Вольные

Дмитрий Алексеевич Ильин
"Засека" ЗДЕСЬ: http://www.proza.ru/2013/03/21/1036
ЧИТАТЬ ПО ГЛАВАМ "Вольные" ЗДЕСЬ: http://proza.ru/2013/03/23/1974
_________________________________________________________
 Жанр: Историко-приключенческий.

Раз в пять лет собираются
воины-рукопашники мира
для выявления сильнейшего.
И кто-то из них выпьет
победную чашу,  а кого-то
вынесут с ристалища на щите.

                ***
Место сбора по жеребьёвке на этот раз
выпало России.

Со всех концов света съезжались сильнейшие
бойцы-рукопашники.  В двухстах километрах
от Красноярска,  в дебрях тайги,  подальше
от посторонних глаз был разбит палаточный
городок.  Размещенный в его центре круг
поединщиков девяти метров в диаметре
выложили белыми камнями по всему
 периметру.  Траву внутри получившегося
 кольца удалили,  землю тщательно утоптали
 и присыпали тонким слоем песка.
 Предстоящая неделя,  предсказанная
 волхвами как солнечная,  ни у кого не
 вызвала опасения за цельность всего этого
 покрытия.
   
Святослав снял с ног мягкие короткие
сопожцы из оленьей кожи,  ступил в круг,
припал к земле,  ладонями впитывая
информацию того пространства,  где ему
придется встретиться со своими
противниками.  Это был его первый турнир
«Единения вольных народов», а готовят к
нему бойцов «с малых ногтей».

Поэтому всего спустя неделю,  как его
приняла из чрева матери повитуха, отец
надел на него наручи и поножи — тряпичные
пояски с грузом для рук и ног,  тяжесть
которых увеличивалась по мере роста.

ПРОДОЛЖЕНИЕ ЗДЕСЬ: http://www.proza.ru/2013/03/23/1962

 
 Родитель каждую свободную минуту проводил
 возле сына.  Слегка,  но чтобы
 почувствовалось,  толкал его в разные
 места на теле,  не обращая внимания на
 материнское ворчание.  Та знала,  что так
 следует делать,  но без щеминки в сердце
 не могла смотреть на мужское воспитание.
 Грудной Святослав поначалу яростно
 сопротивлялся подобным «ласкам».  Вскоре
 его возражающий писк превратился в слабое
 вяканье,  похожее на порыкивание
 недовольного медвежонка.  А по исходу ещё
 малого времени, не выражавший уже никаких
 эмоций на тычки отца,  ребёнок рефлекторно
 реагировал,  сокращая мышцы в требуемом
 месте с выставлением защиты.

 Наконец,  спящий сын впервые поставил
 блок в нужном направлении ещё до
 прикосновения батькиной руки,  и Горигляд-
 старший полностью удовлетворился
 результатом своих стараний.

 Самостоятельно проплыть, нырнув в воду,
 Святослав смог раньше,  чем впервые
 заговорил.  С первыми шагами Никита
 Михайлович обучал сына передвигаться по
 толстому бревну почти в метре от пола,
 с подрастанием уменьшая поверхность для
 «прогулок» в диаметре и поднимая выше.

 Поножи с наручами стали шире, тяжелее и
 разделились на две категории:
 тренировочные и обиходные. 

 Тренировочные были в два раза увесистей
 обиходных, и получалось, что Святослав,
 после крепкого отцовского тренажа в
 обиходных отдыхал,  снимая их только при
 приготовлении ко сну.

 От века к веку было собрано множество
 семейных секретов боевого и физического
 воспитания,  которые передавались
 Гориглядами из поколения в поколение. В
 своё время Никита принял такую же науку
 от своего отца,  и,  будучи в долгу перед
 родом,  обязан передать познанное сыну.

 Род их был из воинского братства казаков-
 пластунов,  незаменимых в бою и  —  особо
 в разведке.  Пластунами их прозвали в
 незапамятные времена за удивительную
 способность в самых неудобных условиях
 подобраться к врагу,  утащить «языка» из
 под носа его товарищей или поставить на
 жизни врага жирную точку  —  в зависимости
 от поставленной задачи,  так что ни птицы
 не изменят своего пения,  ни кузнечики не
 прекратят своих трелей.

 У каждой семьи пластунов, конечно, имелись
 свои хитрые заморочки в приёмах рукопашки
 и с оружием, придуманные отцами и дедами
 на основной базе боя.  Они передавались
 внутри семьи в строжайшем секрете,  хотя
 примени такую «секретку» в соревнованиях
 рода,  и она перестанет быть тайной  —
 приметливый казак враз намотает её на свой
 длинный ус.  Но для непосвященных всё это
 было «филькиной грамотой».

 Как говорится,  видит око,  да зуб неймёт,
 а чаще  —  и глаз не видит.

 Поединки в Красноярской губернии были
 финалом длительного турнира,  начавшегося
 в канун февраля месяца по стародавнему
 обычаю и длившегося до начала страдных
 работ в конце апреля.  Потом перерыв до
 середины сентября и заключительная
 двухнедельная фаза выявления непобедимого,
 достойного испить из золотого кубка парной
 медвежьей крови.  Проходили состязания
 сначала между семьями одного рода,  затем
 между разными родами,  дальше меж
 народностями,  и так далее  —  по
 накатанной столетиями дорожке.

 Правила их боя довольно-таки просты:  не
 бить в пах,  не добивать поверженного,  в
 кругу бороться до тех пор,  пока один из
 противников не коснется земли любой частью
 тела,  кроме ступней,  или не зайдёт
 за границу круга,  наступив хотя бы одним
 лишь кончиком пятки.

 Женщин к состязаниям не допускали.  Но
 прецедент такой был.
 
 Племена воительниц России и валькирий
 Северной Европы возмутились проявлению к
 ним невнимания.  Представительницы
 старейшин пришли ко главе Совета Вольных.
 Били бронзовыми наручами в защищенную
 броней грудь.  Вызывали на поединок
 любого,  чтобы справедливо напомнить,
 как в годы лихолетья не один век бились
 они на поле брани получше многих мужчин.

 Глава Совета заметил на это воинственным
 женам,  что в те далекие годы члены
 Братства Вольных не имели права участвовать
 в завоевательных походах.  Незыблемым
 считалось и то,  что вольные в руки брать
 должны оружие только для защиты своего
 кровного или выполнения закона мести, не
 встречаясь,  дабы избежать битвы,
 с названными братьями,  проливать кровь
 которых  —  преступление.  Амазонки же
 большей частью своей прибыли были обязаны
 ратной работе наёмника.

 Женщины потупились.  Война была для них
 воздухом,  которым они дышали и не
 представляли своего существования без
 бешеных сшибок в неистовой сече.
 Потоптавшись,  они ушли,  чтобы
 с горящими глазами вернуться через седмицу
 —  не удержаться воительницам в стороне от
 столь знаменательного события.

 Они объявили совету,  что через пять лет
 приведут на турнир воспитанниц,  не
 питавших оружие кровью.  Перерыв между
 турнирами как раз и составлял пять лет.

 Спустя оговоренный срок,  в круг вошли
 пять молодых воительниц.

 Первую половину отборочного тура они
 прошли,  как по маслу раскаленным ножом.
 Девушки боролись за победу неистово,
 каждая схватка проходила у них словно
 последняя.  Многие посмеивались,  считая,
 что представительницы воительниц сгорят
 задолго до финишной прямой.  Но
 наследницы древних ойропат  (самоназвание
 древнегреческих амазонок)  казались
 несгибаемыми  —  одержимостью горели их
 глаза.  Можно было подумать,  что эти
 пятнадцатилетние девчонки проходили
 испытание по окончании одного из древних
 амазонских гимнассий,  пройдя который, они
 получали звание  —  Эфебка  (эфебками
 становятся девочки после окончания учёбы,
 принесения клятвы и прижигания соска).
 И в бою они были прекрасны.

 Парням приходилось опомниться.  Пытаться
 сосредоточиться,  уйти мыслями от дум,
 что перед ними молодые,  красивые девы
 и… —  проигрывать с завидным постоянством.

 Старейшины наблюдали за поединками,
 скрипя зубами.  Видели фальшивость побед
 и ничего не могли сделать  —  договор есть
 договор.  В конце концов, мужи поединщики
 не выдержали и вызвали Главу Совета на
 разговор.

 —  Так продолжаться не может,  —  сказали
 они.  —  Тут с девкой рядом от дому до
 дому пройдешь  — на завтра попробуй сватов
 не заслать,  а эдак чуть ли не в обнимку
 пляшешь.  Сам подумай,  старый  (читай
 как старший),  у нас рука не поднимется их
 в перси ударить.  А ежели сзади забежать
 придется?  Позору не оберёшься.  Среди нас
 много женатых,  почитай боле двух третей.
 Да и лико их милое портить невмоготу.
 Думай старый,  как поступить,  а нас не
 позорь.

 —  Девки эти,  милоликие,  не одну душу к
 предкам отправили, —  ответил Глава Совета,
 —  а вы опаренные,  аки на сговорках
 в Купалу.  На рати тож перси жалеть будете?

 —  То на рати,  старый,  а то честной
 поединок.

 На том разговор закончился.  Задумались на
 совете,  куда ни кинь  —  правы бойцы.
 Со стороны посмотришь  —  отец большого
 семейства,  уж дочь на выданье, а молодуху
 тискает.  И проиграть девчонке стыдно.
 С другой стороны  —  валькирии мужиков у
 себя жмут,  как мы баб.  Ну везде клин!

 Хлопнул рукой по столешне глава совета.
 Остановил турнир,  чего раньше не бывало,
 и отослал посольство к воительницам.  Около
 века после этих событий женщины-воины
 холодом на мужей братства со своей стороны
 ветрили.

