НОЧЬ
Ночь легла на землю быстро, заменив вечерний сумрак непроглядной темнотой. Осень делала своё дело профессионально: сначала затянула красные блики заката серой пеленой, перестала шуршать листвой и в наступившей тишине, вызывающей в душе ноющее беспокойство, холодно дохнула на всё живое. Она заставила женщину быстро закончить дела и закрыть за собой дверь на замок, чтоб почувствовать себя в безопасности.
В небольшом летнем домике, который уже более двух десятков лет служил хозяйке оплотом на участке земли, называемом « дача», нет электрического освещения. Последние гаснувшие блики вечера, проникающие в комнату через одно большое окно, которое было единственным источником света извне, помогали ей двигаться по комнате и готовиться ко сну.
– Господи, когда же я брошу эту землю,– не то с раздражением, не то обращаясь, скорее, сама к себе, сказала она в пустоту,– сколько же сил мне на неё надо…– в который раз за несколько мгновений воскресала в её памяти вся история «дачи».
Предприятие, на котором она трудилась, получило надел земли для своих рабочих далеко от города на болотистых землях, непригодных для возделывания сельскохозяйственных культур. От станции, куда приходил пригородный поезд, до садового товарищества надо было идти около четырёх километров, и руководство предприятия вместе с профкомом клятвенно уверяли, что со временем здесь, на проходящей недалеко от этой земли железной дороге, будет ещё одна остановка. Тогда заводчане быстро стали осваивать свои сотки и возводить постройки для жилья.
Но через год случилась перестройка,– разделился Союз на отдельные государства и появились границы. А немногим позже оказался участок пути вблизи их товарищества в собственности другого государства, и о нуждах дачников уже никто не вспоминал. Никто больше не вспоминал ни об электричестве и водоснабжении, ни об автомобильной дороге для подъезда к товариществу.
С того времени многие из их дачников уже отказалось от своих участков: долгая дорога, земля тяжёлая - сады не росли, только грядки. А кто-то, не дождавшись благоустройства участков, побросали и землю, и постройки, да перебрались поближе к городу. Лишь несколько человек задержались на этой земле; только говорили, что пора бросать. Да вот не бросали!.. Остались здесь пожилые и старики, которым доставшееся от предков чувство обязательности не давало бросить без внимания землю, принятую ими для обработки, да те, кто знал, что возможности приобрести другой участок уже не будет…
Войдя в дом, женщина скинула с себя грязную рабочую одежду и быстро,пока не замёрзла, натянула плотно прилегающие тёплые джемпер и гамаши.Потом под умывальником, выплёскивающим струйки воды из-под звенящего носика в подставленное ведро, она долго отмывала руки, загрубевшие от земли и тяжестей.
Умылась и зажгла свечу. Стоя перед старым, не совсем ясным зеркалом, сначала рассматривала на покрасневшем от холода и ветра лице морщинки, углубившиеся от усталости, затем медленно и тщательно втирала в кожу лица и рук крем до тех пор, пока не ощутила, что кожа стала мягкой и гладкой.
Наступила минута, когда за окном наступила беспросветная мгла, и от бесформенных отбликов, пляшущих по оконным стёклам отражений, становилось неуютно. Женщина плотно задёрнула шторы,
Спокойствие, сопровождавшее её в течение дня, сменилось на уверенность, что ночь пройдёт благополучно. Вернее, она взращивала в себе эту уверенность, а потому быстро задула свечу и в кромешной темноте, не раздеваясь, нырнула в холодную постель, стараясь не думать о том, что на двести метров от неё с одной стороны, и на триста с другой, не было ни одной живой души.
На часах было только девять, но усталость и полная тишина помогли ей быстро уснуть…
Проснулась она как-то сразу от шороха за стеной. Вокруг - абсолютная чернота.
Холод, проникающий в дом через все щелочки и успевший остудить комнату, достал и её. Она на мгновение прислушалась и успокоенная тишиной, перевернувшись на другой бок, свернулась калачиком, пытаясь согреться. Согреться долго не получалось…
Шорох за стеной повторился. Она внимательно вслушивалась и лежала, боясь шелохнуться, чтоб не скрипнула кровать,- она хотела понять природу этого шороха. Успокоила себя,- по жердям, лежащим за стеной, мог пробежать какой-нибудь зверёк, проползти уж. Женщина встала и, зная каждый уголок в комнате, наощупь сняла с вешалки тёплое пальто, набросила его поверх одеяла. Ей казалось, что теперь она согреется и быстро уснёт.
