Посвящаю М.В.Н.
________________________
Живи вечно.
Автор.
Птица счастья садится
только в раскрытую ладонь...
1.
В ноябре месяце, когда деревья уже стояли обнаженными и было холодно, когда по утрам чувствовались заморозки и поля, поникнув разнотравьем стали одинаково коричнево - серыми, Александр Романович по пути в Санкт - Петербург заехал в небольшой городок Мену Черниговской области к родителям умершей полтора года назад жены. Было сыро, моросил дождь - мелкий и холодный, на разбитом асфальте стояли лужи, всё было сумеречным, тусклым и печальным.
В небольшом, выложенном белым силикатным кирпичом доме, жила мать жены. оставшись в семидесятилетнем возрасте совсем одна. Её муж умер шесть лет назад. В комнатах было жарко и по аптекарски стерильно. Пахло хлебом, мятой, едва ощутимо - валидолом. На стенах аккуратно, в рамках, висели фотографии. Их было много и на половине из них была запечатлена жена. Во всём чувствовались скрытая боль, одиночество и еще не прошедший траур. Тишина не успокаивала, а давила, заставляла горбиться, выдавливала слёзы и колола тонкой невидимой спицей сердце.
Тёща быстро накрыла на стол. Из буфета достала начатую бутылку вишневой наливки.
- Ты так и не пьешь? - спросила она, накладывая ему в тарелку картошку, горячие куски тушеной курицы и отдельно - маринованные грибы.
- Не пью... Пить надо с радости.
- Да я так... А я выпью. Месяц не пила. В октябре заходила Ганна Павловна - угощала ее. А сейчас чуть - чуть.
Она налила себе в граненную, голубого стекла рюмку наливки, протянула руку:
- За приезд...- осторожно коснулась его кружки с компотом и медленно выпила. Потом начала рассказывать .
- У меня всё по старому. Никаких новостей, ни плохих, ни хороших... Ни с кем не общаюсь. Ганна Павловна разве...Но то - подруга детства. А так - тихо, бесшумно и мёртво. Вечером смотрю телевизор. Вот и всё...Вчерась ходила насчет угля договорилась - завтра привезут, а дрова есть. На зиму хватит. Пять курей у меня и две утки. Справляюсь... - Она тяжело вздохнула, - вот такие наши дела. У тебя как ?
- Да тоже... Живу, если это можно назвать жизнью. Из армии ушел - теперь жалею. Летаю в авиационной транспортной компании. Если бы не летал - совсем свихнуться можно. Серёга тоже летает. Уже майор. Сейчас живет в моей квартире в Петербурге. Даша в школу ходит, во второй класс... Отличница. Был у них в прошлом месяце - хорошо живут, дружно. Серега в следующем году будет поступать в академию в Воронеже.
- А жить там где будут ? - спросила тёща, - В казарме, что -ли ...
- Ну почему ? Дадут гостинку однокомнатную... Но там, как я понял, они еще ребёнка хотят - надо квартиру им будет покупать...
- А деньги ? Это же дорого, наверное...
- Дорого. Буду думать что-то... Не жить же им три года в одной комнате. Даша уже большая...Потом ,еще может быть. появится второй ребёнок.
- То дело такое...- тёща задумалась...- У тебя есть кто на примете ? Ты женись, Саша... Пока еще молодой, пятьдесят один - это же еще не старость. Дочка только рада будет за тебя...Ей оттуда всё видно и как ты мучаешься, и как сгораешь в одиночестве. Не дело это. Послушай меня, старую.
Она встала из-за стола, подошла к иконе и закрестилась, что-то быстро говоря тихим, неслышным шепотом.
Сидели долго. Рассказывали друг другу новости. Потом пили чай. Он подошел к печке, открыл дверцу, достал сигареты. Присел на корточки и так курил, запивая затяжки крепчайшим чёрным чаем. Из огня, из красно - голубого шевелящегося пламени, сквозь раскалённый пыл печи он увидел Её лицо и уже не удивился. Последнее время он несколько раз видел Её, Она приходила к нему и сидела чуть вдали, не разрешая ему прикоснуться и говорить громко.
Вот и сейчас, по чуть заметному шевелению ее губ он понял, что Она поздоровалась с ним, потом поблагодарила . Ему послышался тихий голос, такой знакомый и родной:
- Спасибо, что заехал к маме... Ей плохо... Ей будет плохо еще четыре года. Потом мы будем с нею вместе. Всё, милый...Ночью.
Он молча допил чай, кинул окурок в топку, закрыл дверцу, поднялся и зашел в комнату, где тёща, сидя в кресле, молча смотрела телевизор. Из стоящей в углу сумки достал подарок - оленьи пимы, настоящие, которые делают только в Заполярье. Лучшие из лучших, воркутинские.
- Это тебе, мам. Чтобы ноги не мерзли зимой.
Тёща взяла подарок, с интересом стала рассматривать их. Пимы были серебристо-голубые, с нашитыми кожаными рисунками, тесьмой-шнурком по верху. Внутри, не образуя просвета, густо торчал мех песца. Пятка была обшита коричневой кожей.
- Умеешь ты, Саша, сердце веселить. То, что надо, то и привезёшь... Всегда замечала - ты не просто что-то даришь. Ты даришь самое любимое и необходимое. Спасибо тебе еще раз.