 ПРОДОЛЖЕНИЕ ЗДЕСЬ: http://www.proza.ru/2013/03/23/1958

 Святослав поднялся,  вздохнул полной
 грудью.  Хорошо!  Свежее дыхание тайги
 возбуждало удаль,  заряжало.  Он ещё
 несколько раз вобрал его в себя,  до натуги
 наполняя свои легкие.  В голове слегка
 вскружило от перенасыщения кислородом,
 захотелось взлететь.  Медленно выпуская
 воздух через нос и освобождаясь от
 дурманящего чувства,  подхватил сапожцы и
 босым зашагал к своей палатке.

 У палатки кашеварил отец.  Святослав
 принюхался к парку от котелка и
 поморщился.  Неделю Никита Михайлович
 потчевал сына лёгкими кашами на травяной
 воде,  не давая бросить в тарелку малого
 кусочка масла.  Любимую гречневую батя не
 варил:  она копит в теле силу,  но мешает
 ей высвободиться.  Гречкой Святослав
 наедался до постной седмицы.  Зато отец
 разрешал вдоволь чая на девятисиле
 с мелиссой и сотовым мёдом.  Правда,
 за день до поединков и в этом урезал
 рацион сына.

 —  Бать,  я уж и забыл,  когда в нужник
 ходил,  —  говорил Святослав,  слизывая
 с пальцев остатки мёда.  —  Ветер дунет  —
 улечу,  аки прошлогодний лист.

 —  Полетать-то охота?  —  вопрошал,
 улыбаясь,  Никита Михайлович.

 —  Если честно,  есть желание.

 —  Что и требовалось доказать!  Али по
 нужнику соскучился?  Щас ты и силу в теле
 держишь,  и в ход её безудержу готов
 пустить.  Что такое казак неспособный конём
 править?  Настоящий казак,  стоя на крупе
 неосёдланного коня,  направит его в нужную
 сторону.  Так,  сына,  мощь собственную
 треба укрощать,  в нужное русло её
 править,  крутить-вертеть ею, как захочется.
 Надо  —  по телу разлил или в одном месте
 сконцентрировал.  В тоже время ты должен
 быть открыт для эфира,  пить из него силу
 природную,  брать поддержку матери-земли.

 —  Полно,  бать!  Всё,  что ты говоришь,
 я во сне повторить могу.  В голове давно
 оскомина.

 Никита Михайлович,  довольствуясь словами
 сына,  цокнул языком и вздохнул,  уходя
 мыслями в прошлое.

 Отцу Святослава единожды посчастливилось
 участвовать в турнире братства Вольных
 народов.  В предфинальном поединке он
 проиграл бойцу из соседнего рода.  Затем
 Великая Отечественная закрыла путь
 поединщика.  У самых стен Берлина шальной
 осколок почти срезал голень.  Ногу удалось
 спасти,  но не сращенные сухожилия
 выступили комом,  навсегда иссушив её.
 Не посчастливилось быть рядом мудрому
 волхву-лекарю  —  он бы вытянул хворь,
 сживил порванные жилы.  А на фронте,
 где раненые поступают к падающему с ног
 от усталости хирургу сплошным потоком,
 нет времени с каждым заниматься особо.
 Мир рухнул,  заветная мечта Никиты
 Горигляда стала недосягаемой  —  не вкусить
 ему медвежьей крови из кубка победителя.

 Вернувшись с фронта,  Никита Михайлович
 попировал за победу,  погоревал со всеми
 о погибших товарищах и заперся затворником
 в хате,  сдавшись тоске.  Каждый мужчина
 в его роду,  хотя бы раз пригубил золотой
 кубок.  Не пронимали его слова товарищей
 и матери с отцом,  а от сочувствующих
 взглядов выть хотелось.  Так и зачах бы  —
 молодым в старика превратился,  да зазноба
 его довоенная не позволила.

 Заряна всю войну полевой медсестрой
 прошла.  На обратном пути задержалась в
 Польше,  помогала местным медикам
 справиться с бичом времен бездолья  —
 с тифом,  дифтеритом.

 Всё у нее ладно получалось,  светлая улыбка
 не сходила с лица,  глаза жизнью брызгали.
 Самые безнадежные больные,  глядя на неё,
 забывали о недуге и шли на поправку.
 Даже старики при Заряне старались
 подтянуться,  выглядеть на больничной койке
 этакими молодцами-удальцами,  которым всё
 по боку и никакая болячка не страшна. Всем
 хотелось,  чтобы к ним именно Заряна
 подходила.  Жутко уставала девушка,  но
 никто не мог понять этого по её поведению,
 милому личику и общению.

 —  Зорькой прекрасной нас день встречает,
 Зорькой и спать укладывает  —  парадокс
 природы,  —  шутили больные.

 Вернувшись в станицу она узнала, какая беда
 с Никиткой случилась и,  как была в форме
 при множестве наград,  побежала
 к наречённому.  Обрадовались возвращению
 Зорьки Никиткины родители  —  уж она-то
 встряхнет сына.

 —  В полеске найдёшь его,  родненькая!
 Тама душой мается.

 Полесок невелик,  Зорька Никиту быстро
 нашла,  но выходить сразу не стала.
 Наблюдала за любым из-за куста орешника,
 как он ногу пытался оживить в боевом
 свиле,  круша направо и налево неповинные
 деревца:  рубаха мокрая,  голеностоп
 кровоточит, на костяшках пальцев сукровица.

 Заряна приметила опытным глазом,  что его
 правая нога зависает грузом и не дает легко
 исполнить задуманное.

 Прекратил Никита бой с невидимым
 противником,  стоит в бессильной ярости,
 смотрит на вспухшую ногу.

 —  Оторва!  Разобью вдрызг,  а работать
 заставлю.

 —  Я тебя и безногим приму,  —  сказала
 Зорька,  выходя из орешника, —  а о сыне
 ты подумал?  Как ему знания передавать
 будешь?

 Заряна подошла к застывшему от
 неожиданности Никите,  присела у
 покалеченной ноги.

 —  Что ж ты,  казак,  делаешь?  Смотри,
 вся нога синяя,  старая гематома на новую
 лезет.  Тока крови ей не даешь и никакого
 роздыха.  Как в стремя таку чурку вденешь.

 Поднялась с колен Заряна и глянула
 бездонной синевой своих глаз в тёмно-карие
 очи любого.  Обнял Никита ненаглядную и
 крепко прижал к груди,  чтобы не видела
 накатившую в глаза скупую мужскую слезу.

 —  Почто я тебе такой..?

 —  Обидеть меня хочешь?  — Зорька закрыла
 его уста ладошкой.  —  Неужель подраненная
 нога волю твою сковала.  Тюрьма не токмо
 каменная бывает,  но и душевная. Зачем же
 заточать себя,  дух вольный за тыном
 держать?  Я тебе сына нарожу,  округ него
 паводком разольёшься, в нём себя увидишь,
 с ним и крови медвежьей испьёшь.

 Права была Заряна,  только о себе думал
 Никита,  за своей болью никого не видел.
 Зарылся в собственное нутро,  близких
 горевать заставил.  Нельзя быть столь
 слепым.

 Сейчас смотрел Никита Михайлович на сына
 — и нарадоваться не мог:  «Единственный
 он после меня стался пока мужчина в хате.
 С ним проживу вторую жизнь.  Заряна ведь,
 как сполнила обещанное, так опосля ещё
 тремя девахами одарила.  Ныне тож тяжела
 ходит.  Смеётся.  Бракодел,  говорит,  нас
 женского полку ещё прибудет. Зорька никогда
 не ошибается».

 После еды Святослав очистил миску и прилёг
 на начавшую жухнуть траву подле отца.

 — Завтра с Германцем дерусь,  а ничего о
 нём не знаю.  Тренироваться и на разминку
 в тайгу ходит.

 —  И смотреть неча,  он старой школы
 держится.  Педанты.  Придумал,  наверно,
 пару-тройку новых коленец  —  вот и
 скрытничает,  оттачивает.  Но опыта ему не
 занимать.  Не последнее дело знать,  когда
 сделать шаг вперёд,  когда уклониться.  Сам
 германец наскоком брать будет,  создавать
 видимость хаосного боя. Не попадись, у него
 кажный шаг просчитан.  Ступай в палатку,
 ложись и постарайся пройти завтрашний бой
 в голове.  Не заметишь,  как заснёшь.
 Сегодня отсыпайся,  завтра задолго до Мамки
 —  (так Горигляды зарю называют,  жены и
 матери тёзку)  —  подниму.  Как след
 разогреешься перед поединком.

 Святослав стоял подле круга,  изучая первый
 поединок первого дня финального турнира.
 Ему биться в третьей паре.  По утоптанной
 земле,  беспокоя тонкий слой песка, кружили
 японец и бразилец.  Школы сильно
 разнились между собой.  Бразилец вёл
 замысловатый танец,  старался увлечь
 внимание японца и пытался за сплошной
 каруселью движений провести удар,
 подсечку,  в основном,  базируясь на ударах
 и финтах ногами.  Японец  — пожилой боец,
 был приверженцем традиционной школы
 айкидо,  и передвигался по площадке,  не
 делая лишних движений и давая более
 молодому противнику вдосталь натешиться.

 Святославу исход боя казался ясным,  и он
 небрежно следил за противоборством
 бразильца,  слишком ортодоксального
 в стиле,  и японца,  опирающегося
 на айкидо как на фундамент  —  точку
 отсчёта,  но уважающего и знающего многие
 другие виды борьбы.

 Когда японец плавно ушёл из-под летящей
 в него ноги, поймав левую руку бразильца
 на противоходе,  Святослав сказал себе  —
 всё,  кончился танцор.  Какого же было его
 удивление,  когда бразильский борец, падая,
 в прыжке перевернулся через голову и вышел
 из скрутки,  а в полёте захватил голову
 противника ногами,  заставил,  таким
 образом,  японца сделать вынужденный
 кувырок и прокатиться по кругу всей спиной.
 Но сам бразилец тоже оказался в сложном
 положении.  В последний момент он
 выпустил голову японца и встал на пальцы
 ног,  имея огромный крен вперёд.  Силясь
 удержать равновесие,  он был вынужден
 бежать,  наклонившись к земле лицом,
 можно сказать,  роя её носом,  пока не
 вылетел из круга.  Дальше ему уже было
 на всё наплевать.  Бразилец упал на траву
 и стал бить землю кулаками в отчаянии.
 По суровым правилам турнира,  выигравший
 бой должен был оставаться в круге до
 объявления его победителем.

