаться смертельно опасно. Там, если понадобится, ей смогут и далее оказать даже лучшую медицинскую помощь, чем здесь. Теперь я внимательней посмотрел на Лину, и увидел, что она почти вся была перевязана бинтами, которые были в крови.
Я посмотрел на её руку, опять на неё и опять на раненую руку, которая не была забинтована. Переглянувшись с ней, я стал лизать рану на её руке, почти у плеча, и понял, что впервые вкусил страсть к собачьему знахарству. Я лакал её кровь, родную и дорогую мне. Нет, я не был вампиром, но врождённым знахарем. Я зализывал первую в своей жизни рану - человеческую. Я заживлял её. Кровь имела особый вкус. Он не был похож не на что: даже на молоко. Это был мой первый короткий опыт собачьего врачевания.
- Лина, скорей! – торопила нас медсестра. - Война началась! Война! Понимаешь?
Медсестра, расплакавшись, ушла. Санитар помог Лине подняться с больничной койки и одеть её в чей-то очень длинный бесхозный какой-то свитер. При большом количестве ран на теле Лины, она, как могла, передвигалась, стойко сдерживая стоны, и сама, хотя и чересчур очень медленно. Удивительнейшим чудом было то, что у неё не оказалось ни одного перелома, и не пострадала ни одна её косточка и сухожилия. Только множество громаднейших синяков и открытых кровоточащих ран.
- Гард, в поезд, – превозмогая боль, решительно скомандовала Лина.
Чтобы не утруждать мою хозяйку, я спрыгнул на пол, ну, на землю, и пошёл, поглядывая на неё, рядом с ней.
Мы сели в поезд, в вагоны, нет, даже не в вагоны, а в товарные пустые составы. Я думаю, в них перевозили раньше муку, пшеницу, соль, сахар. В других, мне кажется, корнеплоды: картофель, морковь, свеклу. В третьих, я считаю, лес, каменный уголь и щебень. Так подсказывал мне мой нюх. Теперь они предназначались для перевозки людей и были переполнены как под аншлаг. Я никогда раньше не видел такого длинного поезда, похожего на бесконечного огородного червяка! Ни у кого не было билетов, не было проводников. Шла срочная эвакуация мирных людей.
- Лина! Лина! – я услышал из тысячи голосов самый громкий голос офицера, который недавно на руках нёс меня к Лине. Я завертелся и закрутился на месте, заскулил, потянул Лину за подол свитера к выходу из вагона.
- Иван! Мы здесь! – кричала Лина громко, насколько могла. И я залаял изо всех сил со всей своей собачьей радостью, раздвигая путь за собой моей хозяйке, виляя усердно своим хвостом влево и вправо, что все за мной расступались.
- Лина, - опустив голову, сказал Иван, когда отыскал нас среди многотысячной жужжащей толпы, - Пётр, твой отец, погиб. Одним из первых в этой войне. Вражеская бомба попала в башенный кран. Кран не выдержал и рухнул.
Я с Линой часто бывал в этом речном порту Бреста. Папа Лины, Пётр, очень любивший меня, работал машинистом на башенном кране. Эти краны всегда напоминали мне жирафов. Папа Пётр сидел в кабине и заставлял жирафа двигаться по рельсам. В нужный момент жираф из своей головы в виде толстого стального троса выбрасывал к земле свой длинный язык, которой хватал до десятка огромных брёвен, и переносил их на баржу или пароход, стоявшие у пристани на причале. Или, наоборот, с них на берег.
Лина молчала… Я молчал, ничего не понимая, как немой пёс, не веря, но всё-таки надеясь на чудо, любя его очень и надеясь безнадёжно. «Только малая печаль говорит, большая – безмолвна». - Так говорил папа Пётр, цитируя древнейшую мудрость. Он, Пётр, за свою жизнь прочитал много, тьму, легион, сонму книг. Он был замечательным человеком. Путеводителем по жизни. Истинным Учителем. В его смерть не хотелось верить.
- Лина, - Иван глаза в глаза смотрел на Лину, продолжая говорить, - Дарья, твоя мать, пропала без вести. Она жива. Я это знаю. Я этому верю. Она просто не успела вас найти. Верь, как я, и надейся... Любовь - дороже хлеба...
Поезд дрогнул, передёрнувшись, и начал набирать скорость.
- Береги себя, Лина! Гард, защищай её! Встретимся в День Победы! – Лина смотрела на удаляющийся Брест, объятый огнём и дымом, дрожащий от взрывов и рыданий. В её глазах застыли жемчужные слёзы.
- Клянусь, – прошептала Лина таким голосом, что моя шерсть встала дыбом, и я оскалил зубы на запад.
Так для меня, простой и обыкновенной беспородной собаки, началась Великая Отечественная Война. Героическая оборона Бреста длилась 28 дней. На Брестскую крепость наступала 45-я немецкая пехотная дивизия, усиленная танками, артиллерией и авиацией. Всего 3,5 тысячи человек, находившиеся в Брестской крепости, включая Ивана, малочисленные отдельные подразделения 42-й и 6-й стрелковой дивизий вместе с пограничниками, приняли на себя сокрушительный удар превосходящих сил врага.
