посвящается
Стойкий оловянный…
-- Да, мама, хорошо. Скоро ложусь. И я тебя целую. Спокойной ночи. – Гриша устало положил трубку. Ну, сколько можно? Правда, сколько можно его опекать? Не маленький сосунок. Мама неисправима, все печется о своем мальчике: как у него со здоровьем, есть ли что на ужин, когда он собирается спать? Понятно, он у нее единственный ребенок. Все детство она его спасала, возила по медицинским светилам, моталась с ним по больницам. Типичная история: посвятила ему жизнь, а он возьми да вырасти! Мама никак к этому не привыкнет. Нет, безусловно, Гриша тоже обожает маму и никогда ее не оставит, будет помогать до смерти. Она столько для него сделала. И квартира, и машина, и образование - все – мама. Но, позвольте, всему ведь есть мера! Ему уже тридцатник на горизонте маячит. Гриша включил планшетник, уютно расположился в кресле. Лениво скользил по социальным сетям, просмотрел почту, зашел на свой любимый сайт. Сердце предательски заныло. Она… как всегда великолепна! Как ей идет костюм Медеи! А вот она в роли Дездемоны. Роскошный каскад волос ниспадает до талии. Нет, это наваждение какое – то! Так просто, одним наклоном головы, тихим голосом взять его, взрослого парня в оборот. Он дышать не мог, когда проходил мимо нее. Да, они с Маргаритой работают в одном театре. Она – прима, жена главного режиссера, мать двоих детей, заслуженная артистка и он, начинающий звукорежиссер.
Гриша хорошо помнит тот день, свой первый день в театре. Его поразила ее манера со всеми здороваться первой, приветливый, ободряющий тон. Она сразу, моментально все про него, Гришу, поняла: одним взглядом оценила его растерянность в новой обстановке, его манеру краснеть, как девушка, за его потугами казаться развязнее – смущение новичка. Тут же предложила ему показать театр, знакомила по дороге со всеми сотрудниками, встречавшимися по пути, весело щебетала с ним в театральном буфете. Никакой напыщенности - сама простота и душевная открытость. За чашкой кофе они болтали обо всем на свете, смеялись. Грише ни с кем еще не было так легко. Маргарита умела слушать, и Гриша все – все ей про себя рассказал, разумеется, приукрасив половину.
Потом началось его вхождение в профессию, постоянная занятость. Он очень старался, не хотел оплошать в глазах коллег: приходил заранее, вникал во все тонкости, проверял аппаратуру, даже внес пару своих предложений руководству. Маргариту видел урывками. Гриша не сразу понял, как он попал…. Сам удивлялся себе. Ведь не зеленый пацан. У него все уже было: и встречи, и расставания. Но Маргарита…. Она особенная. Он не мог понять, где кончается она как актриса, и начинается как женщина. Может она, вообще, всегда играет. Вот и с Гришей тоже. Привыкла к всеобщему обожанию и не могла отказать себе в удовольствии еще одного завербовать в свою армию поклонников.
Гриша сто раз себе запрещал вспоминать ту премьеру, когда он наравне со старожилами театра полноценно принимал участие в подготовке спектакля. Естественно, у Маргариты была главная роль. Она была чудо как хороша в костюме Марии Стюарт. А ее последний монолог…. У Гриши чуть сердце из груди не выпало. Публика рыдала. Банкет в фойе, шампанское, объятия коллег, смех, пафосная речь главного. Все как положено. И их с Марго пятиминутное рандеву в ее гримерке. Как они там оказались, Гриша так и не вспомнил. Помнил только ее поцелуи. Стук в дверь - непринужденная реакция Марго и ее манера легко выкручиваться из любых недвусмысленных ситуаций.
А потом – потом наступила зима. Долгая зима с надрывными рано сгущающимися сумерками. Казалось, работы невпроворот, работы интересной творческой, с коллегами налажен хороший контакт, и Гриша уже вхож в их посиделки, в их теплую компанию. Но в душе молодого звуковика выли вьюги и мела колючая поземка. Маргарита… ее словно подменили. Будто и не было той гримерки, будто все авансы, выданные ему этой роскошной женщиной – плод его воображения. Гриша сначала пытался завладеть ее вниманием, шутил, с напускным весельем пытался чаще попадаться ей на глаза. Но на Маргариту это не действовало. Да, и вправду сказать, что – то было новое в ее глазах, какая-то непонятная грусть в уголках губ. Она равнодушно скользила по нему взглядом, все реже отвечая на приветствия.
Затем были гастроли, запланированные гастроли в Словакию, везли новоиспеченную «Марию Стюарт», собирались показать ее на театральном фестивале. Естественно Гриша, как новый сотрудник, и не рассчитывал попасть в состав отъезжающих. Но в последний момент, фортуна благосклонно обернулась в его сторону – Гриша был включен в список счастливчиков, заменяя, как это часто бывает в театре, заболевшего коллегу.