 Из соревнований выбыло сразу два
 участника.  Такое случалось,  но довольно
 редко.

 ПРОДОЛЖЕНИЕ ЗДЕСЬ: http://www.proza.ru/2013/03/23/1953

Дед рассказывал Святославу,  что в далёкие
незапамятные времена поединком решались
тяжёлые спорные вопросы между родами и
народностями,  в основном оскорбительного
направления  —  те,  которые могла смыть
только кровь.  Это помогало остановить
взрыв кровной мести,  считавшейся
священным правом каждого.  Поединок
проходил на поднятом высоко ограниченном
пятачке,  и всякий,  заступивший за границу
круга,  попросту разбивался,  в лучшем
случае не слабо покалечившись,  хотя бойцы
предпочитали смерть никчёмному,
беспомощному существованию. (Кто догадался
сделать из этого кровавую потеху  —  история
умалчивает).  Турнир разрастался и
ширился,  вовлекая всё больше новых
народов,  желающих похвастаться силой и
умением своих воинов.
   
В дальнейшем,  старейшины родов здраво
рассудили  —  зачем терять лучших бойцов,
которые могут передать своё искусство
потомкам.  Приняв незначительные поправки
к правилам,  турнир стал более гуманным.
С исчезновением смертей,  по семейной
легенде Гориглядов,  на поединках возникло
предложение от одного из их предков
торжественно отмечать закрытие
соревнований,  чествовать победителя
(не удивлюсь,  если предложивший возложил
на чемпиона проставку,  прим. автора).
За весёлым пиршественным столом легко
знакомиться и брататься,  за ним и
завязались ростки будущего братства вольных
народов.

Следующую пару он не смотрел,  готовился
к бою.  Всё что надо приметит отец.
   
Почувствовав на себе чей-то взгляд,
Святослав обернулся и наткнулся на
пристальные глаза германца.  Рыжий потомок
саксов выглядел внушительно:  был плечист
и высок,  а его руки смотрелись чуть
длиннее,  чем следовало бы,  что дает
борцу некоторое преимущество.  Мощная
шея сливалась с головой  —  такого одним
ударом не свалишь.
 
Святослав приветливо улыбнулся.  Германец
игнорировал приветствие и отвернулся,
выражая пренебрежение.  Святослава это не
задело.  Он,  как ни в чем не бывало,
продолжил лёгкую разминку.
 
Наконец его вызвали в круг.  Святослав
скинул рубаху,  разулся.  Вступив в круг,
слегка склонил голову,  выражая уважение
старейшинам-судьям и противнику.
   
Поединок начался,  как предсказывал отец.
Германец сразу попёр буром,  делая много
отвлекающих ударов.  Святослав
маневрировал,  высматривая слабые
стороны в нем. На первый взгляд германец
неразумно раскрылся во многих местах,
словно приглашал противника на атаку,
но это только на первый взгляд.  На самом
деле,  благодаря вчерашним наущениям
отца,  Святослав прекрасно видел и,
готовящееся выстрелить на защиту
приоткрывшегося корпуса,  колено,  и
напруженную руку для костоломного захвата,
предупреждающего удар в лицо.  За видимой
беспорядочной каруселью движений,
проглядывалась чёткая линия борьбы,
которую пытался навязать опытный германец
молодому русичу,  впервые вставшему на
утоптанную землю турнира.  Германец
рассчитывал задавить инициативу Святослава.
Ещё он надеялся на горячность молодости,
но если бы знал,  сколько Святослав
получил на тренировках болезненных тычков
от отца за несдержанность и плохо
обдуманные выпады,  то,  наверняка,
сменил бы тактику.

 
ПРОДОЛЖЕНИЕ ЗДЕСЬ: http://www.proza.ru/2013/03/23/1946

 Святослав,  дождавшись,  когда якобы
 нетерпеливого вида германец вновь
 «откроется»,  тут же задвигал левым
 кулаком,  почти одновременно хлестко ударяя
 голенью в напряженный трицепс бедра
 опорной ноги противника.  Германец на
 мгновение просел на правую сторону и сразу
 получил кулаком в подставленную скулу удар,
 которым Святослав запросто ломал
 двухдюймовые доски.  Но это лишь на
 короткий миг притормозило движения
 германца.
 
 Поняв,  что парня не проймешь
 отвлекающими трюками  —  молодость и
 глупость не всегда ходят рядом,  германец
 закружил против часовой стрелки,  выставляя
 сплошные блоки из рук и ног, и выбрасывая
 из-за защиты то кулак,  то ступню.
   
 Святослав знал,  что германцу нелегко даётся
 вертушка  —  удары можно хорошо держать,
 но они не проходят бесследно.  Живой щит
 бешено вращающегося тела пробить очень
 трудно,  удары соскальзывают,  а бить в
 противоход  —  чревато выбитыми суставами.
 Видя,  что его теснят к краю,  Святослав
 тоже закружил,  но по часовой стрелке,
 чтобы при сшибке,  которая неминуемо
 разбросит противников в разные стороны,
 не оказаться у опасной черты,  или вообще
 не вылететь с круга  —  он слишком близко
 сдвинулся к краю.
 
 Бой завис в срединном положении.  Никто
 не мог сдвинуть чашу весов в свою пользу.
 Обмен ударами не приносил желаемого
 результата.  Отрабатывая «вьюгу»,  —  так в
 роду Гориглядов называли кружение,
 Святослав добился,  чтобы,  выпущенные в
 него с пятнадцати шагов стрелы,
 отскакивали,  как горох от стены.
 Сейчас всё решала выносливость  —  у кого
 достанет больше сил выдержать бешеную
 пляску.
 
 Германец был старше Святослава лет на
 двадцать,  и травмированная нога беспокоила
 его тупой болью.  Если от напряжения в
 месте удара лопнут сосуды,  он не сможет
 выйти к завтрашнему рингу,  и возможная
 победа над русичем будет напрасной.
 
 Германец пошёл ва-банк,  решившись на
 удар.  Резко изменил направление вращения,
 сосредоточив всю силу в кулаке и направив
 его в единственный маленький просвет в
 защите Святослава  —  подбородок.  Удар
 при сложении двух встречных скоростей,
 подобный тарану самолёта,  нёс противнику
 только смерть.  Бились не детишки,  а
 мужи,  имеющие немалый вес и мощный,
 хорошо поставленный удар.
 
 Кулак германца просвистел в пустоте,  и в ту
 же секунду в его глазах потемнело.  Больше
 он ничего не чувствовал,  рухнув,  как
 слега,  на землю.
 
 —  Какого хрена ты полез на рожон?!  —
 отчитывал Никита Михайлович сына,
 обтирая взмокшее тело льняным полотенцем.
 —  Щас бы не рыжего выносили с круга,
 а тебя с расколотой головой.  Почему не
 путал ему ноги  (приёмом,  напоминающим
 русскую пляску вприсядку. Прим.автора)?
 Будь он чуток порезче и…
 
 —  Брось,  бать,  получилось же!  Куда
 ему быть резче,  когда нога травмирована.
 Ждал я его,  нарочно лицо приоткрыл.  Сил
 у германца помене моего оставалось.  Сколь
 зазря на обманки выпустил,  и я их ему
 поубавил.  —  Святослав улыбнулся. —  Знал
 я,  бать,  что он всё внимание на
 последний удар обратит,  ушёл вниз и по
 старой болячке  —  кулаком в бедро,  итить
 его…
 
 Договорить не успел,  получил увесистую
 плюху от родителя.
   
 —  Повыражайся,  сосунок,  при всём
 честном народе заголю зад и выпорю.
 В бою матерись,  а для удовольствия другие
 слова подбирай.
   
 Святослав обиженно потирал затылок.
 
 —  Зачем в бедро вдарил так,  что кость у
 германца наружу выскочила?  —  продолжал
 пенять на сына Никита Михайлович.  —
 Вишь,  от боли в сумрак ушёл.
 
 —  А он меня жалел?!  —  Святослав всё
 ещё дулся за оплеуху. —  Кто не знает,
 что такое «словить» кулак во встречу.
   
 —  Надо быть выше мстительных поступков.
   
 —  Месть  —  священное право каждого,  —
 не унимался разгорячённый Святослав.  —
 Ещё Невский говорил:  «Кто к нам с мечом
 придёт  —  тот от меча и погибнет».  Плохо
 тевтонец историю знает.
 
 —  Зря ты так,  знаю я Гюнтера,  не
 плохой он мужик.  Уверен,  наверняка в
 запарке пошёл на встречке в голову.  Он,
 как и я,  ни разу кубка не пригубил,  а
 боги детей не дали.  В войну он в
 сопротивлении воевал,  досталось мужику.
 Семью его гестаповцы в лагерях уморили.
 
 —  Он знал,  что я твой сын?  —  спросил
 Святослав.
 
 —  Конечно.
 
 —  А попытаться меня грохнуть всё же
 возможности не упустил.
 
 —  Да после твоего  —  «в челюсть»,  у
 кого хошь мозги потекут.  Не понять тебе
 меня.  У Гюнтера одна цель,  одна мечта
 в жизни осталась.  Память о себе оставить
 хотя бы в свитке памяти чемпионов турнира.
 Я вон в тебе свою мечту воплощаю,  через
 тебя медвежьей крови пригублю.  Эх…  —
 Отец махнул рукой,  мол,  что с молодых
 возьмешь?
 
 Молодого парня не проняли слова отца.
 Святослав считал своими максималистскими
 мерками:  можешь  —  делай,  не можешь
 —  учись.  Знаешь,  на что идёшь  —
 тогда будь готов к любому:  и в рог
 получить,  и победителем быть.  Это не в
 люльке в забавки играть!
 