Тёща постелила ему в комнате, где они раньше всегда спали с женой. Комната была небольшая. Справа и слева стояло по дивану, прямо, под окном - тумбочка и настольная лампа. От входной двери к тумбочке, на полу, лежала узкая ковровая дорожка. Жена всегда поворачивала её поперёк от дивана к дивану - ходить друг к другу по ночам в гости,- шутила она.
Он выключил свет и не раздеваясь лег поверх одеяла. Проснулся внезапно, резко, с каким-то непонятным страхом. Как будто уснул в полёте за штурвалом. Жена сидела на втором диване, наискосок, строго сдвинув коленки и уложив на них руки.
- Ты испугался, просыпаясь, - тихо сказала Она. В её голосе не было вопроса.
- Да. Немного испугался... Никак не могу привыкнуть...
- Не надо тебе привыкать. Скоро я тебя оставлю. У нас теперь разные дороги... Скажи мне, хотя я и так всё вижу и чувствую - тебе плохо без меня ? Скажи, я хочу услышать.
- Мне очень плохо. Невыносимо одиноко и беспощадно тоскливо. Я никому об этом не говорил, но ты спросила и я тебе отвечу : я боюсь сойти с ума...
- Ты не сойдёшь с ума... Ты сильный. Надо помогать нашему сыну и нашей внучке. Теперь вся надежда на тебя, кроме тебя - некому. И вот еще... Ты поставил мне на могиле красивый памятник. Для меня это важно. Скажи, надпись на памятнике - это чьи слова ? Мне очень понравились ...
- Это из стихотворения Анны Ахматовой...
- И последний вопрос. Ты, ведь, знал, что я умру ? Когда ты об этом узнал , только честно?
- Два года назад...Помнишь, когда мы в Чернигове к профессору ездили на обследование? Тебе он тогда ничего не сказал. Но на следующий день он позвонил мне, предложил встретиться. Я поехал к нему... Тогда и узнал...Тебе, конечно же ничего не сказал, да и потом молчал. И лечили тебя, вроде бы, совсем от другой болезни. А ты все слабела и слабела...
- Какой же ты сильный человек, Саша...Ты постоянно был со мной, откуда только силы брались ? Помнишь мои последние два слова ?
- Помню.
- Помни. И никому их не говори. Это наш вересковый мёд.
Она замолчала. Сидела молча, сложив руки на коленях, смотрела на него и не дышала.
- Я ухожу. Приду к тебе еще один раз. Последний. И не торопись заканчивать свою жизнь и встречаться со мной... Это еще не скоро...
Она стала тускнеть, превращаясь в едва заметное белое облачко. Через минуту и оно исчезло.
Он вышел на крыльцо. Сел на маленький стульчик и закурил. Было темно и сыро. С крыши капали капли дождя.
2
На следующее утро они позавтракали и он сходил на угольный склад, заплатил за четыре тонны антрацита и машину. Потом возле магазина легко нашел троих мужичков без особых тенденций к красивой жизни. О цене сговорились с полуслова. К обеду уголь был уложен в специальную загородку в сарае.
Потом привезли прицеп навоза и он, вооружившись вилами, сгрузил его в большую кучу на огороде. Уже темнело на улице, он зашел в дом, поменял розетку в ванной, поподтягивал завесы на дверках кухонной мебели и наточил ножи на старом, мелком оселке.
На ужин ели борщ с вкусным чёрным хлебом и сало с горчицей.
Он набрал в ванную воды, плеснул на дно немного шампуня и лёг, слегка уставший и оттого чуть гордый. В последнее время ему не так часто приходилось работать физически и ощущения ломоты в мышцах были приятно ощущаемы. Он закурил и так лежал, отдыхал, ни о чём не думая и глядя сквозь зеркало на стене напротив.
Жена сначала ругала его, когда он курил в ванной.
- Потерпи, - просила Она.
Он оправдывался:
- Вот смотри. В уставе сказано: " Военнослужащие должны воздерживаться от курения на ходу ". Меня как-то еще курсачом патруль остановил. Почему курите на ходу ?- спросили грозно. Я им и обьяснил популярно: - Я не нарушил требования устава, я просто не воздержался... А за это не наказывают. Вот и курю в ванной не от характера своего скверного и не от бескультурья. Просто... не воздержался.
Она, не зная как возразить, улыбалась. А спустя какое-то время, притёршись к его привычкам, - сама приносила ему сигареты.
Она любила сидеть рядом, когда он лежал в ванной. Своей маленькой, узкой ладошкой плескала воду ему на грудь, гладила, шутила нескромно и сама же от этого краснела. Часто, приставив к ванной стул, Она делала ему педикюр. При этом Она что-то тихо напевала, а иногда рассказывала о своём детстве.
А вот когда Она ложилась в ванную, всё было несколько иначе... В ванной стоял крик, визг, стон. Начинался шторм, вода бурлила, внезапно приходило цунами, мощное и неотвратимое. Вода плескалась через край... Прерывистый, всхлипывающий стон:
- Подожди...Дай отдышаться... Утону...Не трогай меня !!! А-а-а!!!!