Братислава…. Удивительно! На московском перроне гастролеры стряхивали с каблуков снег, а в Братиславе их встречал теплый европейский март. Воздух ласкал прибывших каким- то необъяснимыми, волнующими запахами, присущими только загранице. До прибытия Гриша всю дорогу спал или лежал в полудреме, укачиваемый колесами и своими унылыми мыслями. Маргарита с главным, их старшей дочерью и еще несколькими приближенными летели до Братиславы самолетом. А весь остальной «плебс», как выражался Гришин наставник звукооператор Петрович «коптились» почти двое суток в поезде.
Разместились в небольшом отеле, где-то на самой окраине города. Прибыли рано утром – времени на разглядывание достопримечательностей не было, пришлось довольствоваться пейзажами за окошками такси.
«Миленько, славненько, братиславненько!», - Гриша, наконец – то, отвязался от неразлучной с ним последнее время хандры и весело, наперебой с Петровичем, комментировал проплывавшие мимо картинки.
-- Ну, это же почти Чехия, хоть надегустируемся местного пива, - потирал руки Петрович.
-- А что, это правда, здесь как и в Германии развит пивной алкоголизм? – задал вопрос неразлучный товарищ Петровича по пирушкам и дальний его родственник бутафор Славка Коршун. Ему очень шла эта яркая птичья фамилия - нос у Славки был загнут точь в точь как у одноименной птицы.
-- Про алкоголизм не знаю. А вот про пивной туризм я недавно по телевизору передачу смотрел. Буфет то хоть есть в местном театре? – Петрович был явно недоволен отельным завтраком. Его мощные формы требовали приличных порций, а пара тоненьких сосисок и булочка с джемом для него были словно две с половиной дробины слону.
-- Не переживай. Петрович, - театр в центре города. Наверняка там полно кафешек и баров там всяких, - утешал его Коршун, - А ты, Гриш, с нами после репетиции?
-- Не знаю, скорее нет. Хочу походить, погулять до вечернего представления. Ведь нам дадут часика два – три?
-- Смотри, не заблудись, турист. Что, уже приехали? – Петрович хмыкнул: ничего себе, столица. Пятнадцать минут – и ты уже в центре. Куда этим европейским хлюпикам до наших московских масштабов.
Гастролеры вышли из такси, позевывая и потягиваясь, хрустя разминаемыми суставами. Воздух снова пьянил своим теплым, загадочным дыханием. Местное театральное здание, площадь перед ним после загазованной Москвы с ее грязными сугробами и вечно чавкающей под ногами кашей, казалось, были вымыты, выскоблены щетками с моющим средством. Такая непривычная чистота и ухоженность улиц и зданий поражала.
-- Прошу, пани, - начал Петрович, обращаясь к проходившей мимо местной жительнице, - Это и есть театр? И где здесь служебный вход? Пардон, мадам.
-- Пойдемте, я вас провожу, - на чистом русском ответила местная красавица. Мужчины не могли ею не залюбоваться: длинная светлая шевелюра, точеная фигурка, хорошенькая не только в силу ее юности, но и благодаря породе, которая была видна и в горделивой осанке и посадке головы.
-- Спасибо, - Петрович подмигнул Грише, - а где Вы так хорошо научились по-русски?
-- В Москве, - Светловолосая прыснула в ладонь, и первой вошла в театр.
-- Лариса! Что так долго? – Гриша вздрогнул от знакомого голоса.
-- Я всего на минутку задержалась, мамочка, - Светловолосая прижалась щекой к Маргарите и внимательно посмотрела на Гришу.
-- Маргарита Сергеевна, а мы и не признали Ларочку, как время то бежит, - Петрович осклабился, - помню совсем недавно эдакое чудо с косичками в театр прибегало, а сейчас, глядите- ка – барышня на выданье.
Маргарита вежливо улыбнулась и увлекла дочь за собой. Сказать, что Гриша был удивлен – ничего не сказать. У Марго такая взрослая дочь…. Рядом с дочкой примадонна проигрывала. Да и, вообще, сегодня она была на себя не похожа: бледная, осунувшаяся, без грамма косметики. Видимо перелет не пошел ей на пользу. Гришу она так и не удостоила ни взглядом, ни приветом. Вздохнув, тот, вместе с приятелями, начал осваиваться на новом месте.
Словацких коллег смешливый Коршун сразу поделил на советских и постсоветских. «Советские», - считал Славка, - по руски обучены хорошо, а вот с молодежью лучше общаться по английский или немецки. « Потерянное поколение», - философствовал Славка, он как истинный патриот считал, что Россия оказывала на все бывшее постсоветское пространство неоценимое просветительско-культурное влияние.