 На следующий день Святослав встретился в
 поединке с китайцем.  С ним он справился
 легко,  применив грубую,  сметающую силу
 против тонкого искусства Шао-Линя:  вошёл
 в состояние «кольчужная рубашка» и смял
 бойца с долины Чунь школой медведя,
 стряхивая колющие и рубящие удары,  аки
 мишка воду.  Подойдя к китайцу на близкое
 расстояние,  оглушил его открытой ладонью
 «руки-плети»,  как «хозяин» леса валит
 оленя,  примяв выставленный в защиту
 блок.  Против лома  —  нет приема,  если
 нет другого лома.  У китайца лома под рукой
 не случилось.

 Третий день заставил ткнуться лицом в землю
 массивного нечувствительного к ударам
 монгола,  решившего задавить Святослава
 своей необъятностью.
   
 Горигляду-младшему достаточно было пару
 раз увернуться,  став ивовой лозой,  и
 обратить силу противника против него самого
 же,  что очень сходно со школой айкидо.
 
 До финала Святослав дошёл с
 незначительными потерями в виде ссадин и
 синяков.
   
 Никита Михайлович не докучал сыну перед
 решительным поединком,  наказав ему
 отдыхать в прогулках по тайге.  Надо
 раскрепоститься,  вобрать в себя вновь силу
 лесного духмяна,  выбросить из разума всё
 постороннее…  и полученные навыки
 откроются в нужное время в
 натренированном теле.

 ПРОДОЛЖЕНИЕ ЗДЕСЬ: http://www.proza.ru/2013/03/23/1905

Завтра Святослав сойдётся в рукопашной
с турком,  далёкие предки которого были
таврами  (народом,  незнающим иного
промысла,  кроме войны).  Слышал боец,
что женщина его рода с семилетним
ребёнком была захвачена в полон
враждебными племенами зигов во время
войны скифского царя Палака с греками.
Дальше фамильная ветвь турка по имени
Герет вилась лозой,  разбавляясь в горах
кровью аланов,  в долинах  —  персов и
закончила свой путь в Османской империи.
В последнем потомке явно доминировал ген
бесстрашных и неумолимых тавров:  светло-
каштановые волосы,  голубые глаза,  нос
картошкой и высокий гибкий стан.
Передалась Герету и способность к высоким
прыжкам,  выработанная теми же таврами
веками в боевых танцах и в скачках,  как
неотъемлемый элемент их борьбы.
   
И вот настал завершающий день в турнире
Братства Вольных Народов.
   
Для зрителей соорудили что-то,  вроде
трибуны,  охватившее арену полукругом.
   
Когда все с шумом заняли свои места,  и
бойцы встали напротив друг друга,  не
переступая границы круга даже на
построении,  шум перешёл в гомон,  а
гомон в сдержанный шёпот,  а вставший
старейшина  —  глава турнира,  заставил
замолкнуть и шёпот.
 
—  Сегодня настал знаменательный день,  —
говорил он тихим низким голосом. –
Сегодня решится,  чьё имя будет занесено в
свиток победителей.  Все вы достойные
люди.  Так пусть боги укажут лучшего!
   
—  На дворе 1965-ый год,  —  продолжил,
совершая небольшой экскурс в историю. —
Многие государства заперли свои народы
границами,  но для истинно вольных нет
преград.  Можно отнять свободу,  но
никогда не удастся посадить в клетку вольный
дух.  Этим мы едины,  и всегда в праве
рассчитывать на крепкую руку помощи нашего
братства.  Завтра,  когда все разъедутся по
домам,  помните об этом у своих очагов.
 
Старейшине подали золотую чашу,
прикрытую шёлковым огненным платком.
Он сдёрнул платок и поднял символ турнира.

—  Пусть сильнейший увлажнит уста из чаши
победителей.  Да будет так!
 
—  Да будет так!  —  раздался в ответ
дружный хор сильных мужских голосов.
 
Глава турнира поставил чашу на резной
пенёк,  накрыл платом и сел в центре ряда
совета старейшин.  В круг вошли
претенденты.
 
Турок стоял расслаблено,  бросив руки вдоль
тела.  Напряжённость выдавали лишь
лихорадочно блещущие глаза.
 
От Герета можно было ожидать всего,  чего
угодно.  Он не отдавал предпочтения ни
одному стилю.  Его рукопашная напоминала
уличную,  непредсказуемую в своей
бесшабашности драку.  Трудно предугадать
с какой стороны ожидать от такого борца
атаку.
 
—  Опасный боец,  —  предупреждал отец
Святослава.  —  Я заметил за ним склонность
к подлянкам.  Норовит травмировать,
покалечить.  Быстр,  гибок.  Гляди за ним
хорошенько!  Он может и многоходовку
запустить и прямиком пойти.
 
«Да,  —  думал Святослав,  вспоминая
инструктаж,  —  этот не китаец.  Тот
изготовится к атаке  —  и всё ясно:  кем он
себя возомнил,  откуда болячки ждать.
Прежде чем поменять стиль  — покривляется.
Ан опять ясно!  Тигром стать не получилось
—  пробует обезьяной.  У них имидж
превыше всего.  Тута совсем иной фрукт!»
   
Стиль пластунов тоже враз не раскусишь  —
и не в два,  и не в три,  если вообще
возможно определить.  Здесь внутренний мир
менять надо.  Пластуны воспитывались не на
одной войне.  Платили за ошибки кровью,
жизнями.  Впитывали в себя лучшее,
совершенствуясь.
   
Стояли бойцы и сверлили друг дружку
глазами,  прощупывали только им известные
признаки слабины,  психологически стараясь
подавить оппонента.
 
Схватка долго не начиналась.  Для старта не
требовалось сигнала.  Ступил в круг,
поприветствовал старейшин,  противника  —
и вперед.  Сейчас пауза затягивалась,
но никто даже не подумал поторапливать
соискателей.
 
Противники одновременно двинулись к центру
и,  не замедляя хода,  завязали бой.
   
Вскоре,  после десятка обменных выпадов,
оба поняли  —  рассчитывать на собственные
ухищрения и ошибки противника не
приходится.  Словно с отражением рубятся.
Зажглась обычная потасовка,  без оглядки на
технику,  в надежде на удачную
импровизацию.  Как музыкант ищет в
какофонии звуков настоящую ноту,  так
Святослав и Герет в безумном хаосе борьбы
выглядывали лазейку  —  ключик к защите
противника.

Каждый удар мог быть последним.  Ни о
какой красоте поединка и речи не шло.
Дрались молча,  остервенело,  слившись в
клубок,  где уже не понять за скоростью
движений где рука…  где нога…
 
Треск ткани.  У Герета лопнул пояс,  и
шаровары упали к ногам.  Святославу
представилась возможность завалить
спутанного турка,  но он разворачивается
и отходит.  По правилам боя,  ничто не
может остановить поединок.  Каждый сам
выбирает снаряжение,  и только он в ответе
за его надежность.  Пользоваться
подвернувшейся оказией или нет  —  на
совести бойцов.  Никита Михайлович темнеет
лицом,  пока Святослав делает несколько
шагов,  повернувшись к турку спиной.  Ведь
он то видел неуловимое движение Герета и
досаду на его лице.  Турка удержала от
нечестного удара многочисленная аудитория.
Победу бы ему засчитали  —  нельзя
поворачиваться к опасности спиной,  пусть
даже из благородных побуждений,  но он
навсегда потерял бы лицо в братстве
вольных.
   
Бойцы стояли,  тяжело дыша.  У Святослава
из разбитой брови текла кровь на
вздымающуюся грудь.  Думая,  что это пот,
он смахнул ручеёк рукой и размазал по лицу.
 
В кашу расколоченные губы Герета
распустились алой розой,  а вздувшееся ухо
из синего на глазах превращалось в
черно-фиолетовое.
   
Турку подали новый пояс,  помогли
обвязаться.  Бойцы вновь двинулись
навстречу друг другу,  но уже не той
поступью,  что вначале  —  без прежней
воздушности.  Прошла вспышка боевого ража
и они действуют гораздо аккуратней.  Герет
крутнулся,  делая вид,  что хочет с
разворота ударить Святослава стопой правой
ноги,  но…  не доводит приём до конца.  И
потом неожиданно отталкивается левой ногой,
и высоко подпрыгивает.  Реакция на уровне
подсознания спасает Святослава от
сокрушительного удара в висок левым
носком стопы противника.  Не успевает Герет
приземлиться,  как снова прыгает и,
сгруппировавшись в полете,  метит
выпрямляющемуся Святославу ногами в грудь.
Вот-вот нижние конечности турка резко
выпрямятся.  Таким ударом в былые времена
сминали доспехи и ломали ребра.  Если
Святослав и поставит предплечьем блок,  его
все равно отбросит,  —  а до края круга
пара шагов.  Затем Герет может не
посчитаться с потерями и,  не теряя секунд,
не обращая внимания на встречные удары,
выпихнет его за белеющие за спиной камни.
Плохо было и то,  что прыжок Герета не
имел инерции полета вперёд.  Расчёт шел на
силу ног,  выстреливающих,  как
освободившаяся пружина.  Дать турку самому
вылететь из круга,  уклонившись,  не
получалось.  Святослав ещё не до конца
вернулся в стойку после ухода от
сверкнувшей над головой пятки.  А для
пропуска мимо себя второго нападения
требовалось развернуться к турку плечом и
отклониться назад,  поставив себя в крайне
стесненное положение для маневра.  Проще
говоря,  придется заботиться о равновесии и
подарить огромное преимущество сопернику.
 
Святослав стремительно шагнул навстречу
Герету,  одновременно разворачиваясь вокруг
оси на сто восемьдесят градусов.  Ноги турка
чувствительно чиркнули по спине.  Герет
попытался достать Святослава кулаком левой
еще в полете.  Русич предчувствовал
подобный ход,  поднял руки и сделал шаг
спиной назад,  надевая себе на плечи
противника и не останавливаясь,  и бросил
его на землю.