Я спрятался в поезде у Лины под шерстяным её длиннющим свитером на её забинтованном теле, и провёл там весь путь, до Киева, молча, как и моя хозяйка. Я зализал рану на её руке, у плеча. Тогда Лина начала поочерёдно снимать с себя бинты. Я зализывал и эти раны. Мы это делали молча. Наконец, Лина сняла все бинты, и я зализал все её раны. Пока мы были в пути, я вспоминал, как мы с Линой и её родителями жили недалеко от площади Ленина в Бресте, до того как началась война. Мы каждые выходные дни ходили гулять, играть, отдыхать, петь. Мы радовались жизни и нашему безграничному счастью! Война отняла у нас всё. Но осталось того, что было свято, но ещё жило в наших сердцах, в памяти только. Потому что война была Священной. И наши сердца бились: «тук-тук, тук-тук», как колёса поезда по рельсам…
Наш вагончик покачнуло. И человек престарелого возраста, добрый старец, киевлянин, приезжавший в Брест, к своим детям и внукам, так их и не повидавший, всю дорогу певший песни на малознакомом, но понятном мне языке, убеждавший всех, что война закончится нашей победой, - его звали дед Влад, - уточнил: «Прибыли. Киев».
- Гард, - первое, что сказала Лина после последнего её слова «клянусь», от которого моя шерсть тогда встала дыбом, и я оскалился на запад, - сейчас, главное, не отставай от меня, держись, как можно ближе.
Она почесала меня за ухом, и мы поспешили. За дедом Владом. Догнав его, Лина спросила:
- Дед Влад, постойте, подскажите, как пройти в ближайший военкомат?
Дед Влад, прищурив глаза, в которых стали наворачиваться слёзы, с улыбкой, сквозящей скорбью, ласково переспросил:
- Воевать хочешь, внучка?
- Да. И победить, – без сомнения, твёрдо и убеждённо ответила Лина. И добавила, прочитав мои мысли, - Не только я. Гард тоже. И вся наша страна.
- Дед Влад, помолчав, сначала перекрестил Лину, потом зачем-то меня, собаку, оглянулся по сторонам, и сказал запутанно, что идти нужно то прямо, то налево, то направо, то по-разному.
От такой подсказки у Лины широко раскрылись глаза. Проглотив сухую слюну, Лина заговорила иначе:
- Дед Влад, я так никогда не найду. Покажи мне направление и расстояние, умоляю тебя.
Наворачивающиеся в глазах деда Влада слёзы высохли, улыбка и скорбь исчезли, он повернулся и, показав открытой ладонью правой руки направление, указал:
- Миля.
И предостерёг:
- Внучка, если хочешь то, что хочешь, никогда никому не говори, что есть действительно надобно, но стремись к своей гуманной человеческой цели, - и это самое важное, - и помни ещё, что званных больше, чем избранных, и знай, не цель есть величина, но самое главное – это твой путь к ней.
Пока я и Лина смотрели в ту сторону, куда указал дед Влад, он исчез в бесчисленной людской толпе на привокзальной площади Киева навсегда.
Через четверть часа мы с Линой нашли военкомат. В него вела очередь из сотен человек. Начальник спросил:
- Полное имя, возраст, откуда?
Лина ответила всё чётко и честно.
- Вам в седьмой кабинет. – Начальник что-то написал на бумажке, ударил по ней печатью, протянул её Лине, и по-военному крикнул:
- Следующий!
В седьмом кабинете другой начальник выдал Лине одну военную пайку. Лина обрадовалась, я обиделся; и направление до Харькова. Поезд отправлялся через 40 минут. Мы успели на него…
В Харькове почти всё повторилось. Лина была направлена в Сталинград. Мы ели её паёк на двоих. На фронт её не брали: не доросла. Всю дорогу до Сталинграда я думал о словах деда Влада, сказанных им в Киеве на привокзальной площади напоследок. И Лина тоже. Вглубь страны, на безымянную высоту, мы ехали молча. Все раны на теле Лины давно затянулись, Лина теперь выглядела взрослее своих лет, стала как-то сразу девушкой зрелой, как сочный плод на древе жизни, самостоятельной и очаровательно красивой, выглядела мужественной и сильной, неприступной. Я не знаю, какой я был породы, но к этому времени я стал крупным и опытным белым псом. Все собаки меня уважали. А кошки никогда на меня не шипели. Люди любили: говорили лести и подкармливали крохами. Ласкать себя я не давал никому, кроме Лины: скалил зубы, начинал угрожающе рычать. Этим я оказывал честь Лине, и был на высоте собственного достоинства. Я ни разу никого не укусил. Я изучал людей, собак и кошек, кроликов и коров, свиней и баранов, кур и петухов, и прочих живых существ, не говоря об изученных в щенячьем детстве летних сезонных насекомых: бабочек, жуков, стрекоз, шершней, ос, пчёл, улиток, муравьёв... Никто из них никогда на меня не нападал и не проявлял по отношению ко мне никакой воинствующей агрессии. При этом я готов был их всех защищать. Лина это чувствовала. Лина это знала. Она доверяла мне весь мир. Для Лины я был другом и человеком. Я это понимал своими собачьими мозгами. Лина для меня была богом. Я читал все её мысли. Она знала мои. Это был союз, в котором я был её защитником, а она моим. Мы не боялись смерти и готовы были защищать Родину до последней капли крови и до последнего дыхания. Нам нечего было терять. Наши сердца опять бились бок о бок: «тук-тук, тук-тук», как колёса поезда по параллельным рельсам судьбы. Конечная станция. Сталинград.
- Полное имя? – задал стандартный вопрос военком.
- Давыдова Ленина Петровна, – чётко ответила Лина.
- Возраст? – удивлённый именем, продолжал задавать вопросы начальник.
