Человеческое сердце

Анна Демарёва
Человеческое сердце.
«Тыльная сторона».
Вы можете подумать, что я душевно больной или не в себе. Конечно, моя история – драма с печальным и радостным концом одновременно. То история жизни несчастного, обретшего свою судьбу и потерявшего нить Ариадны. Ладно, не буду утомлять вас своими размышлениями, лучше просто перескажу историю жизни ничем не примечательного паренька, взлетевшего вверх и опустившегося вниз на виражах фортуны.
Не хочется вдаваться в такие мелочи, как кто я, где родился, сколько мне лет и прочее. Это не важно и можно прочитать в моей биографии.
Когда был ещё ребёнком, попал в аварию вместе с родителями. Все отделались довольно легко – папа сломал руку, мама получила синяк. Всех больше не повезло мне. Странно, да? Во всех американских фильмах, полных горечи и героизма в автокатастрофах выживает только один, который станет великим и могучим и прочее и прочее. Но это не фильм, а реальность, куда более страшная и беспощадная в своих задумках и виражах.
Так вот, моё маленькое юное тело впало в состояние комы – слишком сильный удар для черепной коробки. Конечно, ведь это в зад нашей машины врезался джип, а не мы в него. А я, как все приличные маленькие детки, играл на заднем сидении роботами. Доигрался.
С момента аварии вся жизнь, как покрытая туманом завеса. Помню нескончаемые больницы, неизменно белый потолок, режущий свет операционных и постоянную боль. Вот такая вот шутка, вираж фортуны. Да, флёр воспоминаний не очень-то меня терзает. Представьте себе ребёнка, который только пошёл в школу, отучился первый месяц, толком, не вкусивший жизнь и вот она, продажная женщина – фортуна развернулась не лицеприятной стороной. Приличные леди себя так не ведут.
Мои родители очень переживали, но вопреки всем фильмам, отец не спился, а мать не сошла с ума. Да, их чадо лежало в коме четыре с половиной года, с переломами рёбер, сотрясением мозга и синяками. Но живое! А это для них было главным. Конечно, когда добренький дядя врач предложил отключить систему жизнеобеспечения, родители плакали, ссорились, ходили к священнику. Спасибо служителю Бога – тот спас мне жизнь. Хотя, может, стоит проклясть его. Не мне решать. Таким образом, было решено подождать ещё.
И вот случилось чудо – я пришёл в себя. Помню этот момент – всё тело как исколотая иголками солома. Ни одного места, которое бы не болело или саднило. Помню слёзы матери, которая сидела и шевелила губами, утирая глаза. Руку отца, вцепившегося в пальцы. Потом снова провал, сладость забвения, беспамятства. Но быстрое исцеление. Когти реальности сжали сердце, обвили меня своими острыми краями. Хотел ли этого я? Понятия не имею, да и никто особо не спрашивал. Полностью начал понимать происходящее и осознал страшную вещь: я стал юношей, мне уже 14 лет…Значит…Палата…Режущий свет…это всё…забрало у меня в общей сложности 7 лет жизни. Кто-то взял и выкрал их. Да, да, три года я жил как растение, заново учась всему, пытаясь приобрести божеский вид. Ужас! Страх, нечто ещё более страшное – я потерял возможность слышать. Боже ты мой! Как не справедливо – только недавно рассказывали сказки о том, как обиженные и покалеченные получали вознаграждение и на тебе печальный финал будней. Но это оказалось ещё не концом, а преддверием начала, так сказать отправной точкой новой жизни. Ещё одной. Может это и к лучшему – без борьбы нет прогресса. А так? Кто знает, кем бы стал, если не эта авария? Может всего лишь ничтожеством, никем? Не познал бы настоящего света, чистоты, любви? Больница ставила на ноги. Здесь особый уклад жизни. Своеобразная конструкция вселенной. Выживешь здесь – станешь сильнее.
Потом нескончаемые курсы: и психологической адаптации, и обучение новым условиям жизни, навёрстывание школьного курса… Мне было интересно – столько пропущено. Научился читать по губам, писать, считать. Затем отправили в специальную школу, где все такие, как я. Отщепенцы - инвалиды. Но и там оказалось плохо.
Они старались избегать разговоров об этом, отрешились от реальности. А я пытался, тренировался говорить. Знаете, как тяжело отработать речь, не слыша собственных слов? Нет? Вам не понять. Но не это самое страшное в моём положении, а люди. Даже мать с отцом. Все относились ко мне как к убогому. Этого не могу понять до сих пор. Да, я лишён слуха. Ну и что? Зато остро вижу, пальцы стали чувствительнее, вкус еды стал сильнее. Я же не жалею людей потому, что они способны воспринимать мир так же? Вот то-то же. Страшно хотелось быть как все, это затмевало всё. Уговорил родителей отдать меня в нормальную школу, старший класс.
Учительница посадила меня перед собой. Сначала я думал для того, чтобы мне было легче воспринимать её речь. Но нет. Многие передразнивали меня, пользуясь беззащитностью, а учителя старалась оградить несчастного инвалида. Дети жестокие создания, беспощадные, но благодаря им я выжил, стал сильнее. Учителя старалась вызывать меня как можно реже, отчаянно шевелили губами, дабы я понимал смысл слов, жестикулировали. Но мне всё же было больно. Некоторое новое зрение не обманывало меня, показывая пересмешников. Вот где таится одиночество, отражаясь переливами тёмных красок. Ни один человек там не принимал меня, но знаете что? Это было легче, нежели жалость родителей и учителей. Раз смеются, думается мне, значит, не понимают, боятся, завидуют. Да, так и было. Им было не понятно моё спокойное отношение к насмешкам, пугало то, что не вступая в их общину не чувствовал себя обделённым, завидовали тому, как быстро и не принуждённо усваивал материал не смотря на своё увечие. Тогда мне было приятно бороться, постигать жизнь. Но вскоре всё снова изменилось, подверглось ветру перемен.