Падая,  Герет успел выдернуть край кушака
Святослава и, извернувшись с приземлением
на корточки,  выполнил сальто влево и
вновь ринулся в бой.
   
С пояса Святослава кругами спадал шелковый
кушак.  Герет налетел на него,  как
коршун,  но все-равно не смог пробить
защиты.  Холщовые штаны Святослава
поползли вниз,  он посмотрел в глаза турка
и ничего кроме насмешки в них не увидел.
Герет кружил вокруг Святослава,  вынуждая
его двигаться за ним.  Святослав ждал,
когда портки упадут ниже колен,  и он
сможет из них выпрыгнуть.  В отличие от
турецких шаровар,  они не имели стяжки на
щиколотках.  Герет тоже это понимал,
поэтому крутился возле теряющего
маневренность русича и вынуждал его
держать ноги шире,  чем тому хотелось бы.
Не заметив петли кушака,  затянувшегося
вокруг левой,  Святослав наступил на конец
ткани и не успел вовремя развернуться к
турку лицом.  Герет воспользовался этой
возможностью и нанёс серию сильных ударов
в позвоночник.  Святослава ожгла
непомерная боль,  и ярость заклокотала в
груди.  Не глядя,  он выбросил руку назад,
схватил ничего уже не ожидавшего от
противника Герета за горло,  изо всех сил
потащил его к себе и влепил ему челом чуть
выше уха.  Раздался противный хруст.
Рука,  держащая турка за горло,  обмякла,
и Герет мешком упал к ногам русича.
   
Святослав не мог пошевелить ни одним
членом своего тела.  Шатало.  Скрипя
зубами,  он повторял себе:  «Не падать,
не падать…»  Боль захватила каждую клеточку
организма.  Он не слышал,  как ему
поднесли к губам чашу,  почти насильно
влив в неподвижные губы сладковато-терпкую
кровь,  и как осторожно отнесли в шатер
волхвов,  перед входом которого стояли
Никита Михайлович и волхв-лекарь Богот.

ПРОДОЛЖЕНИЕ ЗДЕСЬ: http://www.proza.ru/2013/03/23/1899

 Отец Святослава мял в руках одёжу сына,
 переступая с ноги на ногу,  и внимательно
 слушал старого лекаря  —  хотелось внимать
 каждому произнесённому слову.

 —  Верь,  Никитка,  предки не оставят
 твоего сына.  Всем богам любы храбрые
 воины,  а Славка таков.  В бою показал,
 что честен и дух его чист.
   
 —  Честен то честен,  да боком она ему
 вышла,  правда то,  —  сокрушался Никита
 Михайлович. —  Пять позвонков в разные
 стороны смотрят,  диски смещены…  Не
 спина  —  коленвал.
 
 —  Настоящий витязь твой сын.  Как он
 после таких ран умудрился голову турку
 размозжить и устоять до чаши.  Великой
 силы духа муж.
 
 —  Кабы не остался богатырём недвижимым.
 Не способны Горигляды в обузу другим жить,
 руки на себя наложит.  —  Никита
 Михайлович схватил Богота за плечи.  —
 Сделай что-нибудь, волхв,  до поминального
 костра обязан тебе буду!  Один он у меня.
   
 —  Не кипешись,  казак,  раньше времени.
 —  Богот снял руки беспокойного отца с
 плеч. —  Говоря по-правде,  радоваться
 должен,  что Славка хребтом силён.  Сам
 видел.  Турок со знанием дела бил,  ан не
 смог порвать нервы,  ущемил токмо.
 Обещаю,  всё сделаю,  чтобы сына твоего
 на ноги поставить.  Помощь мне Славкина
 нужна и помощь родовой крови.  Смотрел
 плат смоченный в его крови через
 родниковую воду  —  нечто подобное
 случалось в вашем роду.  Славке пережить
 придётся вновь боль,  и я думаю,  пуще
 прежней.  Выдюжит?
 
 —  Выдюжит,  волхв,  обязательно
 выдюжит.  —  Никита Михайлович твёрдо
 посмотрел в мудрые глаза старца.
   
 —  Оно славно,  ежели так.  А теперя иди,
 дай мне своё дело править.
 
 Богот развернулся и вошёл в шатер.  В нос
 ударил запах выпаренных трав,  в шатре
 было жарко,  но не душно.  На полати
 лежал на животе обнажённый Святослав,  от
 затылка до пят укрытый одеялом из собачьей
 шерсти.  У его изголовья сидела пожилая
 женщина.  Она прижимала руки к груди и
 что-то бормотала себе под нос.  Волхв
 присел у входа и стал терпеливо ждать,
 когда ведунья закончит ворожбу.
 
 Богот изрядно упрел в жарком помещении,
 дожидаясь конца процедуры.  Ему сильно
 хотелось пить,  но он не мог тяжелить себя
 ни водой,  ни едой.  Даже к лучшему ему
 был выход из тела лишнего,  потому,  не
 раздеваясь,  сидел в тёплой хламиде
 с надвинутым на голову капюшоне.
   
 Ведунья замолчала.
 
 —  Ты закончила,  Вера?  —  обратился к
 ней волхв.
 
 —  Да,  Богот,  я дала ему силу женского
 начала,  силу возрождения,  —  вздохнула
 ведунья.  —  Надеюсь,  юноша справится
 с твоим уроком.
   
 —  Спасибо,  яга  (женщина,  выбравшая
 жизнь отшельницы,  чаще по причине
 бесплодия или из-за внешнего физического
 недостатка  —  горба,  занимающаяся
 врачеванием,  повитушеством.  Я-га  —  я
 идущая,  я ушедшая,  я ищущая.  Прим.
 автора).  Зачем ты выпарила меченосец?
 Через эту траву чувствуешь каждую частицу
 тела,  значит,  —  боль ядреней станеца!
 
 —  У него сейчас мука сплошным ковром
 лежит,  в спине стрельнёт  —  в пятке
 отдаётся.  Знать надобно твёрдо,  где
 болит и где лечить.  Ты,  давай,  своей
 мужской наукой занимайся,  а в женские
 не лезь.  Мы себя не посрамим.  Я ему
 смарагды (изумруды) вдоль хребта выложила,
 оттянут излишки болей. Ну,  а какие травы
 втерла,  сам унюхаешь,  вона каку бульбу
 за сто лет отрастил!  —  Яга звонко
 рассмеялась,  неожиданно молодо,  и вышла
 из шатра,  не дав волхву отыграться.
 
 —  От стервушка,  —  не зло заворчал
 Богот, —  не зря вами детишек пужают.
 
 Богот склонился над Святославом,  и в
 подтверждение слов Веры провёл носом вдоль
 тела,  лежащего шумно втягивая в себя
 воздух.
 
 —  И впрямь,  Вера постаралась.
 Женщиной,  матушкиным началом так и
 прёт.  А трав-то,  трав наварила!  С
 беленой,  кажись,  переборщила.  Да ей
 лучше видать,  и мне способней память
 руды (крови) открыть.
   
 Волхв наложил свои большие ладони на
 голову и на место где определяется сердце
 души,  поднял лицо вверх и зашептал:
   
 —  Руда ярись,  не холонись,  по телу
 молодому пробегись,  памятью его проснись.
 
 Затем шёпот перешёл в неразборчивое
 бормотание.  Богот медленно раскачивался
 из стороны в сторону и вводил себя в транс,
 передавая своё состояние юноше.

 ПРОДОЛЖЕНИЕ ЗДЕСЬ: http://proza.ru/2013/03/23/1889


             
                ***
 Митроха Горигляд не шёл  –  шествовал по
 зимнему Новгороду.  Снег успокаивающе
 скрипел под ногами,  грудь холодил
 морозный воздух,  и настроение у него
 было превосходное.  Как же,  праздник!
 Как-никак  —  Масленица.  За Красным
 мостом через Волхов игрища вот-вот
 зачнутся,  молодежь силу свою покажет.
 Кто не знает,  что Митяй завсегда первым
 на них бывает.  И впрямь,  в свои
 неполные шестнадцать выглядел Митроха
 знатно.  В плечах не сажень  —  косая
 верста,  ростом давно взрослого мужа
 перегнал.  Да и умом детинушка не был
 обделён:  грамоте обучился,  начальную
 арифметику знал,  греческий язык по
 молитвам выучил.  Один недостаток у
 него имелся  —  остёр больно был на язык,
 которому удержу не знал.  Любил
 подшутить над согражданами,  острый глаз
 самые смешные стороны в них выглядывал.
 До белого каления доводил,  не в силах
 остановить себя.  Если понесло,  то понесло
 —  дня без кулаков не обходилось.  Зная
 силушку Митрошкину немереную,  в две руки
 к нему новгородцы не пускались,  потому
 парень не расставался с одним и тем же
 «украшением» во весь глаз,  откуда и
 прозвище получил  –  Горигляд.
 
 Новгородцы уж давненько сторонились его,
 и старались не цепляться с ним языками,  а
 всё же и им,  тем кто держался поодаль,
 доставалось не мало.  Да те и сами повод
 находили,  а зацепившись, —  всё не
 отставали.
   
 Когда Митроха поменьше был,  то и матушка
 ему часто выговаривала,  и батька со
 старшими братьями постоянными тумаками
 воспитывали,  а когда в силу вошёл  —
 батькины тумаки стали для него всё одно,
 что шлепок веником в парилке,  да братья
 начали побаиваться ответок,  тогда семейные
 и плюнули на его забавы.  А Митрохе без
 интересу впустую словоблудить было, от него
 уж весь город шарахался.
 
 Тогда уж и посадник вызвал детину.
 Укорил.  Слово с него взял не обижать боле
 горожан.  А то,  говорит,  постригу силою
 —  из кельи не выйдешь.
   