Началась репетиция, Гриша погрузился в работу, с нетерпением ожидая выхода своей дамы сердца на сцену. Но никто предположить не мог, что первый день гастролей преподнесет подобный сюрприз. Репетицию внезапно остановили. Запыхавшийся Коршун сообщил, что вызвали «Скорую» - примадонне внезапно стало нехорошо. Гриша, не дослушав, бросился к ее гримерке.
-- Прошу, помогите - дочь Маргариты из распахнутой двери умоляюще смотрела на подоспевшего Гришу. Он стремительно вошел, и тут же едва не задохнулся от едкого запаха нашатыря. Над распростертой на полу Марго суетились женщины, стоял на коленях главный, вокруг были разбросана одежда, раскиданы пузырьки, окровавленные полотенца.
--Григорий, - возьмем, перенесем ее, на воздух, - муж Марго впервые назвал Гришу по имени. Даже в этой стрессовой ситуации парень отметил, что напускная дистанция, которой всегда держался главный режиссер, не мешала тому хорошо знать по имени своих работников.
Словно драгоценность, Гриша бережно приподнял и понес на руках, как оказалось, очень легкую, хрупкую, не приходящую в сознание Марго. Рядом стараясь, попасть в такт его шагам, шла Лара, поддерживая голову матери. А впереди, постоянно оглядываясь, стремительно открывал двери бесконечной анфилады длинного фойе, смертельно испуганный супруг. «Поезжайте», - попросил он Гришу, когда санитары переносили больную на носилках в машину. - «Помогите, Ларочке». Он торопливо достал из портмоне деньги, недовольно буркнув, про необходимость находиться в театре.
В машине Лариса не отпускала материной руки.
-- Спасибо Вам, я этого не забуду, - она посмотрела на Гришу полными слез глазами. Тут только Гриша рассмотрел, как они похожи с Маргаритой. Те же миндалевидные глаза, тонкие скулы, те же всегда удивленно вскинутые брови, красиво очерченный рот.
-- А что же произошло? - осторожно начал он.
--Потом, все потом, - Лариса по-английски продолжила разговор с врачом. И судя по ее реакции ((Гриша сейчас очень на себя злился, что так и не выучил язык), тот Ларису не сильно обнадеживал. Доехали до госпиталя в считанные минуты, их уже встречала дежурная бригада, Маргариту моментально увезли в реанимацию.
-- Сказали ждать, - Ларису трясло. Сейчас они вдвоем сидели в холе госпиталя с настежь открытыми фрамугами. Вернее Гриша сидел, сжав до боли, пальцы в кистях, а Лара нервно наворачивала круги по коридору.
-- Послушайте, Вы никому не скажете? – она вплотную приблизилась к нему, так, что ее расширенные от страха зрачки были от Гриши в нескольких сантиметрах. Она облизнула губы и прошептала, видимо не в силах одна понести эти страшные для нее минуты, - Ведь с гепатитом С живут? Правда? Ведь она выживет, правда? Это всего лишь перелет, это же просто усталость? Правда? - Она разрыдалась.
Гриша давно привык к тому, что люди открываются ему, поверяя порой то, чего не доверили бы своим близким. Парень всегда искренне переживал, слушая очередную исповедь. Ведь он сам многое перенес в своей такой еще недолгой жизни. Операции, наркоз, пункция спинного мозга, больницы, санатории – все это было в его недавнем прошлом. Но все недуги, с которыми они с мамой тогда уже смирились, неожиданно с Гришей попрощались, едва ему минуло 17 лет. Тогда началась новая жизнь: самбо, сплавы по реке каждое лето, прыжки с парашютом, купание в проруби на Крещение. Гриша, словно мстил своему хилому, замученному лекарствами организму, дразнил его, грозил кулаком своим прошлым болячкам. Он тогда выстоял, смог выстоять. Он победил в той схватке за жизнь.
Теперь после признания Лары, в голове Гриши пронеслись все последние события, связанные с Марго: - вот причина ее отрешенности, нежелания более с ним флиртовать, показное равнодушие…. А на самом деле, она тяжело переживала открывшийся ей недавно диагноз. Гриша читал про эту болезнь. Гепатит С еще называют: «тихим убийцей». Человек, ни о чем, не догадываясь, незаметно теряет силы, потом внезапные приступы, чреватые самыми тяжелыми последствиями. Статистика таких случаев не утешительна. Нет, с этой болезнью, конечно, живут, пусть недолго, но живут. Грише нечем стало дышать. Он встал, и чтоб не напугать Лару, отвернулся к окну, прижался к нему лбом, еще сильнее сжал кулаки. Потом выдохнул и, уже, взяв себя в руки, обернувшись, принялся утешать девушку. Слова лились сами собой, Гриша так увлекся, что и сам поверил, что недуг Маргариты в условиях современной медицины – сущий пустяк. Он видел, как жаждала этих слов нахохлившаяся, несчастная девчушка. Хотелось помочь ей, взять под свою защиту, оберечь от наваливающейся на нее беды. Эти минуты их сроднили.