- Восемнадцать. Восемнадцать с половиной лет, девятнадцатый, – без тени смущения, чётко и уверенно отрапортовала Лина, прибавив к своему возрасту два года, вспомнив напутствующие слова деда Влада, солгав во имя всего святого. Я сидел у левой ноги Лины, и в такт своего дыхания, высунув в летний зной из пасти свой язык, одобрительно кивал головой в знак подтверждения, и вилял своим по-дурацки вертящимся хвостом-хвостиком-хвостищем.
- Откуда? – более заинтересованно, изменив интонацию голоса на более дружеский лад, продолжал задавать вопросы начальник военкомата.
- Из Бреста, – Лина передала военкому три направления: Брест – Киев, Киев – Харьков, Харьков – Сталинград.
- Родственники есть? – казалось, военком был неистощим на вопросы, но от уставной интонации они начали отличаться: возникла какая-то неуставная форма общения.
- Все погибли в Бресте в первый день войны, – Лина опустила голову, веря однако словам офицера Брестской крепости Ивана, что её мама может быть и жива. Я тоже опустил морду. Я знал, чуял, что мама Дарья жива. И Лина мне верила. Мы верили в это вместе. Но сейчас Лина поступила правильно, так как не было этому никакого подтверждения, кроме веры и интуиции.
- Что за пёс? – военком был неумолим на вопросы.
- Кличка Гард. Служебная собака. Санитар. Полтора года. Опытная. Моя, – я, не шелохнувшись, сидел смирно, гордо подняв морду к потолку, засунув в пасть язык, заморозив хвост и всё остальное своё тело и его части. Вот это круто, жесть - Лина и мне год прибавила!
- Лина, дочка, что же ты хочешь, зачем пришла, что желаешь, жаждешь? – совсем по-отцовски спросил начальник военкомата, не отрывая от нас своего доброго изучающего и пытливого взгляда.
- На передовую. На фронт. С Гардом, – Лина и я впились глазами в глаза начальника военкомата, тет-а-тет, который долго, как нам казалось, сейчас решал нашу судьбу. Он смотрел на нас и молчал.
Начальник не выдержал нашего взгляда и, опустив глаза, склонил к столу голову, начал что-то писать на разных бумагах, стуча по ним своей печатью.
- Свободны, – он передал все бумаги Лине. Подошёл к окну. Смотрел на запад, в Европу. В отражении стекла, как в зеркале, я видел его слёзы. Он не обернулся.
- Разрешите идти? – Лина и я встали.
- Идите. – Когда мы с Линой выходили из кабинета начальника военкомата, мне же не показалось, что он едва слышно промолвил:
- Да хранит вас господь…
Сегодня я уверен, что чутьё меня не подвело: оно никогда меня не подводило и впредь не подводит. Лина всё сделала правильно. Таких, как Лина, было много. Я рад, что Лина прибавила к своему возрасту два года, к моему возрасту, пса, прибавила один год. Я счастлив, что всё так получилось. Да простит нас этот замечательный подполковник, который верил в Великую Победу, как мы верили. Да простят меня все насекомые, звери и люди. И Лину простят за святую её ложь во имя Этой Великой Победы. И земной поклон деду Владу, иносказательно подсказавшему, как стать избранными.
Через шесть месяцев Лина блестяще закончила в Сталинграде ускоренные курсы медсестёр. Я на отлично окончил военную медицинскую школу собак, был первым из первых. Только Лина знала, что я мог читать мысли и животных, и людей, тем более предугадывать их поступки и действия. Всё это время мы с Линой жили в рабочем посёлке завода «Петрова». Лина служила в военном госпитале медсестрой, продолжала изучать медицину, насколько это было возможно. Я, Гард, служебная санитарная собака, натаскивался на поиске раненых и доставке их в лазарет с поля боя. Но я мог ещё зализывать раны. Однако, об этом, кроме Лины, никто не знал. Плохо и хорошо для меня было то, что я был очень большим и белым. Плохо для лета, когда я был виден и выделялся. Хорошо для зимы, когда я сливался со снегом, и становился «собакой-невидимкой». Лина это знала. Она подсказала мне, что летом, в случае приближении врага, мне надо замереть на земле, свернувшись в круг. Тогда, конечно, меня увидят враги, но они ничего не поймут, и не станут тратить время на изучение не враждебного «белого пятна», и пройдут-пролетят стороной. Её мудрость много раз потом спасала жизнь мне, и тем, кого я тогда спасал. А я подсказывал Лине, что во время хирургических операций, она не должна смотреть на людей, как на живых существ, а быть сосредоточенной на них, как на конструкторе. Если конструктор соберёшь правильно, тогда человек оживёт. А будешь думать о человеке, забудешь, как собирается конструктор. Тогда шансов выжить у человека останется мало. Собачье и человеческое знахарство – они подобны: спаси, сохрани, защити. И образны: «Сделал дело – гуляй смело». В эти дни начала 1942 года мы с Линой часто гуляли после службы по правому берегу Волги. Вниз, до Бекетовки, и вверх, против течения, до Петрова. Однажды, спускаясь вниз по течению, на берегу Волги раздался взрыв. Мы с Линой замерли, присев.
К месту взрыва, до которого было метров триста, из лесопосадки бегом спустился маленький человек. Он много раз обошёл воронку от взрыва, прежде чем начал что-то записывать карандашом на клочке бумаге. Он настолько был занят этим делом, что не заметил, как я и Лина приблизились к нему. Он вздрогнул от неожиданности и естественного испуга, когда вдруг увидел меня, огромную белую собаку, Гарда, и Лину, одетую в военную форму!