 Пришлось слово дать,  но нашла
 беспокойная головушка Митрохина лазейку для
 своих потех  (как приключений на свой зад
 такому «бутеню» не найти?)  —  заезжих
 гостей стал постоянно «навещать».  Про них
 же разговора с посадником не было.  Особо
 Горигляд к норманнам зачастил.  Поначалу те
 и сами не прочь силой были помериться,
 да быстро горячие головы просекли,  что
 искать боевой славы «здесь неча».  Вот
 только Митроху в этом не убедили.  На
 гостевом постоялом дворе времени проводил
 больше чем дома  —  искусство боя
 оттачивал.
   
 Не выдержал посадник постоянных визитов
 жалобщиков,  вызвал в который раз
 Митроху.
   
 —  Слушай сюда,  молодец.  Ан рад я,  что
 таких богатырей наша земля рождает.  Да
 токмо не в пустых забавах надобно прыть
 показывать.  С вешней водой подёшь
 с ушкуями и моими людьми ты под командой
 старшого гридней.  И тока посмей
 ослушаться или свару в походе устроить!
 Лично прибуду плетью тебя,  татя,
 охаживать.  Поход сей не просто задуман  —
 в низовье Волги городище будем ставить.
 Купцам будет покойней,  и нам  —  лишняя
 гривна в казну.
   
 Скорбно с виду лицо стало у Митрохи,  а
 душа запела:  давно хотел дальние земли
 поглядеть.  В Новгороде более делать неча
 ему,  со всеми силой успел помериться.
   
 Весть о Митрохином отъезде быстро облетела
 город.  В постоялых дворах  —  праздник.
   
 Вот и шагал Горигляд довольный до самых
 ушей.  Последняя эта Масленица перед его
 отъездом.  Уговорил он князя ранее
 отправиться  —  до вскрытия Волхова.
 Посадник поначалу воспротивился  —  такой
 силач при переходе с реки на реку,  ой,
 как нужен,  да Митроха пообещал ждать
 походных на волоке.  Позже князь пожалел,
 что отпустил.
   
 Теперь уже и с каждого города,  где
 «отгостил» Горигляд,  приходили
 новгородскому посаднику жалобные грамоты.
   
 За Красным мостом на утоптанном снегу
 мерялись крепостью груди и стар и млад  —
 новгородцы народ горячий!  А после кружки
 крепкого взбродня,  да под игривые взгляды
 молодиц обо всех немочах и возрасте
 забывают.  Зазорного тоже ничего сказать
 нельзя,  соперника стараются выбирать
 равного.
   
 Бойцы,  как правило,  вставали друг
 напротив друга,  и каждый позволял
 противнику ударять себя в грудь.  Выигрывал
 тот,  кто выстаивал на ногах.  Сами
 понимаете,  при заметной разнице в мощи
 из слабого могли дух выбить или покалечить.
   
 Митроха облокотившись о столешню с
 интересом наблюдал за поединками.  Скоро
 должна была начаться более для него
 увлекательная часть  —  борьба.  Но
 Горигляду князь накрепко запретил на кулаках
 биться.
 
 —  Что такой богатырь в сторонке стоит?
   
 Митроха обернулся.  Рядом стоял,  набирая
 в кружку взбродня,  крепко сбитый,  почти
 с такой же шириной плеч, как у Митяя,
 только на пол головы ниже,  мужик.
 
 Что-то знакомое показалось в лице
 подошедшего,  но вспомнить не смог
 Митроха кто он таков.

 —  Соперников не вижу,  —  с ленцой в
 голосе ответил он ему.
   
 — И я тебе не кажусь?
 
 — Не кажешься.
   
 Митроха отвернулся  —  в кулаках зуд.
 
   
 —  Слышь,  браты,  —  мужик громко
 обратился к толпящемуся рядом народу.  —
 Не нравлюсь я красной девице,  ростом не
 вышел,  поцеловать крепко не смогу.  Так
 я,  родная,  с уступчика до морока
 заласкаю.


 ПРОДОЛЖЕНИЕ ЗДЕСЬ: http://proza.ru/2013/03/23/1874



 Митроха резко развернулся. По нему его
 же оружием вдарили — смешками да
 уколками. Закипел молодец, уж и плюху
 хотел взвесить: «Постригом будешь…», –
 вспомнились слова князя.

 «Пусть смеются, завтрева всё одно в уход»,
 –  подумал Горигляд и отвернулся.

 – Глянь,  браты!  –  Не унимался мужик. –
 Смутилась.
   
 Митроха зло прядал глазами на хохочущий
 народ вокруг. И тут его взгляд встретился с
 глазами князя. Посадник улыбался,
 поглаживая бороду. Митроха уже хотел было
 уходить с посмешища, когда заметил кивок
 князя.  В душе всё расцвело.

 – А ну,  пошли,  «ухажёр»,  посмотрим,
 так ли ты ловок,  как на словах.

 Митроха скинул кафтан и ступил на
 утоптанную снеговую площадку.
   
 Ухмыляясь, мужик не спеша снял полушубок,
 положил на скамью,  расправил плечи и
 вошёл следом в круг.

 – Кто первым зачнёт?  –  спросил он.

 – Ты больше кудахтал,  знать невтерпёж.

 Митроха заложил большие пальцы рук за
 широкий пояс.
 
 – Ну,  держись,  дорогуша!  Приласкаю от
 всей души.
   
 Мужик замахнулся и с коротким выдохом
 ударил в могучую грудь Горигляда,  так что
 даже дальние ряды услышали отзвук удара.
 Но Митроха лишь сделал полушаг назад
 правой ногой,  и в глазах у него появился
 интерес к противнику.  Очень редко кто
 добивался такого результата.
   
 – Мой черёд.  –  Митроха ухмыльнулся.  –
 Лови залепуху.
   
 Коротко замахнувшись,  он выстрелил
 пудовым кулаком.  Мужик же чуть согнулся
 и тут же выпрямился, кашлянул,  но
 похвалил:
 
 – Хорош,  нечего сказать,  девица так не
 вдарит.
   
 Митроха с удивлением посмотрел на
 противника,  для себя отмечая свой
 проигрыш.
 
 – А давай в бой-борьбе спробуемся? –
 предложил незнакомец.
 
 – Сочту за честь,  –  ответил парень с
 оглядкой на князя.
   
 Бой-борьба отличалась от простой борьбы
 тем,  что разрешено было бить кулаками,
 но не ниже пояса и не выше груди.
   
 Среди скопившихся зрителей уже никто не
 смеялся.  В толпе слышались только тихие
 споры о том,  кто победит,  и хлопки
 ладоней заключивших спор «болельщиков».
   
 Бойцы,  не выходя из круга,  обвязались
 поданными кушаками и,  малость
 пригнувшись с чуть согнутыми в ногах
 коленями,  закружили по импровизированной
 площадке.
   
 Вот они сошлись,  ухвативши друг дружку за
 кушаки,  и никакие потуги оторвать от
 земли и бросить соперника не помогли ни
 одному из них.  Митроха,  как не старался,
 а использовать преимущество в росте не
 смог.  Ничего не поделаешь.  Противник
 же,  пользуясь меньшим ростом,  пытался
 поддеть Митроху,  перебросить через себя и
 захватить руками ноги.  Всё в пустую!
   
 Долго кряхтели они,  и пар шёл от
 полотняных рубах.  Зрители уж устали
 подначивать борцов,  но Митроха с
 незнакомцем скрипели зубами и не отпускали
 хватки.  Знали,  кто первый хотя бы руку
 отпустит  —  даст преимущество противнику,
 а тот уж неприменёт им воспользоваться.
   
 – Расцепись,  браты,  –  раздался голос
 князя.  – Так вы,  пока по пояс не
 втопчетесь,  не закончите.
   
 Так,  наверно,  появился первый рефери.
   
 Бойцы разошлись,  тяжело дыша.
   
 –  Сходись по новой,  –  разрешил князь.
   
 И сошлись.  Увернувшийся от летящего
 кулака,  вновь схватил противника за кушак.
 Патовое положение повторилось.
   
 – Разойдись.  –  Не заставил себя долго
 ждать князь.  –  Сходись.
   
 На этот раз бойцы пытались не сблизиться
 на расстояние удобное для попаданич в
 захват.
 
 Кулаки мелькали,  как крылья мельницы в
 ураган.  Митроха навострился в удачный,
 по его мению,  момент запустить кулаком в
 правое плечо противника,  чтобы силой
 удара развернуть того и вывести из
 равновесия,  а противоходным ударом
 сбить с ног.
 
 Хорошая задумка  —  осталась задумкой.
 Незнакомец ушёл под одну руку Горигляда,
 поймал её локоть в локоть,  сделал шаг
 вперёд и сильным рывком с разворотом
 перебросил Митроху через себя.  Митрий,
 два раза перевернувшись,  плюхнулся на
 спину.  Всё!  Бой был закончен.
   
 – Вставай,  Горигляд. –  Незнакомец
 протянул раскрытую ладонь.  –  Славный ты
 боец,  но сполоху много.  Подучишься мал-
 мал,  и из булыжника драгоценный камень
 получится.
   
 – Назовись хоть,  кому позором обязан? –
 Митроха ухватил поданную другую руку.
   
 –  Ледогором его кличут.  –  К ним
 подошёл посадник.  –  А позору в честном
 поединке с опытным противником быть не
 может!
   
 – Эко!  А я тебя не узнал.  –  Митроха
 почесал затылок.  –  Ране у тебя борода
 "лопатой" была.
   
 –  Жениться он надумал,  вот и омолодился
 малость.  –  Посадник потрепал Ледогора
 по плечу.
   
 –  Ладно те,  князь!  –  Ледогор посмотрел
 на Митроху.  –  А что,  боец,  коли знал
 бы с кем бьёшься,  слабину бы дал али
 вдругоряд  —  злее бы был?
   
 –  Пока мне тока батька начальник да князь,
 остальные не указ.
   
 –  А святой отец как же?
   
 –  Отец у меня один, и его урок  (здесь
 наказ прим.аатора)  для меня свят.  Что до
 Бога…  то: на бога надейся,  да сам не
 плошай.  И землица-матушка не выдаст.
   