Потом, стоя перед зеркалом, вытираясь и расчесывая волосы, словно оправдываясь, виновато улыбалась и счастливо говорила:
-Да разве ж тут помоешься...Хорошо, хоть волосы намочить дали... Уйду в монастырь... Ну, сплошной же разврат - спасу нет.
Поезд 336. Днепропетровск - Санкт - Петербург. Прибытие в Мену 08.33. Стоянка две минуты. Он зашел в пустое купе. Снял пальто. Билет положил на стол. Вокзал из красного кирпича медленно поплыл влево. Все быстрей и быстрей замелькали частные дома, оставляя в серо - сырой плесени погоды частицу его жизни.
Зашла проводница, молодая и симпатичная. Посмотрела на билет, вложила его в кармашек специальной сумки.
- Я до Питера буду ехать один в купе ? - спросил он.
- Наверное, да. Пассажиров сейчас не много. Или вам хочется попутчицу ? - она улыбнулась уголками ярко накрашенных губ.
Александр Романович протянул ей сто гривень.
- Я попрошу вас. Никого ко мне не подсаживайте. И если не трудно - постелите мне постель. Хорошо ?
- Конечно. - тихо, голосом заговорщика прошептала проводница. - У меня есть чай, кофе, напитки...
- Это потом, - сказал он и вышел в коридор.
В тамбуре он закурил и позвонил сыну.
- Привет. Ты где ?
- О ! Батя ! Привет ! Я в полку. День предварительной подготовки. Завтра полеты с утра.
- Хорошо. Я в поезде. Был у бабушки Ани. К вам еду.
- Батя ! Я тебя встречу ! Сейчас схожу, отпрошусь.
- Не надо. Летай как все. После полетов - потихоньку домой. Все. Выполнять .
Следующий звонок - заместителю командующего Ленинградской Воздушной армии генерал - майору авиации Аввакумову:
- Привет, Михаил Григорьевич, генерал Царёв беспокоит.
- Рад слышать вас, Александр Романович! Какие проблемы?
- Тут такое дело. Я еду поездом в Питер. Приеду завтра в половине восьмого утра. Как бы там машину одолжить до обеда ?
- Да не вопрос, Александр Романович. Машина будет у вокзала. Водитель вас встретит. Какой вагон ?
- Витебский вокзал. Восьмой вагон. Спасибо, Миша. За мной не заржавеет.
В купе была аккуратно застлана постель.
3
Александр Романович переоделся в джинсы, футболку и поверх - шерстяной жакет с большими , удобными карманами. Прилёг. По давно укоренившейся привычке по утрам планировать работу на день, - задумался... Да какая тут работа ? Лежи, гляди в потолок и считай станции.
Вчера он случайно заглянул в тоскливо стоявшую в углу кухни морозильную камеру. Она была тщательно вымыта, выключена и пуста. Со всей прямотой проявилась истина - теща жила бедно и её пенсии аптекаря попросту не хватало для пользования морозильной камерой. А он об этом и не подумал. Своей матери, жившей в Киеве помогал постоянно, заботился о ней, регулярно вывозил её к себе на дачу, периодически консультировал у врачей, ежедневно звонил.
Ему стало стыдно. Чувство было настолько сильным, что решение исправления своей оплошности пришло немедленно. Он оделся, пешком прошел к автовокзалу, переговорил с одиноко стоявшим таксистом и поехал в центр Мены, в большой по местным меркам продуктовый магазин. Наполнив четыре больших сумки продуктами, в соседнем магазине купил недорогой мобильный телефон и стартовый пакет для тещи. Продукты полностью заполнили морозильную камеру.
Остаток дня они с тещей провели за изучением телефона. Он написал ей инструкцию, указав там время зарядки, способы вызова, ответа и ведения разговора. Всевозможные заморочки вроде смс, ммс, фотоаппарата - не касались с целью лучшего усвоения простого. К вечеру она свободно звонила ему, его матери в Киев и внучке Дашуне в Петербург. Была довольна и весела, - одиночество стало не таким тягучим и бессловестным...
Поезд начал тормозить, загремели вагонные сцепки, отчетливо застучали колеса на рельсовых стыках. Он выглянул в окно. Станция Щорс. Такой же райцентр черниговской области, как и Мена. По перрону быстрым шагом сновали люди, степенно ходили бабки с велосипедами, на скамейке у вокзала сидели два мужичка - курили. Возле них, на земле, чуть в сторонке, стояла поллитровая банка, наполовину заполненная мутной жидкостью. Сверху лежал большой кусок чёрного хлеба. Лица у них были безразлично - пьяные. Стояли какие-то молодые женщины с бидонами - просто смотрели сонным взглядом на поезд. Взгляд был пустым и ничего не выражающим. Одеты они были безвкусно, в выцветших плюшевых фуфайках, темных мятых юбках и в сапогах со стоптанными, толстыми каблуками. Везде валялись пустые пластиковые бутылки, обрывки бумаг, смятые сигаретные пачки. Урна на перроне была опрокинута, возле нее крутилась собака, неопределённого цвета и хромая.
Он вспомнил, как два года назад, они уезжая из Мены, чуть не опоздали на поезд. Когда подошли к перрону, поезд уже был виден вдалеке справа. - Успели,- выдохнула радостно жена. Была Она прекрасна и очаровательна в ту минуту: слегка разрумянившаяся, возбужденная и счастливая. В купе Она быстро сбросила норковый полушубок, аккуратно сняла шляпу и села к окну, провожая взглядом мелькавшую всё быстрей и быстрей родину. Потом Она переоделась в вязанный шерстяной халат, на ноги одела толстые, теплые гольфы. Ей было зябко. Знобило. И он знал отчего это.