Знаете, как странно идти по улице, не слыша: рёва машин, разговоров, шороха ветра? А сколь не приятно когда просят передать за проезд, а ты не можешь понять, чего требуется, так как говорят в спину? Горько. Одиноко. Больно. Но меня всегда успокаивало то, что есть люди, коим ещё хуже, нежели мне. Я мечтал приносить пользу человечеству, хотел добиться многого и самое главное – восприятия инвалидов как обычных людей.
И вот, по окончании первой четверти к нам в класс пришёл новенький. Его посадили рядом со мной. Я оценивающе осмотрел того быстрым взглядом и отвернулся. Что мне до него? Того быстро просветили об увеченном. И этот странный человек не стал относиться ко мне как все. Его звали Игорь Каро. Прозвище вытекло из фамилии – Карта. У него постоянно были сальные волосы, не чищеные ботинки и обгрызенная ручка. Вся его фигура какая-то угловатая, не естественно худая. От него не веяло постылой мне жалостью, или развязанной бесчувственностью. Я не мог понять этого, но Игорь относился ко мне так же, как к абсолютно нормальному человеку. Не обижался на меня, когда отвечал грубо или косо смотрел. Но я не мог по-другому – душа немного почерствела после всех пересмешников. Однако каждый вечер просил Всевышнего, чтобы Игорь не отвернулся от меня. И тот, видимо помогал в этом, как только мог.
Вот так текли мои будни – во внутренней борьбе с самим собой. Знаете, человек иногда попадает в такую ситуацию, когда не властен над собой, судьба, фортуна или что там ещё ведут его за собой, а он следует по стопам смиренным животным, воображая, что сам царь. Вот так же и я после аварии. Моя жизнь коренным образом изменилась.
А эти странные, лишённые покоя сны, что не приносили успокоения! Где их понять специалистам психоанализа, что постоянно исследовали мои внутренности, вычисляя самое сокровенное, вынимая его, постоянно полоща в своих растворах! В моих снах не было Игоря, но они были навеяны именно им. Не знаю, как объяснить это вам.
Вечное одиночество стало облезать, сморщиваясь, як цветок без поливки. Спасибо новому знакомому. Но не всё так просто. О, жизнь многогранна и острия её разрубают живое на части беспощадно и неотступно.
Я не знал, что бывают ночи без сновидений, пребывал в уверенности, что все люди подобны мне. Как ошибался! Нет, всё не так. Каждый человек вроде огромной Вселенной, населённой другими существами. Поверьте мне. Вот вы, сами неохотно, по воле собственного рассудка, в недрах жизни представляете себя центром Космоса. Разве не так? Нет? Тогда почему вас пугает собственная смерть и не страшит уход за грань постороннего человека? Жизнь стремится к совершенству, слишком поздно понимая, что та - лишь разновидность небытия, то есть смерти. Откуда знаю? О, да я, дописав эти строки, прыгну вниз, благо здание высотное и спасти меня может лишь чудо.  А его не будет. Слишком много «подарков» одному существу. Но не в этом смысл сей повести.
Так вот, постепенно, под натиском своего нового соседа по парте я начал оттаивать. Да, да, неприступная стена внутри моего естества дала трещину, что быстро разбегалась по закуткам сокровенных недр. Терпение, помноженное на дружеское расположение, заставило закипать Ледовитый океан. Так должно было быть по определению. Он был действительно терпелив и настойчив для того, чтобы тронулся вековой лёд. Постепенно эта мальчишеская дружба стала пускать корни глубоко в мою так называемую душу. Вот в этот момент, стоило солнечному зайчику отразиться в глубочайшей яме одиночества, произошло ЭТО. Случилось нечто. Истерзанная болью, переживаниями, радостями, короче говоря, страстями, рампа моего мозга откликнулась живейшим эхом тысячи озарений. Не знаю, сам не могу описать того, что накатывало волнами, неистовствуя, как цунами, заставляя ТВОРИТЬ. О, этот тончайший аромат свежего вдохновения! С ним не сравниться и тысяче оргазмов, испытанных бренным телом. Словно острия иголок пронизывают тебя, распирая на части, в глубине разума бьётся птица, стараясь разбить на осколки свою непроизвольную тюрьму. И не важно было этому зарождению, растению, взошедшему на благодатной почве КАК, КАКИМ ОБРАЗОМ пускать корни, лишь бы выбрести наружу. Можно ли объяснить простыми словами, что рождает перо, что такое чудо возникновения внутри - ТВОРЕНИЯ? Да и нужно ли? Только раз, испытав, человек несёт в себе зерно мудрости. Я думаю, что это как беременность у женщин. Те же чувства, что перемешаны, спаяны из слияния двух различных металлов. Своеобразная алхимия, трансмутация на уровне восприятия. Знаете, совершенно не важно, что творить – стихи или поэмы, портреты или музыку (?), поливать цветок или созидать. Главное здесь не сам акт, а то время, что ты бережно отдаёшь на созревание, превращение в материю мысли. Словно бескорыстная любовь, жажда отдавать всё и бесконечно…
Утомил я вас? Если да, то простите, мне не хотелось, просто само моё существо, сплетённое из множества жил, капилляров, клеток не может принять спокойно и хладнокровно волю моего разума – СМЕРТЬ. Поэтому странствования мысли приобретают колоссальный размах, раскачиваясь под порывами холодного ветра души. Что-то внутри ещё не готово, продолжает бороться, хвататься за последнюю соломинку. Так что простите пространность, неоформленность и спонтанность последнего произведения глухого маэстро.