- Здравствуйте, ну, не казните меня, я хороший. - Извиняясь, робко произнёс маленький человек. – Меня зовут Толя. Я работаю на «Лесозаводе». Я хочу изобрести бомбу, которая убьёт всех фашистов, и освободит нашу страну.
Лично я, Гард, так и подумал, потому что маленький человек говорил правду, чуял это. Моя милая хозяйка, прочитав мои мысли, протянула Толику руку:
- Лина, – сказала она, – и Гард. – Лина кивнула на меня. Я поднял переднюю правую лапу, протянул её Толику, хотя, нехотя, отвернул морду направо, глядя на Лину.
- Здравствуйте, товарищ Лина, – Анатолий встал по стойке «смирно», по-мальчишески повернувшись к ней и поздоровавшись за руку.
- Здравствуйте, товарищ Гард, – Анатолий, наклонившись, потряс мою лапу. Анатолий меня не боялся. Это было хорошим знаком-признаком.
Так началась наша дружба с замечательным человеком Анатолием Николаевичем Сергеевым, который со своей мамой жил в Бекетовке. Мы крепко сдружились с Анатолием и его мамой. Так прошли полгода. Линия фронта приближалась к Сталинграду.
В начале августа 1942 года, когда гитлеровская авиация бомбила Сталинград, Анатолий прятался в погребе, чтобы просто выжить. Лина конструировала раненых в операционной. Я, Гард, покинутый всеми испуганными собаками, скалился и лаял в небо, шерсть моя стояла дыбом. На тренировочной площадке я оставался один. Все собаки разбегались по укрытиям. Взрывались снаряды, в меня стреляли. Ни один волосок шерсти на мне не пострадал, не дрогнув.
Через некоторое время по косогору Бекетовки проходили «катюши» с пусковыми установками на гусеницах. Анатолий их видел. Позже, после 5 августа 1942 года, по Бекетовке стали проходить наши солдаты, - целая дивизия. Когда случайно на Петровзаводе Лина повстречала Анатолия, сразу, как медик, спросила:
- Что у тебя с бровью?
При их разговоре меня не было. Я был занят своей собачьей службой. Потом Лина рассказывала мне, как он для солдат, которые шли через Бекетовку, делал всё посильное, чтобы хоть чем-то им помочь. Он снаряжал автоматы ППШ патронами, так помогая им. Анатолий зарядил магазин автомата 22-летнему бойцу дивизии Михаилу Юдину, и его старшему товарищу 35-летнему бойцу Артёму Петровичу, и стал заряжать другие автоматы, знакомясь с бойцами, которым принадлежало боевое оружие. Вдруг, неожиданно, Анатолий почувствовал резкую боль в брови. Оказалось, что когда он вставлял в магазин автомата патрон, то необъяснимо выскочил толкатель, который и был виной рассечённой брови. Анатолию было очень больно. Ему и многим другим таким же помощникам было тогда всё нипочём, даже то, что рядом свистели пули, гремели взрывы. Одна из них в сантиметрах от Анатолия пробила забор. Я точно знаю, что его сам бог охранял, защищал и направлял.
А в это же самое время Лина была в операционном зале, и конструировала жизнь солдату. Во дворе госпиталя раздался взрыв, стёкла полетели на операционный стол. После успешной операции Лина спросила:
- Кто разрешил открывать окна? – и, приглядевшись, поняв свой просчёт и абсурдный вопрос, добавила, - Они будут наказаны. Очень справедливо. Священно. Дай бог, скоро.
Вот, что для неё значила жизнь солдата. Только – жизнь!
Немецкий генерал-полковник Ф. Паульс начал наступление с задачей захватить Сталинград, Астрахань и закрепиться на Волге.
Мы должны были нанести противнику контрудар силами 1-ой и 4-ой танковой армиями. Я знал, что этим мы противника не остановим, но преградим ему путь в Сталинград на несколько дней.
И наступил тот день, когда 1-ая и 4-ая танковая армии пошли в бой. Как и говорил я, они продержались несколько дней. Ну, а потом началось такое, какое я даже и не думал думать. Немецко-фашистское командование решило овладеть Сталинградом путём нанесения одновременных ударов 6-й армией и 4-й танковой армией по сходящимся направлениям. Превосходя советские войска в орудиях и миномётах в 2,2 раза, в танках в 4 раза и в самолётах в 2 раза, противник с 15 по17 августа возобновил наступление на всём фронте внешнего оборонительного обвода, на который отошли советские войска. После ожесточённых сражений с 17 по 20 августа, как я помню, врагу удалось форсировать Дон на участке Трёхостровская, Вертячий и Песковатка.