-- А Вы, сами, тоже начинающая актриса? – Гриша пытался отвлечь ее от мучительного ожидания.
-- Нет, папа и мама положили все силы на то, чтобы я и думать на эту тему не смела. Учусь в медицинском на втором курсе. А театр, честно, мы с сестрой не любим. Ведь выросли практически без родителей. Мама, вообще, все здоровье театру отдала. Она и так, такая хрупкая, слабенькая. Это сейчас они с папой – заслуженные артисты, имеют положение в театре. А всю юность – мотались по провинции, по гастролям. Нас с сестрой вырастила бабушка. Ой, кажется, идут…, - Лара затравленно смотрела на выходящего из стеклянной двери огромных размеров мужчину в санитарной форме. Гриша, как и Лариса, от внезапно охватившего его волнения, оцепенел и только по выражению лица доктора пытался понять, каков финал.
Через мгновение Лара уже рыдала на Гришином плече. Кризис миновал, Марго пришла в сознание. Врач разрешил посещение больной уже на следующий день.
-- Я знала, я верила, - Лариса не отпускала Гришиных рук, - завтра. Завтра вы пойдете со мной?
--Ну, если начальство отпустит, - Гриша сам едва переводил дух от пережитого. Марго вне опасности, сейчас он должен сделать все для ее дочери, хоть как- то поддержать девушку.
--Умоляю. Пойдемте, где – нибудь посидим, пить очень хочется, - Лариса, уже увлекла Гришу из клиники, на ходу передавая информацию по телефону отцу.
Они вошли в первое, попавшееся им на пути бистро. Лара, заметно повеселевшая болтала без умолку. Ее словно прорвало: Гриша был посвящен во все – все Ларины дела. И надо сказать, слушал он не без интереса. Девушка была умелой рассказчицей. Ее живая мимика, юмор, наблюдательность, умение передать в двух словах психологические портреты знакомых выдавали в ней яркое актерское дарование. Гриша отметил про себя, что в их семье талант передается по наследству. Он всякий раз замирал, слушая какие – либо подробности, связанные с Марго.
-- Мама, вообще, такая смешная в быту, беспомощная. Не помнит, где у нас тарелки, полотенца. Мы с сестрой за ней как за ребенком дома ходим. И вообще, она постоянно вся в творческом процессе. Правда, у них с папой уговор, дома роли не обсуждать, а то так просто с ума сойдешь! – Лара раскраснелась, стала еще прелестней. Гриша отметил, как на нее с интересом посматривают посетители кафе.
-- А что же будет с вечерним спектаклем, - опомнился он, когда подали десерт, - наверное, стоит поспешить? Который теперь час?
-- Да, конечно, - Лара подозвала официанта, защебетала с ним по-английски, всем видом показывая Грише, что платить за съеденное будет она.
-- Даже не пытайтесь! Я Вас пригласила и, вообще, я так вам благодарна, - Лариса замолчала, и всю оставшуюся дорогу до театра, который оказался в нескольких кварталах от госпиталя, они не проронили ни слова. Каждый дорогой думал о своем. Узкие улочки старого города, пасхальные гнезда с птенчиками и крашеными яйцами в витринах магазинчиков, отпустившая их тревога – все способствовало умиротворению, какое не хотелось прерывать разговором. Нераспустившиеся деревья и кустарники по обочинам тротуара не успевали за разыгравшейся сегодня не на шутку необычно жаркой весной. « А может она всегда такая эта западная весна?», - спрашивал себя Гриша. В театр идти не хотелось. С Ларой было спокойно, уютно, удобно, будто не сегодня они познакомились, а приятельствуют уже многие годы.
Театр сразу разделил их и поглотил Гришу суетой и нервозностью приготовлений к вечернему спектаклю. На роль Марго срочно вводили молодую дебютантку, которая с расширенными от ужаса глазами проходила мизансцены, судорожно вцепившись в текст.
Гриша вкратце сообщил о том, что было в госпитале Петровичу, проигнорировав, его рекомендацию не упустить красивую Маргаритину дочь и целиком погрузился в свои обязанности. Часы подготовки к спектаклю пролетели мгновенно. Гриша, не переставая, думал о Маргарите. Теперь она предстала перед ним в другом свете. Но такой хрупкой и беззащитной она была ему еще милее. Он всякий раз обмирал, вспоминая свой проход по театральному фойе с драгоценной ношей на руках. Марго…
Нет, таких чувств он еще не испытывал ни к одной женщине. До сих пор он увлекался, разумеется, делал глупости, но каждый раз, словно холодным душем смывалась с его сердца страстная накипь. Все это было не то. Конечно, сказывалось мамино влияние.