Я стал всё чаще попадать под пагубное влияние некой музы, которая настигала подобно урагану везде – за завтраком ли, уборной, на улице, во сне. Самое коварнейшее существо на планете. Её не подавить, остановить или разрушить. Нет, сила ОЗАРЕНИЯ съедала все чувства, что были во время этой нелепой вспышки, силы, мысли. Однажды на английском языке, во время контрольной на времена настигло, вызвав лихорадочную эйфорию, и поглотило под волнами этой своеобразной Любви. Нет, не спорю, то были одни из самых прекраснейших мгновений в моей жалкой жизни.
Училка тогда устроила скандал, с вызовом родителей, что косвенным образом помогло мне достичь славы. Пути жизни неисповедимы. Мама смотрела в гневное лицо, дышащее подобно дракону из сказки и не говорила ни слова, терпеливо выслушивая гневную тираду на тему: «Ваш сын маленькое убожество, которое во время урока так увлеклось своей низкопробной писаниной, что исписало, по окончанию бумаги, всю парту. Накажите его. Аминь». Мне, честно говоря, тогда было страшно, но мать тогда поступила очень разумно – поддержала меня. И не просто поддержала, а сама, лично переписала с парты то, что было накарябано кривым почерком, не постеснявшись запальчиво объявить училке о том, как бесценны эти каракули и их цена якобы подскочит до небес. Что и случилось в итоге. Нет, я нисколечко не преувеличиваю. Мама в тот же день забрала мои документы из школы и переоборудовала одну из комнат в самопальный кабинет. Там я и писал то, что приходило свыше, или извне, а, может, наоборот, изнутри сознания.
Сама же моя отчаянная родительница занялась тем, что принялась проталкивать «товар». Первые три издательства, куда она обратилась, прислали отказ. При чём строгий и категоричный. Но вместо отчаяния её захлестнула волна протеста. Она снова отправила рукописи в иные издательства. И вот из одного из них пришёл положительный ответ, хотя и осторожный – да, мол, работа интересная, имеет право увидеть свет, но денег больших пока платить не будем, а там видно станет. Нам этого было и не надо. По крайней мере, мне. И вот, небольшим, робким тиражом вышла моя первая законченная работа «Тыльная сторона». Я думаю, что все вы читали эту душещипательную историю, ведущуюся от лица главной героини. Но тогда этому роману было не до симпатий благодарных читателей. Что поделать – малый тираж. Однако, благодаря странной, немыслимой воли случайности – больная раком напуганная девочка прочитала забытый на столике выписанной из больницы подружкой роман и заплакала. Эти слёзы капали на потёртые страницы дешёвой книжонки с мягкой обложкой, обильно размывая шрифт на низкопробной бумаге. Этой девочке было очень жалко Ню Стон, главную героиню «Тыльной стороны». Потому, что та была честная, добрая девочка, что не верила в Бога, но творила Добро, искренне недоумевая, почему всевозможные несчастия случаются именно с ней. У бедной Ню, которая отдавала всё, что, имела, не преследуя при этом никакой выгоды для себя (напомню, она не верила в Иисуса и вечный рай, обещанный всем праведникам) была простая цель – сделать всех счастливыми. То есть утопичная мечта любого нормального филантропа. Так вот, эта самая героиня в финале погибла, чтобы спасти маленького щенка, а о ней никто и не вспомнил, кроме спасённого, который уморил себя голодом в знак протеста против жестокости жизни. Конечно, лучше вам читать сам роман, а не мою укороченную, потрёпанную версию тех событий, что не способны отразить драматизма, душевной борьбы человека. Так вот, эта самая девочка-девушка, навзрыд рыдающая над бедами Ню, рассказала своему папе о своём впечатлении от прочтения, который оказался не кем нибудь, а одним из владельцев крупнейшего в нашей стране издательства, вежливо ответившим отказом той самой куцей рукописи, что пришла им от имени моей матери. Таким образом, эти случайности сложились, образовав рождение нового писателя с моим именем и биографией. Что называется перерождение. Дальше дело было банальным и развивалось, как положено. Тот самый владелец быстро нашёл мои координаты, о чём слёзно умоляла больная дочка, и в один прекрасный день в нашем доме раздался дребезжащий звонок старого дискового телефона. Трубку взяла мама, будничным голосом начав разговор, что перевернёт нашу жизнь вверх ногами:
-   Алло, я вас слушаю. – На том конце раздался неуверенный голос солидного человека.
-   Простите, пожалуйста, с кем имею честь разговаривать?
-   Это квартира Ясоновых, у телефона Галина Степановна.
-  Так, замечательно. С вами разговаривает Леонид Эйербах. Извините за навязчивость, но ваш супруг дома?
-   Нет, он на работе, а что, собственно, случилось?
- Дело в том, что одна из работ, присланных мне и показавшейся гениальной, пришла от его имени. – Дяденька начинал нервничать, порывался наверно прекратить бессмысленный разговор, но не мог – обещание, данное дочери, свято.
-   О, вы ошиблись, мой муж тут ни при чём. «Тыльная сторона» - произведение моего сына.
-   Это даже лучше. Я могу с ним поговорить?
-  Я сожалею,  но у вас ничего не выйдет, так как он глухой. – Дяденька замолчал на некоторое время, потом в его голове созрел план и он пригласил нас в Москву.
Этот огромный город потряс своим величием, мешаниной стилей, сочетающих модерн с очарованием классики. Он был весь муравейник, улей, поделённый на соты, из коих выдавливается по крупицам мёд. Тут я и встретил этого своего благодетеля, обладателя огромного живота и толстенных очков. Он радужно расписывал перспективы моего возвышения на поприще литературы, прочил огромные гонорары и прочее. Словно соловей на заре. Но это было интересно лишь моей матери, мне же лишь пустота. Мне не нужна слава, почёт, уважение. О нет, иное ведёт меня по тропе из страшнейших джунглей, наполняет смыслом существование. А именно – путеводная звезда, рождающая причудливые переливания красок. Так что беседа не привлекала моего внимания до тех пор, пока не были закончены предложения, цифры и остальное. Потом разговор снова перекинулся на меня. Эти двое искусно плели цепи интриг вокруг друг друга, составляя контракт, по коему я обязуюсь не работать с иными издательствами и всё такое. Когда все условия были обговорены, на что ушло три с половиной часа, этот толстяк заискивающе посмотрел на меня и попросил навестить его больную дочь. Я согласился, ещё не понимая, что это снова решилась судьба моя.