- Значит так, - говорил Гордов, - 23 августа 14-й танковый корпус противника прорвался в районе Вертячего и, рассекая Сталинградскую оборону на две части, вышел к Волге в районе Латошинка – Рынок. 62-я армия отрезана…
Немецко-фашистская авиация подвергла Сталинград варварским бомбардировкам. 24 августа часть сил 14-го немецкого танкового корпуса перешла в наступление в направлении тракторного завода, но безуспешно. Здесь, - Гордов показал указкой по карте, - в ожесточённых боях участвовали отряды народного ополчения Сталинградских заводов, которые при поддержке Волжской военной флотилии остановили врага. Одновременно войска Сталинградского фронта, отошедшие на северо-запад, атаковали противника с севера и вынудили его отвлечь значительные силы, предназначенные для захвата Сталинграда. 14-й танковый корпус оказался отрезанным от тылов и несколько дней получал снабжение по воздуху. На южных подступах к Сталинграду войска Юго-восточного фронта упорно отбивали атаки 4-й немецкой танковой армии. Лишь 29 августа врагу удалось прорвать фронт и выйти в район Гавриловки на юго-западе Красноармейска. Войска Сталинградского фронта, 1-я гвардейская, 24-я и 66-я армии, в начале сентября дважды переходили в наступление, которые значительного успеха не имели, но отвлекли силы врага и несколько облегчили положение защитников города. В ходе боев с 15 по 17 августа и по 12 сентября наши войска и на этот раз сорвали план противника и остановили его перед городским оборонительным обводом.
Я, Гард, собака, обладал, наверное, несколькими лошадиными силами. Много бойцов, сержантов и офицеров вытащил я в те дни с поля боя. Не меньшему количеству защитников Отечества спасла жизнь Лина, конструируя их тела в госпитале, и потом в санитарном поезде. Лина, тайком от начальства, разрешала мне зализывать самые тяжёлые раны бойцов. Моё собачье знахарство имело огромный успех: солдаты поправлялись гораздо быстрее, чем можно было предположить. Обо мне, я знаю, они потом складывали легенды, добавляя в них то, чего даже не было. Солдаты возвращались в строй.
Во время одного из боёв меня снимал в кино фронтовой кинооператор Косицын Василий, который до войны работал на Куйбышевской киностудии. Не раз Василий Алексеевич брал с собой на киносъёмки Сергеева Анатолия. Однажды я снимался на кинокамеру с Зайцевым. По словам Лины, он был самым лучшим снайпером. Некоторые говорили, что он был создан для этого. Ну, проверьте это по Интернету! Он мог с огромнейшего расстояния убить фашиста и потратить при этом только одну пулю. На этот раз нам был дан приказ: «Добыть «языка» - фашистского офицера». Участие Лины в этом задании было также необходимо. Нас должны были прикрывать бойцы дивизии, которым Анатолий и другие люди, добровольные и одобренные руководством «Защитников Сталинграда», и которое всячески помогали в экстренных ситуациях. Мы разработали план этой маленькой, но очень важной для Великой Победы, нашей военной операции. Все расположились по своим местам. Около трёх часов мы провели, вообще не шелохнувшись, в ожидании, в укрытиях.
- Включайте кинокамеру, – шёпотом сказал великий снайпер великому кинооператору. Моё собачье сердце забилось, как у тигра, как у льва, но и как у собаки! Моторчик кинокамеры заработал. Прицел снайперской винтовки поймал немецкого офицера. Снайпер Зайцев очень медленно на полном выдохе нажал на спусковой курок.
- Шевелится!!! – радостным шёпотом сказал Зайцев Анатолию. Ракетницу!
Анатолий поднял в небо ракетницу и выпустил из неё зелёную звезду. Бойцы дивизии сразу начали контрольный обстрел врага.
- Гард! Вперёд! Раненый! – скомандовала мне Лина. Я вырвался из укрытия и через несколько десятков прыжков оказался мордой в глаза к испуганному подстреленному фашисту-офицеру. Немецкий нацист покосил глаза на обронённый им пистолет. Я оскалился и зарычал. Офицер сжался в испуге в клубок ёжика. Я прочитал его мысли. Офицер сдался мне в плен. Я схватил его заворот униформы и потащил к нашим. Град пуль летел в сторону врага. Меня с бесценным товаром прикрывали наши бойцы. Когда я дотащил «языка» до нашего укрытия, Анатолий выпустил из ракетницы в небо жёлтую звезду, а Лина меня похвалила: коснулась уха и потом чмокнула в мой мокрый нос. Фашистский офицер был перепуган до смерти. А мы ликовали. Бойцы дивизии продолжали обстрел врага. Лина осмотрела офицера.
- Жить будет! Не смертельно! – радостно сказала она, перевязывая простреленную надкостницу правой ноги раненого. – Отходим!
Когда мы оказались в безопасности, Анатолий выпустил в небо красную звезду. И воцарилась тишина.
У самого госпиталя нас догнали бойцы дивизии, участвовавшие в выполнении этого задания.
- Как бровь, Анатолий? – спросил Артём Петрович.
- Как на собаке! – Анатолий по-военному, по-братски, обнял Артёма Петровича и его фронтового товарища Михаила, преданно посмотрев на меня, собаку.
От Артёма Петровича вкусно пахло чем-то знакомым, кровным. Его фронтовой товарищ Юдин Михаил пах не так, но тоже вкусно, например, как офицер Иван из Бреста.
- Медсестра Давыдова Ленина! Раненого в операционную! Срочно! Поздравляю с успешным выполнением боевой операции! Но для полного и окончательного успеха нужна немедленная хирургическая операция! – отдал приказ начальник военного госпиталя.
- Девочка! Ты – Лина? – с тайной надеждой на чудо громко крикнул моей хозяйке Артём Петрович.
- Да, это просто я, – смущённо ответила Лина.
- Твою маму зовут Дарья? Ты из Бреста? – в напряжении каких-то особых чувств говорил Артём Петрович.
- Так точно… - Лина запнулась в недоумении перед пропахшем порохом незнакомым бойцом.