А когда он собрался пойти в тамбур курить, Она тоже пошла с ним. Стояли рядом у мутного окна, смотрели на мелькавшие голые сосны. Он сзади обнял Её, Она спиной тесно прижалась к нему. Рукой он погладил Её живот, потом осторожно - небольшую мягкую грудь. Так и стояли : тесно прижавшись, ничего не говоря и ничего не видя в окне. Замерли, боясь спугнуть этот счастливый, спокойный миг общего счастья...
А он думал о Ней. Господь Бог, непонятно за что, наградил его щедро, широко и по царски богато - дал ему в жены эту небольшую, стройную, удивительно красивую и непорочную девушку. А он возил Её по Заполярью с одного аэродрома на другой , часто улетал надолго, уходил на службу рано, приходил поздно.
Прожив с Ней около пятнадцати лет, уже будучи командиром авиационного бомбардировочного полка, вдруг неожиданно, как бы со стороны, незаметно, но пристально взглянул на Неё, не как на жену и мать их ребенка и не как на женщину, а как на половину себя, часть, которую не отделить, не оторвать, потому, что стали одним целым, одним организмом с одним сердцем, и одной душой. Посмотрел своим острым взглядом бомбёра и влюбился снова, теперь уже спокойно, крепко и навечно.
Вот и тогда он стоял и не мог понять, за что ему такое выпало счастье. Своей ладонью он чувствовал Её всю: и Её тело, такое еще молодое и желанное, и равномерный стук Её маленького сердечка. Ему казалось, что он чувствует, как по Её венам бежит кровь, как наполняются воздухом Её легкие. Он чувствовал и знал Её всю. Ладонью он чувствовал Её тонкую талию и плавный изгиб к бёдрам, где были надеты теплые, белые, короткие штанишки, внутри которых было перламутровое, горячее и желанное чудо...
А потом Она постелила себе и ему постель, села к окну, пила горячий чай с зефиром. Он гладил Её маленькие, тридцать четвертого размера, узкие ступни. А перед сном, когда Она уже лежала под одеялом, он спросил :
- Дорожку поперёк ложить ?
Она тихо рассмеялась :
- А разве в наших отношениях что-то изменилось ?
Её глаза изумрудно сверкнули. Курился нежный аромат духов, стучали колёса и сердца, мимо их окна бешено проносились станции, полустанки и разьезды. Молодая луна заглядывала к ним через окно, смотрела с интересом и от смущения часто прятала горящее лицо за серые тучи.
4
На перроне Витебского вокзала его встретил водитель-прапорщик. По ноябрьскому морозному утру прошли к стоявшей у вокзала черной " Волге". Александр Романович сел на переднее сиденье, коротко указал маршрут:
- На Смоленское кладбище.
- На какое конкретно, Православное или Лютеранское ?
- Никогда не думал, что Смоленских кладбищ два... На Православное.
Водитель со знанием дела обьяснил:
- Смоленских кладбищ в Питере два - Православное, это на Камской улице, и есть еще одно - Лютеранское, это на набережной реки Смоленки...
- И еще. Надо по пути где-то цветов заехать купить...
По чистой, асфальтированной дорожке он дошел до могилы жены. Месяц назад он установил ей памятник: двухметровый белый мраморный крест стоял на таких же белых мраморных плитах , в углу изгороди находился белый мраморный стол и две каменные скамьи. В центре креста была Её фотография. С обратной - имя, фамилия и даты жизни. На горизонтальной плите, у основания креста наискось были золотом выбиты слова ''В то время я гостила на земле... " Вокруг могилы стояла кованная изгородь. По ее диагоналям вились золотые ветви с мелкими желтыми латунными листьями.
Он медленно открыл калитку, зашел вовнутрь, по мраморной плите подошел к кресту, сдерживая слёзы поцеловал её фотографию.
- Здравствуй... - Больше сказать ничего не смог. Горло перехватило, слёзы полились из глаз...Он нагнулся, аккуратно положил две темно-красные розы и отошел к столу, сел, и, подперев голову рукой, заплакал.
Подул еле заметный ветерок и вдруг он услышал тонкий шелест золотых листьев на ограде Её могилы. Это был звук высокой октавы, как будто скрипач, зажав все струны на грифе скрипки, медленно водил по струнам. Звук был неясный,с большим разбросом диапазонов, октав и тембров , но это был звук. И эта мелодия была не хаотична. Музыкой золотых листьев кто-то управлял... И тогда он понял - это Она говорила ему - здравствуй ! и мелодией листьев выражала свою радость.
И от того, что он понял Её, догадался и ему стал понятен смысл Её мелодии, ему стало легко и свободно. Он легко дышал, руки уже не дрожали, спазмы в горле прошли. Тихо и доверительно он рассказал Ей о своей жизни, о тоске и отчаянии, о любви к Ней, которая не проходит, о бессонных ночах и тяжелых пробуждениях. Она молчала. Он достал сигарету, закурил... Прошло молчаливых несколько минут. И тогда так же тихо он начал рассказывать Ей о сыне, о внучке Даше, о их жизни и её учебе, о карьере сына и его планах поступать в академию. И опять он услышал мелодию - тихую, едва уловимую и управляемую. Это Она радуется.- понял он...