Нет, вы не думайте, что тот добрый дядя искренне хотел мне помочь. И не то, чтобы слушался во всём свою дочку. Просто та впервые оторвалась от молчаливого созерцания собственной дороги к смерти и перестала жалеть себя. Ей захотелось увидеть писателя, поговорить с ним, а на это тот вполне мог пойти и лишние расходы это ничего по сравнению с возвращением хоть на время ребёнка в лоно нормальной жизни. Я не знаю, чем Таину Эйербах привлекла моя первая рукопись. Что именно вызвало в ней надлом, помогший посмотреть на мир без чёрных очков? Я не знаю. То ли то, что бывает людям ещё хуже, или, быть может самоотречение, самоотдача на грани… Да кто знает? Вообще, Таина девушка восприимчивая, легко ранимая, впечатлительная.
И вот я в душной приёмной, в которой лениво вращается вентилятор. Мистер Эйербах отловил какую-то медсестру, что заученно улыбалась. Как ненавистны мне эти искусственные гримасы! Просто стюардесса на работе. Эта полукукла - получеловек  быстро перестала волновать меня. Мне иное было интереснее – ведь не каждый день бываешь в закрытых частных клиниках, редкость, нонсенс. Всё блестит чистотой, паркет, стены, гардины. Да, не то, что я, который лежал на кровати и несколько лет подряд видел одно и то же ржавое пятно на потолке и мутное окно, в которое всегда дуло холодным ветром. Вся обстановка некой помпезности, показной вычурности отвращала меня, но  и влекла. Это помогло мне хоть на время забыть о том, как я нервничал. Ещё бы, ведь от встречи с больной дочерью Эйербаха зависело очень многое. Что из себя, собственно, представляет, сей субъект? Долго думать мне не дали – медсестра подхватила за руку и повела в неизвестном направлении. Я оглянулся на Эйербаха. Тот махнул напоследок и закурил. Медсестра довела меня до двери с табличкой «О - 4» и побежала по своим делам. Я решительно подошёл, взялся за ручку, вдохнул воздуха, натянул дежурную улыбку и всё, застыл. В груди сердце клокотало, ударяясь о рёбра. Не знаю, почему нервничал. Но даже руки тряслись и коробка с конфетами, которую я сам купил для этой встречи, смялась. Да и стыдно стало – дочь такого человека вряд ли ест такие сладости.
И тут все мои терзания прервал санитар. Этот огромный парень в белом халате толкал по коридору огромную конструкцию. Ничего не оставалось, как только войти, чтобы дать дорогу. Вот таким образом фортуна снова подвела меня к новому витку жизни.
В палате было просторно и пахло цветами. Мне стало не по себе, я не мог поднять глаз, которые скользили по мягкому ковру туда, где сходился свет. Чувствовал, как краска бросилась в лицо, ударяя наотмашь. Мои глаза остановились на тапочках, сделанных под зайчиков, потом заскользили вверх по точёной ноге, ещё выше, выше по больничной пижаме. И вот вся картина целиком. Стало невмоготу, я громко сглотнул. И это чудесное, сотканное из света создание посмотрело на меня своими огромными бархатными глазами. Мне хотелось исчезнуть, испариться, быть где угодно, но не здесь. Больно видеть нечто столь совершенное, не имеющее изъянов. О, да, к мелочам всегда можно придираться, но в целом, представшая пред очи мои картина невероятно идеальна. Огромное кресло, в котором полусидела – полулежала ОНА. О Боже, как ты можешь создавать такую красоту? Ничто не могло испортить эту полудевочку–полуженщину. Ни бледная, почти прозрачная кожа, ни голубые «синяки» под глазами. О, эти глубокие, с необычайным блеском глаза, я попался на них сразу, с первого взгляда! Словно сказка – трепетание смоляных бровей, гордый римский нос. А руки! Нет, вам не понять никогда. Длинные тонкие пальцы аристократки. Нужно видеть всю картину целиком, дабы вникнуть в мой невольный трепет. Небрежная поза, скрывающая грацию истинной королевы, необычайное сочетание юности и мудрости в глазах. Ах, как сильно мне хотелось разбить эту идиллию. И тут всё резко изменилось – это видение посмотрело на меня с укором, глаза наполнились слезами, и резко вскочило.
- Нет, ну как так можно? Ах, простите. Вы от отца, да? – И, не давая мне опомниться, заговорила дальше. Я только успевал следить за этими неистовыми губами. – Как он мог? Вы понимаете, я тут читаю в сотый раз одну и ту же книжку и недоумеваю: что за человек автор, каким нужно быть, чтобы так передать образ маленькой Ню? Впрочем, вам не понять.
- Мне кажется, что он старался передать не столько сам образ девочки, сколько то, как благороден порыв человека, не верящего в рай, но стремящегося спасти этот бренный мир. Ведь всё, что окружает нас, такое зыбкое, поглощающее тебя, как губка воду. А ты стоишь спокойно или мечешься, пытаясь вырваться из цепких лап, считаешь, что являешься царём всего сущего. Но нет. Случайность владеет всем одинаково: и добром, и злом. Сколько нужно душевных сил для того, чтобы, понимая эти простые вещи, всё же самоотверженно, не боясь последствий, отдавать всю себя добру? – Я не мог удержать сей порыв, и произнёс вот эту вот тираду. Она смотрела на меня испуганно – кажется, несколько раз я говорил слишком громко, забывался. Её глаза становились всё острее, словно иглами пронзали моё существо, пробираясь к самым глубинам.