 Ледогор с князем рассмеялись.
   
 –  Ох,  и мудр дюже у тебя,  Ледогор,
 новый гридень.  –  Князь весело щурился
 на Митроху.  –  Намаешься ты с ним.
 
 –  Другая думка у меня,  князь.  Парень
 сам сказал,  тока начальника слушается.  А
 ты,  насколько я помню,  его под моё
 начало в поход определил.
 
 – Твоя правда,  старшина.

 ПРОДОЛЖЕНИЕ ЗДЕСЬ: http://proza.ru/2013/03/23/1863

 
 Митроха переводил взгляд с одного на
 другого.  До него стало доходить:  Ледогор
 сам ведёт отбор в дружину,  как старшина,
 каждого на прочность проверяя  —  в этом
 ему,  по слухам,  и сам царь не указ,  а
 тут,  значит,  всё было у них подстроено
 по сговору с князем.
   
 Так произошло знакомство Горигляда со своим
 будущим старшиной.
 
 Как и было условлено,  Митроха ждал малую
 дружину с ушкуйниками на волоке.  Ледогор,
 которому князь строго настрого велел взгреть
 Горигляда плетью,  аки следует,  за все его
 шалопайства по пути на волок,  исполнить
 этого не смог  —  баламут встречал походных
 с привычным огоньком во весь левый глаз,
 а весёлое осмеяние дружиной,  как
 потешного,  —  для Митрохи пуще любого
 наказания.
 
 Вот уже год прошёл,  как Горигляд со
 товарищи осели верстах в пяти от устья
 Волги.  Место удобное для неспокойного
 времени:  правый берег реки давал
 небольшую излучину,  в половину обвивая
 природную возвышенность и получалась
 естественная защита.

 Первым делом возвели крепостцу и поставили
 общую избу.  Были трудности из-за
 нехватки строительного леса,  но ничего  —
 справились.  Все семейные своим жильём
 обзавелись,  свои баньки справили. Русскому
 без бани  —  всё равно,  что французу без
 духов.  Кто не женат  —  продолжали жить
 обществом в просторной избе.  Теперь
 Митроха многое переосмыслил.  Многому
 научился за этот год.  Понял,  что
 товариществом жить сподобней,  поелику
 всегда найдётся кому вовремя плечо в
 надобность подставить.  Шутки он, конечно,
 свои не бросил  —  в крови они у него
 сидели.  Но теперь в дружинной избе чаще
 смех богатырский слышался,  и улыбались
 те,  кто невольно сами с дороги
 разворачивались,  если дел не было,  чтобы
 Митрохино морочьево послушать.
   
 Бился теперь он боле осмыслено  —  не
 гулял вихрем бездумным,  разрушительным.
   
 –  Ты,  Митроха,  выучку боя вбей себе в
 голову так,  чтоб она в тело перешла. Тогда
 и оно начнёт думать.
   
 –  Как так?  –  удивлялся он.
   
 –  А так,  –  наставлял Ледогор.  –  Ты
 ещё подумать не успел,  а тело уже
 действует.  Бывает на рати бьёшься,  а
 голова думает  —  где вражина главная
 затаилась,  нет ли засады,  не увлечься бы
 погоней,  дружину не растянуть,  с какой
 стороны братам сподручней зайти и хвост
 татям надрать без потерь?
 
 –  Мудрено.  –  Чесал загривок парень.
   
 –  Тота.

 ПРОДОЛЖЕНИЕ ЗДЕСЬ: http://www.proza.ru/2013/03/23/1860


 Митроха лежал на склоне холма у крепостцы
 и пожёвывал соломинку.  Солнце
 припекало,  но с Волги дул прохладный
 ветерок и его тянуло в сон.  Он помотал
 головой и привстал на локтях.  «Нельзя
 спать,  уж в заставу идти надо на дальнюю
 вежу.  Хазар на коня сел,  видели в
 горизонте их островерхие шапки.  Поначалу
 частенько беспокоили,  но отведав русского
 меча,  посчитали  —  дешевле в замирье
 пойти.  Хитрые сволочи!  Верно,  ждут,
 когда хозяйством обрастём.  Ледогора боятся,
 как карась щуки.  Видать прознали,  что
 старшина в Новгород отбыл за молодой
 женой.  Думают,  мы без головы остались,
 так не сможем им «ерша» в зад запихать.
 Кукиш вам!  Выучка Ледогорова при нас на
 всю жизнь осталась».
 
 С верха послышался залихватский свист.

 Митроха встал и махнул рукой.
 
 – Да иду ужо.  Соловей,  итит его.
   
 Дальняя вежа находилась почти в устье,  и
 южным ветром доносились запахи прелой
 тины.  И ещё чего-то,  такой Митроха
 чуял,  когда до норманнов с вятским купцом
 ходил,  в охрану наниматься.
   
 Возле сторожевой вежи накидали стог сена,
 а под него налили живицы земной.  «Ох,
 и чадит,  зараза,  и дух от неё  —  не
 приведи господи!  Но занимается с одной
 искры,  а то можно было б избу из
 глиняной плошки освещать.  Слух дошёл,
 к Курдиму в гости большое кочевье
 пожаловало.  Курдим делиться пастбищами
 не любит.  Как пить дать,  отправит
 единокровников дальше  —  к Днепру.  Те,
 верняк,  перед отбытием поживиться
 чем-нибудь захотят  —  с пустым обозом
 много не находишь!  Курдим тока на слова
 добр,  мёдом льёт,  а закромами поделиться
 не заставишь.  Кто-то гонит хазар с
 восточных земель.  Значит русичам двойная
 забота.  Кочевнику чужое забрать  —
 геройство.  Даже если с ними мир оговорён.
 По вере большинство из них христианами
 кличутся,  почему тогда по законам веры не
 живут?  Кутерьма у них в башках.  Какой
 бы ты веры ни был,  в ладу надобно жить
 с собой и соседями.  У татя всё одно конец
 один,  не своей волей с землей-матушкой
 прощаться.  Эх, её дурные дети!»
   
 –  Микитка,  –  кликнул напарника
 Митроха.  –  Ну,  чо тама видать?
   
 –  Покойно пока,  –  откликнулся с верхней
 площадки вежи смотрящий.  –  Тока близь к
 берегу бузина,  чтоб её,  разрослась.
 Дозору не даёт.
   
 – Добро,  пойду порубаю.  Заодно
 разомнусь,  засиделся.  Ты,  Микитка,
 если чо,  в Совра каменюку метни.  Этого
 бугая  —  конь копытом не убьёт,  зато
 разбудишь.
   
 В заставу всегда ходили в сопровождении не
 меньше трёх:  первый воин с вежи
 округ смотрит,  второй — у стога дежурит,
 третий  —  отдыхает.
   
 – Лады,  Митроха,  у меня завсегда
 припасено,  –  через смех ответил
 дозорный.  –  С пращи «засвечу»  — второй
 Горигляд будет.
 
 Митроха остановился у буйно разросшейся
 бузины.  «И вправду,  когда,  вишь,
 успела?  Ещё в прошлую седмицу в два раза
 меньше была.  Да пусть её,  и впрямь
 хорошенько размяться не мешает».
   
 Что-то Митроху беспокоило,  чем ближе
 подходил  —  тем тревожней становилось.
 Птицы молчат…  может,  хищник в кустах?..
 да нет!  Птицы всех хищников четвероногих
 и ползающих хорошо изучили.  Пернатые их
 криком отгонят или нападут.  Вон и листва
 дрогнула против слабого ветерка.  Ну-ка,
 ну-ка!  Митроха принюхался. Тихое поветрие
 с реки доносило много запахов,  но этот
 Горигляд завсегда отличит  —  запах немытого
 тела.  «Боитесь,  кочевье,  пыль удачи
 смыть!»  Вот опять куст дрогнул,  уже в
 другой стороне.  «Сколь вас там сидит,
 ежели затихориться не можете?»  Митроха
 развернулся и громко свистнул. С вежи,
 приставив ладонь ко лбу,  на него смотрел
 Микита.
 
 –  Микитка,  жги…
   
 Договорить Митроха не успел.  Стрела с
 тяжёлым тупым наконечником,  которой
 глушат зверя,  чтобы не испортить шкуры,
 ударила Горигляда в затылок.  Очнулся боец
 от удара о землю,  когда его  —  раненого,
 грубо сбросили с загривка коня.  Сразу
 почувствовалась пульсирующая боль в голове,
 а перед глазами проплыли последние
 события.  Митроха завертел головой,  но
 никого из своих не увидел.
   
 «Фу, – выдохнул облегченно, – Совр и
 Микитка ушли».

   
 В смерть их он не верил  —  не те парни,
 задёшево жизни не отдадут.  «Хазар то
 же не промах!»  Зная умение русов биться
 и имея при себе малые силы,  приняли
 враги правильное решение  —  смыться.
 Нельзя их за это судить  —  разведчиков у
 хазаров было два десятка.  Поэтому
 выученных коней они уложили в густую
 траву,  а сами со всеми предосторожностями
 вползли в кустарник.  И,  хвала всем
 богам,  (они боялись называть конкретного
 бога,  ибо метались между ними  —  им
 любой бог мог послать как везение,  так и
 неудачу.  Прим. авт.)  к кустарнику шёл
 дозорный  —  один!  Они сразу догадались
 срубить мешавшую догляду бузину.  Вот
 случай подвалил!  Как же расстроились,
 когда воин встал,  принюхиваясь,  как
 камышовый кот:  здоровущий,
 настороженный и очень опасный кот,
 способный в одиночку раздавить их,  как
 выводок мышей.  Помнили они его по
 первым стычкам,  ещё тогда,  когда Лед
 Гора впервые ступил на эту землю,  кажется,
 Гори Галаз его звать.
 
 И опять хазарам улыбнулась Фортуна.  Воин
 русов отвернулся дать сигнал.  Пусть
 даёт!  Небывалую удачу послал ещё кто-то
 из богов  —  взять в полон бойца самого
 Лед Горы.
   