Тогда он многое рассказал жене. Пришло время прощаться. Уже легко, без слёз и спазмов в горле, он поцеловал Её фотографию, как-то спокойно и мягко сказал ей: - " Я люблю Тебя и помню.. Буду уезжать - еще зайду". Медленно закрыл ограду, поднял воротник своего длинного пальто и неторопливо пошел с кладбища. Ему вслед мелодично шелестели золотые листья.
А еще через час он сидел в своей квартире, где временно проживал его сын с семьей. Было хорошо, радостно и тепло. Его всё радовало: и рассказы Дашуни о учебе, и то, что его подарки понравились, и то, что жена сына, стройная северная красавица Юля, как-то спокойно, просто и непринужденно стала называть его папой. Юля накрыла стол в столовой и он понял, что тут его ждали. Сидели долго. Тихо разговаривали. Он неторопливо подливал Юле в бокал шампанское. Невестка налила в рюмку водки, накрыла куском чёрного хлеба. Поставила это на буфет, рядом с фотографией жены. Они с Дашей пили апельсиновый сок. Потом смотрели фильм на их телевизоре с огромным экраном.
Сразу после обеда приехал сын, красивый, высокий, в длинной серой шинели и фуражке с голубым околышем. По хозяйски сев за стол, налил из запотевшей бутылки в рюмку водки, весело сказал :
- Давай, батя, за твою жизнь, за твое лётное долголетие, за радость, которую ты приносишь нам, за твою человечность и душевную красоту!
Выпили.
- Что-то ты рано с полётов приехал...
- Да на Новой Земле Ту-95 до полосы сел. Экипаж жив и самолет, вроде бы подлежит восстановлению, но ты же знаешь авиационные законы - полетам отбой до выяснения причин аварии. Так что, командир до понедельника дал увольнительную.
Александр Романович нежно потрепал сына по черным волосам.
- Генеральский сынок...
Сын не обиделся.
- Можно подумать, ты - сын власовца...У нас, батя, судьба такая - быть генералами авиации...
Все громко засмеялись. Даже Дашуня. Просто так. За хорошую компанию.
Ближе к вечеру приехали сваты - родители Юли, рабочие судостроительного завода. Сидели тихо, ели мало, разговаривали осторожно. Выпили по рюмке водки, но и это не расположило их к разговору. То ли стеснялись, то ли боялись сказать что-то невпопад. Александр Романович вышел на балкон покурить. Перед ним спокойно, во всей своей торжественной красе и строгости виднелась Александро - Невская лавра. Справа, у входа, на своем привычном месте, стоял памятник Александру Невскому, на коне, с копьем у стремени. Неслышно подошел сын. Закурил и тоже переклонился через кованное ограждение балкона.
- Совет нужен, батя..
- Спрашивай...
- Хочу бросить пить. Подскажи, как ? Это трудно ?
- Мне это было не трудно. Когда-то об этом меня попросила мама... Я обещал. Дал слово. Ну, а потом, как всякий порядочный человек - держу его уже почти двадцать лет... Мамы уже нет, и по закону жанра, я имею полное право опять начать пить. Но не хочу. Водка счастливым еще никого не сделала. Алкоголь не помогает найти ответ, он помогает забыть вопрос.
- Силён человек ! Первое время трудно было ? - спросил сын.
- Держать слово всегда трудней, чем говорить... Но за свои слова надо отвечать...Понял ? Так-то, товарищ майор...
- Ну...Я тебе обещаю : больше я пить не буду. Никогда. Веришь ?
- Тебе - верю. Царёвы слов на ветер никогда не бросали. И слова свои держать умели.
Еще через час вызвали такси и сваты уехали на окраину Питера на проспект Ветеранов, к себе домой.
А они еще долго сидели за столом - пили чай с тортом, смотрели мультики, неторопливо вели беседу. Потом долго разговаривали с бабушкой Аней из Мены. Несколько раз выходили с сыном на балкон, курили, рассказывали авиационные байки из репертуара бомбёров - дальников.
Внучка сидела тесно прижавшись к нему. Тихо, на самое ухо, прошептала:
- Хочу вот тебе что-то сказать, не обидишься ?
- Говори... Не бойся.
- Страшно...Ну хорошо, слушай... Дедушка, давай с тобой сотовыми телефонами поменяемся... На память...
- Если на память, то почему бы и нет? Сим-карты сможешь поменять ?
- Ох, дедушка... Какой же ты все-таки у меня любимый...
Она счастливо всхлипнула и начала уверенно переставлять сим-карту со своего наивно-детского мобильничка на дедов смартфон .
Спать легли поздно.
5
Через три дня Александр Романович был в Киеве. Он заехал в свою авиационную транспортную компанию, из окна кабинета долго, с любовью смотрел на нового друга, свою последнюю любовь и лебединую песню - транспортный самолет Ил-76тд, на котором летал командиром экипажа. Тот стоял молча, тоскливо опустив свои огромные плоскости. Он тосковал по хозяину, экипажу и молчаливо и терпеливо мечтал о просторах неба.