- Вы читали «Тыльную сторону»? Это хорошо, но как можно говорить о помыслах автора? Каждый зрит свою истину и лишь один ведает ключом от тайны. Так что не стоит столь сильно веровать в то, что являешься правым. Автор может оказаться и шизофреником, забившимся в собственный мирок, и наркоманом, отдающим всё за очередную дозу, и маньяком…
- Нет, вы не правы. Я не маньяк и не наркоман, по крайней мере, привык так считать. А написал это ваш верный поклонник. – ОНА удивлённо приоткрыла рот и нерешительно шагнула ко мне. О, в ту минуту я бы отдал полжизни за то, чтобы только услышать её голос! Какой он: мягкий, подобный трели соловья, или, быть может, резковатый, будто осколок серебряной струны?
- Вы, так это ВЫ? Господи, как я счастлива! Спасибо. Меня зовут Таина, я просто мечтаю прочитать ещё что-нибудь, созданное вами до того, как отойду в мир теней. – На её глазах вновь заблестели слёзы. Я не мог на это смотреть и вытер своей рукой эти солёные капли.
- Не плачь. Смерть. Разве это худшее, что может случиться? Есть множество людей, которые не боялись этого. А скольким ещё хуже? Ты можешь воспринять всё, подготовиться к этому, а многим даже сия милость не дана. Живёшь, не сознавая, что этот разговор может оказаться последним, этот миг – заключительным. Ты же, подобно Сократу, владеешь тайной – знанием. Это же так блаженно! Можно самому придумать последние дни. Извиниться перед близкими, подготовиться. Разве знание может быть плохим?
Я не мог находиться рядом с ней, вдыхать этот тёплый аромат, задыхаться от её печали. Выше сил. Я заговорил снова. Мы могли болтать о чём угодно – как две бабочки порхали с цветка на цветок, вбирая нектар. Мне нравилась её необычность, непоследовательная последовательность. Этого не объяснить. Я пьянел от разговора с ней, хмелел от бесшабашной радости, таял от восторга. Её тёплые слова, нежный смех, как перелив колокольчика (?), блеск глаз. Всё в ней рождало во мне симфонию рождающейся любви, приносило сладковато-горький аромат ядовитых стрел Амура. Мы говорили тогда о пустяках, важном, нужном и бесполезном. Никогда я ещё не открывал столько для себя. У неё совершенно особый, острый как перец, совершенный как мелиса, бескомпромиссный словно лимон, взгляд на мир. Какая взрослость и детскость в то же время. Кто она? Загадка, наяда…
Я не мог спать, спокойно думать после встречи с ней. Словно пьяный, жаждал опохмелиться. Её отец рассказал мне, что с ней – рак груди. И это в таком юном возрасте! Будут делать последнюю операцию скоро и там станет понятно: вылечат или всё. Леонид Эйербах вызвал крупных западных специалистов, и они оценивают вероятность благоприятного исхода всего лишь 30 %.
Нас с мамой поселили в крутой гостинице. Но я не мог оставаться на месте. Находил уединённое место и писал. Одиночество давало сил. Всего за одну неделю накарябал на новом ноутбуке целый роман. За это время не получал ни единой весточки от внешнего мира. Решил показать своё детище Леониду Эйербах. Попросил маму позвонить в издательство. Леонид откликнулся быстро, принёсся на всех парах. Думаю, что, окунувшись в работу, он забывал на время о болезни, которая голодала как его сердце, так и тело его дочери.
Леонид схватил дискету, протянутую мной, как золотое руно. Сказал, что договорился о рекламе, и меня приедут снимать телевизионщики. У мамы загорелись глаза. И тут случилось нечто волшебное. Леонид достал из чемодана новую версию моей книги. Вот тогда, в тот момент, я почувствовал себя писателем. Новенькая, с хрустящей корочкой, пахнущая чернилами, красочная, белоснежно-бумажная книжечка просто сводила с ума. И это создал я. Даже не верилось.
Представляете, всего лишь за неделю отпечатали полный тираж, и тот оказался на всех прилавках. Я стал знаменитостью в несколько коротких дней. Журналисты лакомились тем, что автор глухой, самые отчаянные сравнивали с великими гениями. Короче говоря, носили на руках. Стал участником огромного количества ток-шоу. Вся пресса загорелась от истории несчастного мальчика, обделённого жизнью. Так и получилось, что, множество народу, не прочтя ещё моей книги, носили меня на руках. Людям нужны те, кто ещё несчастливей, кто обделён больше. Тогда им кажется, что они благополучны. Этим несчастным невдомёк о моей «нормальности».
А я? Моё состояние? Вдали от Игоря, в не знакомом городе… Да  и Таина не шла из моей головы, воплощаясь в мириадах образов. Но у неё подготовка к операции, к ней нельзя. А Игорь писал мне письма. Эти хрустящие конверты, что успокаивали и дарили тёплые чувства!
В тот сумрачный вечер, сам Господь послал меня на улицу. Холодное метро, толпа прохожих. Все мимо. Все чужие. Когда стало плохо, я вышел из вагона, поднялся наверх. Ничего более правильного не делал. Я оказался в самом чудесном месте на земле. Кровожадные фонтаны, безжалостно бьющие холодной алой водой. Огромная арка, упирающаяся в своём величии в небо. О, просто цитадель искусства! Отрада для больной души. Я сел на край одного из фонтанов и опустил туда руку. Кисть окрасилась кровавым месивом. А эта жидкость в фонтане вспенилась. О да! Просто имитация любой войны. Все раны, из которых струилась кровь, вот они. Все смерти, отданные за это место – вот.
