Предзимнее
Ветер с Азова приятно веявший днем, под вечер неожиданно усиливается, разом с сумрачным закатом откуда-то сверху наплывает свинцовый ночной мрак. Где-то там, далеко-далеко, в невидимой степи ветер отыскал полость и выдувает свою унылую песню. Она с каждой минутой становится все навязчивей, ранит и цепляет душу какой-то безысходностью. Она пугает, холодит и выстуживает тепло жизни из сердца… Пугает душу сильнее, чем близкий вой волка. Того самого, что выл когда-то в густом еловом лесу зимней морозной ночью у полигона две тысячи километров отсюда.
Что навевает этой вой? – Он твердит о неприкаянности и безродности всего сущего?.. Да и это, но, скорее внушает сиротство… Он сеет в сердце осознание сиротства, и бесполезности твоей… Бесполезности? – Да нет же, не так: воспользоваться тобой, твоим трудом, телом – желающих найдется немало…
Он о ненужности того, что называется душой, ее существованием… О бесполезности любого занятия, суетности жизни, включая стремления обрести хотя бы крошечный уголок в чужой душе… Он о тщетности попытки уловить и почувствовать хоть какой отголосок любви близких и родных людей. Еще недавно, совсем недавно, ее, этой любви было море, и ты не ценил ее, как не ценят воздух и воду, пока они не иссякнут. Душа моя была обласкана многими: мамой, бабушкой, дедом, отцом. Теперь все это так далеко, непостижимо далеко. И ветер напоминает об этом.
Воробьи, обычно отчаянно кричащие, дерущиеся за что-то, сейчас, чуя ненастье, жмутся на колючем кусте шиповника друг к другу. Кругом тихо, сумрачно, безвременно, только завывания ветра говорят о вечном сиротстве человеческой души.