Она удобно устроилась под одеялом, закрыла глаза и лежала, журя себя за напрасное волнение. Но тут дерзкий скрежет по потолку заставил её снова с замиранием сердца вслушаться в неизвестные ей доселе звуки. Что это? Может ночная птица захотела пристроиться на крыше, но, не сумев закрепиться на пологом покрытии, поднялась. Или, может, крыса пробралась через чердачное окно …
Никогда ничего подобного здесь не было слышно!
Заснуть женщина не могла и лежала, пытаясь разгадать каждый звук, доносившийся до неё .
Вот услышала она какие- то тихие, редкие и повторяющиеся не то бульканья, не то всхлипывания. Догадалась: это вырывался пар, скопившийся под крышкой термоса из-за неплотно закрытой пробки.
А вот вдали прошёл поезд. Сначала тихий, потом лёгкий и быстрый, нарастающий звук бега колёс и короткая песнь тепловоза позволили сообразить, что это пассажирский. Через совсем короткое время тяжёлые, долгие, дальние перестуки по рельсам подсказали, что шёл грузовой.
Раньше она как-то и не замечала, что именно ночью было такое активное движение поездов.
Встала, чиркнула спичкой. На часах полчетвёртого. Ещё можно поспать.
Снова удобно устроилась в тёплой постели, закрыла глаза и, пытаясь отключиться от всех звуков, лежала, стараясь снова уснуть. Но ничего не выходило: чехарда неведомо откуда появляющихся мыслей всё больше и больше увлекала женщину в длительные размышления:
«Почему никто из взрослых не обращал внимания на нас, детвору, когда мы забирались на перила моста… А ширина перил всего- то около десяти сантиметров . Шли, как канатоходцы, по длине всего моста, а он был, наверно, сорок метров… или больше.. И это над болотом. В него сливалась грязная вода из поселковой бани, и поднимался вонючий пар, внизу чёрная жижа… И ведь не страшно было… Весело, что мы можем идти высоко над ней…Господи… Как же мы не падали!?..
...Я с сёстрами и мамой идём через поля за город пешком. За спинами вместо рюкзаков наволочки с завязанными в уголках картофелинами, чтоб не сползли верёвочки, служащие лямками этих самодельных вещевых мешков. Мы ходим между редкими перелесками и собираем грузди. Дома мама складывает их в большую бочку и засаливает на зиму. Сколько же мы отмерили километров… А мамы давно уже нет…
…Ношу на руках сыночка, качаю…или уже танцую с ним…Не спит ночами, перепутал день и ночь…Вечером не засыпает долго, спит около получаса, а потом всю ночь с ним надо играть…Качаю…пою…пою…качаю…
…А эта девочка – я. Кажется, это праздник –1 мая. Вернулись с отцом домой после демонстрации.
С утра было прохладно, а днём по летнему тепло. В дом собрались гости: все приятели родителей, кто -то с детьми. Двое из них - мои подружки. Чтоб мы не мешали взрослым веселиться, мой отец дал нам деньги на кино. До клуба идти через посёлок, а мы почему-то шли вокруг, по полю. Мама разрешила надеть новое летнее платье, оно- белое в мелкий горошек и очень нравилось мне. Поднялся сильный ветер. Он нас, детей, почти сбивал с ног. Ветер трепал наши косички, а в лицо била пыль, поднимающаяся с ещё не обработанной после зимы почвы. Моё платье быстро стало серым… Почему мы там пошли?.. Теперь не вспомнить. Теперь и праздника этого нет. Только старики помнят о нём…
…От посёлка до города везли людей в открытых кузовах грузовых машин. Ставили в кузовах лавочки. Залезали все через борт: женщины, мужчины. Все нарядные. К празднику готовились, заранее мастерили украшения для колонны. Много транспарантов, флажков. Почти у каждой женщины веточка с прикреплёнными к ней искусственными разноцветными цветами. На ветках уже распустившиеся листочки,- заранее ставили в вёдра с водой…Соревновались между собой,– у кого красивее…Радовались…
… Отец был добрым…Добрым…А когда пьяный, нас бил. Как же это я – босиком по снегу, в одной рубашке…–Люди, люди! Спасите мою мамочку! Папа её бьёт!..