Александр Романович зашел к директору. Поговорили о делах, выпили чаю.
- Поеду на дачу. Если что - звоните.
- Отдыхай, Александр, - пожимая ему руку, сказал директор - его старый друг и товарищ по службе в Дальней авиации, у которого он был сейчас первым заместителем и вместе с которым они основали эту авиационную транспортную компанию.
На даче, большом двухэтажном доме, он растопил камин, огромный и красивый, обложенный чёрными диабазовыми полированными плитами. Сходил в душ, потом накинув на голое тело шелковый халат, заварил чай и сидя в кресле перед камином, долго глядел на огонь - вечный и горячий.
Он сидел долго. Уже потемнело за окнами, но в холле было светло от огня камина. Мысли путались. Сначала он думал о Дашуне, потом о невестке, потом о сватах, никак не понимая их холодного отношения к себе. Потом мысли перекинулись на сына. Ему приятно было сознавать, что сын - его копия. Такой же внешне, такой же и в душе - прямой и честный. Он достал из чехла гитару, привычно провел пальцами по струнам. Вытянутые ноги положил на пуфик и тихо запел любимую песню жены:
Расцвела под окошком белоснежная вишня
Из - за тучки далекой показалась луна.
Все подружки па парам в тишине разбрелися,
Только я в этот вечер засиделась одна...
Он пел машинально, не вспоминая слова и аккорды, его пальцы привычно перебирали струны, а мысли были где-то далеко, возможно - за огнём камина, или в самом его центре, а может быть память переместилась в далёкое и ставшее родным Заполярье, или улетела на Чукотку в хмурые и страшные воды Берингова пролива... И вдруг он услышал второй голос. Тихо, душевно и знакомо вместе с ним эту песню пела Она... Он медленно перевел взгляд. Правее огня, в кресле сидела жена. Была Она в белом длинном платье, Её лица он почти не видел.
- Не останавливайся...- тихо попросила Она.
Вместе они слаженно допели песню.
Никому не поверю, что другую ты любишь,
Приходи на свиданье и меня не тревожь.
Неужель в моем сердце, огонёчек потушишь ?
Неужели тропинку ты ко мне не найдешь
- Здравствуй, Саша. Вот и всё - я пришла к тебе в последний раз...Дальше твой путь по жизни - без меня. Но с памятью обо мне. Не забывай нашу жизнь, нашу любовь, наше время, наши мысли и переживания, наши разговоры , мой любовный шепот и запах моего тела... Всё помни, ничего не забывай... Ты ведь любил меня, Саша ?
- Да, милая. Я любил тебя. И сейчас люблю...
- Мёртвых не любят. Мертвых помнят. И мёртвые не любят. Верь мне.
- Но ты же меня любила ?!
- Когда была живая - любила...
- Сильно ?
Она чуть шевельнулась, как будто удобнее устраиваясь в кресле. Ему показалось, что руки Её покрыты белыми прозрачными, похожими на свадебные, перчатками. Он ждал хорошо знакомого изумрудного блеска Её глаз - блеска не было. Она долго молчала. Потом тихим, словно издалека голосом, заговорила:
- Любила ли я тебя ? Помнишь, Саша, когда ты меня привёз в Заполярье ? У нас ничего не было... Но у нас была любовь - самое ценное, что может быть на земле. Помнишь нашу первую квартирку с печкой, маленькой полуторной кроватью, двумя чемоданами и твоей гитарой ? Вечерами, когда дул сильный ветер, когда окна опускались в снежные сугробы и пропадал свет, - в нашей комнатке было тихо и тепло. Мы садились на белый мех твоей лётной куртки, открывали дверцу печки и подолгу сидели у огня. Часто ты играл на гитаре и мы вместе пели. Это был не камин, это был очаг. Наш с тобой, семейный. Очаг, который разгорался всё сильней и сильней. Очаг, который горел всю жизнь. Любила ли я тебя тогда ? Да. Любила.
Я с интересом и любопытством деревенской девчонки изучала экипировку военного летчика. Помню, я с ужасом узнала, что каждый правый нагрудный карман любой куртки лётчика сшит по форме пистолета. И в том кармане лежит крепко пришитая к куртке шелковая стропа с маленьким карабинчиком. Это, что бы пристёгивать пистолет. А унты, оказываются, привязываются, к ползунам короткой тесьмой, что бы при катапультировании не потерять их и не остаться босым. А тонкое, шёлковое белье - вовсе не подражание царским генералам, а необходимость при надевании высотно - компенсирующего костюма. Без этого нежного белья прорезиненный и узкий ВКК попросту не налезет на тело лётчика. А на правой штанине ползунов и лётного комбинезона, чуть ниже колена, в специальном длинном и узком кармашке хранится тоже привязанный, нож летчика - красивый, с ярко красными плексиглазовыми щечками на ручке. Всё это постигала я с твоей помощью и узнавала из твоих рассказов. Всё это было для меня ново, таинственно и захватывающе. Я всё больше и больше узнавала о сложности твоей работы - лётчика стратегической Дальней Авиации. Любила ли я тебя тогда ? Да, Саша.