Гриша хорошо помнил тот первый серьезный разговор с мамой на взрослые темы. Кажется, он тогда учился в восьмом или девятом классе. Нет, точно в девятом. Как сейчас перед глазами возникла картина: они сидели за вечерним чаем на кухне и только что посмотрели очередную серию маминого любимого «мыла». Он всегда посмеивался над ее сентиментальными слезами и отпускал по этому поводу шуточки, которые родительница обычно пропускала мимо ушей. Но в этот раз все было иначе. Мама с полными слез глазами, начала тот запомнившийся ему разговор. Вернее это был мамин монолог. И до сих пор Гриша может повторить его слово в слово. «Только не будь циником сынок, прошу не будь циником», - говорила мама – «Люби, ошибайся, страдай, мучайся от неразделенного чувства, но не будь циником. Любовь стоит того».
Конечно, мама, учительница русского языка и литературы, которая через слово цитировала классиков, не могла рассуждать иначе. Но, как всем известно, яблочко от яблоньки недалеко падает. И Гриша, воспитанный на цитатах из Тургенева и Толстого, выросший без мужской руки, не слишком этому сопротивлялся. И, конечно, он мечтал. Мечтал о некой необыкновенной, неординарной, прекрасной женщине. Женщине с большой буквы. Этим объектом восхищения и воплотившейся в реальности грезой и стала Марго.
-- А, вот Вы где? Я Вас ищу уже почти час, – из мира грез в реальность Гришу вернул знакомый голос. До вечернего спектакля оставалось всего ничего, и Гриша забежал в кондитерскую, которую приметил еще утром, расположенную в двух шагах от театра. Лара застала его в дверях, когда он нагруженный шуршащими пакетиками с бутербродами и булками, собирался вернуться к своим оголодавшим приятелям. Времени на посиделки в кафешках так и не нашлось. Гриша широко улыбнулся, и не смог удержаться от комплимента. Лара была несказанно хороша. Немного косметики, изящная сумочка и каблучки, изысканный аромат – все вместе превратили симпатичную девчушку в настоящую красавицу. Было заметно, что Лара была довольна произведенным эффектом, небрежно взяла его под руку и в подробностях сообщала ему последние новости о больной. Марго разрешили поговорить по телефону. Она передавала всем привет и особенную благодарность Грише. Завтра им разрешат подняться в ее палату. Лара настаивала, чтобы парень завтра утром обязательно пошел в больницу с ней и отцом. И не хотела слушать никаких возражений. С этого дня Гриша - Ларин друг и на правах ее друга и маминого коллеги по театру пойдет навестить больную. А сегодня вечером они вместе будут отмечать первый день гастролей. Гриша с нежностью слушал щебетание девушки. Он был старше, опытнее и понимал, что сейчас Лара распоряжается им на правах уверенной в себе красивой женщины. Вернее, она сейчас играет роль светской красавицы, и его, Гришу, видимо записала в свою свиту друзей и поклонников. Все это было так мило и невинно, что Гриша позволил Ларе командовать собой и, не без удовольствия, подчинялся ее приказаниям.
Ночью, под храп Петровича, растянувшись на гостиничном диванчике, он, подытоживая сегодняшний день, не мог не улыбаться, вспоминая Лару. Как все-таки как она похожа на мать. После спектакля был вечерний фуршет, который давали местные театралы в честь гастролеров. Лара весь вечер была в ударе. Раскрасневшаяся, безумно хорошенькая, она с удовольствием принимала комплименты мужской половины театра, каждый раз вскидывая глаза на Гришу, словно беря его в свидетели своего женского триумфа. Но вскоре роль светской львицы ей приелась и, отпросившись у отца, она увлекла Гришу любоваться вечерним Дунаем. Здесь Лара стала другой – задумчивой, зябко куталась в палантин от сырого Дунайского ветерка. Гриша отметил, что она умеет внимательно слушать, точь в точь как и мать, наклонив чуть голову на бок и прикрыв глаза пушистыми ресницами. Гриша и не заметил, как рассказал ей о своем детстве, школьных, институтских годах, о маме. Казалось, Ларе все было про него интересно. «Удивительно милая девчушка», - Гриша засыпал.
