Панцирные глянцевые мухи слипались лапками и беспомощно играли в велосипед.
На роскошной паутине, сплёвывая хрустальной слюной, дорисовывал свой круг шерстяной паук.
Короче - насекомые тюнинговались к усыпальнице зимы — уже не звенели микротрубы комарья,
а солнце, жёлтая желатиновая мошка, которая назойливо лезет подпотеть подмышки, скрывалось в тюремном тумане туч.
Саранча улетела на конопляные поля, и, опустошив их, радостно жжужала ржанием крыл.
Лишь кое-где, размятые автомашинами, истекая кишками ещё ползали, сбрызганные серебряным ливнем, черви.
Бесконечные они тянулись, оставляя части своего разбухшего тела, к норам.
Из окон вылетали жёванные носы, после которых долго поносило и задница разрывалась звонкой сытой отрыжкой.
Золото листьев, словно хлебнув «царской водки» октябрьского тлена, безмолвно подгнивало бурыми язвенными пятнами.
Оставшиеся на деревьях мелко дрожали, боясь рухнуть с высоты, но их подхватывал своей косой невидимой ветрогон, и они срезанные с дерева, уплетались осенью.
Жуя поджаристые помидоры с луком, вспомнил кого-то, да и впихнул в себя полташку, которая с зловонным воем обожгла глотку и направилась жрать печень.
Вобщем в сюре моём, не осталось места под ходячую мертвечину, ну и Бог с ними пусть себе живёт.
Всем не болеть, ибо время сопливое, текучее, но по-своему кому-то в нём даже хорошо.