Я так жалел, что этот момент со мной нет ни Игоря, ни Таины! Эти двое людей как-то незаметно для меня глубоко осели в моём сердце. Их лица высечены на моей душе вечным клеймом. С новой силой вспыхнуло озарение, забилось отчаянно сердце. Я увидел нечто, что за гранью. Пережил ФАКТ смерти. Её нет. Жизнь ведь всегда сильнее. Это открытие перевернуло во мне что-то. Словно обезумевший я побежал. Бежал долго, пока только мог. Бежал подальше от самого себя. Дальше от жестокого мира, где каждый день на грани.
Мой номер пропах нафталином. Почему, не знаю сам. Когда лёг на прохладные простыни, вечерние переживания стали не такими острыми, сгладились от усталости. Но, не смотря на то, что давно пора было спать, я не мог. Только-только погружался в режущую темноту, что-то толкало оттуда. После нескольких бесплодных попыток решил попить. Вода из графина как свинцовая тяжесть облокотилась на желудок. Не мог понять, что со мной. Вся темнота, что окружала кольцом, сжимала шею. Даже огоньки, мерцающие из окна, царапали воспалённое воображение. Кругом виделись чудовища, восставшие из моего сознания. Все монстры, коих некогда боялся, ворвались снова. Животный страх гнал меня вперёд. Я сел и, чтобы отвлечься, включил телевизор. Переключал каналы до тех пор, пока…
Молодая женщина уверенно смотрела в кадр. Её осанка совершенно необычна. Но даже не это заинтересовало меня. А её глаза. Таких очей я никогда не видел. Золотистые, прямо медовые, обведённые рыжей рамочкой. Просто кошка. В кадре постоянно мелькали её руки. Тонкие, грациозные, прямо-таки пианистские. Мне стало очень интересно. Я просто молился, чтобы показывали полностью её лицо, дабы мне понять, в чём суть. К сожалению, выхватывал только фразы. Но понял, по клипу, который вставляли в интервью, что она талантливый хирург. Показывали, как уверенно и чётко эта женщина проводила операцию.
Что-то в ней меня зацепило. Не знаю что. Только знал, что если кто-то может помочь Таине, так это она. И никто более. Это внутренняя уверенность, интуитивное чувство, порой отдающееся эхом подсознания. Откуда берётся подобное знание? Не ведомо. Но оно пришло, возникло из глубины неведомого «чёрного ящика». 
И вот, рано утром, собрал все свои наличные деньги, которые дали мне на руки за новый роман, и пошёл искать. Нет, не думайте, я не бродить по Москве направился. Я ж не совсем дурак. Попросил маму узнать адрес больницы, где работает эта женщина. Кстати, у неё такое странное имя: Ирония Ледяная. Кто её так назвал? Ну и шутка. Хотя, судя по внешнему виду, ей идёт это имя. Не знаю, посмотрим.
Я остановился у киоска, там хорошо видно служебный вход в больницу. Долго ждать не пришлось. И хорошо, а то ещё пара минут на этом  воздухе и я бы замёрз. Подъехала крутая машина и из неё вышла, выпорхнула эта женщина. Ну и ну. С каких это пор врачи зашибают много денег? Тот джип, из которого она так грациозно вышла, стоит столько, сколько вся наша квартира плюс вся семья, если ту пустить на органы. Не, правда. Я, конечно, в машинах-то не очень разбираюсь, но вот зато Игорёк все марки наперечёт. И вот он, как раз и мечтает о подобном джипе.
Но я не дал своим мыслям разгуляться и уверенно побежал за ней, как ошалелый крича её имя. Она даже не вздрогнула, просто развернулась ко мне и подождала. Словно каждое утро её кричит очумелый парень в кепке времён советской власти и дешёвой куртке. Она оставалась невозмутимой. Странно. Я поздоровался, Ирония Сергеевна ответила кивком и стала ждать. Её проницательные, пронзающие глаза внимательно смотрели на меня. Я переступил через себя и начал рассказывать то же, что и вам.
Сначала она внимательно слушала, потом пригласила к себе в кабинет попить чаю. Это звучало как обещание. Не знаю, но я приободрился. В маленьком и уютном закутке, который она назвала кабинетом, пахло медикаментами и печеньем.
-    Я не знаю, что вы обо мне думаете, но вряд ли смогу чем-нибудь помочь этой несчастной. Моя специализация несколько иная, нежели онкология.
-    Прошу вас, попробуйте. Вы её единственная надежда.
-   Вы такой упрямый! Повторяю: знаю о раке только в общих чертах. Конечно, некоторые опухоли я могу оперировать. Но не эту. Да, после смерти мамы у меня появился некий дар. Но если то подарок Бога, то лучше бы его не было. Я не могу контролировать это. Когда выхожу к пациенту, просто открывается иное видение. Как объяснить? Может это просто воображение или иллюзия. Да, пока ни разу не ошиблась, но, я не могу быть уверена, что способна помочь вашей знакомой. Это не мой профиль. Сожалею.
-   Поймите, Ирония Сергеевна, попытка не пытка. Вы когда-либо теряли очень близкого человека? Того, кто значит для вас больше всего другого? Не нужно жизни без него. Стояли перед ним, сознавая собственную беспомощность? Смотрели в глаза смерти очами самого драгоценного создания? Видели, как тот медленно угасает, тает с каждым днём? Прошу вас, помогите. Не знаю откуда, но уверен, что лишь вы способны помочь. Умоляю, взываю к вашему сердцу. – Я встал на колени. Больше ничего не мог сделать. Она должна согласиться.