- Ты меня не помнишь? Ты не узнала меня? Я же двоюродный брат твоей матери! Твой двоюродный дядя, племянница! Я Мавринский Артём Петрович! Мать твоя жива! Она ищет тебя по всему свету! Она здесь, в Сталинграде! – Артём Петрович подбежал к Лине. Моя хозяйка и этот боец крепко обнялись, как привороженные. Лина вспомнила его. Они целовались, как только родные могут целоваться в щёчки и даже в губы. Слёзы радости и попрания горя бежали по их лицам. Я, по-собачьи улыбаясь, высунул из пасти язык, виляя весело хвостом, и подбежал к ним, охраняя их радость и свою, завидую по-белому. В этот момент аккумулятор на кинокамере фронтового кинооператора Косицина Василия Алексеевича «сел», моторчик перестал работать, камера отключилась. К нам подошли: Анатолий, Миша Юдин, снайпер Зайцев. И все мы, даже со мной, собакой на задних лапах, обнимались, радуясь двойной победе за один триумфальный день.
- Медсестра Давыдова Ленина! – грозно и громко крикнул начальник госпиталя, нарушив на миг радостное настроение всех, обрушив наше счастье. И, с нескрываемой улыбкой, добавил. – Служите Советскому Союзу!
- Ура!!! – ответили дружно все, кто был при этом. Ох! Как ТРИЖДЫ я залаял!!!
- Гав!!! Гав!!! Гав!!! – одобрил с нескрываемой радостью, и я, собака, замахав хвостом ещё сильнее, чем когда было раньше за всю свою собачью жизнь.
- Есть, – Лина отдала честь начальнику.
Операция прошла без потерь: боевая и медицинская. А «язык» рассказал всё, что знал.
Но это ещё был только август 1942 года. Сталинград.
Потом, когда я смотрел с бойцами кинозапись на белом экране, я видел себя в этом кино, нюхал, но я даже не пах собой, облизывал, но я был безвкусным. Я часто задумывался над этим колдовством, но каждый раз не понимал, как это происходит. Для меня это остаётся тайной и по сей день. Я больше не нюхаю и не облизываю видеоизображения, но с удовольствием их прослушиваю и смотрю: переживаю, лаю, скулю, машу хвостом на это чудо, и веду себя так, как ведут себя все нормальные люди, ностальгически, позитивно и сентиментально. Сегодня, в эпоху "TOP"-телевидения и кинематографии, HD- и 3D-видео со звуком на 5 аудио-колонок и картриджами запахов, об этом даже не стоит говорить. И это подтвердит любая бесхозная дворняжка, не говоря обо мне, бывалой боевой собаке по кличке Гард.
Кровопролитные бои под Сталинградом продолжались. Битва за Сталинград, за Главную Высоту России была ожесточённой.
Вот, один солдат взял очередную подожжённую бутылку с зажигательной смесью и пошёл на танк. Когда танк был уже близко, солдат бросил в него смертельную бутылку. Танк загорелся. Но и герой тоже стал вечным. Боец упал на землю, он вертелся, чтобы потушить на себе пламя, а в него стреляли. Танк был остановлен. Я вытащил этого солдата из-под обстрела. Но было поздно. На наших глазах, на наших руках боец геройски погиб: его взгляд холодцом застыл в небеса, он счастливо улыбался с верой в Победу. Бойцы сняли головные уборы, кто-то закрыл герою глаза. Через миг с удесятерённой ненавистью воины бросились в атаку. Враг был остановлен.
После этого трагического случая в душе у нас была только одна мысль: победить в этой коварной войне даже ценою собственной жизни. И кто думал, что он умрёт геройски или трусливо, тот обязательно так и погибал. Кто не думал об этом, тот жив до сих пор, как я, Гард, как Лина. И все мы были важны. Мы учились воевать. И мы научились: «Ни шагу назад! За Волгой для нас земли нет!»
Повсюду были слышны стоны раненых и крики мужественных солдат, идущих в атаку: «За родину! За Сталина! Считайте меня коммунистом!» В небе кружили сотни «мессеров», они сбрасывали многотонное количество бомб, которые падали на матушку-землю и окутывали её пламенем и дымом, наполняли её стонами солдат и плачем матерей. Истерзанная Земля дрожала. На моих глазах погибало столько людей, что каждый из них мне казался, как родной человек, словно все они были частью моей плоти, собачьей и людской. Но я знал, что должен дойти до Дня Победы, до Берлина. Знала это и Лина. Знали об этом Артём Петрович, Юдин Михаил, Анатолий, снайпер Зайцев, кинооператор Косицын, - все знали, все верили, как я. Гард.
Сто сорок пять ночей и дней шла битва за Главную Высоту России, за Сталинград. Наши потери были неисчислимыми: более сорока тысяч бойцов нашли вечный покой в Сталинградской земле. Старики, женщины, дети, наравне с бойцами не щадили своей крови и своих жизней. Мы выиграли эту битву. Враг был разбит. Враг бежал по всему фронту. Мы перешли в наступление.
Пришёл день расставания. Я, Гард, и Лина должны были занять свои места в санитарном поезде. Мавринский Артём Петрович, двоюродный дядя Лины, Михаил Юдин, и их дивизия в апреле 1943 года перебрасывалась из-под Сталинграда сначала в район Тулы. Анатолий и его мама оставались в сожжённом до пепла Сталинграде в Бекетовке. Пути многих тогда расходились, чтобы сойтись в День Победы.