2
Необъяснимая вещь время! Только вчера, казалось, была зима, тут же ворвалась внезапной оттепелью весна и вот уже наваливается лето с долгожданным периодом повальных отпусков. Часть труппы отправится в турне по России, а остальные смогут до августа осуществить свои планы на летний отдых. И Гриша уже просматривал сайты зазывал туроператоров. Хотя пока ничего еще не решено. Он ругал себя за слабохарактерность. Никого не хотелось обижать, наобещал всем подряд, а теперь вот приходится ломать голову, как сделать так, чтобы и маму не обидеть, и семейство Марго не подвести и с приятелями не поцапаться. Это качество он за собой давно знал, но по-прежнему наступал на одни и те же грабли. Ребята по клубу ждут его на сплав, мама мечтает о дачном отдыхе, про который прожужжала ему все уши, тщательно заготавливая всю зиму семена, а Лара с Марго взяли с него твердое обещание ехать со всем их семейством в Хорватию. Да, за последние месяцы Гриша стал не просто закадычным другом Лары, но и любимцем всего семейства Гущиных. Такого сердечного, искреннего тепла к себе Гриша давно ни от кого не испытывал. Братислава внесла существенные коррективы в его жизнь. Марго изменила к нему отношение. Принимала его у себя в квартире запросто как приятеля своей дочери. А что уж говорить о Ларе, которая ни дня не могла без него обходиться. Любые Ларины идеи требовали Гришиного участия, и все происходило как бы само собой. Общение с девушкой ни к чему его не обязывало. Ведь Лара за первым совместным семейным ужином с присущей ей простотой и непринужденностью попросила родителей считать Гришу другом семьи и ни в коем случае не рассматривать его кандидатом в зятья. Гриша неожиданно открыл для себя как замечательно иметь полноценную семью. У Гущиных он бывал часто, проводил в их большой просторной квартире все свое свободное время. С, удовольствием, бросался выполнять поручения всех без исключения домочадцев: помогал Марго возиться с зимним садом, ходил на почту, в магазин, хлопотал на кухне. Иногда, сидя за картами с Марго, Ларой и отцом семейства он с удивлением отмечал про себя, что большего ему и не нужно. Хотя, все же молодая кровь вскипала, когда Марго сидела от него особенно близко.
По молчаливому соглашению с Ларой, они хранили в тайне то, что та проговорилась Грише о диагнозе матери. Сама же хозяйка дома очень изменилась после того приступа на гастролях. Стала еще прозрачнее, говорила тихо, много времени проводила дома. Она на удивление совсем не сопротивлялась доводам домочадцев уйти в долгосрочный отпуск. Эта непохожая на нее покорность и что-то неуловимое новое в ее взгляде тревожили и Лару, и Гущина и, разумеется, беспокоили Гришу. Марго всякий раз при обращении к ней родных, словно, возвращалась из некоей только ей понятной реальности. Она, казалась приобщенной к некоему знанию, которым не могла и не хотела поделиться с окружающими.
Лара, полная жизни и оптимизма, строила планы на летний отдых и убеждала Гришу отправиться вместе в Хорватию, где их семья, подражая другим театралам, приобрела апартаменты на первой морской линии, и где сейчас отдыхала младшая дочь Гущиных с бабушкой. Гриша и радовался этому приглашению и смущался одновременно. Хотя понимал, что занятый по горло в театре отец семейства, будет только рад отправить жену и дочь под надежным присмотром друга их дочери.
У себя дома, наедине с самим собой Гриша не мог отрицать, что его чувство к Марго не ушло, а трансформировалось, перешло в другую стадию, какую, он и сам пока плохо понимал. С одной стороны он, молодой, полный сил мужчина, который хочет взять от жизни все ее радости и удовольствия. А с другой – один наклон головы Марго, одна фраза…., и все катится коту под хвост. И он, детина под два метра покорно идет за лейкой и цветочной подкормкой и важно рассуждает о сортах фиалок, сведения о которых накануне выуживал из «Википедии». И все ради одного - слабой улыбки немолодой уже, больной женщины.
Первая декада июня расщедрилась на долгожданное тепло, и жители Мегаполиса высыпали на солнышко, которое еще не жгло, а ласкало замученные долгой зимой и ветреной весной тела. Гриша обожал это время, когда каждая клетка молодого организма, словно впивала в себя это волнующее дразнящее чувство свободы и легкости. Сегодня у парня был выходной, и он собрался к Гущиным раньше обычного, зашел привычным маршрутом в цветочный магазин и теперь груженный пакетами с заказанным Марго грунтом для фиалок, поднявшись на пятый этаж (лифт не работал), слегка запыхался. Вытер о брюки вспотевшие пальцы и нажал на кнопку звонка. Дверь открыла Марго. Гриша вошел, поздоровался, отводя взгляд, в котором она могла прочитать восхищение. В небесно-голубом домашнем комбинезоне, подчеркивающем ее глаза, она была и мила и элегантна одновременно и прекрасно осознавала это. Впустив Гришу, она тут же попыталась ему помочь, неловко рванула ручки пакета, вывалив содержимое на пол. Пачка с грунтом лопнула пополам, бархатная черная масса рассыпалась по всей прихожей.
-- Нехорошая примета, - Марго досадливо закусила губу.