 Совр с Микитой долго бежали во след
 хазарам,  презрев засаду,  но конный
 пешему не попутчик.  Видя,  что они
 бессильны догнать этих татей,  крепко
 отбранились и повернули назад,  взять
 коней и помогу.

   ПРОДОЛЖЕНИЕ ЗДЕСЬ: http://www.proza.ru/2013/03/23/1853



 Митроха попробовал порвать путы  —  не
 получилось.  Со знанием дела повязали.
 Он-то, дурак!  Наставлял их Ледогор  —  не
 отпускать глаза с опасности,  глядишь по-
 другому дело бы обернулось,  не его,
 а он щас полон бы вёл.  Отбивать стрелы и
 уворачиваться от них  —  дело непростое,
 но для вышколенного бойца,  у которого
 мышечная память выполняет защитную работу
 –  плёвое дело.  Митрохе захотелось выть
 от досады на самого себя.

 К отряду разведчиков подскакала ещё тройка
 хазар.  Среди них Митроха узнал Курдима —
 хана соседей.

 Курдим спрыгнул с коня и быстрой,  явно
 раздражённой походкой подошёл к командиру
 разведчиков.

 —  Кучум,  ты мой родной брат,  я тебе
 разрешил пройти через моё кочевье,  дал
 тебе в дорогу еды сколько мог.  И чем ты
 платишь мне за доброту мою?  Злишь русов?
 Ты знаешь  —  я не трус,  мне просто
 не выгодна война с русами.

 —  Война?!  —  удивился Кучум. —  В твоём
 кочевье в десять раз больше воинов.

 —  Ты хочешь,  чтобы я их лишился?!  —
 Курдима больше и больше злила
 непонятливость брата.  —  Я для чего дал
 тебе десяток?  Дорогу на западную сторону
 разведать.  А ты куда полез?  Уйдёшь из
 моего кочевья  —  делай,  что хочешь,  а
 пока ты мой гость  —  живи, как я говорю,
 твой старший брат.

 —  Пока твои воины прячутся за женскими
 юбками,  старший брат,  я руса повязал.
 Как видишь,  все вернулись живыми и
 здоровыми.

 Курдим осмотрелся и увидел лежащего с
 окровавленной головой Горигляда.  Тот нагло
 усмехался ему в лицо.  По характеру раны,
 он понял,  как пленили дозорного.  Курдим
 приблизился к связанному.

 —  Гори Галаз,  в том нет мой вина, —
 обратился он тихо к Митрохе. –  И делать
 ничего не могу.  Кучум много воинов,
 меня мало.

 Курдим лукавил,  силы их с братом были
 примерно равными.  И ссориться из-за руса
 совсем не хотелось.

 —  Разберёмся,  —  ответил Митроха и так
 посмотрел на хана,  что того дрожь
 проняла.

 Курдим встал с корточек и вернулся к брату.

 —  Сегодня уходи.  И мой тебе совет  —
 поспеши.  Русы своих не оставляют,  за
 ним придут.  Лучше отпусти его сейчас.
 Они простят твою глупость,  я их знаю.
 Они,  как гнездо шершней,  ходи мимо,
 сколько хочешь,  только палку не суй.

 —  Я уйду,  но прежде возьму за руса
 выкуп, большой выкуп, раз они так дорожат
 друг другом.

 —  Ты,  глупый баран!  Когда мать кормила
 меня грудным молоком,  тебя поили молоком
 бешеной кобылицы.  Ты не получишь за
 него и крохи кизяка.  Спроси моих воинов.

 Курдим указал пальцем на рядом стоящих.
 Кучум механически последовал его жесту.

 —  Это так!  —  ответил седой воин,
 отговаривая Кучума идти в сторону русов. —
 Только неприятности получим.  Русов можно
 брать только очень большой силой.

 —  Ты трус, —  не внял словам Кучум.  —
 И воины твои трусы.

 Терпеть обиду  —  терять лицо.  Курдим
 резко направил удар в глаз брата.  Кучум
 упал,  а после рывком вскочил,  вытаскивая
 саблю.  За спинами ханов встали десятки,
 оголив клинки.

 —  Баран,  глупый баран,  —  Курдим зло
 плюнул под ноги брата.  —  Я отказываю
 тебе в гостеприимстве.  Еду в кочевье
 сказать это твоим людям.

 Кучум с ненавистью смотрел в спину
 удаляющихся конных,  потом резко
 развернувшись,  подошёл к Митрохе.

 —  Ты поссорил меня с братом.  —  Он
 брызгал слюной в ярости.  –  Ты,
 рус,  не знаешь,  что тебя ждёт,  если я
 рассержусь.

 ПРОДОЛЖЕНИЕ ЗДЕСЬ: http://proza.ru/2013/03/23/1848


 Митроха смотрел,  как кривляется в ярости
 лицо хазара,  и вспомнил псковского
 скомороха  —  тому и говорить ничего не
 надо было,  чтобы одной только мимикой
 рассмешить народ до коликов в животе.  Не
 удержавшись,  Митроха захохотал.
   
 Кучум отпрянул от ненормального руса.  Он
 принял смех на свой счёт  —  в чём не
 ошибся.  Не угадал только причину.  Кучум
 думал,  что Митроха понимает его речь,
 смеётся над его словами.  Куда ему было
 понять настоящие мотивы,  и то,  что
 Митроху развеселило всего лишь его лицо,
 которое,  пока он там что-то лопотал,
 менялось,  как картинки в балагане.  Да
 плюс левый глаз Кучума наливался такой
 знакомой Митрохе синевой.
   
 –  Смеёшься!  Будь по-твоему.  –  Кучум
 махнул рукой своим людям.  –  Сначала я
 сделаю тебя слабым,  как младенца, а потом
 порву на части,  –  шипел он в лицо
 Горигляда.
 
 В ответ получил новый взрыв смеха.

 У Кучума были далеко идущие планы по
 своей жестокости и подлости.  Он хотел
 бросить искалеченный труп Горигляда близь
 кочевья Курдима,  и весь гнев руссов
 обернуть против старшего брата.  Сам он
 будет уже далеко.
 
 Митроху перевернули на живот,  двое хазар
 взяли его за плечи,  ещё двое за ноги и
 начали заворачивать против хребта.
   
 –  Э,  вы чего удумали,  черти косоглазые?
 –  Митроха понял,  что хотят с ним
 сделать.  В степи так казнили предателей. –
 Хотите убить  —  убейте.  Чего
 изгаляться?!  Вижу,  не понимаете.

 Митроха не особо напрягаясь,  принял
 горизонтальное положение,  резко распрямил
 колени и сбил одного с ног.  Потом
 перевернулся на спину,  рывком выбросил
 связанные ноги и встал.
   
 –  Чурки кривоногие,  ещё пожалеете,  что
 Митроху обидели.  Парочку заберу с собой.

 Горигляд подпрыгнул,  и связанными ногами
 ударил в место соединения головы с шеей
 у набегающего хазара.  Прыжок рассчитал
 так,  чтобы затем упасть на подсеченного им
 раньше.
   
 –  Мягко приземлился,  –  довольно
 пробурчал Митроха,  когда услышал под
 своим задом хруст костей.
   
 Кувырок назад,  и он на коленях.  Кто-то
 навалился на плечи.  Резким наклоном
 вперёд он сбросил напавшего и ударил его
 связанными руками в горло.  Хотел
 добавить для верности,  но замахнувшиеся
 Митрохины руки захватил аркан.  Его опять
 опрокинули и навалились толпой.  Сильная
 боль в позвоночнике на миг помутила
 сознание.  Открыв глаза,  он вновь увидел
 над собой Кучума,  раскачивающего в руке
 булаву.  Самое страшное  —  Митроха не
 чувствовал тела.
   
 –  Я говорил,  ты будешь беспомощен,
 как новорожденный. –  Кучум щерился,  а
 в душе боялся русича,  вдруг,  вроде бы и
 поверженный,  но вскочит и убьёт его, ведь
 связанный по рукам и ногам троих убил. –
 Теперь я порву тебя на части.
 
 Подбежавшие хазары хотели привязать
 Митроху за ноги и руки к четырём коням,
 но страх перед,  даже и беспомощным,
 русским богатырём,  не позволил им
 развязать его.  Потому Горигляда привязали
 к лукам сёдел двух коней.
   
 С гиканьем впрыгнули Кучум и его десятник
 на этих коней,  и рванули в разные
 стороны.  Да просчитались хазары:  спеша
 разделаться с русичем,  короткие концы
 оставили.  Рывок получился слабым.  А у
 Митрохи щелчком в спине встали на место
 смещённые позвонки,  и вновь помутнело
 сознание от резкой боли.  Не сломал Кучум,
 как хотел,  хребет Митрохе,  выдюжили
 мощные мышцы,  смягчили удар.
   
 Очнулся Горигляд от тряски.  Открыл глаза,
 Совр с Микиткой пытаются что-то
 вырвать у него из рук.
   
 –  Пусти ты его,  –  кричал ему Совр.  –
 Мертвый он.  Шею ты ему сломил.
   
 Позже они рассказали Митрохе,  как дело
 было.  Понимали Совр с Микитой,  что
 пешими им не угнаться и вернулись к веже,
 где их уже ждал десяток заставников.
 Вместе они возобновили погоню,  примечая
 следы хазар.  Издали наблюдали,  как кони
 вражьи в разные стороны пошли,  а между
 ними Митроха подвязан был.  Видели,  как
 кони вдруг просели на круп,  как Митроха
 рванул на себя путы,  и передний всадник
 вместе с седлом полетел с коня,  да прямо
 в лапы Горигляда.
   
 –  Плохо мне всё помнится,  браты.  –
 Митроха помотал головой.  –  А, что ж
 с хазарами?
   
 –  В степи все остались.

 
 ПРОДОЛЖЕНИЕ ЗДЕСЬ: http://proza.ru/2013/03/23/1845