А как чудесно пахли карманы твоих лётных курток... Немного табаком, немного хорошим одеколоном. Они пахли твоей работой и тем временем, когда ты был без меня: высотами, вихревыми потоками, низкой облачностью...Они пахли теплом печурок на аэродромах подскока. В них было так уютно... Таким же ароматом были наполнены твои меховые перчатки. А твой подшлемник, - тонкая, белая хлопчатобумажная шапочка, была вся в разводах и пахла твоим, терпким, мужским потом. А носки, после дня носки были чистыми и без запаха...А твоя красивая авиационная фуражка внутри была разрисована котом, который бесстыдно задрал хвост и задорно показывал свои шары, нагло выпучив глаза. " Авиационная традиция..." - весело обьяснял ты. А когда ты спал, у тебя часто были мокрыми волосы на голове. Я любила вытирать их полотенцем...А ты спал и ничего не слышал... Любила ли я тебя тогда? Да, милый мой Саша. Да.
Я любила твою походку, красивую, тихую и хищную. Ты был одинаково прекрасен и в шикарно сшитом и подогнанном генеральском мундире, и в лётных ползунах с рыжыми, собачьими унтами. Иногда, когда проводились полеты, я подходила как можно ближе к стоящим в ряд бомбардировщикам и смотрела на тебя. Из большого барака ты выходил со своим экипажем. Вы были похожи на экипаж космических кораблей из американских фильмов о звёздных войнах. Все в чёрных меховых летных куртках, в унтах, в защитных белых шлемах на голове. На правом бедре у тебя был всегда привязан широкой резиновой лентой небольшой металлический наколенный планшет лётчика. На поясе - оранжевые поплавки. У штурманов на тонких ремешках через правое плечо висели планшеты. Подойдя к бомбардировщику, вы по стремянкам быстро садились в самолет. Потом закрывались кабины. Ты почему-то всегда называл их "фонарями". Через какое-то время бомбардировщик медленно катился к взлётно - посадочной полосе...Оставливался...И вдруг раздавался чудовищный рёв... Ты стремительно уходил в небо. Любила ли я тогда ? Да, Саша. Я любила тебя тогда.
А какое красивое, волнующее было твое тело... Всегда загорелое, мускулистое и желанное. Твоя татуировка на красивой и мощной груди, вокруг левого соска LOS ELEGIDOS и темный контур бомбардировщика сверху - всегда приводили меня в трепет. А твои ладони с длинными сильными пальцами пианиста - виртуоза и с постоянными мозолями от резиновых оплёток штурвала ? Когда ты гладил меня своими шероховатыми, нежными ладонями - я умирала в твоих руках... Я летала, порхала бабочкой, превращалась в цветок или тихую гладь озера. А сам ты был нежным, сильным, взрывным и ласковым. Твоя попочка размером в два кулака, была похожа на два резиновых мячика, а сильные ноги - на два прямых столба - красивых и мощных. Я знала и любила вкус твоего тела. И твой запах... Везде... Повсюду... Всегда...Вечно... Бесконечно и головокружительно... Любила ли я тебя тогда, любимый ? Угадай?
А твой голос ? Знаешь, я его часто боялась. Особенно в последние годы. Ты со всеми говорил одинаково ровно, но вот это твоё заключительное " Выполнять ! " всегда бросало меня в дрожь. Или твое нежное - " Иди ко мне..." От этих слов я чувствовала себя покорённой, обласканной любовью и вниманием. Даже когда ты просто говорил, не волновался, не приказывал, - твой голос был как река: широкий, глубокий и плавный... А как ты умел шептать мне на ухо милые глупости... Я всегда мысленно ликовала - эти слова были только для меня, они настраивали на волну любви и нежности. Твой голос снился мне каждую ночь. Он убаюкивал меня перед сном и будил меня утром. Господи... Как я любила твой голос, милый мой Саша.
Я не знаю, что чувствуют киношные знаменитости, вступив однажды на красную ковровую дорожку в Каннах... Пройдя по ней, они потом годами вспоминают об этом событии. Я же тридцать лет ходила по ковровой дорожке к тебе . Я шла к тебе по этой дорожке с надеждой, любовью и ожиданием чуда ... Возвращалась же всегда с любовью, всегда счастливой и наполненная твоей нежностью. Наша ковровая дорожка - это наш сын, - красивый и умный. Наша дорожка всегда была чистой, к ней не прилипала грязь, она не старела и всегда была новой и красивой. По ней никогда не ходили посторонние. Только я - к тебе и ты - ко мне. Была ли я счастлива, однажды ступив на её нежный ворс ? Любила ли я этот путь любви и нежности ? Да, мой любимый Саша. Любила.
А помнишь, как ты лежал с тропической лихорадкой в Камрани ? Шансов на благополучный исход не было и тогда меня самолетом привезли в провинцию Кханьхоа. А ты лежал весь мокрый, в бреду, и все смотрели на тебя с чувством скорого окончания мучений. Температура была за сорок, ты отказывался пить и только рвал на себе длинные мокрые белые рубахи. А я сняла с тебя рубаху, полотенцем с уксусом обтирала тебя в течение суток и у меня получилось - ты начал пить воду и потихоньку начал глотать жёлтую, горькую хину. А на третьи сутки ты пришел в себя, открыл глаза, посмотрел на меня глазами новорожденного котенка, спросил : - " Ты откуда ?", - и уснул на целые сутки. Отвечаю, я тогда тебя любила. Очень сильно любила, милый мой Саша.