-- Что Вы, Маргарита Сергеевна! Не верьте, и не сбудется. Я – мигом, - Гриша с видом завсегдатая скользнул в кухню за совком и щеткой, и принялся ловко сгребать грунт в кучку. Маргарита снова попыталась ему помочь. Ее локоны скользнули по Гришиной обнаженной до локтя руки, их глаза встретились…
….Лара даже не надеялась на подобную удачу. Зачет автоматом – ничего себе! А ведь она эту ночь почти не спала – добивала последние пять билетов. Правда ходили слухи, что их стареющая профессорша выходит замуж за молоденького аспиранта (Надо же, какой мезальянс!), поэтому не так зверствует, как в прошлом году. Тогда Лара и полгруппы девчат пересдали ей только с третьей попытки. Но сегодня! Уф! Можно с наслаждением слопать по дороге порцию ( нет, лучше две) мороженного. А еще появилась куча времени, не торопясь поискать маме подарок. Ведь завтра у нее день рождения – юбилей! Правда, мама заявила, что сорокалетие не отмечают – верит в приметы, глупенькая. Разрешила только скромное чаепитие в кругу семьи. Лара порылась в сумочке – вот незадача! Деньги, как назло оставила дома. Ну, ничего страшного! Она перехватит по дороге Гришу (Он и так к ним собирался) и возьмет у него в долг. Лара набрала знакомый номер, нахмурилась: что ж, придется заходить домой. Она решила не спускаться в метро, а проехаться в трамвае – насладиться солнечным денечком. Она обожала лето за возможность носить обувь на босу ногу, и, разумеется, за маячащие впереди долгожданные каникулы. День, начавшийся так удачно, обещал счастливое продолжение.
Под веселый перестук трамвая, Лара решала, что лучше: разориться для именинницы на последнюю парфюмерную новинку или (Как жаль, что с Гришей не посоветуешься – Лара в десятый раз набирала его номер) курс массажа в СПА салоне. Но решение продиктовал рекламный щит на остановке. Лара радостно кивнула сама себе - вот и решение проблемы с подарком. Сейчас она забежит домой и пулей по этому адресу. Она автоматически набивала в телефон адрес распродажи купальников и мысленно подсчитывала, на сколько комплектов у нее хватит отложенной суммы. И как она раньше не догадалась. Лучшего подарка для женщины, собирающейся в отпуск, и не придумаешь. Она тихонько рассмеялась, вспомнив, как в прошлом году они с мамой лишились любимых купальников, затерев их до дыр в аквапарке. И все – таки, замечательно, что Гриша едет с ними. Им будет так весело вместе. Квартира у них просторная – места всем хватит. Она вспомнила, как они с мамой уламывали парня ехать в отпуск всем вместе, как он мялся и краснел, и, как они с Марго победно переглядывались, сломив его скромность своими «вескими» аргументами.
-- Во-первых, - говорила тогда Лара, - мне не с кем заниматься виндсерфингом, и мне просто необходима мужская рука.
-- Во-вторых,- добавляла, улыбаясь уголками глаз Марго, - снимите, наконец, камень с моей души и научите младшую плавать. А то я места себе каждое лето не нахожу.
-- И потом, кто составит папе компанию в дегустации вин? - Лара громко хихикнула, вспомнив, как они тогда покатились со смеху. Но заметив, как на нее оглядываются пассажиры трамвая, зажала рот ладонью. Да, жизнь хороша. Особенно, когда у тебя зачет автоматом, а впереди долгие летние каникулы, которые обещают быть незабываемыми.
Она легко выскользнула из трамвая, почти вприпрыжку, дошла до подъезда. Приподнятое настроение не испортил неработающий лифт. Лара вспорхнула на пятый этаж, по привычке заранее достала ключ из сумочки. Дверь легко поддалась… Она так и осталась стоять в дверном проеме, с зажатым ключом в руке. Ее не видели, не заметили эти двое. Ларе пришла в голову мысль, что теперь эту картину двух страстно целующихся любимых ею людей она никогда не сможет вытравить из своей памяти. Эта картина словно сложилась из множества мелких пазлов – событий недавней еще, такой радостной безмятежной жизни, которые были отпечатаны в ее сознании, но не имели, казалось, прежде никакого значения. А сегодня в эту минуту, в этот миг, сложились в единое целое, и казалось, кричали ей. Так громко кричали, что хотелось зажать уши ладонями: Как ты была слепа! Она всхлипнула, шагнула вперед - ноги заскользили по чему то рассыпанному в прихожей. Она, инстинктивно, попыталась удержать равновесие – выронила ключ. Ее заметили. Что-то говорили, бросились навстречу. Мозг давал только одну команду: бежать.