Ирония задумалась, поставила чашку чая и посмотрела в окно. Теперь я знаю, что повергло её к этим думам. Она вспоминала, как долгое время провела одна в борьбе с собой. Да, ей изменил муж, но это лучше, нежели его смерть. Всё-таки Иронию обуревали сомнения. Она человек со здравым смыслом, нормальной работой и вдруг взять и сделать то, в чём не уверена? Стать на время кем-то другим? И тут её кошачьи глаза заблестели. Она повернулась ко мне. Решила бросить вызов.
-   Я попробую, но ничего не обещаю, хорошо? Скажите, где она лежит, зайду сегодня вечером, после девяти. А там видно будет.
На Таину Ирония произвела сильное впечатление. Своими манерами, бескомпромиссностью. Девушка смотрела с восхищением на стильную женщину, которая решила принять участие в её жизни. Я посмотрел на их идиллию и быстро скрылся с самым благовидным предлогом.
Теперь мне казалось, что всё хорошо. Глядя на то, как уверенно говорит Ирония Сергеевна о выздоровлении моей возлюбленной, моё сердце чувствовало радость. Осязало её всей полнотой доверчивости подростка. Искренность врача поражала меня так глубоко, как никогда ничего иное. Ирония спокойно объясняла то, в чём будет заключаться операция. На прощание она улыбнулась и ласково попрощалась с Таиной. Я пошёл проводить врача.
- Если мой муж узнает, чем я занимаюсь, то придёт в ярость. – Первое, что сказала мне она в коридоре.
- Неужели он такой строгий? В чём ему вас упрекать? Человек с таким золотым сердцем не должен быть наказан. – Я искренне так считал.
- Ты ничего не понял? – Она повернулась ко мне и пронзала взглядом своих загадочных солнечных глаз. – Не понял, что эту девушку ничего не сможет спасти? И то, что эта операция просто отсрочит неизбежное? Мир теней ждёт её, и она сама прекрасно знает это.
- Тогда зачем вы обманывали Таину? Зачем успокаивали?
- В первую очередь потому, что той необходимо хорошенько выспаться и перестать думать о смерти. Ей надо прийти в себя. Твоя книга дала девушке сил приподняться. Теперь помоги ей встать, чтобы гордо встретить закат. Метастазы слишком глубоко. Никто не сможет их все вырезать. Понимаешь? Но зачем ей знать о том, что происходит? Я много раз видела смерть. Бесчисленное количество людей умирало на моих глазах. И поверь мне, не нужно думать о конце. Это и убивает сильнее всего. Не помню, кто сказал, что ожидание смерти хуже самой смерти. Вот так вот. Думаешь, мне самой легко было беспечно щебетать, зная, что перед ней столь печальные перспективы? За кого меня принимаешь? За каменную стену, что ли?
- Да, вы правы. Но вы так красиво говорили, что я сам поверил. Мне казалось, что всё изменится. Как же ошибался!
- Не расстраивайся. Ей сделают операцию, потом у вас будет ещё время перед расставанием. Я понимаю, это слабое утешение, но всё же. Некоторым и эта милость не по карману.
Эта женщина была права. Во всём. Не могу понять этого. Как так можно? Когда врачи сделали операцию и загоготали о том, что Таина спасена, я поверил. На короткий миг, но поверил. К тому времени написал ещё две книги, и полмира считало, что я миллионер. Увы, должен огорчить читателей сей рукописи, это далеко не так. Мои скромные сбережения позволяли жить спокойно, не заботясь о пустяках, но не более. Леонид Эйербах подарил нам, по выписке Таины из больницы, две путёвки на юг. И мы отправились к морю. Таина тогда стала счастливой. Ей нравилось жить, помогая другим, она окунулась в жизнь с головой. Всё было хорошо. Постепенно Таина начала быстрее уставать, порой чувствовала себя не ахти. Она не понимала, но знал я – то смерть звала её. Иногда думал: почему она? И понимал. Жизнь – то всего лишь лотерея. Никогда не знаешь, что выпадет: зелёный или красный.
Но как же здорово было на берегу зелёного моря! Знаете, вода там вовсе не солёная. Она горьковатая и лишь немного солоноватая. А я раньше думал, что в морях плавает солёная рыба. Ловишь её и жаришь. Вот и всё. Оказалось, что вовсе не так. Огромные пространства воды завораживали, уносили прочь от бренной земли. Я начал писать тексты песен. Мне нравилось трогать стихию, которая казалась такой мягкой, а на самом деле могла принести разрушения. Горизонт иногда сливался с лазурной водой, и казалось, что находишься внутри гигантского шара. Таина купалась вместе со мной, ела. И вот однажды мы поцеловались. Всё вышло так странно. Мы гуляли по кромке океана, ветер гнал тугие облака. Вокруг ни души. И тут она дотронулась до моей руки в порыве, и я прочитал по губам:
- Слышишь, как говорит вода с ветром? – И тут же испугалась своей оплошности. Она приникла ко мне. Я никогда не чувствовал ничего подобного. Щемящая нежность и грусть. Этим поцелуем ей хотелось заглушить во мне всю боль потерь, аромат страданий. Словно делила все беды пополам. Она, а не я успокаивала меня! Мы долго стояли, скрепив дружбу поцелуями.
Мне до сих пор интересно как же говорит океан. Возможно это единственное, что хочется до сих пор услышать. О чём он шептал ей? Какими секретами делился? Не знаю. С высоты машины кажутся такими маленькими, просто сказочными муравьями. Возможно, где-то ищет меня мать. Но это не волнует больше. Нет и горечи, перемешанной с болью, что разрывала сердце. В данный момент, вспоминая счастливые дни, проведённые в Крыму, я не плачу. Впервые всё стало так легко! Я почти что верю, что скоро встречусь там с любимой, возьму её за розовые ладони и укачаю на руках.