Я один раз была в твоем кабинете. Кабинете командира авиационной дивизии. Ваш самолет тогда не вернулся из полёта. Вы аварийно сели где-то в бескрайних льдах Арктики. Через сутки расследование возглавил Главнокомандующий ВВС генерал Зелин. Он собрал жен мужей пропавшего экипажа в твоем кабинете, расстелил карту Чукотки. Красным фломастером очертил границы поиска, сказал :
- Они где-то здесь, в этом квадрате площадью двенадцать тысяч квадратных километров...Спросите меня, каковы шансы обнаружить их живыми ? Я вам отвечу: шансы найти их живыми - сто процентов... Почему ? Я очень хорошо знаю генерала Царёва... С ним - не пропадают...Так что, успех поисковой операции - растянут во времени. Продукты у них есть.Одеты тепло. Лёд под ними порядка полутора метров...Ищем и найдем."
Еще через двое суток поисковый самолет обнаружил Вас на льдине. Экипаж был жив. И когда вас на вертолете привезли на аэродром - вас встречали как героев. Жены целовали своих выживших мужей, а те показывали на тебя - его целуйте... Хочу тебя спросить, Саша, - любила ли я тебя тогда ? Я сама тебе отвечу :
- Я безумно тебя любила !
Она надолго замолчала. Александр Романович заметил, что видение стало не резким, контуры становились как бы размытыми и не четкими. Он с ужасом понял,что это означает скорое окончание свидания.
- Не уходи ! Побудь еще минутку... Я прошу тебя... Прости меня, милая, за те слезы, которые ты пролила из-за меня...
- Я поняла, о чём ты... До меня доходили какие-то разговоры, слухи и сплетни...Я была выше их. Запомни, Саша, я была не одна из многих, Я - из многих - Одна. Всё, родной. Нашему времени с тобой пришел конец. Спасибо, что ты был в моей жизни в то время, когда я гостила на земле. Прощай, Саша...
- Как мне жить дальше ? Скажи !
Чуть слышно, из темноты, шёпот её голоса:
- Птица счастья... садится только в раскрытую...ладонь.. Живи... как всегда... Честно.
6
Он сидел долго. Уже перегорели дрова в камине, уже стало совсем темно и было прохладно. А он всё сидел и сидел - ни о чём не думая, ни о чем не жалея, не строя планов и не надеясь на что-то лучшее впереди. Потом он встал, опять растопил камин, оделся потеплей , из холодильника наложил в большую плоскую тарелку еду и опять сел. Достал сигарету. Не сиделось, не курилось, не думалось, не жилось...
Александр Романович вышел на балкон. О , чудо... На улице медленно шел крупный лапчастый снег. Его было много. Земля уже была белая. Снег ложился на ели и на березы, что стояли немного вдалеке. Пахло свежестью, близким морозом, зимой. Все, что было ему так дорого в этой жизни - Заполярье, снега,студенный ветер и тишина медленно падающего снега - пришло к нему опять по закону замкнутого круга... Он прижался спиной к стене и замер от предчувствия новизны ощущений, какой-то внутренней свободы и приближающейся лёгкости бытия...
Зазвонил телефон. На связи был директор.
- Не спишь ? Ты, вообще как, отдохнул ?
- Отдохнул. Есть работа ?
- Да мне сегодня звонили из Амдермы...Короче, по северным маршрутам есть десяток вылетов.
- А куда ?
- Да всё как и раньше - Шпицберген, потом Земля Франца - Иосифа и Новая Земля. Ну, это все тебе известно и многоразово облётано. Заплатить обещают как всегда, с учётом северного коэффициента, ну и за сложность ... Ты как ?
- Добро, Сан Саныч. В авиации есть такое слово - нада... Вылет в понедельник ?
- Да. Я уже приказал твой борт готовить..
И тут же телефон опять зазвонил. Он даже не взглянул, кто звонит, будучи уверенным, - директор что-то не договорил.
- Да, Сан Саныч....
В трубке - весёлый детский голос внученьки Даши :
- Дедушка... Ну, какая же я тебе Сан Санович ? Как твои успехи на личном фронте ?
- Привет, Дашуня ! У меня всё хорошо. Ты почему не спишь ?
- А я дома одна...Представляешь ? И не боюсь ни капельки... Молодец я у тебя, правда ?
- Конечно, молодец. А мама - папа где ?
- Так они в бэдэтэ уехали... На Алису Фрейндлих смотреть...
- Театр, это хорошо. Как твоя жизнь молодая ?
- Представляешь, дедушка... Этот Денис такой смешной... Не верит, что ты со мной поменяться телефонами на память предложил почти первый ... Говорит: надо быть лохом... Ну, что ему доказывать, правда ? Тайну услышать хочешь про телефон ?
- Говори...
- Я вот этот разговор поставила на записывание... Вот ты спать ляжешь, а я еще раз послушаю. Прикольно, да ?
Она еще долго рассказывала о школе, о фотографировании телефоном, о вкусном мороженом, которое она ела сегодня после школы, о пятерках, о новом пуховике, который они с мамой купили на Невском и о многом, многом другом..
А через полчаса он уже спал. Ему снилась Дашка, которой он почти первым предложил обменяться на память телефонами ...