Мы собрались все вместе на берегу Волги, чтобы попрощаться. В основном мы молчали. Мавринский Артём Петрович каждый день войны вёл блокнот-дневник, который он назвал «Боевой путь». Вот и сейчас он записывал что-то в него. В этом же дневнике он вёл «Книгу учёта членов и кандидатов партии в первичной парторганизации», из которой я, Гард, узнал, что у него был партбилет № 5789393, а у Юдина Михаила Николаевича - № 8068558. Рядом с Артёмом Петровичем сидела мама моей хозяйки Лины, и его старшая двоюродная сестра, мама моей хозяйки Лины - Давыдова Евдокия Максимовна, отыскавшая нас и нашедшаяся для нас, рядом с которой сидел и я. Анатолий, будущий минёр-взрывник, готовил самодельный взрыв-фейерверк. Кинооператор Василий Алексеевич Косицын подготавливал кинокамеру к киносъёмкам. Снайпер Зайцев чистил своё снайперское знаменитое оружие. Моя хозяйка Лина пекла в тлеющем костре картошку и распаривала трофейные «подарки из Германии» - маленькие тёмные буханочки хлеба, которые очень многим нашим людям стоили раньше, по незнанию, жизни: люди с голода запихивали этот хлеб в рот и глотали, в желудках хлеб разбухал, и люди гибли мучительной смертью. Наконец мы собрались у погасшего костра, ели, разговаривали, мечтали о мирном нашем небе и будущем, и так расставались. Небо сегодня было чистым. Волга текла зеркальной поверхностью: ни волны, ни ряби. Даже ветра не было. В зарослях пели соловьи. Кукушка «заела», как пластинка на телепатефоне. А друзья распевали фронтовые песни. А Мавринский Артём Петрович уж в который раз рассказывал такую историю из своей жизни...
- Помню, пришло время по возрасту оформить на себя ксиву в верхах, мол, кто я такой? И спросил меня этот административный клерк: "Фамилия, имя, отчество?" Я ответил: "Артём". Шефу не понравилось. Говорит: "Фамилия, отчество есть?" Отвечаю: "Забыл". Приказывает: "Приходи, когда вспомнишь!" Короче, бреду опустошённый на всю голову по улицам Одессы, и не знаю, что делать? На одном перекрёстке дорог и судьбы читаю на доме название улицы: "Ул. им. Мавринского". Тут мужчина проходит, я его спрашиваю: "Я - Артём, а Вас как зовут?" Отвечает: "Пётр". Ну, я с этими фактами возвращаюсь и заявляю, что, якобы, после лёгкой контузии всё вспомнил: "Я - Мавринский Артём Петрович". Так я им и стал, понравилось?
Я, Гард, не дурная собака. Меня нельзя обмануть. Чую ложь за версту. Но в Одессе не унюхал такой улицы. Вроде Артём Петрович честно рассказывает, так сказать - презумпция невиновности налицо. А может быть и была во время довоенное?
Разрушенный до краеугольных камней Сталинград оставался в тылу. Наши сердца стучали в такт стуку колёс по параллельным рельсам, по которым на запад меня, Гарда, и Лину, мою хозяйку, уносил санитарный поезд: «тук-тук, тук-тук, тук-тук…»
Много событий, достойных упоминания, я бы мог вам рассказать, но, думаю, что ещё не родилась и никогда не родится та сказочная птица Феникс, пером из крыла которой можно было бы подробно описать всю Великую Отечественную Войну, Триумфальную Сталинградскую Битву за Главную Высоту России, Легендарный Подвиг Советского Народа и Великую Победу, – никаких чернил и никаких страниц не хватит.
О чём ещё хочется сказать, так это о том, что Лина и Артём Петрович переписывались по военной полевой почте. В одном из писем Артём Петрович писал следующее. «12 июля 1943 года, в день форсирования Оки, коммунист Алексей Ломакин своим телом закрыл вражеский пулемёт и этим открыл путь своей роте. 19 июля командир Скляр со своим батальоном отразил 15 вражеских контратак и удержал рубеж. В этом бою Скляр погиб смертью храбрых. Ломакину и Скляру посмертно было присвоено звание Героев Советского Союза. Они – первые Герои Советского Союза в дивизии». В конце войны Артём Петрович Мавринский писал Лине: «В нашей легендарной дивизии 13 офицеров, сержантов, бойцов получили высокое звание Героев Советского Союза».
Наш санитарный поезд мчался через Ростов-на-Дону, Таганрог, Сталино, нынешний Донецк, Павлоград, Днепропетровск, Кишинёв, Бухарест, Белград, Будапешт, Вену, Прагу, чтобы дойти до Берлина. Да, с моей хозяйкой Линой мы прошли пол Европы: Румынию, Югославию, Венгрию, Австрию, Чехословакию, Германию. Мы с Линой вместе спасли многих воинов от неминуемой смерти. И настало долгожданное мгновение весны, любви и мира. Победа!
Я, Гард, пропустил одну деталь, старею. В Будапеште на железнодорожном вокзале наш санитарный поезд, когда санитарки его опоясали выстиранными белоснежными бинтами, обстреляли и с неба, и с суши эти изверги, предчувствуя свою неминуемую погибель. И что думаете? Лина под стеной вокзала залезла тогда под припаркованную металлическую голую кровать! Тут её и ранило осколком в ногу. Ничего страшного, - навылет. Я быстро её, рану, зализал. Сейчас Лине исполняется 94 года, а шрам - это память о тех ужасных мигах.