…– Тётя Юля, – это я соседке, – не говорите маме, что я под лёд провалилась. Мама меня накажет,– я сижу раздетая возле печки , дрожу от холода…Хочу согреться…
Детство… Сейчас другое детство…Сказал дед Иван- заводской кучер, что назавтра на конюшню должны жмых подсолнечный привезти для коней. С утра все дети с округи сбежались. Как машина подошла, да разгружали, дядьки и специально мешки немножко рассыпали на землю, чтоб мы для себя собирали. А тот жмых сладким был, даже с чем-то ягодным…Конфет не было…, – женщине показалось, что она смеётся про себя,– А как в сад заводской за «раечками» лазили?! Яблочки за пазуху да по карманам, и через забор. А сторож знал, где мы лезли. Стрелял из ружья в воздух, всё-равно страшно было. А я на платье раз повисла, все яблочки рассыпались, платье порвала. От мамы досталось…обидно…
Качаю…качаю…Или это другой поезд опять перестукивает по рельсам…А мне кажется, что я снова вожу коляску с сыночком: туда-сюда, вперёд- назад…Почему он не спит?... Сильно хочу спать. Мама забирает у меня коляску и вывозит её с ребёнком на улицу. А ведь ещё ночь. Но мама хочет, чтоб я поспала…
… Мой малыш болеет. Опять болеет. На работе начальство ругается,– частые «больничные»… Беру работу на дом. Ночью считаю. Опять потеряла где-то единицу. Надо пересчитать всё заново. Снова её не хватает. Четырёхзначное число. Более ста строк. А одной единицы не хватает…Где она?...Глаза слипаются от усталости. А он снова плачет. Скоро вставать. Не опоздать бы…
… Вот ведь женился. А невестке я не нужна. Хоть бы когда позвонила, как я. А помогать мне не надо. Не надо. Справлюсь, пока силы есть. Лучше пусть детей смотрит.
Мои внуки…»,- женщина улыбнулась про себя, и ей показалось, что стало теплее.
Короткие отрывистые воспоминания и размышления калейдоскопом проскакивали в голове женщины, путая в голове и время, и события. Через дремоту она уже не понимала, какие из них были реальными…
Но резкий сильный толчок в дверь заставил её мгновенно открыть глаза и присесть. Сон пропал, как-будто его и не бывало.
Вслед второму, но менее сильному толчку, она услышала всё больше усиливающийся лай собак, приближающийся к дому.
«Кто это?... Или что это?...– пыталась сообразить,– Собаки могли бежать только из деревни и кого-то гонят…»
Возня чего-то неизвестного ей за дверью дома и собачий визг нагоняли страх. По характеру лая она определила, что собак не меньше трёх:
« Скорее всего кабана загнали…Но если матёрый, вряд ли с ним справятся. Здесь кабанов уже видели… А времени –то сейчас сколько?» – но встать и зажечь свечу, чтоб посмотреть на часы, она не решалась.
Наконец услышала, что лай стал отдаляться от дома, и в какой-то момент совсем стих.
Всё время, пока женщина с замиранием сердца вслушивалась в происходящее за стенами дома, она лежала, не шелохнувшись, а успокоившись, что всё обошлось, не заметила, как заснула.
Проснулась как-то сразу. Серый свет из окна подсказал ей, что утро уже наступило.
На часах полвосьмого. Поздновато.
Женщина оделась потеплее и так, чтобы было удобно работать, вышла на крыльцо.
Зябко. На траве серебрилась холодная роса, в воздухе сырая осенняя прохлада.
Она обошла вокруг дома в поисках следов ночных происшествий и увидела в нескольких местах на некопаной земле рытвины, какие оставляют после копания носом свиньи, а на рядом разбросанной рыхлой почве виднелись следы кабаньих копыт.
«Всё-таки это был кабан…,– подтвердила она свои догадки,– или кабаниха…Надо быть осторожней!» Оглянувшись вокруг себя на всякий случай и убедившись, что никого не видно , женщина решила смести опавшую листву и пошла к сараю за граблями.
Дни становились всё короче, и времени к зиме оставалось всё меньше, а надо много ещё успеть сделать.
2012