3
Белизна стен не расширяла пространство больничного коридора, а делало его вязким, поглощающим. Только не надо долго смотреть в это белую сметанную вязкость. А то она затягивает, хочет, словно муху, поглотить тебя в свое млечное чрево. Гриша уже научился хитрить и не поддаваться этому засасывающему сметанному зову. Сейчас он знает, что надо делать. Надо закрыть глаза и аккуратно на ощупь дойти до своей палаты, закрыть дверь и тихонько, не открывая глаз, лечь под одеяло. Тогда в своем надежном домике, он сможет выдохнуть и потом снова вдохнуть и приступ пройдет. Просто последнее время он почти забыл о приступах. А ведь доктор предупреждал его, говорил, что эти состояния могут вернуться, если он не запретит себе вспоминать. Нет, все - таки ему очень повезло с доктором. Если, конечно, можно говорить о везении в его ситуации. А все благодаря Славке Коршуну. Это он устроил его в клинику неврозов, к замечательным специалистам. Славка, как раз первым и забил тревогу, заметив, что с Гришей творится неладное. Не вспоминать…. Легко сказать, а вот как это выполнить. Правда, Валентин Валентинович, выписал ему отличное снотворное – Гриша спит как младенец. И ночь приносит ему облегчение и отдых. Но ведь все время спать нельзя. И еще в клинике он научился ненавидеть. И ненавидел он две вещи: белые стены в коридоре и время подъема. И зачем больных будят так рано. Как будто им нужно куда-то торопиться. Если бы врачи понимали, как сладок, как отраден для больных сон. Но надо вставать и дальше заставлять себя жить. Валентин Валентинович категорически запрещает вспоминать. Но как? Правда Гриша многого и так не помнит. Это ему потом рассказали о той страшной ночи, ночи, которая и стала его отправной точкой в клинику. Пьяный дебош с дракой, порчей ресторанного имущества и резанием вен разбитой бутылкой. Ту ночь он, к счастью, не помнит. Но день, предшествующий и рад бы забыть, да не может приказать своей непослушной головушке.
Он помнит тот день очень ярко, может описать все детали, цвета, запахи, повторить все слово в слово. Он помнит сырой запах старого подъезда, бесконечные лестничные пролеты, убегающий стук каблучков Лары, яркий сноп света, ударивший по глазам, когда он, наконец, справился с этой бесконечностью и выбежал из подъезда на улицу. Помнит бессовестный птичий гомон, несуразную солнечность, яркие краски молодого летнего дня, толкающихся, спешащих, смеющихся прохожих. Но особенно четко он помнит глаза Лары…. Ее слова…. Его невозможность удержать ее. Его возвращение в темное чрево подъезда и вновь эти бесконечные пролеты, подъем наверх, гулкие удары сердца.…. А вот тут Гриша точно знал, что надо остановиться, иначе сердце, его мягкое оловянное сердце не выдержит. Он не может позволить себе вспоминать, что было дальше.
Гриша устал. Он очень устал за два последних месяца. Вообще он теперь как то быстро устает. Валентин Валентинович рекомендовал ему в такие моменты ложиться, накрываться одеялом, втыкать наушники и слушать что-то из месс Баха. Это, и вправду помогает, освежает, вдыхает новое в его замученное сознание. В такие моменты он уносится прочь в некие небесные дали, где нет этих отвратительных белых стен, нет надоевшей скрипучей больничной кровати, нет терзающих его воспоминаний. Он чувствует себя очень хрупкой, маленькой песчинкой, которой посчастливилось влиться в общий хор таких же маленьких, затерявшихся в мироздании песчинок. Хор, славящий своего мудрого, щедрого, милосердного Творца. С каждым аккордом в сердце вливается по капельке некая новая, будоражащая его сила. Гриша сначала боялся спугнуть эти первые весточки его выздоровления. Но потом к этим прослушиванием присоединилась и книжка, которую он недавно для себя открыл. Книжка, которую ему передала мама. Эта книжка, красочная, иллюстрированная, которую ему подарили еще давно, в его раннем дошкольном детстве. Книга, которую выпало время прочесть именно здесь и теперь – детская иллюстрированная Библия. Гриша открыл наугад, прочел с придыханием: Придите ко Мне все труждающиеся и
обремененные, и Я успокою вас;
Он встал, прошелся по палате, подошел к окну: лето еще ласкало город своей прощальной, тихой улыбкой. Лето, так много обещавшее ему.
Нет, все-таки он должен взять верх над собой. Над своим мягким оловянным сердцем! Он сейчас вспомнит тот день до конца и твердо скажет себе, что это просто его прошлое. Какое бы ни было. Но его Гришино прошлое с расставанием с любимыми женщинами, с горем одиночества, с ошибками его юности, но его и только его прошлое. И тогда завтра, возможно уже завтра, наступит его новое, доброе утро.
Гриша сел в кровати, сжал зубы и заставил себя еще раз прожить тот день до конца…. Заставил вспомнить хлесткие фразы Марго, бесконечное ожидание у подъезда на лавочке, возвращение Лары с отцом и категоричные слова Гущина, оставить их дом и театр….
---Да, мама, уже ложусь, - мобильник вернул Гришу в реальность, - Не волнуйся, чувствую себя хорошо. Да, и я тебя люблю, мамочка. Правда, люблю.
Гриша устало положил трубку и вновь вернулся к начатой странице: Придите ко Мне все труждающиеся и
обремененные, и Я успокою вас; …
март 2012