30 апреля 1945 года я, Гард, и Лина, моя хозяйка, дошли до Берлина и стояли на верхних ступенях рейхстага, когда разведчики 150-й стрелковой дивизии М. А. Егоров и М. В. Кантария водружали Красное Знамя, Знамя Победы над ним. От счастья я встал на задние лапы, а передние положил на плечи Лине. Она меня крепко обнимала, смеялась и плакала, целуя в мой мокрый нос со слезами непередаваемой любви. Я вилял хвостом, визжал и облизывал её лицо, вообще – всю её самую дорогую на свете человеческую мордочку. Воины-победители стреляли в воздух из автоматов. Радость всех была безграничной. В ходе Берлинской операции войска Первого Белорусского фронта под командованием Георгия Жукова штурмом овладели зданием рейхстага, что имело символическое значение окончательной победы над вооруженными силами Германии. В этот же день в Берлине Гитлер вместе с Евой Браун, с которой он накануне вступил в брак, покончил жизнь самоубийством. В ходе Берлинской операции советские войска полностью разгромили 93 дивизии противника, взяли в плен около 480 тысяч человек, захватили 1550 танков, 8600 орудий и 4510 самолётов. Завершение Берлинской операции означало окончательный разгром фашистской Германии и её вооруженных сил. 8 мая 1945 года в Карлсхорсте, пригороде Берлина, представители германского верховного командования подписали акт о безоговорочной капитуляции Германии. Указом Президиума Верховного Совета СССР день 9 мая был объявлен днём всенародного торжества — Праздником Победы. СССР потерял около 27 миллионов человек, в том числе 11,3 миллиона человек на фронте, 4-5 миллиона партизан, много людей погибло на оккупированной территории и в тылу страны. В фашистском плену оказалось около 6 миллионов человек. О Победе над врагом наша страна узнала, услышав редкий по тембру и выразительности знакомый голос диктора Всесоюзного радио Левитана Юрия Борисовича. Сталинграду было присвоено высокое звание Города-Героя.
Наш путь домой, в Сталинград, был долгим. Несмотря на Победу над врагом, отголоски войны ещё долго не утихали. Мне, Гарду, и Лине, моей хозяйке, по служебным обязанностям пришлось несколько месяцев жить и служить в Венгрии, в Будапеште. Там я влюбился в овчарку Виту. У нас родились 12 кутят. Хозяйка Виты разрешила нам одного из них увезти в Сталинград. Лишь только один из двенадцати был белым, как и я. Без сомнения, этот кутёнок и увидел Волгу. Это была девочка. Лина назвала её Виктория, Вика. В честь Победы. «Тук-тук, тук-тук, тук-тук». Сталинград.
С тех пор прошло много лет. Все, кого я знал, умерли. Остались только Лина и я. Родилась Лина в Ялте в 1925 году 1 января в 00:10 минут! Врачи носились с нею на руках по всем палатам роддома и радостно кричали: "С Новым Годом!!!" Мы сейчас живём с Линой в Севастополе, - Городе, Достойном Поклонения, - на проспекте Генерала Острякова, у Московского рынка. Лине сейчас, в Новогоднюю Полночь 2019 года, исполняется 94 года. Сказать что это рядовая дата - ничего не сказать!!! Она – ветеран Великой Отечественной Войны. Грудь - в наградах!!! Аж глаза слепят!!! Я буду её защищать, пока она жива. У Лины трое детей - Лиля, Лариса и Тхат. Семеро внучат - Лорина, Артём, Антон, Екатерина, Святослав, Таисия, Питерс. И много-много правнуков!!! Юдин Михаил Николаевич погиб в последние дни войны. Потомки семьи Юдина Михаила – Юдина Нина и её сын Владимир, проживали до недавнего времени в Краснооктябрьском районе города-героя Волгограда, и мы с ними очень дружны. Сейчас они живут в Санкт-Петербурге. Мавринский Артём Петрович умер в мирное время. Его блокнот-дневник «Боевой путь» сегодня хранится в архивах музея-панорамы «Сталинградская битва». Анатолий Николаевич Сергеев после войны стал профессиональным минёром-взрывником. Во время крупномасштабных учений с участием министров обороны стран – участниц Варшавского Договора - за успешную имитацию атомного взрыва он получил благодарность от самого маршала Жукова. После его недавней смерти районный поисковый отряд «Огонь Памяти» носит его имя. Отрядом руководит "бабушка" Дэя Григорьевна. Отряд зарегистрирован в Волгоградской региональной общественной организации «Поиск». Я, Гард, и моя дочь, Виктория, много раз влюблялись в других собак. Мы наплодили много кутят. А те – ещё больше. Удивительно то, что каждый 12-й до сих пор рождается белым. Не понимаю, как такое может быть? Ну, что вам ещё рассказать? Пока я жив, задавайте любые вопросы.
- А какой можно сделать вывод? – спросили звери и люди.
- Война – это самое худшее, что мог придумать человек на земле, и не дай бог, повторяю ещё раз, не дай бог, чтобы вы видели то, что видели мы, и что ощущали мы, не ощущали бы вы - наше молодое поколение.
«Вечный огонь Сталинграда горит в душе моей!»
Я - старая белая собака по кличке Гард. Родилась в полночь 1-го января 1941 года, в час, когда Лине исполнилось 16 лет. Если собаки могут жить так долго, не понимаю, сколько же тогда должен жить человек?
P.S.
Простите меня, собаку такую, Гарда, если я что-то перепутал в родословной Лины.
Я же про100й беспородный пёс...