Она умерла спустя полгода райской жизни на пляже. Болезнь буквально обрушилась безжалостной лавиной на зелёные поля, засыпая всё холодом и мраком. Я дежурил у её кровати безвылазно. Леонид так и не приехал, сколько телеграмм я ему ни посылал. Он закопался в работу и не вылезал. Первое время было очень тяжело. Потом привык жить рядом с ней. Единственное, к чему не мог привыкнуть: она медленно таяла, угасала с каждым днём. Постепенно впадала в вечную спячку. Ко мне приехал Игорь, помогал, поддерживал мои силы. Но всё напрасно. Её не стало. Таина Эйербах перестала существовать. Ушла туда, откуда не возвращаются. В мир теней. Её похоронили в море. Так она осталась там, где ей было хорошо. Превратилась в пену морскую, бросив меня одного. Я поехал в Москву и стал работать. Писал без остановки, как заведённый. Забывал о еде, отдыхе, сне. Погрузился в себя. Муза звала, и я должен был отдать ей долг перед тем, как преступить грань. Я подарил ей два месяца, прежде чем она умолкла, бросив меня на съедение тишины. Теперь больше нет никого, кому-то что-либо должен. Могу спокойно уйти.
Всё ближе финал и я нервничаю. Уже нет музы, всё как на самом деле. Никто не поможет. Таина так боялась уходить одна! Она держала мою руку, когда её сердце перестало биться. Смотрела в мои глаза, ища утешения. Я провожал возлюбленную в мир теней. А мне не уготовано подобное утешение. И не было: умерли в один день. Быть может, она ждёт меня там. Не знаю. Просто не могу больше и всё. Мне не нужна пустая вереница дней без неё. Господь Бог должен понять меня. Нет человеческих сил дышать воздухом, смотреть на солнце и знать, что нет самого главного компонента – меня самого. Умерла не только она. С ней ушла большая часть меня. Остался лишь робот, жалкое подобие. Я выполнил свой долг перед людьми, более нету сил терзаться. Сколько интересно может выдержать боли человеческое сердце?
Знаете, мне не страшно. Мой разум готов осознать свой венец. Но инстинкты! Так непослушно тело! Голова кружится просто. Я понимаю, что это плохо. Мама нанимала психолога, который говорил мне об этом. Самоубийство – большой грех, жизнь одна и больше не будет, это не тобой дано не тебе и обрывать. Но то, что делаю я, не есть суицид. Это всего лишь осколок меня. Моё подобие, но не сам я. меня нет, я мёртв. По моим венам течёт не кровь, а яд. Возможно, Господь Всемогущий сам замыслил сие. Уберёг от аварии для того, чтобы осознал жизнь и сотворил свои произведения. Хотя один священник и говорил, что Отец наш не любит писателей, ведь те всего лишь искажают Вселенную, создают свои миры, предстают в роли Творца. Но кто знает? Нет ни одного человека, который может это знать.
Я не представляю себе иного. Не знаю, любил ли Таину и это ли послужило отправной точкой. Мне было хорошо только с ней, лишь эта девушка подарила мне настоящую жизнь. Сейчас мной движет отнюдь не импульс, а нечто большее. У каждого человека бывает такой момент: когда он сломлен, то либо встаёт и начинает жить заново, либо остаётся на дне. После аварии были силы для движения, но уход Таины погасил свет. Человеческое сердце такой странный инструмент! И вот передо мной улица, внизу сияет асфальт после дождя. Сейчас я спрячу рукопись в карман, дабы дошла она до матери, расправлю руки, вдохну и прыгну вниз. Хочу только, чтобы все поняли, что не стоит считать меня слабовольным, не способным противостоять потерям. О нет, смерть не так легко принять, как многим кажется. Да, твой мозг может принять подобное решение, но сердце! Оно плачет. Да, да, сознавая то, что собирается сделать его владелец, трепещет. Это не трусость, а печаль от расставания с миром, где нужно всем доказывать что-то. Мне не хочется больше. Я устал. Зачем мучится? Я достаточно настрадался за тот отрезок времени, пока осознавал. Если честно, то не знаю, верю ли в то, что встречу Таину там, или усну вечным сном. Не могу думать об этом. Другое меня заботит: только бы рукопись не улетела от порыва ветра и не пропала. Всего лишь шаг и пропасть разверзлась.

Всё прошло не так, как намечалось. Я упал, растворяясь в движении. Несколько секунд ощущал себя птицей, это поистине удовольствие. Сильнее, чем что бы то ни было. Помню, как стремительно приближался асфальт. И удар. Искры в глазах, промятый капот красной машины. Адреналин. Скрежет в ушах. Обратный полёт. Снова вверх, но быстро вниз. Снова боль. Темнота. Голоса. Свет. Надо мной белая повязка. Человек. Это Ирония. Она сняла повязку, и слёзы капают на моё лицо. Тела не чувствую. Попытался говорить. Не вышло. Старался поймать её за руку. Не получилось. Рука как свинец. Глаза цвета мёда стали янтарными. Она начала говорить, но я не понимал. Не мог сфокусировать зрение. Кругом провода. Всё тяжёлое. Могу шептать. Попросил диктофон. Ирония дала его и говорю последние слова. Последние потому, что скоро умру. Что-то случилось с сосудами, Ирония пыталась объяснить, но не понимаю. Попросил её не плакать и прочитать рукопись. Она кивнула. Сказала не спать. Я решил, что во сне умереть проще. Скоро действие наркоза кончится и кругом будет боль. Лучше без неё. Комната качается, неизменны лишь глаза Иронии Сергеевны. Они тёплые. В них свет. Да, теперь вижу это. Таина. Она стоит в углу. Наверно галлюцинация. Пусть. Я улыбнулся. Всё заливает свет. Он из глаз Иронии. Мне больше не страшно. Только холод. Всё хорошо. Она наклонилась надо мной. Свет стал невыносимым. И снова искры. И тут я услышал рокот волн. Понял, что говорило море Таине. Оно звало нас. Ну, вот и всё, я иду…